Это сказка дороги. Временами грустная, временами веселая. Иногда дерзкая, иногда нежная. Сказка о дружбе и любви, о долге и чести, о вражде и ненависти… Еще одна дорожная история, из тех о которых слагают баллады и которые так хорошо рассказывать ночью у костра. Кто-то будет слушать взахлеб, а очевидцы скажут, что все было совсем не так. Но ведь на то она и сказка. И сплетутся в причудливый узор тень и свет, выдумка и правда, огонь костра и ночь, тишина и песня менестреля… Менестреля по имени Смерть.
Глава из книги:
Все разумные живые существа очень редко задумываются над тем, что у неба есть уши, и если упорно чего-то желать, да еще и многократно повторять это вслух, то в далекой лазури все непременно услышат, исполнят и даже с лихвой насыплют сверху, дабы мало не казалось…
И, похоже, недавние страстные сетования Арьяты не только по поводу отсутствия приключений, но и дождя наконец-то были услышаны. И более того, приняты к сведению. Кто-то в небесной канцелярии натянул поводья норовистой кобылки-погоды, и та, закусив удила, резво сменила жаркий шаг на сырую рысь. Ясный рассвет разом поблек, растеряв свои волшебные краски. Небо над Сумшанами затягивалось обложной серой хмарью. Тихая Псёленка окрасилась бурым свинцом и покрылась рябью волн, гонимых порывами сырого ветра. Тоскливо шелестел изрядно подвяленный, выгоревший на солнце рогоз.
Шири неспешно прогуливался по колено в воде с мечом наперевес. Резкий бросок – и на клинке затрепыхалась очередная рыба. Поводырь, шлепая по воде, выбрался на берег, отряхивая ноги от речного ила.
– Держи последнюю, – кинул он серебристую тушку Иленке. Девушка ловко поймала рыбу и отправила ее к уже лежавшим на листе лопуха товаркам.
После радикального требования подняться и отправиться в путь немедленно девушки взбунтовались, заявив, что с места не сдвинутся, пока не отдохнут и не поедят. Со вчерашнего вечера ни у кого и крошки во рту не было. На предложение поесть в городе Арьята демонстративно вытряхнула из кошеля четыре мелкие монетки и желчно поинтересовалась, каких размеров крошку хлеба ее верный Поводырь собирается на эти жалкие гроши приобрести. Шири, ворча себе под нос нечто отнюдь не лестное о бестолковости женщин в пешем походе, разулся и полез в воду. Эдан, чувствуя себя виноватым перед остальными, последовал за ним, но после того, как паренек несколько раз едва не упал и, хуже того, спугнул приличных размеров рыбину, которую Шири уже примерился насадить на клинок, Поводырь пинками выгнал его на берег, рыча: «Сиди уже, немочь!»
Юноша совсем скис. За последние два дня его угораздило заключить абсолютно невыгодный договор с сомнительными перспективами, втравить в неприятности саму Смерть и вдобавок очутиться так далеко от дома, как никогда до этого. Эдан обхватил руками колени и уперся в них подбородком, глядя на потемневшие воды реки. Он до сих пор не понимал, с какой это радости Арьята с товарищами решили рискнуть и вытащить его из плена. Угодил-то он в него исключительно по собственной глупости и, чего уж себя выгораживать, – трусости. А сейчас, по размышлении над случившимся, ему стало стыдно. Из всех четверых он оказался самым неприспособленным и бестолковым – обузой. Но бросать Эдана посреди дороги, кажется, никто не собирался – это радовало. Может, все не так уж плохо и ошибки еще можно исправить? Он постарается сделать все, что в его силах…
Но пока на все попытки Арьяты как-то разговорить его Эдан виновато втягивал голову в плечи и отворачивался. Плюнув на это неблагодарное занятие, Смерть забралась на многострадальную кладку и, надергав кубышек, желтыми кляксами расцветивших гладкий зеленый ковер широких листьев, принялась плести венок, исподволь разглядывая сжавшегося в комок Эдана. Какой прок богам от этого мальчишки? Обычный, не слишком удачливый, с самой заурядной судьбой… Впрочем, теперь уже совсем без судьбы…
Арьята закрепила конец плетива и немедля нахлобучила венок на голову зазевавшегося Шири. Тот исподлобья уставился на свисавшие перед глазами цветы.
– Daeni… – прорычал он.
– Тебе идет желтый цвет, – хихикнула менестрель.
– Ага, чисто нимб, только арфы не хватает, – съязвила Иленка, выуживая из углей запеченную рыбу.
Невнятно ругаясь, Шири сорвал с себя венок и с яростью зашвырнул его в заросли рогоза.
– Ну, вот, – с наигранным огорчением вздохнула Арьята. – Я тут творила, старалась, можно сказать всю душу вложила, а ты… Эх, не цените вы меня. Вот умру, и будете плакать.
– Не будем, – мрачно фыркнул Поводырь. – Это бессмысленно… Так, ешьте бегом. Того и гляди хляби разверзнутся, а я мокнуть не охотник.
Девушки сноровисто растащили томившуюся на углях рыбу на два широких лопуха, изрядно перемазавшись сажей. Шири и глазом не успел моргнуть, как плоды его трудов исчезли в желудках изголодавшихся спутниц. Эдан, поначалу кривившийся и отнекивавшийся от такой еды, распробовав, тоже умял свою порцию за милую душу.
Но тут нахмурившееся небо решило, что хорошего помаленьку, и дало течь, мигом превратившись в мелкое решето, извергающее на землю еще не дождь, но весьма противную морось. Воздух, и так влажный, мигом наполнился противной тягучей сыростью, превратив посиделки у реки в особо извращенную пытку. Путешественникам ничего не оставалось, как забросать еще тлевшие угли и поспешить к городу в надежде укрыться.
Миновав старую лодочную станцию, и изрядно поплутав среди облупившихся домишек, стоявших у реки как попало, они выбрались на мост, чьи изъеденные временем бетонные опоры светили хищно торчавшей наружу арматурой. Дорога уводила вверх, расщепляясь через несколько сотен метров на тройку кривых тропок.
Раздорожье заставило их остановиться. Все три тропы выглядели одинаково нахоженными, все три вели в город. И, как назло, ни одного живого существа, которое могло бы просветить бедных промокших путников, какая же из трех ведет к ближайшему постоялому двору!
– Эх, путевой бы камень сюда, – мечтательно протянула Арьята, кутаясь в слишком большой для нее плащ Поводыря.
– Ага, – фыркнул Шири, отбросив за плечи влажные пряди. Красные тесемки, оплетавшие челку, уже изрядно отсырели, сменив цвет на бордовый. – Направо пойдешь – шиш найдешь, налево пойдешь – проблем огребешь, прямо пойдешь – голову об камень ушибешь…
– Ну, шишей нам не надо, свои можем предложить, – усмехнулась Смерть.
– А налево тут некоторым вообще ходить противопоказано, – сварливо поддержала ее заклинательница.
– Значит, нам прямо, – решила Арьята. – Камня здесь все равно нет. Разве что дверью по лбу получим.
Стелившаяся под ноги средняя тропка, причудливо виляя, терялась меж густых, сожженных солнцем зарослей лебеды, амброзии и чертополоха. То тут, то там прорезали их высокие разлапистые осотины, в тонкой пелене мороси казавшиеся причудливыми скелетами-молохами. Проглядывавшие грязно-белыми пятнами цветы дурмана вливали в сырой воздух свой ядовито-приторный аромат. Тропа вильнула еще раз и, обогнув до неприличия разросшиеся кусты бузины, уперлась в кладбищенскую ограду. В старой, давно не беленой бетонной панели зиял изрядный пролом, справа от которого горой высились выгоревшие венки, вялый бурьян, обломки проржавевших оградок и гнилые деревянные кресты. Видно, ушлые горожане нарочно проделали дыру в стене, дабы не обременять себя при выносе мусора, убранного с могил, а заодно использовали пролом как заднюю калитку. Тропа продолжалась и по ту сторону дыры, уводя вглубь кладбища и вливаясь в главную аллею. Переглянувшись с Поводырем и невыразительно пожав плечами, Арьята полезла в пролом, бросив через плечо:
– Добро пожаловать ко мне в гости.
Кладбище было старым. Вековые деревья разлапистыми пауками высились над могилами. Кое-где толстые искривленные корни выпирали наружу, перекосив, а то и вовсе перевернув тяжелые надгробия. Вдоль главной аллеи могилы были вычищены, посыпаны песочком и усажены чернобрывцами, веселыми ребятами и львиным зевом, но стоило свернуть на узкие тропы и углубиться в юдоль скорби, как ухоженность сходила на нет уже за вторым рядом могил. Проржавевшие, перекосившиеся оградки, покрытые мхом и лишайником, изъеденные водой и ветрами надгробия, местами совсем невидимые из-за разросшегося бурьяна. Судя по цифрам, выбитым на мраморных и гранитных плитах, хоронить здесь перестали еще до Войны Двух Миров. Высокие мрачные ели скорбными стражами стояли у могил. Затянутое моросью кладбище казалось еще унылей и мрачнее, чем было.
Через несколько минут Шири заметил, что Иленка как-то подозрительно хлюпает носом.
– Чего? Простудилась уже? Daeni, поделись с нашей грозой демонов плащом. Для тебя одной он великоват, а вам вдвоем в самый раз.
Смерть приглашающе распахнула длинные черные полы.
– Не-е, – замотала головой Иленка. – Я не-е… не это… – девушка всхлипнула. – Я их всех слышу-у… Я не могу-у… – и заклинательница разревелась, стирая мокрыми руками текущие по щекам слезы.
– И нашла из-за чего реветь, – хмуро буркнул Эдан, догадавшийся, что несчастная телепатка слышит тот же самый плачущий шепоток душ, который днем раньше его самого едва не довел до ручки.
– Чья бы корова мычала, – язвительно одернул его Поводырь. – Повезло дурню, что daeni прикрывает, а то я бы на тебя посмотрел.
– Да ладно вам, – примирительно произнесла Арьята. – Кладбище старое, на большинство могил уже давно никто не приходит. Никто усопших не вспоминает, никто с ними не говорит, никто не оплакивает. Вот они и толпятся у Грани. Забытые души злопамятны. Да и само место… Отсюда до Грани рукой подать. Она тут тонкая, как пленка… – договорить Смерть не успела.
– Чогой-то вы тут ошиваетесь? – скрипуче раздалось рядом, и на аллею, вооруженный совковой лопатой, вывалился мужичонка в драном ватнике на голое тело и потертых синих трикотажных штанах, заправленных в растоптанные кирзовые сапоги. Седые растрепанные волосы вразнобой торчали из-под вельветовой кепки. – Чи могылы грабувать прыйшлы?
– Да сдались нам твои могилы, отец! – отмахнулся Шири. – Мы не здешние, заплутали малость. Нам бы в город попасть.
Мужик поскреб под кепкой.
– Я цей… той… сторож на цвынтаре. Йдем, выведу.
Оказалось, что до центральных ворот они не дошли всего каких-то сто метров. Высилась в окружении старинных памятников заброшенная кладбищенская церковь, зияя темными проемами выбитых окон. Сторож, крестясь и бормоча под нос «Отче наш…», поспешил проскочить мимо, не глядя на окруженный колоннами портал. Иленка же, наоборот, с чисто магической непосредственностью сунулась посмотреть, что же там такое. Поводырь едва успел схватить ее за капюшон и дернуть назад.
– Почему церковь заброшена? – спросила Арьята, которой это не слишком понравилось.
– А приход ничий, – махнул рукой сторож, – та й не прыбутковый. В мисти пара батюшек есть. Так проще их найняты, ниж трымать ще одного на цвынтаре.
Смерть только неодобрительно покачала головой. После мирного договора и прекращения Войны Двух Миров люди, оставшиеся на Территории Древних, умудрились сохранить и веру, и те немногие храмы, которые еще действовали. Отношение местных жителей к Древним и нечисти, и до войны бывшее довольно лояльным, оставалось таковым до сих пор. Наверное, именно поэтому здесь почти не проходило кровопролитных боев и жестоких стычек. Некому было поднимать народ на Святую войну. Да и о какой войне может идти речь, когда свалившаяся на голову нечисть отнюдь не чурается не только хлеба с солью, но и чарки самогона «за мир»? Насильно в свою веру люди никого не обращали, а местные священники довольно помогли Древним в борьбе против расплодившейся в войну нежити. За такие заслуги те оставили все как есть, осуществляя, впрочем, негласный и ненавязчивый контроль.
– Усе, панове, прыйшлы, – прервал сторож размышления Арьяты и махнул рукой в сторону ворот.
Широкая главная аллея, доходя до высоких проржавевших резных ворот, упиралась в городскую улицу. Темно-серая брусчатка тускло поблескивала от влаги. Грунт под камнем местами просел, образовав плавные изгибы и сделав улицу похожей на лениво текущую каменную реку. На стыках местами пробивался чахлый спорыш. Утопающий в зелени город, подернутый кисеей из мороси, выглядел унылым и застывшим. Из наставлений сторожа путники уяснили: до ближайшего питейно-ночлежного заведения им еще топать и топать. Однако сознание того, что где-то поблизости их ждет крыша над головой и горячая еда, подстегнуло уставшие ноги, все дальше и дальше уводя путников от кладбища…
* * *
Яркий солнечный свет, свободно проникавший сквозь широкое окно, вызолотил кухню и обсыпал солнечными зайчиками двоих мужчин, упоенно поглощавших бутерброды с ветчиной. Маг и оборотень за одним столом – воистину необычная картина, подтверждающая сомнительный постулат, что все люди (и нелюди) – братья. Ощутив блаженную сытость и как следствие расползшуюся по телу усталость, оборотень облизнул жирные пальцы и, решившись нарушить витавшее в воздухе умиротворение, задал первый вопрос:
– Как себя чувствует ваша компаньонка, мэтр?
– Весьма неплохо, – отмахнулся Хельги, задумчиво дожевывая хлебную корочку. – По крайней мере, испор-тить мне настроение сил у нее вполне хватило. Но, по счастью, мне еще недели полторы придется обходиться нормальным оружием.
Брови Даниэля чуть удивленно взметнулись вверх. Оборотню казалось, что демонолог всему прочему предпочитает именно этот, с позволения сказать, меч. Криэ, уловив столь громко отразившийся в воздухе безмолвный вопрос, поспешил расставить точки над і.
– Шай не оружие, – важно изрек он. – Она человек. Иногда, когда кто-то очень сильно желает защитить близкое ему существо, он может в критической ситуации превратиться в оружие. До последнего времени считалось, будто этот процесс необратим…
Глаза Даниэля как-то неуловимо потемнели. Вокруг оборотня начали закручиваться невидимые обычному глазу потоки ярости. Хельги устало прикрыл глаза, догадываясь, что может сейчас произойти.
– Из-за вас? – глухо спросил капитан чистильщиков, очень стараясь не зарычать.
– Что? – не понял демонолог.
– Она превратилась в клинок из-за вас?
– Нет. – Криэ грустно покачал головой. – Я бы никогда этого не допустил. Все случилось еще до меня, много раньше, когда европейцы только-только открывали для себя Индию… – Демонолог на секунду замолк, что-то обдумывая, и добавил: – Но к тому, что она вновь может становиться человеком, ваш покорный слуга косвенно причастен. Честно, я бы предпочел, чтобы она им и оставалась… – Тут Криэ понял, что сболтнул лишнего, но сказанного не воротишь, а гнев оборотня уже сменило острое любопытство.
– А какая беда этому мешает?
– Долг, – тяжело вздохнул демонолог, – Шайритта почему-то считает, будто ее долг – защищать меня. И, наверное, врожденное упрямство… Но что это мы все о пустяках, – решил сменить скользкую тему Хельги. – Вы ведь наверняка пришли не за тем, чтобы выслушивать мое скорбное нытье по поводу неудавшейся личной жизни.
Даниэль хотел возразить, что «скорбное нытье» ему тоже интересно, особенно «по поводу личной жизни». Собственно, это он и хотел узнать, а амулеты в кармане болтаются исключительно для предлога, но вовремя прикусил язык и выгреб из нагрудного кармана связку цепочек с металлическими пластинами. От жетонов слабо тянуло магией и чуть сильнее чужими аурами. Оборотень поспешил опустить связку на стол. Такое количество серебра в руке грозило если не ожогами, то неприятными ощущениями на полдня точно.
– Амулеты, предупреждающие об опасности, – пояснил капитан чистильщиков, видя, как непонимающе ползут на лоб брови демонолога. – Заряд в них неделю как вышел, а моим людям без них никуда.
Криэ задумчиво перебирал пальцами связку жетонов, пытаясь определить, что же за чары были на них некогда наложены.
– Вашего здесь нет, я правильно понял? – спросил Хельги, пересмотрев пластинки.
– Правильно. – Даниэль вытянул из-за пазухи витую цепочку с бляшкой. – Этот делали специально под меня. Его тоже надо бы подновить, но, боюсь, вы тут бессильны.
Демонолог пристально рассматривал амулет. Да, штучная работа. Лучше не лезть. Неизвестно чего и как в эту штучку насовано. Выдаст какой-нибудь сюрприз, и останешься потом без рабочих конечностей, а то и без глаз…
– А с остальными поможете?
– Попробую, – согласился маг. – Но ничего не обещаю. То есть зарядить-то я их заряжу, но вот чары обновить не смогу. А надо бы – они уже поизносились. И вообще, лучше бы вы обратились к мастеру амулетов в городе.
– Я и обратился, – виновато откликнулся оборотень. – Но он их даже в руки взять не смог – там же церковное серебро.
– Он за вами потом хоть с острогой не гнался? – сочувственно спросил демонолог, запоздало вспоминая, что единственный в Белгродно мастер амулетов наполовину человек, а наполовину водяной бес.
– Нет, но я узнал о себе много нового, витиеватого и трехэтажного, – озорно усмехнулся оборотень…
* * *
Вода в глубокой деревянной чаше то и дело подергивалась мелкой рябью, мешая четко разглядеть происходящее. Скульд нервно заломила пальцы, напряженно наблюдая за изменениями в воде. Тайком от сестер покровительница грядущего наблюдала за жизнью младшего сына барона Тарницы на протяжении всех шестнадцати лет его унылого существования. Младшая из трех норн так и не оставила попыток исправить ту часть судьбы, которая принадлежала ей. И вот сейчас с отражением в чаше творилось что-то уж совсем непотребное. Возможно, это стало следствием упрямства Скульд, а возможно повлияло что-то или кто-то ещё, но водная гладь нервно вздрогнула, в очередной раз пошла рябью и замутилась. Вода перестала быть кристально чистой, и чаша оказалась заполнена белой непроглядной мутью. Скульд откровенно выругалась. Забавы кончились. Вот теперь точно пришло время вмешаться. Эта белая муть в воде могла означать только одно – нарушился один из Столпов Стихии. И, кажется, норна знала, какой именно. Похоже, в этот раз Гадес перешел черту. И Скульд была готова на все, даже на сделку со Смертью, лишь бы вернуть жизнь на круги своя. Но сначала стоит выяснить, что задумал Часовщик.
Гусь свинье не товарищ, впрочем, как и живой мертвецу. Даже когда мир был един, всегда оставалась черта, за которой живым делать нечего. Порог, Рубеж, Грань – у нее много имен. И до поры до времени лишь Слепая Гостья беспрепятственно разгуливала по обе стороны черты. Но любопытство, то самое, что сгубило кошку, не единожды поставило миропорядок с ног на голову и заставило Госпожу Смерть немало побегать, чтобы вернуть все на круги своя. Наверное, поэтому и не любила Арьята своих вынужденных соседей. Ибо не только ее вотчина, Круговерть, стояла в пригранье…
Стражи, Смотрители, Столпы Стихии – герои канувших в Лету преданий, те, кого люди называли богами и которых позднее предали и забыли. Но только кто бы подсказал этим напыщенным глупцам, почитающим себя венцом творения, что забвение – палка о двух концах. Забудешь огонь – он или угаснет, или превратится в пожар; забудешь воду, и она тут же захлестнет с головой или уйдет в песок, рождая засуху. Забудешь время – не успеешь оглянуться, как оно стерло тебя в пыль, развеяло по ветру, и теперь уже ты погребен в вечном забвении…
Только вот само время ни о чем не забывает. Множество солнечных и лунных часов хранятся в скальном чертоге, где отсчитывают неисчисляемое, сменяя день – ночью, лето – осенью, а память – забвением. Деревянные, каменные, железные циферблаты, испещренные мерами; призрачные стрелки, порожденные светом, тенями скользят по ним…
Гадес неспешно прошелся между часами, всматриваясь в цифры и руны. Все шло своим чередом. Еще бы! Ведь стоило хотя бы самым маленьким часам сбиться, как мир тут же вставал на дыбы. И только ему – Хранителю Времени было под силу вернуть все на круги своя.
Часовщик – так прозвала его ненавистная рыжая менестрелька, Гадес – это имя он выбрал сам, справедливо считая, будто имеет над жизнью отнюдь не меньшую власть, чем Слепая Гостья. Его как-то не волновал тот факт, что Ступающая Неслышно полностью игнорирует эту власть. О том, как его звали на самом деле, помнила лишь ива на Асовом кургане, но мало кто сможет расслышать имя в шелесте листвы…
За спиной Часовщика раздались шаги, гулким эхом отразившиеся от пронизанных кварцитом стен. Гадес застыл у широкого циферблата лет. Не так уж много существ отваживались наносить визиты в святая святых Часовщика. Сейчас он мог побиться об заклад, что это не его извечная рыжая противница…
– Чего тебе нужно, Скульд? – не оборачиваясь, спросил он.
Высокая светловолосая женщина криво усмехнулась в затылок Гадесу. Тот зябко повел плечами и обернулся. Младшая норна неподвижно застыла между часами времен года и эпох. Длинные прямые волосы толстыми косами лежали вдоль груди, мужская одежда как нельзя лучше смотрелась на костистой высокой фигуре.
– Судьбы рвутся, словно гнилая нить, – покачала головой Скульд. – Зачем же ты это делаешь, Гадес? Что ты задумал на сей раз?
– Я пытаюсь спасти всех нас, – огрызнулся Хранитель Времени. – Должен же хоть кто-то это сделать, раз остальным плевать!
– Брось оное неблагодарное дело, – отмахнулась норна. – Обманом ты никому не поможешь. Вчера будущее было ясней хрусталя, а сегодня разлетелось дымными клочьями! Похоже, ты стремишься покончить с этим грешным миром, а не спасти его.
– Не думал, что ты такая паникерша, – фыркнул Гадес. – Твое зеркало лишь подернулось дымкой, а ты уже кричишь: «Пожар!» В прошлый раз никто меня не послушал, и что из этого вышло?! Война Двух Миров, кровавая бойня, растянувшаяся на триста лет! Пойми, норна, я обязан не допустить повторения того ужаса. Это мой долг перед нею…
– О да, – невесело усмехнулась Скульд. – Долг – это самое удобное оправдание упрямству, страху, вине, глупости, зависти… Ну что же, раз так, то готовься пожинать посеянные тобой плоды… – с этими словами норна развернулась и вышла прочь, ибо здесь она так ничего и не узнала, да и не надеялась. Возможно, больше прояснит Слепая Гостья… Для норны уже стало привычным, что в любом начинании Гадеса вторую главную роль всегда играет рыжая менестрелька.
Младшая норна уже давно скрылась из виду, а эхо ее шагов еще долго витало меж каменных стен, подобно ударам метронома. Гадес молча смотрел ей вслед. Вот принесла же нелегкая! После каждого посещения Скульд на душе Часовщика становилось предельно гадостно, и хотелось завыть от отчаяния. А то, что норна, как всегда, оказалась права, он предпочел пропустить мимо себя.
Долг не просто самое удобное оправдание, оно – лучшее…
| Татьяна Устименко. Сказки Круговерти. Право уйти |
Электронная книга: Татьяна Устименко. Сказки Круговерти. Право уйти