вторник, 22 апреля 2014 г.

Михал Витковский. Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Михал Витковский. Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)
Герой, от имени которого ведется повествование-исповедь, маленький — по масштабам конца XX века — человек, которого переходная эпоха бьет и корежит, выгоняет из дому, обрекает на скитания. И хотя в конце судьба даже одаривает его шубой (а не отбирает, как шинель у Акакия Акакиевича), трагедия маленького человека от этого не становится меньше. Единственное его спасение — мир его фантазий, через которые и пролегает повествование. Михаил Витковский (р. 1975) — польский прозаик, литературный критик, фельетонист, автор переведенного на многие языки романа «Любиево» (НЛО, 2007).

Отрывок из книги:

Что, Саша, ты и взаправду подумал, что я мог выпереть тебя из обслуги и обречь на скитания? В последнее время у меня для вас работы было не слишком много, это факт. Какая-то видимость деятельности сохранялась, но это скорее была такая… несуетливая суета… Потому что все дела практически встали и ты с Фелеком целыми днями чаи с араком гонял и на оставшихся от моей жизни пустых ящиках в скат играл, в правилах которого никто — если он не с нашей, припорошенной угольной пылью территории — не разберется. Играли вы, значит, в этот скат картами, что достались вам от меня, в ликвидированном как класс прицепе. На мешках, на багаже, оставшемся от моей жизни. Или еще так валяли дурака: едва сойдутся Сашка с Фелеком сразу — в поле ветер, в жопе дым. Сашка усаживается на ящики, задирает косуху. Поворачивается спиной, а Федек зэковским способом накалывает ему на спине татуировки. Якоря, голых русалок, сердца, и простреленные, и в терновом венце. Вы, такие-сякие, Бога хоть побойтесь! Что, не боитесь? Дни напролет колют, святые символы бесчестят. А уж сколько при этом выкуривается сигарет «Козак», что Саша с Украины напривозил, как в последний раз домой ездил, а уж сколько пива при этом выпито. Не счесть. Осталось у тебя, Сашка, хоть немного места на спине, а? Тогда возьми и наколи себе «ЛОХ», ха-ха-ха! Или лучше на лбу. Впрочем, не стоит на лбу, неэстетично… Молодой парень, видный, и надо было так себя уродовать?! Только бы ничего не делать, дурака валять, кубик Рубика целыми днями вертеть, в потолок плевать, зажигалкой баловаться, все поджигать! Не займешь чем парня, сам ни к чему руки не приложит!

Ольга Пашнина. Пропавшая принцесса, или Зачет по родовой магии

Ольга Пашнина. Пропавшая принцесса, или Зачет по родовой магии
Что делать, если ты – принцесса, давным-давно сбежавшая из дома? Влюбиться в ректора собственного университета, который вхож в императорскую семью. А если ты – неблагословленная, то есть фактически обреченная на смерть? Бросить вызов древним магам, отстаивая право на счастье. А если человек, предавший тебя, вдруг стремительно врывается в твою жизнь, разрушая все, что ты строила годами? Сражаться до победного конца. А вот если тебе в руки попадает старинный дневник с трагической историей любви, лучше отложить его в дальний ящик, потому что некоторые книги должны оставаться непрочтенными.

Отрывок из книги:

Бабушка Лисса жила в какой-то сотне километров от города, в глухой деревне, даже не имеющей названия. Моим родителям было по восемнадцать, когда они перебрались в город и начали свое дело. Дела у них шли не то чтобы хорошо, но те деньги, что они зарабатывали, помогали бабушке держать небольшое хозяйство. Мне нравилось ездить в деревню, там было небольшое озерцо, красивые места, вкусная еда, и – это было самым главным – там меня понимали.

Мы приехали к вечеру. Экипаж остановился напротив ворот небольшого домика, покрашенного в нежный голубой цвет и увитого цветами. Бабушка любила растения, то ли по природе родовой магии, то ли просто так. Меня всегда поражали ее зимние цветы, не вянущие в любую погоду. К дому вела вымощенная камнем дорожка, все грядки были аккуратно вскопаны и засеяны. Мне оставалось лишь гадать, как одинокая пожилая женщина умудряется содержать сад в таком порядке, но бабушкин участок считался самым красивым и ухоженным во всей деревне.

Дмитрий Титов. Три покойных кормильца

Дмитрий Титов. Три покойных кормильца
Одновременно, в одну минуту, в разных точках города Санкт-Петербург при разных обстоятельствах трагически погибли трое мужчин средних лет. Встретившись над городом, три души с горечью поняли, что оставили свои любимые семьи без кормильцев, и решили успеть помочь родным – любым способом! Времени совсем мало – то ли девять дней, то ли сорок, они не знают. Не знают души и способов воздействия на материальный мир. Они исcтуплёно ищут эти способы.

Отрывок из книги:

Около полудня трое слегка прозрачных мужчин с белыми крылышками на спинах грустили на колокольне Никольского собора. Они не смотрели вниз, где меж убогих дедов и нищих старушек с баночками гуляли сизые голуби. Они наблюдали, как чуть покачивался на ветру язык колокола, и слушали, как тот же ветер иногда обретал собственный голос в теле тяжелого медного инструмента.

– Нет, мы так своих любимых не прокормим!.. – продолжил Василий давно начатую и, видимо, часто угасающую беседу. – Вот не везет и всё!

– Я думаю, нам надо чаще думать прежде, чем что-то делать, – заметил Николай. – Потому что мы прокалываемся там, где что-то недодумаем.

– Но главное-то мы сделали! – возразил Стас. – Мы же подготовили наших… Они ж успели уже понять и теперь, наверняка, поверили в то, что мы до конца не померли, что где-то рядом с ними еще болтаемся, что еще свяжемся, что мы думаем о том, как помочь им прожить дальше! Наверняка, поверили! Я свою Наташку знаю. Скорей, Серега не поверит, а Наташка поверит…

Андрей Остальский. Английская тайна

Андрей Остальский. Английская тайна
Что должен думать человек, если в один прекрасный день встречает женщину, неотличимую от его собственной жены, а спустя несколько дней видит ее под руку с мужчиной, как две капли воды похожим на него самого? Конечно же, что это розыгрыш! Но Александру Тутову не до смеха. Он подозревает, что попал в серьезную передрягу и что его размеренному эмигрантскому существованию в английском графстве Кент пришел конец. Чтобы спастись, надо разобраться, кто и зачем плетет против него заговор, и главное – понять самого себя, научиться отличать настоящее от подделки.

Глава из книги:

Напрасно Сашок надеялся, что его приключения в тот день закончились. Словно кто-то в небесной канцелярии, или где там еще подводят ежедневные балансы человеческой жизни, сказал: «Э-э, нет, батенька, так не годится, слишком легко вы по какому-то недоразумению выпутались. Как-то так без ран душевных и телесных вырвались из бандитского «Лендровера» – получите-ка еще в том же духе!»

Короче говоря, по окончании малопродуктивного рабочего дня в «Сенчури билдинг» (Сашок на этот раз редактировал скучнейшую статью про энергетику Латвии) и как только он выбежал на Лондонский мост, с ним опять начали происходить чудеса. Что-то вдруг отделило его от семенящей в сторону вокзала толпы. На секунду ему даже почудилось, что он каким-то образом парит в воздухе. Ощущение это казалось ему вполне приятным, до тех пор пока он не сообразил, что его сжали с двух сторон два дюжих молодца в длинных черных куртках. Квадратные челюсти, маленькие, но очень внимательные глазки – прямо близнецы какие-то, ей-богу. И не славяне, нет, англосаксы или немцы, похоже, бывшие регбисты или что-то в этом роде. Они фактически несли его в заданном направлении, легко рассекая толпу. Но стоило ему чуть дернуться, попытаться изменить траекторию движения, как с обеих сторон он ощутил давление стальных пальцев – осторожно, парень, а то сделаем больно!

Шарлин Харрис. Все хорошо, что начинается с убийства

Шарлин Харрис. Все хорошо, что начинается с убийства
Шекспира считают великим английским бардом. Но Шекспир — это и название маленького провинциального городка в США, в котором живет Бард. Лили Бард. Молодая женщина, пережившая жуткую личную трагедию и пытающаяся скрыться в тишине американской глубинки. Она зарабатывает на жизнь уборкой квартир и офисов, а накопившееся в душе недовольство выплескивает, занимаясь карате. Ей не хочется привлекать к себе внимание. Но она будет вовлечена в череду событий, достойных пера знаменитого драматурга.

В спортивном зале, где Лили занимается карате, обнаружен труп. К тому же в городе при невыясненных обстоятельствах погибли еще три его жителя. А через несколько дней взорвали церковь, где собрались сливки местного общества. И тогда Лили решает вмешаться. Ведь ей хочется, чтобы все закончилось хорошо.

Отрывок из книги:

Возвращаясь домой со своей последней сегодняшней работы, я начала остро чувствовать усталость.

Прошлой ночью я мало спала, у меня был полный рабочий день. Много раз я наблюдала поведение людей, ставившее меня в тупик.

Но перед моим домом была припаркована машина Клода, «бьюик» цвета бургундского вина. В общем и целом, я была рада видеть Клода.

Окно в его машине было опущено, и я слышала, как радио в «бьюике» передает «С учетом всех вещей» — государственную программу новостей. Клод с закрытыми глазами развалился на сиденье водителя. Я прикинула, что ему пришлось ждать довольно долго, поскольку кто-то успел сунуть под «дворник» голубой листок бумаги.

Когда на море качка

качка
С английского языка motion disease переводится как «болезнь, связанная с передвижениями»: будь то авиаперелет, путешествие по морю, езда на поезде или на машине. Но называть это состояние «морской болезнью» не совсем верно, так как она проявляется не только на море, рассказывает семейный врач Европейского медицинского центра Даниил Попов. Но так сложилось исторически: раньше корабли были гораздо меньше и любая волна вызывала качку, на которую реагировал человеческий организм. Научный эквивалент болезненному состоянию (кинетоз) используется только врачами и специалистами.

Морской болезни подвержены далеко не все. Каждый организм реагирует на внешние раздражители индивидуально. У одних уже легкое покачивание вызывает тошноту, другие способны спокойно разгуливать по палубам корабля в шторм. Морская болезнь возникает, когда головной мозг получает противоречивые сигналы — глаза видят неподвижные предметы, а вестибулярный аппарат передает сигналы о качке. При ходьбе или беге таких проблем не возникает — картинка перед глазами соответствует сигналам от вестибулярного аппарата. Но при движении на корабле, самолете или машине сигналы начинают противоречить друг другу.

У одних вестибулярный аппарат чувствительнее, чем у других. Анатомически область уха, горла, носа есть у каждого, но она у всех разная. У кого-то нет хронического насморка, у кого-то он есть: у первых носовые протоки и пазухи больше, что обеспечивает свободную вентиляцию. А у тех, чьи носовые ходы и придаточные пазухи миниатюрные, вентиляция воздуха легко нарушается и даже от перепада давления в салоне самолета может «заложить» нос. Примерно один из десяти взрослых страдает морской болезнью. Среди детей этот процент намного выше. Считается, что у шести из десяти детей от двух до десяти лет есть болезнь движения. Рефлексы и регуляция положения тела в пространстве в детском организме еще не сформировались, поэтому он более уязвим. Анатомически детские каналы носа и уха гораздо уже взрослых, поэтому риск нарушения проходимости этих каналов выше.

Андрей Левицкий. Новый выбор оружия

Андрей Левицкий. Новый выбор оружия
В Зоне нет никого, кто не слышал бы о легендарном Картографе. Он знает тайные тропы и понимает Зону, как никто другой, потому его карты дороже золота. Химику и Пригоршне улыбнулась удача: им досталось его творение, и они решают идти к полю артефактов, не догадываясь о том, что покусились на тайну, которая интересует слишком многих. И снова они преодолевают аномалии, какие раньше и в страшном сне не приснились бы, сражаются с неизвестными мутантами и противостоят могущественным врагам, желающим заполучить карту и прикоснуться к сердцу Зоны. Теперь им нельзя отступать: на кону не только их собственные жизни, но и судьба Мира Сталкеров.
Хрупкое равновесие нарушено… Какой будет цена победы?

Отрывок из книги:

За Перевалочной места пошли дикие, нехоженые. После Изменения сюда не совался никто из сталкеров, даже мы с Пригоршней. А чем дальше в Зону – тем толще мутанты, опасней зверье и шире аномалии, это каждый знает.

Настроение в отряде было, мягко говоря, так себе. Все друг друга подозревали в самом страшном – сливе информации, все боялись идти вперед. Пригоршня, похоже, ревновал Энджи ко мне, а девушка изредка бросала на меня странные взгляды. Здоровье заказчицы меня очень беспокоило: не люблю, когда в группе кто-то болеет. «Скорой» в Зоне не предусмотрено, оказывать первую помощь все, конечно, умеют, но у девушки, похоже, рак, антибиотиками его не вылечишь…

В общем, шли молча, угрюмо позыркивая по сторонам и тратя гаек вдвое больше обыкновенного. Пастораль закончилась, начинались самые неприятные – техногенные – районы, а точнее Помойка.

Черти полосатые

Седов

Практика на паруснике «Седов» дарит курсантам не просто свидание с океаном. Из долгого плавания под парусами они выходят совершенно другими людьми.

Сегодня у России — самый большой в мире учебный парусный флот. На пяти судах проходят свою первую практику курсанты мореходных училищ Федерального агентства по рыболовству и министерства транспорта. Причем два из этих парусников — «Седов»и «Крузенштерн» — настоящие легенды. Первый — самый крупный на сегодня из всех существующих «винд-жаммеров», выжимателей ветра, самых современных парусников, появившихся в конце XIX века. Построенный в Германии в 1921 году под другим названием, он был на тот момент четвертым в мире по величине. И после Второй мировой войны отошел к СССР в качестве репараций.

Алексей Фомин. Спасти империю!

Алексей Фомин. Спасти империю!
Наш современник, заброшенный в шестнадцатый век, не только выжил, но и неплохо там устроился, став одним из богатейших людей государства. Но останавливаться на этом он не имеет права. Вот и приходится лезть в политику, втираться в царское окружение. А один день, проведенный в этом серпентарии, можно смело засчитывать за десять. Но и здесь вроде он начал осваиваться: мало того что убить себя не дает, так еще умудрился самого Малюту Скуратова завербовать. Да и молодой царь почти что в друзьях у нашего героя. Только, оказывается, этого недостаточно, чтобы всерьез влиять на события. Есть еще некий тайный орден, вершащий судьбы всего человечества. И без «разборки» с главой этого ордена не спасти империи. Ни в прошлом, ни в будущем.

Отрывок из книги:

Сегодняшний пир был стандартным, рутинным мероприятием, к которому уже успели привыкнуть Валентин и его друзья. За время пребывания в слободе им довелось побывать уже не меньше чем на десятке таких пиров. Если они чем-то и отличались друг от друга, то только составом участников. Чаще собиралось опричное братство, чуть пореже были собрания, на которых Иван велел быть всем. В таких пирах участвовали и представители старшего поколения, в том числе и Никита Романович с Алексеем Басмановым. Эти, увидев впервые Юлькин танец у шеста, качали седыми бородами и от смущения отворачивались в сторону. После же – ничего. Попривыкли. И даже вместе со всеми выражали свой восторг. Самый же редкий случай – это присутствие на пиру заезжих гостей. Таких оказий при Валентине еще не случалось.


Сегодня Иван велел быть на пиру всем, без каких-либо оговорок. Была ли на это у него какая-то особая причина либо это просто блажь, Валентин не знал. В назначенное время он с друзьями, обряженными, как и положено, в рясы, был на месте. Трапезная быстро и беззвучно заполнялась тщательно изображающими благочестие «монахами». На фоне однообразных черных ряс ярко выделялись представители старшего поколения, одетые в разноцветные роскошные одежды.

Отель в океане

Оазис Морей

Нет, в самом деле, услышал бы кто-нибудь в XVIII веке, что большое морское путешествие станет таким же показателем жизненного — хотя бы финансового — успеха, как приглашение в королевский дворец, то был бы весьма удивлен. Необходимость покидать дом, оставлять твердую землю и куда-то плыть прочь от родных берегов — помилуйте, в чем же туг удовольствие? А уж узнай он, сколько это стоит денег...

Иван Гончаров на первых пяти страницах «Фрегата «Паллада» терпеливо объяснял читателям, что некоторые неудобства морского пути, вроде качки и отсутствия дамского общества, вполне можно и перетерпеть, получив взамен удовольствие «быть там, где из нас почти никто не бывает, видеть чудеса, о которых здесь и мечтать трудно». Верили с трудом; опыт его надолго остался единственным, войдя в историю русской литературы, но не в историю туризма.