Те, кто постоянно наблюдает за птицами, быстро замечают, что у каждой из них есть свои особенности — точь-в-точь как у людей. Птицы во многом схожи с человеком: наличием ума, вкусов, желаний и уникальным характером. Говорят, все малиновки выглядят и ведут себя почти одинаково. Но, если на то пошло, все американцы выглядят и ведут себя почти одинаково; тем не менее каждый американец может обладать (и обязательно обладает) какими-то неповторимыми черточками. Создается впечатление, что природа не терпит слепо копировать что-либо — равно как и оставлять пустое место. А полная копия, по правде говоря, ничем не лучше пустого места.
Одним прекрасным летним утром я шел берегом Кейп-Кода и примерно на полпути к железной дороге решил взобраться на высящийся неподалеку утес. Оттуда открывался прекрасный вид на низину, где во время моего прошлого визита расхаживало несколько куликов и ржанок. В этой почти идеально гладкой низине был маленький водоем, и первое, что я увидел, поднявшись наверх, — топчущуюся у самой воды большую голубую цаплю. Соблюдая все меры предосторожности, я спустился с утеса и побежал вдоль железнодорожного полотна. Когда холм закрыл меня от птицы, а солнце стало бить в спину, я развернулся и начал осторожно подкрадываться к цапле. Я сполз на животе по насыпи (между прочим, сухая кейп-кодская почва отлично чистит одежду) и наконец добрался до кустарника — самого подходящего наблюдательного пункта.
Теперь маленькое отступление.
Большая голубая цапля оправдывает свое название. Это очень крупная птица — ростом почти с человека и с размахом крыльев в шесть футов. Главную черту ее характера — подозрительность — отмечало множество наблюдателей. «Ее бдительности и осторожности позавидует любой человек, — писал орнитолог Уилсон, — а потому охотнику следует приближаться как можно более скрытным образом». «Очень подозрительна и стеснительна, — замечал другой знаток птиц Одубон. — Если вам не сопутствует невероятное везение, попытка приблизиться обречена на неудачу. Это — приключение с заведомо провальным финалом». Им обоим вторил доктор Брюэр: «Всегда начеку, приблизиться очень непросто».
И эта самая птица теперь находилась в поле зрения бинокля с комфортом устроившегося среди кустов во-сковницы наблюдателя. И, судя по всему, и не подозревала, что за ней следят. Как и все ее сородичи, цапля обладала огромным терпением, так что наблюдающему за ней требовалась не меньшая выдержка. Птица могла стоять подолгу совершенно неподвижно, а ее движения, как правило, были то столь медлительны, что почти незаметны, то столь стремительны, что глаз не успевал уследить за ними. Маленькие дети, увлекающиеся охотой на лягушек (чем, собственно, и занималась моя «подопечная»), сразу поняли бы причину такого поведения. Им хорошо известно, что для нанесения успешного удара надо действовать вначале медленно-медленно, а потом, не давая опомниться, бить молниеносно.
Я наблюдал за птицей в течение примерно получаса, восхищаясь роскошным синим оперением этого творения природы (которое время от времени распахивало крылья), грациозностью, с которой оно перебирало длинными ногами, и стремительными движениями клюва. Вид из кустарника открывался замечательный, и происходящее можно смело было назвать великолепным зрелищем.
От длительного сидения в одной позе ноги мои затекли. Устав прятаться, я встал в полный рост и зашагал к цапле, ожидая, что та взлетит в любую секунду. Однако, к моему изумлению, она осталась на месте. Я спустился вниз по склону, подходя все ближе и ближе, пока не уперся в изгородь из колючей проволоки, за которой начинался водоем цапли. Пока я перелезал через опасное препятствие, цапля ступила в узкую мелкую канаву и начала медленно удаляться. Я поспешил следом. Тогда птица вылезла из канавы и повернулась ко мне грудью. Расстояние между нами уже сократилось до приблизительно двадцати ярдов, и, когда цапля стала выгибать длинную шею, зыркая на меня большими желтыми глазищами, я невольно призадумался, не собирается ли она разобраться со мной по-свойски. Удар в лицо изогнутым острым клювом — это не шутки. Тем не менее я не считал, что нахожусь в опасности, и лишь ускорил шаг. Меня снедало любопытство: насколько близко подпустит к себе это существо? Цапля пустилась неуклюжей рысью — очень смешное зрелище. Если бы я не видел ранее, как она пролетела несколько ярдов, то заключил бы, что у нее, должно быть, сломано крыло. Между прочим, доктор Брюэр утверждал, что эта птица «как известно, никогда не бегает и не ходит быстрым шагом». Впрочем, столь опрометчивые утверждения всегда на совести автора.
По мере моего приближения цапля ускоряла ход — до тех пор пока между нами не пролегло футов сорок-пятьдесят, — но успокоилась лишь когда добралась до следующего водоема, находящегося в той же низине. Я решил оставить птицу в покое и дать ей спокойно поохотиться на лягушек. Произошедшее выглядело еще смехотворнее, если учесть, что низина была идеально плоской, практически лишенной растительности, если не считать длинных рядов недавно посаженной клюквы. Я не знал, что и думать. Почему цапля вдруг повела себя столь странно? Быть может (точно так же мы говорим о наркоманах или о людях со странным вкусами), ей просто «так нравится»? Разумеется, будь у меня ружье, цапля, скорее всего, действовала бы по-другому...
Приблизительно месяц спустя приключилось еще одно странное происшествие.
Мы с другом шли по Нахантинскому пляжу и очень обрадовались при виде пары золотистых ржанок. У обеих было фирменное пышное золотистое оперение. Однако молоденькие обычные ржанки раскрашены в те же цвета, и потому нам надо было взглянуть на них сзади. Я попросил друга вспугнуть их, чтобы, когда те распахнут крылья, навести бинокль и убедиться, та ли эта разновидность. Между нами и птицами было всего несколько футов, однако ржанки упорно убегали от моего товарища, а не взлетали, и пару раз он едва не наступил на них.
Золотистая ржанка — не такая недотрога, как большая голубая цапля, однако, если верить охотникам, даже она не имеет обыкновения позволять людям преследовать ее вдоль берега в течение десяти минут. Причем, хочу заметить, у моего спутника было оружие.
Быть может, в другой день все эти птицы повели бы себя совсем иначе при тех же обстоятельствах. Безусловно, проще приблизиться к парочке птиц, чем к крупному скоплению, — ведь в большой стае всегда найдется пара робких, или, лучше сказать, опытных особей, которые своими криками и поспешным взлетом предупредят остальных. Тем не менее, как я уже говорил, у птиц есть свои особенности. И моя голубая цапля, уверен, была ярким «персонажем». Как бы мне хотелось узнать, о чем думала обладательница желтых глазищ, когда изгибала шею и оглядывалась на любопытствующего человека, упорно следующего за ней! Цапля была не менее любознательным созданием, чем ее преследователь? Или же просто испытала прилив храбрости, решила вести себя непредсказуемо и показать «захватчику», кто здесь главный, — как и следует патриоту? Или же была слишком молода, чтобы в полной мере постичь суровую науку жизни и понимать, что более крупное и сильное существо наверняка попытается тебя убить?.. В конце концов, именно благодаря людям доверчивость дикой птицы ныне вызывает лишь удивление.
(с) Торри Брэдфор, перевод - Евгений Никитин