Некогда бастион хороших манер, Британия давно превратилась в страну эгоистичных жлобов, считает патриот Тони Парсонс. Даст ли кто-нибудь ломаный фунт за вышедшие из обращения понятия «учтивость» и «любезность» в эпоху убитых твиттером мозгов?
Чувак садится позади меня в кинотеатре, его грязные боты тут же оказываются на моем подлокотнике. Нет, у него не чешутся руки — он не хочет, чтобы я двинул ему в пятак, он совершенно мирный. Он просто не замечает, что я — в наличии. Поэтому его грязные говноступы оказываются у меня под носом — глубоко внутри моего личного пространства, именно в том месте, где они менее всего уместны.
Я поворачиваюсь и сурово оглядываю нарушителя: обычный парень двадцати с небольшим, забурившийся в кино с друзьями. Никакой агрессии во взгляде и бандитских татуировок на шее, не пьяный и вроде не обкуренный. И тем не менее вот они, гребаные боты, вопиющие о том, чтобы я прикончил на месте их носителя. «Убери ноги», — прошу я, не повышая голоса. «Нуты ведь не против, друг?» — отвечает тот. В это давно уже невозможно поверить, но люди до сих пор приезжают в эту страну, надеясь узреть воочию родину хороших манер: Дэвида Нивена, придерживающего дверь; Хыо Гранта, подносящего сумки старушкам; сэра Роджера Мура, снимающего шляпу. В результате их встречает Остров свиней.
Остров свиней стоит на крепком фундаменте социального аутизма и держится на эгоизме, пофигизме и хамстве. В голове у типичного обитателя острова бурлит коктейль тщеславия, тупости и гротескно завышенной самооценки. Он-то и позволяет им верить, что нам нравится обонять их мерзкий стритфуд, слушать идиотские разговоры, терпеть их боты у себя под носом.
Благодаря жителям Острова свиней обычные ежедневные дела — поездка в общественном транспорте, поход в кино, прогулка — превращаются в мучение. И, кстати, возвращаясь к ботам, не против чего я должен быть? Того, чтобы ты совал мне свои говноступы и портил вечер в кино? Не против того, что мое присутствие в сантиметре от твоих конечностей не имеет для тебя ровно никакого значения, придурок? Мы долго смотрим друг на друга, понимая, что изъясняемся на разных языках. Чувак убирает боты.
Что стало с хорошими манерами? Когда-то эта страна, которую мечтают увидеть иностранцы, реально существовала. В ней жила нация, фанатично верившая в хорошие манеры и сделавшая из вежливости религию. Я не имею в виду этикет. Речь о подлинной учтивости — уважении к незнакомым людям, которое не разрешит твоей собаке насрать в подъезде, чтобы соседи наступили на свежие фекалии по дороге на работу; о скромных добрых поступках и маленьких жестах осмысленного отношения к окружающим, на которых зиждилась британская цивилизация; об инстинктивной порядочности, основанной на желании не напрягать собой всех вокруг. Мы были нацией, которая соблюдала порядок очереди, когда с неба летели немецкие бомбы; нацией, которая извинялась, если кто-то случайно наступал нам на ногу. На Острове свиней все это забыто; взамен мы имеем то, что Теодор Далримпл называет «ассортиментом наплевательства по отношению к общественному пространству» или, проще говоря, махровым эгоизмом.
Дело даже не в дурных манерах, грубости или неуважении. Дело в убежденности, что ты имеешь право навязывать себя другим, вторгаться в личное пространство окружающих. Обитателям Острова свиней по барабану, если вас раздражает музыка, которую они слушают в автобусе, или тошнотворный аромат гамбургера. Им все равно, потому что вы для них не существуете. Ваши переживания не регистрируются хомячьими мозгами социальных аутистов: чувак, севший сзади в кинотеатре, настолько изолирован в своем крошечном мирке, что все остальные люди являются для него невидимками. И таких, как он, — миллионы.
Хорошие манеры нынче не в моде; учтивость — смешная старомодная штука вроде дефицита на бананы или семейных трусов. Один культуролог назвал современное хамство «оправданным отрицанием претензий правящего класса на то, чтобы его уважали». Как будто спаниель, срущий вам на крыльцо, является носителем социального протеста! В своей книге «Сорри! Англичане и их манеры» Генри Хитчингс пишет: «Хорошие манеры ассоциируются с претенциозностью, церемонными предосторожностями, отрицанием прогресса и даже с двуличием — не говоря уж о конформизме, серости и подавлении личности».
Хорошие манеры старомодны, лицемерны, а цивилизованное поведение, некогда подразумевавшееся и неотчуждаемое, теперь считается бессмысленным и пустым. Что ж, напускная вежливость бывает неприятной: чашки в «Старбаксе», фамильярно зовущие вас по имени, заискивающие официанты. Но хорошие манеры так же далеки от неискренних любезностей, как и от глубоких познаний в том, какой вилкой ковыряться в устрице. Хорошие манеры проистекают из ощущения общности с другими людьми, от осознания того, что другие имеют значение. Отменив ритуалы учтивости, мы надеялись построить мир, лишенный буржуазных условностей, и зажить в царстве личной свободы. А в результате попали на Остров свиней.
Свиней вербуют в интернете и по мобильнику. За обеденным столом в наше время принято тыкать в смартфоны, вместо того чтобы вглядываться в лица тех, кого любишь. Ненаказуемое хамство, патологический солипсизм и выбор собственных потребностей в качестве главной ценности — все это поощряется и крепнет онлайн. Пытаться сдержать онлайн-хамство — это все равно что строить дамбу из фанеры. Каждый день в цифровую вселенную выплевывается четыреста миллионов твитов. Потому что в фейсбуке сидит миллиард человек. Потому что у сайта ask.fm, где можно анонимно поливать грязью себе подобных, пятьдесят семь миллионов пользователей.
Разумеется, Остров свиней родился не в интернете. Его корни — в послевоенном обществе, где индивидуализм превратился в новую религию, а нужды индивида стали цениться выше его же обязательств перед страной, обществом и другими индивидами. Тем не менее новые технологии обеспечили острову скачок в развитии, предоставив его обитателям возможность выйти на связь со всем миром, оставаясь изолированными от других людей. Дурные манеры — кислород интернета; никогда еще в истории человечества право голоса не получало такое количество людей, которым совершенно нечего сказать.
Нормы поведения меняются вместе со временем. Я не помню, чтобы шорты были социально приемлемым видом верхней одежды для взрослых мужчин. Мужчина надевал шорты, если участвовал в спортивном соревновании или бил фашистов в пустыне. Сегодня мужчины надевают шорты на работу и даже в театр; на недавнем спектакле Сэма Мендеса «Чарли и шоколадная фабрика» я обнаружил, что являюсь единственным мужчиной не в шортах. Раньше мужчины не надевали шорты в театр, опасаясь, что их примут за идиотов. Теперь им наплевать, что о них подумают. «Улица — это столовая англичанина, — пишет Теодор Далримпл, - а также его мусорное ведро». Далримпл прокатился из Лондона в Глазго и записал впечатления в книге-приговоре Острову свиней под названием «Помойка: как чужой мусор обуславливает нашу жизнь». Далримпл угрюмо каталогизирует представшую его глазам путевую помойку: вчерашние газеты, сломанные игрушки, ржавые автозапчасти. Но главным образом пластиковые пакеты, некогда хранившие корм жителей Острова свиней, и жестяные банки из-под их пойла, выброшенные из окон, чтобы их подобрал мифический дворник. Знакомое чувство: страну, в которой мы выросли, не узнать; она стала чужой, чуждой и нелюбимой. Остров свиней — это совсем другая страна.
Но ведь так не должно быть. Социолог Эдвард Шиле пишет: «Цивильность — это принцип, утверждающий возможность общественного блага, соглашение поддерживать общественный порядок, невзирая на конфликты интересов и идеалов». Другими словами, если мы ценим общественное благо, если верим, что общество по-прежнему существует, то не должны загрязнять наш среду обитания мусором, шумом, зрелищем наших бледных волосатых ног. Мы должны думать о других, о чувствах других людей — не потому, что наше поведение сковано рамками гнусных приличий, а потому, что мы люди. Уживаться друг с другом — это прекрасно. Порядочность, доброта и несуетная учтивость имеют значение, если целое наших личностей больше суммы наших аппетитов. Старинная цивильность построена на красивой идее — я столь же хорош, как другие, но не лучше всех. Бредя по усеянной мусором дороге жизни, мы потеряли вторую часть уравнения.
(с) Тони Парсонс