Мольер

Смеющийся король — это вершина успеха для любого французского актера. Когда труппа Жана-Батиста Мольера играет свою очередную комедию, Людовик XIV хватается от смеха за живот. На праздниках, которые король устраивает в Париже и Версале, Мольер представляет на сцене дураков и шутов, шарлатанов и святош, самовлюбленных девиц и старомодных аристократов. Но добиваться благосклонности монарха нелегко: король хочет видеть все новые пьесы, и больному чахоткой Мольеру порой отводятся считанные дни на сочинение и постановку. Исчерпав свои силы, он однажды рухнет прямо на сцене.

Гости короля хохочут и хлопают в ладоши. Герои пьесы напоминают им обитателей зверинца: охотник — льва, тщеславный персонаж — павлина, беспечный — кабана, а спекулянт, щелкающий орехи, — белку. Комедию-балет «Несносные» играет труппа герцога Орлеанского. Автор — актер, скрывающийся под псевдонимом Мольер.

На сцене — честолюбец, задира, прожектер, самоуверенный танцор, болтливые дамы, отрешенный ученый и бедный современник, которого окружают все эти типажи: «О небо! Под какой звездою я рожден! Преследуют меня со всех сторон несносные людишки!»

Весна 1664 года. «Король-солнце» Людовик XIV приглашает в Версаль на «Увеселения волшебного острова» без малого шестьсот гостей, которых ждет десять дней развлечений. Турниры сменяются банкетами, под звуки фанфар начинается парад: перед изумленной публикой проплывают семиметровые карнавальные повозки с божествами, морскими чудищами и нимфами, над парком витает гора, и в дыму ракет с грохотом взлетает в воздух плавучий остров.

В воскресной программе — посещение первой во всей Европе выставки диковинных животных, только что открытой в Версале: газель, верблюд, слон. А под конец театральная труппа герцога Орлеанского представляет на открытой сцене свой зоопарк — людской.

В эту эпоху умами людей овладевает идея классификации мира, «установления порядка вещей», как выразится историк и мыслитель Мишель Фуко. Именно в XVII веке флору и фауну начинают упорядочивать по сущностным критериям, а не по внешнем)? сходству. Появляется новая научная дисциплина — сравнительная анатомия. Во всей Европе модно коллекционировать естественнонаучные объекты. Английский биолог Джон Рей разрабатывает комплексную систему классификации животных, предлагая группировать их не по среде обитания, а по морфологическим признакам — форме конечностей и функциям органов.

Ученые мужи, составляющие свою «Естественную историю животных», изучают и зверей, обитающих в Версале. Придворные медики наблюдают за тюленем и дикобразом, пытаются понять, как солнечный свет влияет на окраску хамелеона, препарируют львов, в присутствии короля вскрывают труп слона.

Мольер же превращает в зверинец театральные подмостки. Увлеченный «зоологией людей», он выводит на сцену один человеческий «подвид» за другим: в пьесе «Жорж Данден» Мольер высмеивает богатого выскочку-простолюдина, в комедии-балете «Господин де Пурсоньяк» — провинциального дворянина, в «Скупом» — алчного скрягу, а в «Мещанине во дворянстве» — торгашей, возомнивших себя аристократами.

Публика веселится от души, сразу узнавая эти типажи. Но никто из зрителей, конечно, не склонен видеть в них себя. Ведь пьесы Мольера — это своеобразные вольеры, в которых обитают четко систематизированные человеческие «подвиды». Если персонажи трагедий Пьера Корнеля, который старше Мольера на 16 лет, — герои, обращающиеся к публике с благородными декламациями, то Мольер показывает королю «животный» мир окружающих его людей — с их «брачными танцами» и борьбой за свою территорию.

Мольер — сценический псевдоним Жана-Батиста Поклена, родившегося в 1622 году. Внешне этот приземистый человек похож на карикатурных персонажей из его собственных комедий: тонкие ножки, крупная голова на короткой шее, широкий нос, щеточка усов, большой рот, угрюмый взгляд из-под густых бровей. Его глухой голос то и дело срывается на пронзительный крик, иногда переходящий в чахоточный кашель.

Мир не баловал его своей любовью. Вот и брак с молодой актрисой Армандой, который Мольер заключил в 40-летнем возрасте, не приносит ему радости. Вполне возможно, что начинающая комедиантка вышла за него по расчету: парижане шепчутся, что Аманда, которая на 20 лет моложе мужа, наставила рога своему благоверному в первую же брачную ночь.

Жану Поклену было всего десять лет, когда умерла его мать. Через четыре года умирает и вторая жена отца. Поклен-старший, «драпировщик и королевский камердинер», владеющий магазином неподалеку от парижских рынков, отправляет сына учиться юриспруденции, надеясь, что тот после учебы возглавит семейное предприятие. Можно понять разочарование старика, когда в январе 1643 года сын отказывается продолжить семейное дело и с девятью другими приверженцами муз основывает театральную труппу.

Возможно, юноша увлекся сценой, наблюдая за шутами, скоморохами и уличными певцами, развлекавшими парижан на Новом мосту, в одном квартале от родительского дома. А может, он свернул на актерскую дорожку из-за 25-летней рыжеволосой Мадлен Бежар — главной звезды новой труппы, вскружившей голову парню, который на четыре года младше ее.

Как бы там ни было, ремесло себе Мольер выбрал неподобающее. Правда, король Людовик XIII в 1641 году берет под свою защиту комедиантов, способных «отвлечь наши народы от различных дурных занятий» — во всяком случае, пока их спектакли «свободны от непристойностей». Но театр считается рассадником безнравственности, католическая церковь грозит всем лицедеям отлучением и отказывается хоронить их по христианскому обряду.

На новый 1644 год труппа открывает в Париже свой собственный «Блистательный театр» на левом берегу Сены. Позднее комедианты переезжают в более благопристойный район на правом берегу — но и там еле сводят концы с концами. А потом и вовсе залезают в долги: у труппы ни много ни мало десять долговых расписок. Теперь на спектакли Мольера и его друзей ходят только судебные приставы. В конце концов Мольер даже попадает на время в долговую тюрьму, а затем «Блистательный театр» и вовсе прекращает свое существование. Мольеру и Мадлен не остается ничего другого, как примкнуть к бродячему театру.

Скорее всего, именно странствия по пыльным дорогам французской провинции, а не стремление к самовыражению превратили Мольера в драматурга. Маленькой труппе бродячего театра накладно ставить парижские комедии. Поэтому приходится либо сокращать спектакли, подстраивая сюжет под постоянно меняющиеся подмостки, либо сочинять пьесы самим.

Наконец в 1653 году бродячим актерам улыбается удача: в провинции Лангедок их берет под свое покровительство принц де Конти, и у труппы впервые появляются деньги. Впрочем, благосклонность принца оказалась недолгой: заразившись сифилисом, он перерождается из распутника в ревностного католика и прекращает платить жалованье комедиантам.

Вскоре у труппы появляется еще более могущественный покровитель — принц Филипп Орлеанский, единственный брат молодого короля Людовика XIV. Возможно, Филипп взял под свое крыло труппу, оставшуюся без хозяина, в обмен на кое-какие сведения о ненавистном ему принце Конти, которые сообщил Мольер. Во всяком случае, волею судьбы 24 октября 1658 года, когда лицедеи представляют в Лувре фарс Мольера «Влюбленный доктор», Людовик XIV решает почтить своим присутствием спектакль. И, по словам очевидцев, смеется от души. Судя по всему, представление действительно понравилось монарху, так как вскоре «король-солнце» предоставляет актерам сцену в Лувре — пусть им пока и приходится делить подмостки театра «Пти-Бурбон» с итальянской труппой.

Людовика не назовешь тонким ценителем театра. Но он использует его, чтобы завоевать «умы и сердца» своих подданных. И Мольер делает все, чтобы оказаться в центре внимания Его Величества.

Мольер любит порядок. Окно, открытое или закрытое в неурочное время, или книга, поставленная не на свое место на полке, приводят его в бешенство. Один из актеров Мольера после смерти своего патрона расскажет: «Больше всего он любил тех друзей, которые были самыми аккуратными». Свой театр Мольер тоже готовит к власти порядка. Он высмеивает все, что эксцентрично. В его пьесах всегда побеждает здравый смысл.

Мольер не одинок в «зоологизации» человеческого общества. Его друг, баснописец Жан де Лафонтен, тоже классифицирует человеческие слабости по «звериным» признакам. А придворный художник Шарль Лебрен, «первый живописец короля», оформивший Версаль и придумавший декорации к «Несносным», изображает людей в виде животных: вот глупцы — мужчины-бараны с выпученными глазами, вот господа с ослиными мордами или клювами хищных птиц вместо носа. «У этих персонажей лбы не особо высоки, — замечает один комментатор. — Эти люди явно не из благородных».

Произведения Мольера населены в основном «неблагородными героями». Он говорит устами Альцеста — главного персонажа пьесы «Мизантроп»: «Лишь посмотрю кругом, как род людской живет! Кругом предательство, измены, плутни, льстивость. Повсюду гнусная царит несправедливость».

Но все же есть один безупречный представитель рода человеческого — король Людовик XIV. Спустя 16 лет он наконец дает Мольеру возможность покорить родной Париж: первое представление спектакля по пьесе «Смешные жеманницы» в 1659 году заканчивается бурей оваций. А когда после премьеры комедию в течение нескольких дней не играют под предлогом запрета — хотя, возможно, это рекламный трюк Мольера, — весь Париж буквально рвется в театр, так что цены на билеты становятся вдвое дороже.

Зрительский ажиотаж понятен: «жеманница» — типаж, знакомый каждому парижанину. Эстетствующие аристократки щеголяют в надушенных перчатках, отделанных бриллиантами, пьют жасминовую воду для бледности лица и пишут романы, в которых благородные дамы и господа наслаждаются пасторальной идиллией.

В «Смешных жеманницах» Мольера две гламурные провинциалки дают от ворот поворот двум скромным женихам — и немедленно получают по заслугам за свою надменность. Отвергнутые кавалеры натравливают на чопорных девиц своих слуг, вооруженных целым арсеналом манерных ужимок. Уловка удается, и привередливые женщины, которым вскружили головы простые лакеи, посрамлены.

Почтенную публику нужно все время смешить — от этого никуда не деться. В конце концов, только на резонеров — «рыцарей» новой эпохи, следующих придворному этикету и здравому смыслу, — и может рассчитывать Мольер, когда в «Школе жен» берет на прицел «вчерашних» людей, застрявших в вопросах воспитания и семейной жизни в XVI веке.

Одобрение света — своеобразный эликсир для Мольера. Он жаждет аплодисментов, даже если ради благосклонности зрителей приходится изменять своей мечте. Мольеру не хочется узнавать себя в том шуте, которого превозносит толпа.

Ему милее образ трагического героя, но попытка поработать с серьезным материалом вызывает у публики лишь недоумение: «героическую» пьесу «Дон Гарсия Наваррский» после семи представлений, на которые не шла публика, приходится снять с репертуара.

Скрепя сердце Мольер возвращается к комедиям. «Он нравится всему свету, — говорил его друг, поэт и критик Никола Буало-Депрео, — но не может понравиться самому себе».

«Как вообще разумные люди могут смеяться над этой чепухой? — якобы удивлялся Мольер. — Я бы не стал». Но хоть драматург и не разделяет восторгов парижан, любовь зрителей ему льстит и он смиренно принимает их оценку: «Публика — самовластный судья над нашими произведениями».

Он продолжает систематизировать людские «подвиды». С аккуратностью коллекционера бабочек «накалывает на булавки» педантичных дам, «заспиртовывает» распутника и ханжу. И беспощадно высмеивает даже «смешных маркизов»: поэт, как укротитель, сует свою голову в беззубую пасть некогда могущественного дворянства. При Людовике XIV это сословие превратилось в придворное «украшение», судьбу которого король может решить одним щелчком пальцев. Дворяне трясутся в страхе перед монархом, кредиторами и светскими сплетниками.

«Маркиз ныне — персонаж комедии, — считает Мольер. — Подобно тому, как в старых комедиях зрителей смешил слуга-шут, так и нам в сегодняшних пьесах для увеселения нужен смешной маркиз». Неудивительно, что и сам король потешается вместе со всеми зрителями, когда смотрит «Смешных жеманниц», и что он в полном восторге от «Школы жен». Его Величество хватается за живот, хохоча во время просмотра этой «отнюдь не поучительной, но исключительно развлекательной» пьесы, как подчеркивает в своей хвалебной рецензии одна из парижских газет.

Но больше всего Людовику XIV нравятся легкие балеты-комедии Мольера, ведь король Франции — заядлый танцор. Когда в театре дают «Брак поневоле», фарс Мольера о смешном ревнивом старике, Его Величество сам танцует на сцене, наряженный цыганом.

Людовику нравятся все зрелища, прославляющие его величие. Возможно, он считает, что и вольнодумцу Мольеру по нраву присущая французскому монарху жажда жизни и его склонность к разгулу и распутству, так раздражающие строгих блюстителей морали.

Мольер не разочаровывает короля, а тот щедро одаривает его милостью: Его Величество становится крестным отцом старшего сына драматурга, назначает «отличному комическому поэту» ежегодную пенсию в 1000 ливров. Людовик XIV не скупится на поощрение поэтов, художников, музыкантов и актеров, посвятивших свое творчество восхвалению государя. Королю не жаль денег на искусство — даже если за это расточительство в итоге придется расплачиваться беднякам. Дворянство и духовенство освобождены от налогов, большинству горожан положены налоговые льготы, так что многочисленные войны, которые ведет Людовик XIV, и все его прихоти оплачивают крестьяне и мелкие буржуа.

Зато королевский двор сам превращается в грандиозное произведение искусства — и Мольер в числе тех, кто зарабатывает на тщеславии короля. В «Версальском экспромте» (1663) он кокетливо предлагает Его Величеству свою покорность. «Короли требуют беспрекословного повиновения, — говорит персонаж этой пьесы по имени Мольер. — О себе мы должны забыть: мы для того и существуем, чтобы угождать им».

Но чтобы ублажать «короля-солнце», требуются титанические усилия. Ведь Его Величество обращается к услугам Мольера по любому поводу — нужно ли устроить праздник в честь очередной военной победы, увеселительный дивертисмент или развлечься после охоты. Иногда король сам определяет тему следующей пьесы или указывает, кого из придворных надо выставить на посмешище. Однажды, разгневавшись на посланника османского султана, Людовик XIV велит драматургу при первой же возможности посмеяться над турками.

Жажда короля к развлечениям столь неуемна, а празднества сменяют друг друга с такой быстротой, что Мольер уже не успевает писать свои пьесы размеренным александрийским стихом — и переходит на прозу.

«Несносных» он написал, отрепетировал и сыграл в рекордные сроки. На создание пьесы «Любовь-лекарство» у него было всего пять дней. «Принцессу Элиды» успевает написать в стихах лишь на одну треть и бесцеремонно сокращает ее с пяти актов до двух.

К премьерному показу «Тартюфа» во время «Увеселений волшебного острова» 1664 года Мольер тоже подготавливает лишь три действия из пяти. Пьеса высмеивает распространенный типаж лицемера-святоши, который, взяв на себя роль духовного наставника дворянского семейства, на самом деле преследует совершенно мирские цели: «Они спешат стезею благочестья туда, где видятся им деньги и поместья». Король и королева находят комедию очень забавной. Однако уже несколько дней спустя парижская «Да Газетт» сообщает, что монарх запретил все показы «вредной для религии» пьесы.

Мольер никак не ожидает такого поворота событий. «Король-солнце», известный распутник и гуляка, никогда не проявлял уважения к церкви. И даже водил за нос Папу Римского, когда тот хотел сколотить христианскую коалицию против турок. После стычки между посланцем Людовика XIV в Риме и ватиканскими гвардейцами Папа даже вынужден отправить своего племянника в Париж, чтобы тот извинился перед монархом. Государь не отказывает себе в удовольствии пригласить посланника Ватикана на представление «Тартюфа». Говорят, что племянник Папы Римского от души смеялся. Значит, он не нашел повода для претензий. В чем же дело?

В некоторой степени ситуацию проясняет один из герцогов Бурбонских, который заявляет, что, если бы Мольер действительно потешался над христианством, никто бы не жаловался. Однако драматург поднял на смех не веру, а тип святоши-ханжи. Мольер спешит заверить «величайшего и мудрейшего в мире короля», что он высмеивает не истинно верующих, а лицемеров.

Однако с религиозными фанатиками шутки плохи: тайный союз «Общество святых даров» и связанный с ним архиепископ Парижский убеждают короля запретить «Тартюфа».

«Мольер должен сгореть на костре», — клокочет от гнева один из ненавистников драматурга. Это не пустая угроза: за год до этого в Париже сожгли еретика.

Возможно, Людовик XIV и сам испытывает тайную неприязнь к «кабале святош», но противостоять их влиянию он не смеет: «Не раздражайте этих подобострастных, — предупреждает король Мольера. — Они непримиримы».

Брат короля оказывается смелее — приглашает Мольера поставить «Тартюфа» в своем замке в Пикардии. Но лишь в 1669 году, спустя пять лет, король милостиво разрешит показывать «Тартюфа» публично.

Пока же дела у труппы Мольера идут плохо. Заработки актеров снижаются на треть. К счастью, в 1665 году Людовик XIV берет их под личное покровительство — театр получает статус «королевской труппы в Пале-Рояле». Но теперь Мольер на собственной шкуре испытывает все вероломство театрального мира. В декабре молодой друг Мольера — драматург Жан Расин — представляет в Пале-Рояле свою трагедию «Александр Великий», а через десять дней после премьеры спектакль ставят еще и на сцене «Бургундского отеля». Неслыханное предательство! Мольер кипит от злобы. У него обостряется чахотка, и еще до нового года он отменяет все спектакли. А потом в Париже объявляют траур в связи с кончиной королевы-матери Анны Австрийской, и столица еще на несколько недель остается без увеселений.

В 1666 году Мольер, щадя легкие, переезжает за город, садится на молочную диету и пишет комедию «Мизантроп», буквально брызжущую желчью. Впервые в своей карьере Мольер играет в собственной пьесе не эксцентрика, а человека чести, словно давая понять публике: это — всерьез.

Главный герой пьесы Альцест не хочет мириться с пронырами «эпохи париков»: «Все, что нас при дворе и в свете окружает, все то, что вижу я, глаза мне раздражает». Если прежде Мольер наклеивал ярлыки только на отдельные типажи, то теперь он устами Альцеста клеймит все человечество: «И вызвать я б хотел весь род людской на бой!»

Но надежды Мольера на то, что Людовик XIV пригласит его поставить «Мизантропа» в Версале, напрасны. «Король-солнце» все чаще предпочитает Мольеру другого автора — композитора из Флоренции Жана-Батиста Люлли, который с 1664 года пишет музыку и к комедиям-балетам Мольера.

Выбор короля понятен: только музыка превращает театр в увеселение, в котором Людовик XIV может показать себя с лучшей стороны. И когда спектакль по пьесе «Психея», который Мольер и Люлли вместе готовили к постановке, бьет рекорды посещаемости, недавние партнеры превращаются в соперников.

«Психея» — самый сложный в техническом отношении спектакль той эпохи. На пятичасовое представление, показанное впервые 17 января 1671 года в Тюильри, вероятно, потрачена сумма, которую тогдашний рабочий не заработал бы и за тысячу лет. Благодаря особым механизмам и роскошным декорациям сцена превращается в гавань или дворец, небеса или преисподнюю. На сцене бушует море, на летающем облаке восседает хор из 300 божеств. И все это великолепие сопровождается музыкой «несравненного господина Люлли», как называл его Мольер в лучшие времена. Впечатленный король дарует композитору монополию на музыкальный театр.

Мольеру же разрешается использовать в спектаклях не больше шести певцов и двенадцати музыкантов, а этого явно мало для задуманного драматургом большого балета, прославляющего Людовика. Возмущенный Мольер хочет попросить помощи у короля, но ему отказывают в аудиенции.

Он теряет в весе, бледнеет, учащаются приступы чахотки.

Мольер пытается сопротивляться низвержению с вершины славы, прибегая к неприкрытой лести. «Людовик — величайший король! — восклицает он в прологе к «Мнимому больному». — «Счастлив, счастлив, кто может посвятить ему свою жизнь!»

Но король и не думает приглашать его с новой пьесой в Версаль. Тема болезни, доверительно сообщают Мольеру, противопоказана жизнерадостному монарху.

А ведь тема пьесы — отнюдь не болезнь, а врачи — тщеславные и глупые, проверенные типажи из бестиария Мольера. Он уже высмеивал их в комедиях «Влюбленный доктор», «Любовь-лекарство» и «Лекарь поневоле». Да и королю должна понравиться эта тема, ведь в 1658 году, во время похода во Фландрию, захворавший Людовик XIV сам едва не стал жертвой горе-лекарей, которые сначала никак не могли поставить ему диагноз, а потом долго спорили о том, что лучше: сделать королю кровопускание или дать рвотный камень. И Людовик, конечно же, не должен был еще забыть, как целая орава врачей, знахарей и шарлатанов «залечила» до смерти его мать, больную раком.

Но монарху уже не по вкусу сатирический «людской зоопарк» Мольера. Литавры и фанфары Люлли гораздо лучше подчеркивают величие Людовика XIV, чем супруги-рогоносцы и невежественные врачи. «Король-солнце» сияет так ярко и так прочно утвердился в центре мироздания, что ему уже не интересны те, кто оказался на обочине. Отныне ему будет петь славу Люлли.

17 февраля 1673 года, в день, когда «Мнимого больного» играют в четвертый раз, Мольер, измученный приступами чахоточного кашля, с трудом произносит свои реплики. Он еле держится на ногах во время спектакля, а незадолго до финальной сцены его буквально скручивает судорога. Говорят, ему все же удалось замаскировать приступ смехом. Во всяком случае, Мольер доигрывает спектакль до конца.

Поэта бьет озноб, его переносят в квартиру на Рю-де-Ришелье. Мольер кашляет кровью, слуга и горничная отправляются искать священника, который бы согласился причастить актера, нарушив запрет церкви. Когда его наконец находят, 51-летний Мольер уже мертв. По распоряжению духовенства похоронить его должны ночью, в полной тишине.

Мольер оставляет после себя солидное имущество: картины, зеркала, два клавесина, диван на «орлиных» ножках, две сотни книг. И пьесы, сделавшие его классиком мировой драматургии.

(с) Йорг-Уве Альбит