Вслед за Радищевым этот маршрут выбрал для себя и своего правительства Ленин. Но с другой целью.
В протоколе заседания Совета народных комиссаров от 26 февраля 1918 года, прошедшего в Смольном под председательством Ленина в первом пункте под литерой «а» фигурирует сообщение «о работе комиссии по разгрузке Петрограда», а под литерой «б» — «об эвакуации правительства». В итоге принято решение «выбрать местом эвакуации Москву». При этом каждому ведомству было предложено вывезти минимальное количество сотрудников центрального аппарата, «не более 2-3 десятков с семьями». Было также решено немедленно эвакуировать экспедицию заготовления государственных бумаг . и золотой запас. В проекте постановления, написанного рукой Ленина к заседанию, упомянут еще и «Гос. Банк», не попавший в окончательный текст.
В делах секретариата Председателя СНК и СТО Ленина находится стандартное предписание в его адрес на бланке управления делами «Крестьянского и Рабочего правительства Республики России», датированное 9 марта и подписанное управделами СНК Владимиром Бонч-Бруевичем. Этим предписанием Ленин (как, судя по всему, и другие члены правительства) уведомлялся о дате отъезда и определенном (в общих чертах) его порядке. В пункте 1 сообщалось, что отъезд состоится 10 марта в 10 часов вечера с Цветочной площадки Николаевского (ныне Московского) вокзала, в пункте 2 подробно объяснялось, где находится эта самая Цветочная площадка и как ее найти.
Зачем были нужны такие подробности, становится ясно при ознакомлении со следующими двумя пунктами, в которых вождю рекомендовалось «по возможности, доставиться на вокзал своими средствами» и лишь «в крайнем случае заблаговременно... просить выслать легковой автомобиль». Впрочем, и грузовой автомобиль оказывалось возможным заполучить, «если нет своих перевозочных средств».
С целью замаскировать движение поезда с Лениным и членами СНК Бонч-Бруевич организовал операцию прикрытия. Сначала за несколько дней до дня X был организован отъезд в Москву двух бывших царских поездов с членами ВЦИК, затем с такой же помпой в Москву отправился состав главы ЦИК Якова Свердлова, который демонстративно сел в поезд, сделав вид, что уехал, но остался в Петрограде. Наконец, 9 марта на Николаевский были поданы еще два поезда, которые должны были перевезти работников комиссариатов, служащих Совнаркома. Между ними и вклинился литерный поезд № 4001, отошедший от платформы Цветочной площадки 10 марта в 22.00. В этом поезде, охраняемом латышскими стрелками, и отправился в сторону Москвы председатель Совнаркома Ленин.
Официально переезд объяснялся внешней угрозой Петрограду со стороны германских войск. «Совету народных комиссаров невозможно больше оставаться и работать в Петрограде на расстоянии двухдневного перехода от расположения германских войск», — так мотивировал переезд председатель Петроградского ревкома Лев Троцкий.
Историки указывают, кроме того, на изменение настроений рабочих и солдат, то есть той части населения города, при опоре на которую большевики приходили к власти. Это изменение вполне обнаружилось накануне и сразу после разгона 6 января 1918 года большевиками Учредительного собрания.
Решающая роль российской Конституанты в конструировании новой российской государственности признавалась всеми участниками политического процесса. Большевики, проиграв выборы осенью 1917 года своим конкурентам, не были, однако, готовы отдавать власть, и «Учредилка» была разогнана. К немалому своему изумлению, сторонники Ленина столкнулись с неприятием этого акта со стороны значительной части пролетариата и солдат Петрограда. Многочисленная демонстрация в поддержку Учредительного собрания, состоявшаяся 5 января, была расстреляна большевиками. Петроград, таким образом, не обещал большевикам спокойной жизни.
Переезд в Москву был не вполне спонтанным. Еще 12 января 1918 года в Кремле прошло заседание т. н. Малого Совета народных комиссаров, на котором был заслушан вопрос «О починке Кремля». По докладу Луначарского было решено ассигновать на это дело 450 тысяч рублей из средств Государственного казначейства, «причем сумма эта подлежит возмещению путем особого налога на виновных граждан... сопротивлявшихся Советской Власти». В этом постановлении так формулируется целевое назначение ассигнований: «на реставрацию Кремлевских зданий, пострадавших во время Гражданской войны». Характерно, что, судя по формулировке, людям, принимавшим постановление, очевидно, представлялось, что Гражданская война уже завершилась! Воистину, не ведали, что творят...
Многими этот переезд был воспринят именно как бегство. Меньшевистская «Новая жизнь» в номере от 18 марта даже напечатала статью под заголовком «Уезжают, уходят, убегают».
Надо сказать, что бегство из Петрограда не устранило германской угрозы, как ее понимали большевики. Среди мотивов переезда, вероятно, был и «кризис продовольствия», на отсутствии которого в эти же дни настаивали большевистские газеты, причем в ряде случае «провокационные слухи» опровергались наряду и одновременно со «слухами» о предстоящем переезде.
Автором идеи переезда именно в Москву был Бонч-Бруевич. С большим глубокомыслием в своих воспоминаниях, неоднократно публиковавшихся в советские времена, он описал всю эту затею, включая «хитроумные» попытки ввести в заблуждение антибольшевистский союз железнодорожников «Викжель» по поводу даты и направления движения, количества и состава переезжающих с целью отвести угрозу (мнимую или реальную) жизни Ленина и народных комиссаров.
Помимо вопросов обеспечения безопасности, наличествовало (или декларировалось, во всяком случае) стремление воспрепятствовать распространению «провокационных слухов об эвакуации Петрограда», хотя делалось это до изумления неумело. В обращении «Ко всему рабочему населению Петрограда», напечатанному в газете «Правда» 10 марта, из которой взята предшествующая цитата, с одной стороны, «категорически» заявлялось, что «Петрограду никакой опасности не угрожает», и в то же время сообщалось, что «принимаются меры к тому, чтобы планомерно и возможно скорее вывезти из Петрограда в первую голову женщин и детей».
Так или иначе, но переезд Совнаркома в Москву состоялся, хотя этим дело не ограничивается. Литерный 4001-й прибыл в Москву вечером 11 марта. В течение ряда последующих месяцев из Петрограда продолжается эвакуация и художественных коллекций, и некоторых предприятий вместе с персоналом. Совнаркомом даже принимается специальное решение об учреждении Центральной коллегии по разгрузке и эвакуации Петрограда. Каждому ведомству было предписано образовать эвакуационные комиссии, которые должны были ежедневно представлять отчеты в Совнарком.
Угнездиться в Кремле советскому аппарату удается далеко не сразу. Прежде всего, в Кремле решено разместить Совнарком и ВЦИК Советов. Кроме того, вскоре там оказались Наркомюст, Наркомпрос, Казачий отдел, различные комиссии, Особый гараж Совнаркома (кстати, довольно долгое время очень активно используется не автотранспорт, а пролетки на лошадиной тяге)... Главной улицей Кремля остается та же, что и прежде, — Дворцовая, переименованная, правда, в Коммунистическую.
В преддверии переезда 12 марта предписанием командующего войсками Московского военного округа назначается временный комендант Кремля, пост которого через две недели, после переезда Совнаркома в Москву, надолго займет Павел Мальков.
Много времени и сил потрачено на изучение места, в котором предстояло жить и работать. 31 марта Ленин пишет поручение «разрешить подателю тов. Малькову, коменданту и его двум помощникам осмотр подземных ходов Кремля». Что уж там было осматривать, одному Богу известно, однако такие записки Ленин пишет еще как минимум дважды — 10 апреля и 6 июня.
Связано это, конечно, и с необходимостью обеспечить должную охрану. Ответственность за нее вскоре возложат на печально знаменитых латышских стрелков, которые в годы Гражданской войны являлись «преторианской гвардией» большевистского режима. Ее передовыми отрядами станут Сводный батальон охраны Совета народных комиссаров и Автобоевой латышский отряд.
Именно латышские стрелки в начале июля 1918-го разгромят антибольшевистское восстание левых эсеров в Москве, чуть было не опрокинувшее новый политический режим. С августа 1918-го начинается замена латышских стрелков на курсантов недавно сформированных 1-х Московских советских пулеметных курсов, завершившаяся к концу 1918 года. Вполне возможно, в этом проявилась обеспокоенность большевистского руководства потенциальной угрозой, исходившей от сплоченной по национальному признаку военной части, на родине бойцов которой не наблюдалось избыточного энтузиазма к идеям и социальной практике большевизма. Впервые об этой проблеме, судя по всему, задумался Троцкий, по представлению которого еще в мае 1918-го Президиум ВЦИК принял решение о необходимости подыскать помещения в Кремле для размещения Образцового Советского полка особого назначения при ВЦИК, однако решен этот вопрос не был.
К моменту въезда «совнаркомовских» в Кремль в нем проживало более 1000 человек, из которых 450 вселились туда уже после революции. Это были служители некогда располагавшихся в Кремле государственных учреждений, их обслуга (полотеры, повара, посудомойки, кучера и пр.), монахи кремлевских монастырей. Сразу начались уплотнения и прочие прелести коммунальной жизни, которые потребовалось на определенном этапе как-то упорядочить. 31 июля 1918 года принимается решение образовать специальную комиссию — «для упорядочения вопроса о распределении имеющихся в Кремле помещений между нуждающимися в них Советскими работниками, предоставив им право выселить всех не имеющих прямого отношения по своим служебным обязанностям к Кремлю с утверждения Совета народных комиссаров».
К концу 1920 года в Кремле было прописано уже более 2100 человек. Проживали даже в башнях Кремлевской стены — Тайницкой, Константи-новской и др., в кремлевских соборах и монастырях и даже в колокольне Ивана Великого!
Поначалу «спецпереселенцы» поселились в гостиницах «Националь» и «Метрополь» (они получили названия «1-й Дом Советов», «2-й Дом Советов»), поскольку ремонт в Кремле только начался. Однако довольно скоро многие из них жили уже в Кремле, в Кавалерском корпусе. 94 человека (Сталин, Троцкий, Енукидзе, Калинин, Боровский, Радек и др.) занимали 73 комнаты, рядом с которыми находились помещения для обслуживающего персонала (69 человек), доставшегося новым хозяевам жизни от старых практически «по наследству». Осенью 1920-го таких комнат уже 505.
С 19 марта 1918 года в 3-м Кавалерском корпусе поселился Ленин, а уже 28-го он с женой Надеждой Крупской и сестрой Марией Ульяновой занял квартиру на третьем этаже Сената (корпус 1), в котором расположились Совет народных комиссаров и его аппарат, Малый Совнарком, Управление делами СНК и др. Здесь же находился и рабочий кабинет Ленина, к сожалению, исчезнувший (как и его квартира) в 1990-х в результате масштабной реконструкции, предпринятой новыми властями. «В России развилась особая привычка к новым эрам в своей жизни, наклонность начинать новую жизнь с восходом солнца», — так описал эту черту нашего социального характера Василий Ключевский, так и не увидевший многократного подтверждения своей максимы историей российского XX века.
В ленинском фонде РГАСПИ хранится поручение вождя Якову Беленькому (начальник его охраны) «наблюсти за ремонтом моей квартиры в Кремле». Квартира, надо сказать, досталась Ленину из не самых, видимо, замечательных. Чего стоят, например, такого рода рекомендации: «В кухне отделить ватерклозет (от остальной кухни) перегородкой до самого верха и абсолютно непроницаемой ни для каких насекомых», «полы везде сделать абсолютно нескрипучими, то же — двери», «очистить всю квартиру и кухню от всяких насекомых» и т. д.
В течение нескольких месяцев большевики чувствуют и ведут себя почти как гости, и гости почтительные. Видимо, было сочтено необходимым все-таки считаться с московскими нравами. В протоколе заседания комиссии при СНК от 2 мая найдем решение, вызывающее сегодня, пожалуй, изумление. Если, разумеется, помнить, о трагической судьбе духовенства Русской православной церкви и верующих при советской власти. Этим решением предоставлялось право входа в Кремль «для присутствования в Успенском соборе в ночь с Вел. Пятницы на Вел. Субботу» по ходатайству члена Всероссийского Церковного Собора Николая Кузнецова. Коменданту Кремля было предложено «открыть Спасские ворота и предоставить молящимся права прохода в Кремль на Пасху ежедневно в продолжении нескольких часов».
Переезд правительства не носил технического характера. Новая власть решилась избрать своей резиденцией не просто город, но Кремль — один из символов прежней государственности. «Здесь должна совершенно укрепиться рабоче-крестьянская власть», — такую фразу, по воспоминаниям Бонч-Бруевича, произнес Ленин, въезжая в первый раз в Кремль через Троицкие ворота 12 марта 1918 года.
Власть действительно укрепилась, и это символически совпало со становлением системы оплаты (и в денежной, и в натуральной форме) труда советского чиновничества, которой уделяется много внимания после переезда правительства в Москву. На упомянутом заседании СНК от 2 мая седьмым пунктом повестки дня как раз и заслушивается один из таких вопросов — о смете Комиссариата по национальным делам, в ходе обсуждения которого выясняется, что Наркомат труда «до сих пор еще не выработал ставок за личный труд».
Помимо денежного довольствия, советские чиновники начинают получать продовольственные пайки, которые пройдут вместе с номенклатурой через весь период советской власти. Решение этой задачи легло на управление делами Совнаркома. Продукты для выдачи пайков высшей номенклатуре закупались у частных торговцев лишь в порядке исключения. В основном же каналом их получения стали многочисленные и разнородные органы государственного управления и их профильные (снабженческие) структуры.
Разница в пайках, получаемых в этот период лицами, занимающими разное должностное положение, невелика. Однако она есть. И первым среди равных оказывается первое лицо нового государства — Ленин. В ленинском фонде РГАСПИ сохранились списки лиц, получавших продукты из продовольственного отдела ВЦИК. В ноябре 1920-го, например, Ленин получает 24 кг мяса, 60 шт. яиц, 7,2 кг сыру, 2 кг масла, 20 кг муки ржаной и 10 кг пшеничной, 4 кг пшена, 4,8 кг сахара, 2 кг икры, сало, сардины, чай, кофе и проч.
Эти цифры, конечно, поражают воображение, но объясняются еще и тем обстоятельством, что Ленин кормил жену и свою младшую сестру Марию, а подкармливал, видимо, еще и брата Дмитрия и старшую сестру Анну, также переехавших вслед за ним в Москву. Однако это лишь частичное объяснение. Полная правда заключается в утопическом характере нового режима, который по определению не мог не воспроизвести в разных (новых) формах то социальное неравенство, против которого он выступил.
Противоречие это было очевидно людям, стоявшим у истоков новой государственности. Владислав Ходасевич вспоминал о знаменательном визите к одному из руководителей большевистского режима — Каменеву, который принимал его в своей кремлевской квартире. Угощали его тонкими ломтиками черного хлеба, едва смазанного топленым маслом, и грязными кусочками сахара, который получил название «игранного сахару», поскольку покупался он у красноармейцев, расплачивавшихся им друг с другом при игре в карты. «Скудостью угощения хотели нам показать, что в Кремле питаются так же, как мы».
Принцип коммунистического равенства, широко пропагандировавшийся большевиками, отошел на второй план вскоре после взятия ими власти. А ведь было сказано: «И не наливают молодое вино в старые мехи...»
(с) Андрей Сорокин