Андрей Макаревич - о сакральном предмете из его коллекции.
Бутылка, как ни верти, сакральный предмет. Даже невзирая на сегодняшнюю разовость её использования. (Это сейчас! Молодые уже не знают, что такое очередь в пункт приёма стеклотары! Мы-то помним.) Потому что бутылка содержит в себе нечто вожделенное - будь то вино, духи или святая вода. Сопровождая человечество на протяжении почти всего его пути, бутылка чутко улавливала дух времени, его настроение и эстетику. Это ведь невероятно интересно - время, застывшее в стекле! А если ещё и этикетка цела. ..И я уже сто раз говорил себе - остановись, нельзя объять необъятное, не соберёшь ты все бутылки на свете, и ставить их тебе уже некуда, а увижу ещё одно стеклянное письмо из прошлого - и ничего не могу с собой сделать.
Вот бутылка петровских времён - со дна Балаклавской бухты. Квадратная в сечении, толстого, крепкого стекла, устойчивая, в качку на столе не опрокинется, только ездить будет туда-сюда, и горло широкое, чтобы прямо из него отхлебнуть без всяких там экивоков. По дизайну (не было тогда такого слова) - просто продолжение петровского мундира. А вот времена Екатерины, бутылочка какого-то парфюма - духов или ароматного масла, изящная, вытянутая, тончайшего стекла, не иначе как заморская, да и не использованная до конца. Что это там за кристаллики на дне? Будуарная вещь! А потом тебе хочется узнать про неё больше, и ищешь специалиста, и едешь к нему с бутылочкой и вопросами, и понимаешь, что можешь слушать его бесконечно, ибо нет у истории дна.
А вот изысканная, конической формы бутылочка (бутылкой такую и не назовёшь) с тоненьким горлышком и - счастье! - с почти целой этикеткой. И читаешь: «Нежинская рябина. Настойка, приготовленная из отборных свежих вымороженных ягод, удостоенная Большой золотой медали на Парижской выставке 1889 года». А потом для дураков всё это же по-французски! И это только колечко вокруг горлышка! А ниже - и гербы, и орлы, и медали, и «Поставщик двора Его Императорского Величества - торговый дом Петра Смирнова». Сад Эрмитаж, самое начало двадцатого века и, конечно, Первая мировая уже на пороге, но это пока где-то далеко, в Европе, а у нас тут орхидеи в тонкой декадентской вазе синего стекла, разварная севрюжина с хреном, банкетные перепела на шпажках, и заказ принимает сам господин Оливье, а на десерт дамы требуют ананасы в шампанском. «Как, вы ещё не слышали Северянина?» А на сцене поёт Варя Панина со своими цыганами, и кажется, что счастье будет вечным. Кому это мешало?
А вот начало двадцатых - только-только отменили сухой закон. Первая советская водка, в простонародье - «Рыковка». И бутылка кривоватая, и этикетка из скверной бумаги, и шрифт казённый. Так и вижу хмурого комиссара в кожанке с маузером на боку и цигаркой в зубах, контролирующего всю эту красоту: «Не время, товарищи!» И торчала эта бутылка из кармана бушлата братишки с Балтийского флота, который собрался было на гражданскую, на Дальний Восток, добивать беляков. Или, может, к Махно? Да он, кажись, в Румынию сбежал... Эх...
Недалеко от городка Красногвардейска (Калининградская область) я нырял на яхту гауляйтера Кёнигсберга Эриха Коха. Кох был большим эстетом, любителем искусств и ценителем изделий из янтаря - настолько, что янтарём было выложено крыльцо его виллы. Когда стало ясно, что приход русских неизбежен, он отправил в Германию по воде несколько транспортов со своими коллекциями. Судьба их неизвестна. Вообще, по достоверным сведениям, в акватории Калининграда на дне Балтийского моря покоятся около пятисот (!) известных, то есть нанесённых на карту, затонувших судов. В основном немецких - военных и транспортных. Транспорты везли сюда боеприпасы, а отсюда - всё, что можно было увезти. Лежат они все неглубоко: Балтика вообще в тех краях у берегов неглубокая. Правда, вода холодная и мутная, и нырять там непросто. И всё равно - пятьсот! Это не пять и не пятьдесят! Жизни не хватит, чтобы исследовать их все.
А у меня, как назло, был всего один день: мы снимали фильм про поиски шахты «Генриетта», где, по некоторым сведениям, было спрятано немцами убранство Янтарной комнаты. Это отдельная и невероятно интересная тема, но об этом в другой раз. Местные дайверы, которые нам помогали, предложили сходить на яхту Коха, и я с диким трудом освободил день.
День оказался ветреный и серый, а для видимости в мутной воде состояние неба имеет значение. Ну что ж поделаешь. По дороге мы нырнули на один из немецких транспортов, он лежал совсем неглубоко - палуба метрах на двенадцати, слегка наклонившись, -и по кромку бортов был загружен минами, снарядами самого разного калибра и ящиками с патронами. Мины мне трогать почему-то не хотелось, но, когда я потянул за крышку одного из ящиков, доски разъехались, промасленная бумага развернулась, и на палубу посыпались хромированные патроны для парабеллума - блестящие, как будто их вчера откатали.
Яхта Коха размерами и формой вполне напоминала яхту нынешнего нефтяника средней руки, за тем исключением, что вся была бронирована. Лежала она глубже, чем транспорт, и вокруг уже стоял полумрак. Я попытался пролезть во внутреннее пространство -палуба была чиста, видно, всё интересное подобрали до меня. Неудача! Дно, на котором лежала яхта, оказалось илистым, и все помещения были заполнены этим илом почти на две трети высоты. К тому же прямо у меня перед носом из ила периодически выскакивали здоровенные перепуганные утри и поднимали страшную муть. Муть от ила может не оседать часами, и попробуй найди в полной темноте дорогу наружу. Тут, как правило, очень помогает паника.
Двигаясь практически на ощупь, я добрался, судя по всему, до камбуза и, понимая, что ничего найти в таких условиях не удастся, на прощание наугад погрузил руку по плечо в мягкий ил. Рука неожиданно нащупала какой-то предмет, довольно объёмистый. Я ухватил его и теперь уже совершенно на ощупь дополз до боковой двери. На свету предмет предстал большой пузатой бутылью из-под вина, скорее всего прованского. Бутыль оказалась пустой, но это было совершенно не важно: ведь сидел рейхскомиссар Кох, сволочь такая, на корме своей яхты в компании приятелей-офицеров, а может, и пухленьких арийских фрау, попивал лёгкое французское винцо за победу немецкого оружия и считал свои миллионы. А вот ведь как вышло. Ни Коха, ни рейха. А бутылка стоит у меня на книжной полке целёхонькая, только немного обросла ракушками.
Острова Трука находятся в большой группе островов под общим названием Микронезия. Насколько я помню, их там около двухсот - маленьких и малюсеньких. Микронезию найти просто: двигайтесь от Сингапура на восток и градусов десять на север. Пересечёте Малайзию и упрётесь. Микронезия - рай для дайверов и не только. Если помните рекламу «Баунти - райское наслаждение», так вот это там. И без всякого «Баунти». Песчаные пляжи, лазурный океан, круглый год лето. Моя мечта.
Острова Трука (или Чуук - как вам больше нравится) тем не менее занимают отдельное место среди всех этих островов. Во время Второй мировой войны здесь базировался 4-й императорский флот Японии - около четырёх десятков боевых кораблей, плюс поддерживающие суда, плюс триста военных самолётов на берегу. Большая часть побережья Трука - естественная природная коралловая лагуна, защищённая от волн, идеальное место для базирования. В феврале 1944 года американцы, не простившие японцам Пёрл-Харбор, напали на Трук с воздуха, первым делом затопили два больших корабля, стоявших на выходе из бухты, и тем самым перекрыли выход, после чего в течение трёх дней уничтожили весь японский флот и всю авиацию. Предположительно погибло около сорока тысяч человек. Средняя глубина бухты - 40-50 метров, прозрачность идеальная, и боевые корабли лежат нетронутые. Лучший памятник жертвам Второй мировой на море.
Это была одна из первых наших экспедиций, и происходило это, кажется, в девяносто седьмом году. Тогда наши российские коллеги по подводному делу только осваивали Хургаду. Ехали мы на свой страх и риск, имея весьма приблизительную информацию относительно того, что нас там ждёт.
Очарованы мы были сразу всем: небом, морем, погодой, главное -совершенной нетронутостью этого островка. Нет, это не остров Робинзона Крузо: здесь живут люди и даже есть аэропорт, куда раз в сутки садятся «боинги». Просто всё это оказалось не испоганено туристической индустрией. (Повторяю: речь идёт о девяносто седьмом годе. Как сейчас - ей-богу, не знаю. Наверняка изгадили.) В крохотном городке местное население передвигалось в основном на велосипедах и скутерах. Правда, было четыре такси - под государственными номерами «1», «2», «3» и «4». На единственном перекрёстке когда-то висел единственный светофор, но единственный в городе полицейский снял его за невостребованностью и повесил над туалетом в баре, который он держал по совместительству, и теперь всем было видно - занято или нет. Местные жители отличались невероятной застенчивостью и деликатностью. Если ты просил проходящего паренька помочь тебе (!) достать кокос с пальмы, он тут же связывал себе ноги на уровне щиколоток верёвкой, легко взлетал на верхотуру, сбрасывал пару самых крупных кокосов, спускался вниз, двумя движениями вскрывал орех (я так и не научился) и с поклоном подавал тебе. А когда ты пытался дать ему за это доллар, он удивлённо говорил: «Сэр, я не растил эту пальму, вам не за что мне платить!» Уже во время погружений мы причалили к берегу на лодке в диком месте, к нам тут же слетелась стайка детей: самому старшему лет семь. Они уставились на нас, как на марсиан. Сердобольная Нинка, жена нашего дайвера Кирилла, запричитала: «Ой, бедненькие, надо их соком угостить!» Мы достали пакет сока и пластиковые стаканчики.
В Индии дети вырвали бы этот сок у нас из рук и устроили бы за него драку. Здесь же произошло следующее: старший с достоинством принял из Нинкиных рук пакет, не спеша налил по полстаканчика всем, начиная с самых маленьких девочек, последнему налил себе и, слегка поклонившись, вернул пакет Нинке - там оставалось около половины. Я в таких ситуациях чувствовал себя настоящим
Миклухо-Маклаем. Ну почему цивилизация так калечит людей?
Мы с некоторым трудом разыскали обещанный нам дайв-центр. Он состоял из десятка баллонов, старого компрессора, маленькой моторной лодки и двух местных парней в дредах, всем этим владевших. Не знаю, принимали ли они дайверов до нас, но то, что мы здесь были первыми из России, - точно.
Первое погружение - check dive - у нас состоялось ночью: на затонувший транспорт при очень сильном течении (шёл отлив) и не очень хорошей видимости. По десятибалльной шкале сложности я бы поставил девяточку. Сами ребята в воду с нами не ходили, наши лицензии и уровень подготовки их не очень интересовали. Я понял, что ответственность за наши жизни не входит в круг их приоритетов. Честно говоря, меня это более чем устраивало: куда противнее, когда за тобой следует местный инструктор и постоянно бьёт тебя по рукам - это не трожь, сюда нельзя, глубже не лезь, следуй за мной. Снимать кино в таких условиях просто невозможно. Впрочем, почти всегда удавалось договориться, чтобы нам не мешали.
Так вот эти чудесные ребята нам и не мешали. В дальнейшем они вывозили нас на точку (нам повезло, прозрачность воды была идеальная, и чаще всего затонувший корабль просматривался с поверхности), объясняли, как лучше всего попасть внутрь и откуда можно выбраться обратно, после чего теряли к нам всякий интерес. Один из них надевал маску, нырял и моментально колол пикой рыбку, после чего они доставали варёный рис, завёрнутый в пальмовый лист, резали из рыбки сашими, пировали, потом закуривали косячок и погружались в дрёму.
Ребята, вы не представляете себе, что такое крейсер, лежащий на боку при видимости метров сорок, а было именно так. Величие и печаль этой картины не поддаётся описанию. При этом ты понимаешь, что с момента катастрофы здесь не было никого. Поэтому в зенитный пулемёт вставлена лента, а снаряды от пушки скатились к борту, когда крейсер шёл на дно, кренясь, а на камбузе целы сотни тарелок - только горки их рассыпались, и в лазарете в стеклянном шкафу так и лежат пузырьки с таблетками и лекарствами, и не все протекли! Первое и естественное желание - всё схватить, всё потрогать, всё поднять в лодку!
У нас это желание быстро пропало: во-первых, когда вокруг тебя такое количество всего - глаза разбегаются. Али-Баба, попав в пещеру с сокровищами, не знал, за что хвататься. Во-вторых, и это главное, чей-то голос говорит тебе: «Не надо. Не трогай. Пусть всё останется так, как было тогда». Уверен, за прошедшие шестнадцать лет там побывали сотни дайверов, но далеко не все этот голос слышали (особенно это касается наших, отечественных). И картина, которую вы уведите там сегодня, наверняка будет существенно отличаться от того, что видели мы. Нам повезло. Сейчас, говорят, там строго. Ну, дай бог сохранить то, что осталось.
Трюмы почти всех кораблей оказались заполнены бутылками. На глубине больше двадцати метров давление пропихивает пробку внутрь, и целую, непочатую бутылку найти почти невозможно. К тому же морская вода и годы делают своё дело. И всё же нам повезло: в последний день Лёня Ярмольник нашёл в трюме запечатанную бутылку портвейна, а я - бутылку саке. Портвейн мы открыли. Морская вода всё же просочилась внутрь, и пить его было трудно, но это нас не остановило. Вы когда-нибудь пили фронтовой портвейн сорок четвертого года?
А бутылку саке я привёз в Москву. Она тоже не абсолютно герметична, я вижу, как с каждым годом уровень в ней понемногу убывает. Может, это время по капле отпивает то, что ему принадлежит?
В издательстве «ЭКСМО» готовится к выходу новая книга Андрея Макаревича «Личные вещи».