Небывалых размеров очередь, выстроившаяся в январе у храма Христа Спасителя, заставила вспомнить о других небывалых московских очередях: по соцсетям расползлись фотографии с Пушкинской площади 1990 года или с площади Красной года 1980-го, как бы сличающие очереди к «Макдоналдсу» и Мавзолею с нынешней, к Дарам волхвов, и намекающие на то, что, мол, такой у нас народ: что с ним ни делай, все равно найдет повод выстроиться в ту или иную очередь, и желательно такую, чтоб на весь день.
Саму по себе длину очереди вряд ли можно считать национальным достоянием — в МоМА на перформанс Марины Абрамович или там в Apple Store за новым айфоном тоже сутками стоят; тут удивительно другое — наши очереди, возникающие примерно раз в десятилетие, состоят более-менее из одних и тех же людей. Американский бутерброд, мощи коммунистического вождя и древняя смесь ладана и смирны — прямо скажем, не очень совместимые объекты поклонения, однако нетрудно себе представить соотечественников, которые по мере наступления новой исторической эпохи с равным рвением и надеждой встают в хвост очередной очереди - разочаровавшись в предыдущей. Стороннему наблюдателю эта преемственность очередей послужила бы еще одним доказательством относительности всех идеалов и верований — не стоит раздражаться на людей, которые по десять часов на холодном ветру стоят, чтоб приложиться к непонятного происхождения предметам сомнительной исторической ценности, потому что и это пройдет. Но обычный человек из очереди никакой относительности не чувствует, именно эта, сегодняшняя очередь является для него единственно верной, укорененной в веках и овеянной традициями (даже «Макдоналдс» воспринимался отчасти как символ возвращения к общечеловеческим ценностям, в семью «нормальных стран», откуда Россия вывалилась в 1917-м) — и одновременно отрицающей все прежние. Поскреби любого консервативно-православного идеолога - и обнаружишь, что в 1990 году он ночевал у Стены Цоя, а чуть раньше его принимали в пионеры в музее Ленина, и чем громче звучала клятва юного ленинца, чем слаще был портвейн в арбатской подворотне, тем крепче сегодня любовь к исконно-корневым державности и духовности.
Этот сюжет возникает в истории не впервые и вполне, так сказать, осмыслен мудрейшими умами: глупо не быть в двадцать лет революционером, а в сорок консерватором или, в более просторечном варианте, нет хуже ханжей, чем бывшие шлюхи — это все именно о таких изгибах идейной эволюции. Борцы за всевозможные скрепы и против всевозможного содома борются в том числе с самими собой вчерашними, это род раскаяния или даже похмелья — когда, мучаясь головой с утра, ты даешь клятву, что с этой минуты ни капли, а потом, не дай бог, еще зашиваешься и начинаешь гнобить бывших собутыльников.
То, что в биографиях нынешних борцов за всяческую мораль против всевозможных перверсий сплошь и рядом обнаруживается разного рода либеральная неформалыцина - вовсе не есть свидетельство их неискренности или, хуже того, продажности: движущей силой реакции и должны быть бывшие революционеры — точно так же, как главным мотором перестройки стали прожженные комсомольские карьеристы. Нынешний российский строй — это во многом диктатура кающихся сорокалетних; это им нужно разделаться с собственной бурной молодостью и расставить для следующего поколения флажки и барьеры — чтоб не повторяло ошибок. Коллективный мизулиномилонов может тыщу раз отрабатывать задания президентской администрации, или кто там назначает повестку дня, — но особую убедительность их моральному джихаду придает ощущение, что демоны, с которыми они борются, — они для них, скажем так, не чужие. Пацаны, вам это не надо — уж поверьте, знаем по себе.
Пресловутый циклический характер российской истории — не какая-то мистическая парадигма: во многом он объясняется тем, что люди, изо всех сил толкавшие маятник в одну сторону, спустя десяток лет в ужасе тянут его в прямо противоположном направлении. Даже не какой-то исторический маятник — а просто кривую собственной биографии. Бывшие «Ангелы ада» обвешивают себя иконами, автор песни «Ну а мы, ну а мы педерасты, наркоманы, фашисты, шпана» сочиняет гимны Руси православной; певший когда-то в церковном хоре журналист Невзоров разоблачает заговор попов; Михаил Ходорковский, едва освободившись из тюрьмы, сообщает, что не намерен тратить время на такую несущественную вещь, как бизнес; недавние комиссары движения «Наши» постят в инстаграме фотографии с серфинга на Бали или с вечеринок в «Симачеве», не помышляя ни о каком охранительстве. Людской поток растянулся от храма Христа Спасителя до Третьего кольца, но какие-то новые волхвы уже несут свои дары туда, где выстроится следующая очередь — не первая и наверняка не последняя.
(с) Юрий Сапрыкин