Екатерина Маркова - о десяти петушках и жёстком предназначении ангела.
Я почему-то сразу поняла, что это она. Как только вошла в ворота больницы. Моросил противный мелкий дождь, но она словно не замечала его. Не замечала, что тоненькое летнее платьице вымокло насквозь и облепило ноги, не замечала, что к щекам прилепились пряди волос. Словно сама она только что вышла из воды, как совсем из родной стихии. Она шла какой-то невесомой, легконогой поступью и глядела сквозь меня, идущую навстречу, своими отрешёнными глазами.
- Здравствуйте, - остановила я её. - Вы ведь Аглая? Я про вас столько слышала...
Она кивнула, и сквозь отрешённость взгляда вдруг прорезался цепкий, внимательный взгляд прозрачных русалочьих глаз.
- Здравствуйте, - её бледные губы дёрнулись и медленно сложили слова: - Я... откуда-то вас знаю...
- Ну да... Может быть. Я... вообще-то актриса.
- Актриса? - почему-то изумилась она. - Актриса... Трудно вам, наверное, живётся?
- А вам?
Она подумала, отлепила подол мокрого платья от коленей, отвела со щёк прилипшие пряди и, легко вздохнув, ответила:
- Мне - хорошо!
Она слегка прислонилась хрупким, острым плечом к морщинистому стволу липы и звенящим от надежды голосом спросила:
- Может, вы за Маратиком? Может... вы приехали и... не решаетесь его взять?
Я недоумённо пожала плечами, а она переспросила с какой-то покорной обречённостью:
- Так вы не за Маратиком?
Я совсем растерялась.
- Не поняла... Его что же... некому взять? Он что... сам сюда болеть приехал?
Она посмотрела на меня долгим, о чём-то сожалеющим взглядом и неохотно ответила:
- Его привезли сюда не болеть... а умирать. Но мы... его не отпустили. Он жив... только никому не нужен.
Она резким движением тряхнула головой.
И я вдруг почувствовала лёгкое дыхание моря и вкус ветра на своих губах...
- Как это? Не отпустили?
- Было не моё дежурство... Но ведь организм ребёнка не подчиняется графику... Хотя, уходя, я шепнула ему: «Непременно меня дождись...»
И я примчалась. Я знала, я чувствовала, что удержу его... Хотя был один миг. - Она вздрогнула всем телом и прижала к глазам ладони. - Я видела, что он уходит... Глаза стали бездонными. Когда дети уходят, у них всегда бездонные глаза...
- Ты сказала, что тебе хорошо...
Она отняла ладони от глаз и неожиданно громко засмеялась протяжным русалочьим смехом.
- Я ничего не боюсь! Ни-че-го-шень-ки! Разве это не означает полной свободы? Ведь человека закабаляет только страх. Дети... они не боятся смерти, они уходят без страха. А я... я родилась вообще без этого чувства. Так уж получилось... - Она наклонила голову, задумалась.
- Аглая... а ты давно здесь?
- Кажется, что всегда.
- А почему... что привело тебя сюда... к этим детям?
- Плач.
- Плач? Чей?
- Детский плач... Я всегда... жила как бы в мире звуков. Музыка... Ну, это понятно... Голоса людей, звуки города, как бы... вздохи лопающихся почек, птичьи посиделки на проводах... капли дождя... Но мой слух всегда вычленял из всех звуков... плач детей. Я... со мной происходило что-то невероятное: как гончая... с раздутыми ноздрями, сбитым дыханием, уши торчком... была готова метнуться по следу детской обиды. Потом... я всё чаще слышала этот плач. Вертела головой, но не находила того, кто плачет. И однажды поняла... Это во мне. Во мне плакали дети. Я приняла этот знак как предназначение. И я так счастлива...
Она замолчала, тяжело дыша, а тишина двора внезапно озвучилась десятками детских голосов. Их выпустили на прогулку, и они вырвались на свободу, оголтелые от радости, сразу перестав быть больными и будучи только детьми. Взгляд Аглаи заметался, худенькие плечи приподнялись недоумённо, а глаза стали блестящими и влажными от нежности к больным детям.
- Зачем их выпустили на улицу в дождь? - озабоченно пробормотала она, двинулась к крыльцу, но тут же оглянулась и сурово спросила: - Что вы здесь делаете?
- У моей близкой подруги внук... маленький совсем... Она говорит, что вы сутками... И только благодаря вам...
- Понятно, - резко оборвала меня Аглая и жёстко добавила: - Жаль, что вы не за Маратиком. Мне показалось, что именно таким я представляла себе человека, который его заберёт, - и добавила с горькой иронией: - Он говорил, что где-то есть родственник, который подарил ему как-то на ёлку целых десять сосательных петушков.
- Может, придумал?.. Дети такие выдумщики.
- Совсем не выдумщики! - строго оборвала меня Аглая. - Это они от вас так спасаются, от взрослых.
- От нас?
- Да-да, от вас, - ещё раз подчеркнула она свою принципиальную изолированность от взрослого мира. - Я пойду...
- Конечно. Вы опаздываете на дежурство?
- Я никуда не опаздываю. У меня дежурство завтра. Просто я купила Марату раскраски, ему очень хотелось... А больных детей нельзя заставлять ждать. На это уходят силы... И потом... зачем их выпустили на улицу в дождь?
Она двинулась к крыльцу своей невесомой походкой и что-то сердито начала выговаривать нянечке, гуляющей с детьми...
Неделю спустя внука моей подруги выписывали из больницы. Я справилась об Аглае. Мне ответили, что у неё сегодня выходной, но она где-то здесь, на территории больницы. С огромным букетом цветов в руках я почему-то сразу вычленила в дальнем углу безобразно бирюзового цвета скамейку и разглядела на ней две спины: одну взрослую, но до чрезвычайности узенькую и хрупкую, другую - детскую, но крепенькую и коренастую. Я пробралась к густым зарослям бузины, отделяющим скамейку от всего двора, и услышала звонкий голосок:
- А ещё про Пятнашку расскажи.
- Маратик, я уж всё рассказала. Через несколько дней сам увидишь.
- А гулять я с ней буду?
- Конечно! Только вначале она должна чуть-чуть к тебе привыкнуть. Она добрая и дурашливая, но ещё немного опасается людей. Наверное, потому, что в её щенячьей жизни было много такого, что она стала бояться.
Марат вдруг часто задышал и спросил:
- Ты меня никогда не бросишь?
- Никогда!
- Аглая, а... твои мама с папой не ругались, когда ты привела домой... Пятнашку?
- Я же говорила тебе, что живу с бабушкой.
- A-а, да... забыл. А бабушка? Что бабушка сказала, когда ты её принесла?
- Сказала: «Ух, какая пятнашка к нам в гости пожаловала!»
- В гости? - насторожился Марат.
- Ну, это так. Она сразу поняла, что она к нам насовсем.
Марат засопел, долго молчал, потом спросил напряжённым, тоненьким голосом:
- И про меня сразу поймёт?
- И про тебя! Я прошу тебя: будь абсолютно спокоен. Бабушка просто мечтает, просто ждёт не дождётся, когда наконец тебя увидит.
Я тихонько выбралась на тропинку и положила цветы на землю. Так, чтобы Аглая просто на них наткнулась...
От автора: весь пересказанный диалог — чистая правда от первого до последнего слова.