Я знал нескольких замечательных писателей и поэтов - и все они были удивительными людьми! Чем же ещё писать, как не душой?
Вспоминаю международный писательский круиз по суровой Балтике. Оказавшись вдруг в одиночестве, под холодным дождём, я грустно гулял по верхней палубе, вглядываясь в бесконечную тьму. Зачем ты здесь? Кому ты нужен? Вдруг я увидел, что издалека, по мокрой сверкающей палубе, ко мне бежит человек. Когда он подбежал, я увидел, что это Саша Кушнер, замечательный петербургский поэт. Он протёр круглые очки, потом сорвал кепку. От головы его буквально повалил пар!
- Ну наконец-то, - проговорил он. - Куда ты пропал? Всюду тебя ищу! Я там с одним шведом разговаривал, он хочет с тобой познакомиться насчёт перевода твоих книг!
- Спасибо, Саша! - Я обнял его, под дождём. Жизнь уже не казалась мне пустой и бессмысленной. Какая же пустота, когда есть такие люди?
Я не помню, что было потом, не помню никакого шведа... Или он всё же был? Но всегда буду помнить Сашино волнение, азарт, его страстное желание помочь, не жалея сил. Кто-нибудь другой, более молодой, стал бы так бегать в качку по кораблю? Другие так не волнуются... Поэтому они не поэты.
Однажды мы с Кушнером и примкнувшим к нему стихотворцем «новой волны» гуляли по Вашингтону. Был сентябрь, и стояла невыносимая жара. После того как мы три дня парились на какой-то нелепой конференции, созванной, как неожиданно выяснилось, каким-то местным проповедником, пропагандирующим что-то эзотерическое, я вдруг почувствовал свою вину перед моими коллегами, хотя и не я их сюда приглашал. .. Но всё-таки надо попытаться что-то сделать. Вашингтон оказался однообразным, с домами в духе наших пятидесятых, причём чуть в стороне от исторического центра улицы не имели уже названий, а лишь буквы и цифры... И - жара! Я хотел отыскать богемный вашингтонский пригород Джорджтаун, где, как я слышал, деревья и река. Точного пути я не знал, с моим убогим английским добиться я ничего не мог, знал только направление. Саша, конечно, понимал всю рисковость этого приглашения, но однако пошёл: товарищ хочет сделать всем что-то хорошее - как же его не поддержать? Он, терпеливо улыбаясь, шёл со мной по очередной раскалённой улице. Толпа на улицах становилась не богемной, а какой-то бомжовой... Старик, скрючившись, спал в картонной коробке... Александр терпеливо шёл рядом.
Зато уж наш молодой друг «оттягивался по полной». Он презирал мой маршрут с самого начала, как презирал почти всё, используя лишь высокомерные интонации... Ну как же, «небожитель»!
- Вы разве не понимаете, Александр Семёнович, - говорил он, усмехаясь. - Попов сочиняет очередной свой абсурдистский рассказ с нашим участием! Какой может быт тут Джорджтаун? - Он с презрением огляделся.
- Ну... ещё пару улиц пройдём? -обратился я к Саше.
- Конечно. Почему ж нет? - спокойно отвечал Александр.
И мы шли. Отнюдь не гигант от природы, навсегда сохранивший облик очкарика-отличника, он был спокоен и благожелателен, понимая: только так и создаётся что-то хорошее. А наш спутник... Он тоже шёл с нами, но лишь чтобы доказать нелепость моих усилий и торжество своего высокомерного скепсиса. Как-то наглядно всё проступило: кто будет всегда любим читателями, а кто - никогда. Тщетны попытки обойтись без души, без любви к людям и желания помочь - и никакие модные выкрутасы тут не помогут. Ты никого не обманешь. Получишь столько же, сколько отдашь. И будешь «своим» только среди таких же, как ты!
А мы с Сашей нашли Джорджтаун, хотя пота пролили немало. И вот - речная свежесть после каменной раскалённой духоты, склонившиеся к воде ивы, прелестные маленькие домики, увитые плющом. Наш спутник умолк... А что вообще он может сказать?
(с) Валерий Попов