Мужчины любят хвастать своими победами. За женщинами я такой слабости не знаю, во всяком случае в присутствии мужчин они про это помалкивают. А мужиков хлебом не корми - дай рассказать, как он имел ту, эту и ещё сорок вторую. По этому поводу на «Мосфильме» уже лет пятьдесят живёт такая легенда. В гримёрной - а пятьдесят лет назад гримёрка на «Мосфильме» была целым залом с креслами на двадцать гримёров - так вот, в одном из кресел гримировался самый знаменитый в те времена актёр, кумир советских женщин. И громко на весь зал рассказывал о своих победах, причём с подробностями, как он в Ялте делал это с той актрисой, в Судаке с другой, в Пицунде с тридцатой. А поодаль гримировалась в это время его бывшая жена, тоже знаменитая красавица. И вот она слушала своего бывшего, слушала, а потом не выдержала и громко сказала:
- Приборчик-то с гулькин нос, а разговоров!..
Уже полгода я рассказываю читателям о своих юношеских похождениях. И вот дабы как-то развенчать в себе хвастуна, я решил на сей раз рассказать о своих поражениях, которые почему-то всегда приходились на июнь месяц.
Итак, июнь 1963 года. Корреспондентом «Комсомольской правды» я прилетел в Братск. В ту пору Братск был всего лишь посёлком в девственной тайге на берегу изумрудного Байкала. Он строил себя, алюминиевый завод и ЛПК - лесопромышленный комбинат. Свежесрубленные дома остро пахли смолой, двухэтажная брусовая гостиница на берегу озера стояла в тени вековых сосен, утром под рёв орудовавших в тайге тракторов и экскаваторов я выскакивал из своего номера и, спасаясь от комаров, героически сигал в ледяную байкальскую воду. И всё бы ничего, но в той же гостинице проживала прибывшая сюда за вдохновением на рабочую тему студентка литературного института Сельма N., прибалтийская поэтесса-блондинка с такими голубыми глазами, что я утонул в этих глазах, что называется, с концами. Конечно, я ринулся в атаку. Первый вечер мы с ней гуляли вокруг гостиницы, второй - по берегу Байкала, третий -в тайге, и все три вечера я читал ей своих любимых поэтов и рассказывал, как по дороге к Усть-Илимску наши две моторки атаковал медведь и как мы мужественно отбивались от него вёслами и топорами. На третий (таёжный) вечер мы с Сельмой уже целовались, на четвёртый я планировал заманить её в свой номер и даже запасся бутылкой модного тогда венгерского вина «Токай». И Сельма забежала в мой номер, но только для того, чтобы сказать со своим певучим литовским акцентом:
- Извини, пошалуста! Только что прилетели Пахмутова и Добронрафоф, а с ними Иосиф Кобзон! Он путет тавать концерт прямо на берегу Байкала!
Я побежала на Кобзона!
И - упорхнула прямо из моих распахнутых рук, больше я никогда её не видел! Никогда! «Я страдал, я хотел ответа, не дождался, уехал. И вот...»
Дорогой Иосиф! Конечно, с тех пор прошло пятьдесят лет. Но ведь осадок остался...
1967 год. В январе на «Мосфильме» запустили в производство художественный фильм по моему дипломному сценарию «Эта длинная зима» об открытии сибирской нефти. В начале апреля киногруппа прибыла в Салехард для съёмок зимней натуры. Рядом, на берегу какой-то мелкой речушки, притока Оби, юный художник-постановщик Вадим Кислых (ныне профессор ВГИКа) построил живописное ненецкое стойбище и настоящую звероферму, где в настоящих клетках сидели настоящие полярные песцы и чернобурые лисы. Второй режиссёр и ассистент по актёрам заселили стойбище настоящими ненцами в оленьих малицах и кисах, с настоящими оленями и оленьими упряжками. Но найти юную красавицу-ненку они не смогли ни в Салехарде, ни во всём Ямало-Ненецком национальном округе. А по сценарию главный герой должен, конечно, встретить её на этой звероферме.
И вот подходит день съёмок, все ненцы есть, а героини нет. Режиссёр Александр Давидсон в гневе говорит второму режиссёру: «Я ничего не знаю! Летите в Москву, в Ленинград, но чтобы завтра тут была красивая молодая ненка, мансийка или чукча! Хоть из-под земли!» А в кино, чтоб вы знали, по приказу режиссёра-постановщика всё добывается из-под земли! И вот второй режиссёр улетает в Питер и через день прилетает с совершенно удивительной юной красоткой - луноликой Зуланой N., первокурсницей Ленинградского театрального института, которую он в буквальном смысле слова выкрал из студенческого общежития прямо из-под носа её юного мужа. Отснявшись за пару дней в эпизоде «звероферма», Зулана благополучно улетела в Питер, а в июне и она, и натуральные ненцы, игравшие с ней в том эпизоде, прибыли в Москву на озвучание. Директор фильма поселил их в соседней с «Мосфильмом» гостинице «Украина», где за отсутствием московского жилья проживал и я. Через двадцать минут после вселения в свой номер Зулана уже находилась в моём номере, принимала с дороги душ. Но в ту минуту, когда она якутской Афродитой вышла из душа в мои распахнутые руки, в дверь номера забарабанили чьи-то кулаки. «Муж!» - беззвучно сказала Зулана, и её узкие чёрные глаза округлились от ужаса. Набросив халат, я осторожно приблизился к двери, по которой снаружи уже лупили, не переставая.
- Откройте немедленно! - приказал мужской голос. - Это администратор! Ваши ненцы костёр развели в вестибюле!
Наспех одевшись, я с шестого этажа ринулся вниз, в вестибюль. Там творилось невероятное: в центре зала на оленьих шкурах, расстеленных на мраморном полу, сидели одетые в оленьи малицы и кисы пятеро пожилых ненцев-«актёров», разводили из каких-то щепок костёр и прямо из горлышка пили «Московскую», которую дома, в Ямало-Ненецком округе, им продавать было в то время запрещено. А тут они быстренько сбегали в соседний продмаг и, даже не поднимаясь в свой номер, принялись пировать. А вокруг них топтались иностранцы, изумлённые этой полярной экзотикой...
И пока я улаживал скандал с милицией и администрацией «Украины», луноликая Зулана исчезла из моего номера. А назавтра на студии сказала, что умчалась на вокзал встречать своего мужа. Но пойди проверь...
1978 год. Восьмого мая я приземлился в Нью-Йорке в аэропорту имени Кеннеди с восемью долларами в кармане, двадцатью английскими словами в моём «вокабюлари» и с пишущей машинкой «Эрика», в которой советские таможенники сломали три буквы. В Шереметьево таможенник Алёша, глядя мне в глаза, «на прощанье» разбил их рычажки один за другим...
Спустя месяц я шёл по Бродвею в районе Линкольн-центра. Был жаркий июньский день, все уличные кафе прикрылись от солнца тентами и козырьками, и вдруг прямо на улице под одним из таких тентов я увидел Джоди Фостер. Джоди Фостер из «Taxi Driver»!
Совсем юная, шестнадцатилетняя, она сидела в пяти шагах от меня одна-одинёшенька с высоким стаканом апельсинового сока. Конечно, я тут же подошёл к ней и сказал:
- Здравствуйте, Джоди! Позвольте мне от имени двухсот миллионов российских кинозрителей сказать вам, что вы самая красивая и самая замечательная актриса сегодняшнего кинематографа!
- Спасибо, - улыбнулась она. - А вы из России? Но ведь там не показывают «Taxi Driver».
- Показывают, - сказал я. - Только на закрытых просмотрах для элиты советского кино.
- А вы из элиты? - снова улыбнулась она.
- Да. Я автор семи советских фильмов, два из них запрещены цензурой...
- О! - воскликнула она. - Садитесь. Как вас звать?
- Я Эдуард, - сказал я, уже раскованно садясь за её столик. - А сейчас я пишу сценарий о еврейской эмиграции из СССР, и главную женскую роль в этом фильме сыграете вы!
- Вот так сразу?!
- Конечно. Настоящая любовь бывает или сразу, или никогда. Вы что выбираете?
Стоп! Пока я не зашёл с этой Джоди так далеко, как с луноликой Зуланой, - стоп! Не было этого разговора! Одинокая Джоди Фостер за столиком бродвейского кафе была. И я, проходя мимо, действительно увидел её в пяти шагах от себя. Но! Не зная английского, что я мог ей сказать? Да, господа, я бывший московский ловелас и бабник, прошёл мимо Джоди Фостер, не сказав ей ни слова! И это стало роковой ошибкой для нас обоих! Ведь ради чего молодые девушки, даже актрисы, часами сидят в одиночестве в кафе? Конечно, в ожидании принца. А я, тот самый принц, которого так ждала тогда 16-летняя Джоди, прошёл мимо! И... не дождавшись меня, Фостер, как известно, стала лесбиянкой. А я...
Такая наглядная, такая моя отъявленная немота и тупость просто убили меня! Смотри, кричал я себе, удаляясь от Джоди по раскалённому Бродвею, вот идёт женщина с таксой, говорит ей что-то, и собака слушается. В Америке даже собаки знают английский! А ты...
К сожалению, и спустя тридцать лет я не особенно продвинулся в английском. Нет, на уровне таксы я его уже освоил. И повстречай я сейчас Джоди Фостер, я бы с ней, конечно, заговорил. Но истории любви, как и все истории, не имеют сослагательного наклонения. Аминь.
(с) Эдуард Тополь