Сейчас режиссёр Георгий Данелия пребывает в том периоде жизни, о котором сам говорит так: «Бросил пить, курить и любить... Не очень завлекательно». Но он нашёл способ смягчить удар, променяв всё на прозаический образ жизни. Об этом - в его новой книге «Кот ушёл, а улыбка осталась», которая готовится к печати.
Броня крепка
2012 год, февраль. Сидим в мастерской: Эдик Беляев (режиссёр), Саша Храмцов (художник), Слава Бойков (монтажёр) и я. Работаем над раскадровкой эпизода «Бункер ПЖ» анимационного фильма «Ку! Кин-дза-дза». Вошёл мужчина. Высокий, солидный, с осанкой военного. В тёмном драповом пальто с каракулевым воротником, в каракулевой шапке пирожком. В одной руке портфель, в другой - небольшой фиолетовый потёртый чемоданчик. Гость опустил тяжёлый портфель на пол, чемоданчик положил на стол. Снял пальто, шапку, повесил на вешалку. Одёрнул пиджак.
- Разрешите представиться. Чурин Александр Петрович, журнал «Броня», я вам звонил.
- Слушаю вас.
- Минуту терпения. Сейчас приступим.
Чурин открыл чемоданчик, это оказался патефон. Достал из портфеля пластинку в футляре, поставил её на диск патефона. Пустой футляр от пластинки с названием «Военные марши» прислонил к компьютеру. Вставил в паз ручку, завёл патефон. Проверил иголку, поставил мембрану на пластинку. Зазвучал марш «Броня крепка, и танки наши быстры». Чурин достал из портфеля иконку Божьей Матери, поставил на полку за мной. Вынул из портфеля бронзовый подсвечник и свечку. Подсвечник поставил на стол. Свечку вставил в подсвечник. Щёлкнул зажигалкой. Извлёк из портфеля толстую книгу с названием «История духовых инструментов» и фотографию генерал-майора в золочёной рамке. Их он тоже приспособил на полку. Вынул из портфеля фотоаппарат «Зенит». Отошёл к стенке, нацелил фотоаппарат на меня.
- Георгий Николаевич, руки на колени положите. Чуть прямее сядьте. Смотрите в объектив. Так, хорошо. Молодой человек, держи, - он протянул фотоаппарат Эдику Беляеву. - Встань на моё место, сюда смотришь, сюда нажимаешь, больше ничего не трогаешь.
Чурин встал рядом со мной, положил руку мне на плечо, как это делали наши предки на старых фотографиях.
- Готов?
- Готов.
- Всё вошло?
- Всё.
- Улыбаемся. Снимай.
Эдик щёлкнул.
- Порядок?
- Порядок.
- Генерала я не перекрывал?
- Какого генерала?
- Прокофьева, Андрея Варфоломеевича, - показал на фотографию в рамке.
- Плечом, чуть-чуть.
- Отставить! Сделаем так. - Чурин взял фотографию генерала и дал мне в руки. - Держите, Георгий Николаевич. Прямо перед собой. Чуть-чуть повыше. Хорош. Улыбаемся. Снимаем.
- Вы книгу перекрываете.
- Хрен с ней, с книгой! Ты не отвлекайся, фотографируй!
Потом Чурин попросил Эдика щёлкнуть меня одного с фотографией в руках. Сам сел на моё место, но фотографию в руки не взял, а поставил рядом с иконой на полку. Затем попросил сфотографировать только генерала с иконой. Потом остановил патефон, пластинку вложил в футляр, отложил в сторону, затушил свечи, аккуратно собрал всё в портфель. А пластинку «Военные марши» вручил мне:
- Почитайте, тут всё написано.
Я прочитал: «Создателю фильма «Я шагаю по Москве» режиссёру Георгию Данелии на добрую память. С искренним уважением и наилучшими пожеланиями от коллектива журнала «Броня» ко Дню метростроевца».
Чурин оделся, обещал прислать журнал с фотографиями, пожал мне руку (его рукопожатие было крепким), забрал портфель, патефон и удалился.
- Коллеги, - обратился я к соратникам, - вы это тоже видели, или у меня галлюцинации?
- Тоже видели.
- Запомнили?
- Запомнили.
- Если я когда-нибудь это опишу, подтвердите, что всё так оно и было?
- Подтвердим. А вы будете писать третью книжку?
- Если этот фильм закончим когда-нибудь.
Между прочим. Над фильмом «Ку! Кин-дза-дза» мы работали семь лет. Фильм шёл очень трудно.
Дети разных народов
Город Нью-Йорк. 1991 год. Утро после банкета. В кармане ни цента. Пошёл гулять. Навстречу мужик. Когда поравнялись, мужик спросил:
- Мистер, ай эм алкоголик. Кен ю хэлп ми?
- Искьюз ми, сэр, ай эм алкоголик ту, - ответил я.
«Голова моя пуста, как пустынные места...» Г. Шпаликов
2013 год. Декабрь. Вчера закончили фильм «Ку! Кин-дза-дза». Отметили. Сегодня проснулся, голова не болит, не тошнит. Обидно.
Когда снимаешь фильм - как будто бежишь стометровку. Не хватает времени, каждая секунда дорога: придумать, решить, успеть. Иногда работа в три смены: перезапись, озвучание, музыка, монтаж. Когда фильм закончен, просыпаешься - как будто с разбега в стену врезался. Пустота. Не о чем думать.
До девяносто шестого года смягчало удар «отмечание окончания». После банкета просыпаешься утром, голова болит, тошнит, решаешь, что лучше: принять пирамидон (лекарство от головной боли) или пойти выпить пиво. Есть о чём думать.
А в девяносто шестом я бросил пить (закодировался), и «Ку! Кин-дза-дза» - пятый фильм, после «отмечания окончания» которого просыпаться не хочется. Просыпаешься, голова ясная, состояние рабочее, вскакиваешь, чтобы принять душ и привести себя в порядок.
А зачем?!
«Голова моя пуста, как пустынные места, я куда-то улетаю, словно дерево с листа...»
После фильма «Фортуна» меня спасало то, что я писал книжки «Безбилетный пассажир» и «Тостуемый пьёт до дна». И сейчас зачем изобретать велосипед? Надо заставить себя написать ещё одну книжку. Но о чём в ней рассказывать? Всё интересное я уже написал. Записки старика, который бросил пить, курить и любить? Не очень завлекательно. Хотя так же я думал перед тем, как принялся писать книжку «Тостуемый пьёт до дна». И тогда я боялся, что она будет намного хуже первой и что мои друзья, когда прочтут её, скажут: «Надо было ему вовремя остановиться. Жаль старика». Но вторая как-то проскочила. Может, и эта проскочит? Что ж, попробуем.
Фрэнсис Форд Коппола
Во время Московского кинофестиваля 1979 года позвонили с «Мосфильма» и сказали, что завтра в десять утра показывают Копполе «Осенний марафон» и Сизов (тогда генеральный директор киностудии «Мосфильм») просит меня приехать. Приезд Фрэнсиса Копполы на Московский кинофестиваль с фильмом «Апокалипсис» произвёл фурор.
За него шла борьба, все хотели с ним пообщаться и пригласить в гости.
В десять я был на «Мосфильме». Зашёл к Сизову.
Он говорил по телефону:
- А когда вы его привезёте?.. Ну, хорошо, подождём, -положил трубку и сердито сказал мне: - Вчера он был у кого-то в гостях, там его так накачали, что теперь не могут разбудить. Так что давай подождём часик. Покажем фильм, потом пообедаем.
Через час Коппола не появился, через два тоже. Приехал он только в половине второго, как раз к обеду. Приехал не один. С ним был брат Джулио, племянники, двоюродная сестра с мужем, детьми и няней, переводчики.
За обедом я рассказал Копполе о том, что произошло в Тбилиси, когда показывали в Доме кино его знаменитый фильм «Крёстный отец». Попасть на этот просмотр мечтал весь город. Одному богатому человеку по почте прислали пять билетов, тот обрадовался. Пошли всей семьёй: он, жена, сын, дочь и родственница из Дигоми. Когда они вернулись, квартира была пуста. Вынесли всё, включая картины, антикварную мебель и даже чешский унитаз. Копполе эта история понравилась.
После обеда показали гостям фильм. Картина итальянцам понравилась.
А потом поехали в гостиницу «Россия», где жили гости фестиваля. Семья Копполы - на двух фестивальных «Чайках». А Коппола с переводчиком - со мной, на моей машине.
По дороге он спросил:
- У вас в фильме герой полтора часа изменяет жене. Были проблемы?
- Нет.
- Странно... Вчера мне ваши коллеги жаловались, что в советском кино ничего показывать нельзя. Это не так?
- Кое-что показывать можно, но не всё...
В гостинице мы попрощались. Коппола пошёл к себе. А я направился к стойке администратора, чтобы узнать, в каком номере остановился мой друг, западногерманский продюсер Сергей Гамбаров, для него у меня был припасён альбом с рисунками Сергея Эйзенштейна. В вестибюле гостиницы наткнулся на свою сестрёнку, актрису Софико Чиаурели.
- Ты Коку Игнатова не видел? - взволнованно спросила она.
- Нет, а что?
- Вчера Коппола был у Двигубского, и мы с Кокой пригласили его сегодня в «Иверию» (был такой грузинский ресторан в Голицыне по Минскому шоссе). Кока куда-то исчез, а у меня всего шестьдесят рублей. Надо деньги доставать. У тебя есть?
- Вы Копполу вчера так ухайдакали, что вряд ли он помнит, что говорил вчера Кока.
- Что значит не помнит, а если помнит?
- Давай спросим.
Подошли к фестивальной службе, попросили выяснить планы Копполы на сегодняшний вечер. Они позвонили секретарю Копполы, и тот сказал, что сегодня вечером Копполу пригласила грузинская актриса в загородный ресторан.
У меня было с собой рублей тридцать, у Софико шестьдесят, всего девяносто - для ужина с Копполой и его свитой в загородном ресторане маловато. Что делать? Ехать в сберкассу за деньгами поздно, уже закрыто. Поднялся в номер к своему сокурснику, режиссёру Шухрату Аббасову, взял взаймы «до завтра» 190 рублей (всё, что у него было) и, естественно, пригласил и его на ужин. Спустился в вестибюль. Спросил у Софико:
- Сколько нас будет?
- Я, ты, Коля Двигубский, их человек восемь.
- Ещё Шухрат.
- Берём с запасом - пятнадцать.
- Если в Доме кино, то должно хватить, а в ресторане «Иверия» - не знаю.
Позвонил секретарю Копполы и попросил узнать, не хочет ли Коппола вместо загородного ресторана пойти в ресторан Дома кино. Секретарь выяснил и передал, что Коппола говорит, что в Доме кино уже был, а сегодня хочет в загородный, грузинский.
Позвонил в «Иверию», заказал стол на пятнадцать человек.
Когда Коппола со своей семьёй и свитой спустились, я сказал, что Софико моя сестра и пригласила меня на ужин тоже. И объяснил переводчику, как ехать в «Иверию».
- С телевидения кто-нибудь есть? - громко спросил переводчик.
- Есть, - отозвалась барышня в джинсах.
- Едем в «Иверию» по Минскому шоссе.
От гостиницы отъехали в таком составе: две «Чайки» с семьёй Копполы, три «Волги» с переводчиками, фестивальной службой и свитой Копполы, мосфильмовский рафик с кинокритиками, микрик со съёмочной группой с ЦСДФ, лихтваген. И мы на синем «Жигуле»: Софико, художник Коля Двигубский, Шухрат Аббасов и его приятель, маленький узбек в тюбетейке, с медалью «Ветеран труда» на лацкане пиджака.
- Какой ужас! Вся эта шобла с нами за стол сядет?! - нервничала Софико.
- А куда деваться.
- Ужас!
Я затормозил у телефона-автомата, позвонил в «Иверию» и попросил, чтобы стол накрыли не на пятнадцать, а на тридцать человек и ещё отдельный стол - на восемь, для водителей. А закуски пока не ставили.
Когда приехали и все расселись по своим столам, Софико сказала Копполе:
- Фрэнк, есть два варианта: можно заказать обычный ужин, это примерно та же еда, что ты ел вчера, или простой крестьянский ужин, какой грузинские крестьяне едят каждый вечер.
- Я люблю простую еду, - сказал Коппола.
- Неси всем лобио, зелень, сулугуни, хлеб, семь бутылок водки и тридцать «Боржоми», - заказал я.
- Всё? - спросил официант.
- Нет, подожди, - сказал маленький узбек в тюбетейке. - Георгий, знаете, что ещё вкусное крестьянское? Сациви. Это варёная курица с орехами, - объяснил он переводчику. Тот перевёл.
- Сациви всем? - спросил официант.
- Мне не надо, - сказал я.
Софико и Двигубский тоже отказались. Остальные заказали сациви.
Я открыл меню и начал искать, сколько стоит сациви.
- Всё? - спросил официант.
- Всё, - сказала Софико, - неси.
- Нет, подожди. Софья Михайловна, а знаете, что ещё любят грузинские крестьяне? - не унимался маленький узбек. - Грузинские крестьяне любят молодого барашка, зажаренного целиком.
- Сейчас не сезон, уважаемый. Неси то, что уже заказали, - велела Софико официанту.
Официант пошёл выполнять заказ.
- Откуда он взялся, этот идиот? - спросила у меня Софико по-грузински.
- Шухрат привёл, - ответил я ей тоже по-грузински.
Шухрат услышал своё имя и пожал плечами, мол, всё понимаю, но ничего не могу поделать.
Когда официанты принесли водку «Столичную» и воду «Боржоми», маленький узбек спросил:
- Георгий Николаевич, а вино «Киндзмараули» они пробовали?
- Не пробовали, - сказал переводчик.
- Вина «Киндзмараули» сколько бутылок? - тут же спросил официант.
Софико посмотрела на меня, вздохнула и сказала:
- Неси пять бутылок, а потом посмотрим.
И тут я увидел, как другой официант несёт на подносе шесть банок с чёрной икрой и лососину к столу водителей. Маленький узбек тоже увидел.
- Георгий Николаевич, здесь чёрная икра есть! Спроси, - велел он переводчику, - они чёрную икру любят?
- Любят, - уверенно сказал переводчик.
- Чёрной икры сколько? - спросил официант.
Мы с Софико посмотрели друг на друга.
«Оставлю паспорт, завтра деньги сниму с книжки и расплачусь», - решил я.
- Чёрную икру неси всем! - сказал я.
И успокоился.
Вечер прошёл хорошо. Было весело. Софико, остроумная и обаятельная, была прекрасным тамадой. Оркестр, не прекращая, играл музыку из «Крёстного отца» и «Мимино». Потом на сцену вышел Джулио и спел арию из оперы «Паяцы». После него худенький кинокритик в роговых очках Фима Розенберг со сцены спел «Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил, только тебя, занозу сероглазую, больше я всех полюбил». Ему казалось, что эта песня в стиле фильма «Крёстный отец» и Копполе должна понравиться. А чтобы не обидно было и мне, критик спел песню на слова Евтушенко, которая звучит в ресторане в фильме «Мимино»:
В стекло уткнув свой чёрный нос,
всё ждёт и ждёт кого-то пёс.
Я руку в шерсть его кладу,
и тоже я кого-то жду.
Когда ужин подошёл к концу, я попросил официанта принести счёт.
- Всё оплачено, - сказал официант и посмотрел на маленького узбека.
Маленький узбек виновато развёл руками и застенчиво улыбнулся.
В стекло уткнув свой чёрный нос
После того как я снял фильм по Марку Твену, меня стали приглашать на приёмы в американское посольство. Поскольку там были виски и сигареты «Мальборо», которых не было в продаже, ходить туда мне нравилось. На одном из таких приёмов в честь Дня независимости, моя подруга Мила Вронская, которая работала в посольстве преподавателем русского языка, подошла ко мне с женой американского посла и сказала, что жена посла в восторге от моего фильма «Афоня».
- Трогательный фильм, - сказала жена посла.
- Спасибо.
- А вы слышали, как Георгий Николаевич поёт? - вдруг спросила Мила. - Он замечательно поёт. - Гия спой, пожалуйста!
- Здесь?
- Здесь. Только нужна гитара, - сказала Мила жене посла.
Я энергично отказывался, но кто-то принёс гитару, кто-то поставил стул, а Мила объявила по-английски:
- Господа, идите сюда, для нас будет петь режиссёр Данелия.
Кошмар! Голоса нет, играть не умею (три аккорда для своих). Куда деваться? Сел, взял гитару, она оказалась шестиструнной, и я, как утопающий за соломинку:
- Господа, это шестиструнная гитара, а я играю на семиструнной, здесь другой строй.
- Ты настрой гитару, как тебе удобно, а мы подождём, - сказала Мила.
Пока я перестраивал гитару, вокруг меня собрались все: американский посол со своей женой, дипломаты из других посольств, наши чины, их шпионы, наши разведчики, прогрессивный поэт, модный художник, красавица актриса и мой старый приятель актёр Евгений Моргунов.
Я настроил гитару и запел слабым голосом: «Уткнув в стекло свой чёрный нос, всё ждёт и ждёт кого-то пёс...»
Когда я допел, раздались жидкие аплодисменты, а восторженная Мила воскликнула:
- Прелестно, правда?
- Энрико Карузо! - зычным голосом поддержал её Моргунов.
Кто такой Карузо, не все дипломаты знали и на всякий случай согласились. Но спеть ещё чего-нибудь меня никто не попросил. Я прислонил гитару к стулу и слинял. И больше на приёмы в американское посольство не ходил.
О том, что в этом стихотворении Евгения Евтушенко можно найти опасную крамолу, я тогда не подозревал. После просмотра фильма «Мимино» во ВГИКе в коридоре меня остановили два юных студента, отвели в сторонку и конфиденциально спросили, правильно ли они поняли настоящий подтекст песни, которую поёт в фильме Матти Гешоннек:
- Это тоска нашего народа по свободе!
- Расшифруйте, пожалуйста.
- Там в песне: «Уткнув в стекло свой чёрный нос, всё ждёт и ждёт кого-то пёс». Пёс - это не собака, а советский народ, который ждёт не женщину, как это можно подумать, а свободу! - сказал один студент. - А вот: «Я руку в шерсть ему кладу, и тоже я кого-то жду». На поверхности - перископ: хозяин гладит собаку, а, по сути, автор имеет в виду: интеллигенция вместе с народом ждёт перемен.
- Вы на каком курсе?
- На первом.
«Бедные, - подумал я, - ещё четыре года учёбы, и они совсем свихнутся».
- Интересная трактовка, - сказал я. - Но как быть с последней строкой: «Мой славный пёс ты всем хорош, и только жаль, что ты не пьёшь»? К кому обращается автор, к советскому народу или всё-таки к славному псу? Подумайте...
И ушёл.
Между прочим. В то время и редакторы и цензоры искали и находили подтекст; и авторы ухитрялись что-то протащить, и зрители искали и находили эзопов язык, даже там, где его вовсе не было. Особенно в этом преуспевали студенты творческих вузов.
Моргунов
Стоял я в очереди на заправку у бензоколонки около Дома пионеров. Очередь длиннющая - до улицы Косыгина. Подъехал на красном «Жигуле» актёр Евгений Моргунов. Вышел из машины, поздоровался и спросил:
- А ты почему в очереди? Тебе без очереди положено.
- Я скромный, - пошутил я.
- Товарищи, среди нас внук Павлика Морозова! - зычным голосом объявил Моргунов. - Пропустим сироту без очереди?
- Пусть заправляется, - вяло сказал кто-то в очереди.
- Давай, Георгий Николаевич, подъезжай.
- Не надо... Прошу.
- Товарищи, он стесняется! Скромный! А мы ему скажем так: «Пока не заправишься, никто заправляться не будет!» Верно, я говорю?
- Ладно, только пусть не тянет, - сказал первый в очереди.
Пришлось заправиться. Было это в 1993 году.
Между прочим. Пионер Павлик Морозов - герой тридцатых годов. О нём рассказывали на уроках истории в школах. Во время коллективизации Павлик узнал о заговоре кулаков и сообщил об этом властям. Кулаков обезвредили (среди них был и отец Павлика). А родственники в отместку мальчика убили. О Павлике Морозове снимали фильмы, написали оперу, а на родине поставили памятник.
Карниз дышит
Познакомился я с Женей Моргуновым в конце сороковых годов. Я учился в Архитектурном институте, а он оканчивал ВГИК. Об остроумных проделках и розыгрышах Моргунова до сих пор ходят легенды. Вспомню, что видел сам.
Как-то гуляли мы с Женей Моргуновым по улице Горького (после войны было принято гулять от Пушкинской до Охотного и обратно). Когда проходили мимо Центрального телеграфа, он остановился, задрал голову и громко сказал:
- Смотри на карниз!
Моргунов отошёл шагов на пять, выставил вперёд руки, напрягся, стремительно подскочил к стене и что есть мочи толкнул облицованное гранитом, незыблемое, как пирамида Хеопса, здание Центрального телеграфа.
- Видишь?! - он показал пальцем вверх.
- Что?
- Карниз дышит! Рухнет, придавит кого-нибудь!
Двое прохожих остановились и тоже посмотрели вверх.
- Не видишь? Внимательно смотри, колебание мизерное! - Моргунов снова отошёл и снова что есть силы толкнул здание. - Теперь заметил?
- Нет.
- Ты внимательно смотри, это же миллиметры!
Через несколько минут вокруг нас собралась толпа, человек пятьдесят, а может быть, и больше. Моргунов толкал стену, и каждый раз люди внимательно смотрели вверх, на карниз. И слышались реплики:
- Какое безобразие!
- Упадёт, раздавит кого-нибудь насмерть!
Тут подъехала аварийная служба с милицией, толпу быстренько разогнали и поставили ограждение. Что они там чинили, я не знаю, но ограждение стояло до осени.
Между прочим. Тогда Моргунов уже снялся в роли Стаховича в фильме Сергея Герасимова «Молодая гвардия», но на улице его ещё не узнавали. Узнаваемым он стал в начале шестидесятых, когда сыграл Бывалого в культовом фильме Гайдая «Пёс Барбос и необычайный кросс».
Конституция
В 1961 году я уезжал из Ленинграда в Москву (там мы с Виктором Конецким работали тогда над сценарием фильма «Путь к причалу»). На «Красную стрелу» опоздал. Взял билет на проходящий из Мурманска поезд. Поезд пришёл вовремя. Вошёл в свой вагон, в своё купе, а там - Евгений Георгиевич Моргунов собственной персоной. Ну, обрадовались встрече, конечно. Женя возвращался из Мурманска со съёмок. Поезд тронулся, в четырёхместном купе нас было двое.
- Слава богу, одни едем, - сказал я.
- Не факт. В Бологом могут подсадить.
Вошёл проводник:
- Ваш билет, пожалуйста, - обратился он ко мне.
- Пожалуйста, - я протянул билет.
- Узнаёшь товарища? - спросил Женя.
- Узнаю. Он только что прошёл.
- «Витязь в тигровой шкуре» читал?
- В школе проходили, кажется. А что?
- Это он написал. Знакомься: заслуженный писатель Российской Федерации товарищ Шота Руставели.
- Рады видеть, - вежливо сказал проводник. -Постель брать будете?
- Буду.
- Любезный, ты вот что: неси сюда свечку и красную скатерть! - распорядился Моргунов. - Мы с товарищем Руставели будем новую конституцию писать. Давай, действуй!
- Свечка есть. А красной скатерти нет. Есть зелёная, совсем новая, ещё не стиранная. Принести?
- Да ты сам понимаешь, что говоришь? Нашу самую гуманную, самую справедливую, самую мудрую конституцию на зелёной скатерти писать? Абсурд! Нонсенс! - возмутился Женя.
- Есть занавеска, кремовая.
- А флаг есть красный?
- Есть.
- Неси.
- Он старый, мятый.
- Неси, какой есть. И главное: чтобы до Москвы к нам никто не совался.
- А если в Бологом подсядут?
- Рассортируй по составу. Ты что - хочешь, чтобы Родина без новой конституции проснулась?!
Доехали мы до Москвы в купе вдвоём. Свечку не зажигали. Сэкономили.
Сорок лет спустя
Сочи. Фестиваль «Кинотавр». Солнечное утро. Чёрное море. Пляж гостиницы «Жемчужная». Народу много. На топчане всемирно известная писательница Виктория Токарева с дочкой Наташей. Я подошёл.
- Доброе утро, девочки!
- Доброе утро, - ответила Наташа.
А Вика громко спросила:
- Гия, ты почему зубы не надел?
- Мама... - с упрёком сказала Наташа.
- Вика, зачем такую дорогую вещь на пляж таскать. Украдут, - сказал я.
И Вика захохотала, громко и весело. Люблю, когда она хохочет.
Между прочим. С Викой Токаревой мы написали вместе шесть сценариев. Последний - «Мимино» - почти сорок лет назад. Журналисты часто пытали меня про наши личные отношения. Но я был неприступен и твёрд - никогда ничего не рассказывал. А сейчас постарел и стал болтлив.
Грек Манолис
Во время подготовительного периода картины «Паспорт», когда мы после долгих мытарств наконец-то утвердили на главную роль американского актёра Питера Рихарда, моя жена Галя уговорила меня, пока второй режиссёр Саша Хайт отправлял технику в Тбилиси, на неделю поехать отдохнуть в Ессентуки. Приехали. Воду не пьём, не гуляем, а с утра до ночи смотрим по телевизору бурные дебаты народных депутатов. Восемьдесят восьмой год. Перестройка. Депутаты один за другим в прямом эфире говорят то, за что раньше давали от пяти до пятнадцати. Мы вполне с ними солидарны. Грядут перемены. Впереди нас ждёт нормальная, человеческая жизнь. Настроение хорошее. Но тут звонит Саша Хайт и сообщает, что Питер Рихард сниматься у нас не сможет.
- Константин (наш французский продюсер) предлагает снимать французского актёра. Он прислал кассету. Если да, то снимаем, если нет - сворачиваемся, дальше он тянуть не может.
По контракту в главной роли мы должны были снимать зарубежного актёра.
На следующий день мы встретили самолёт в Минводах и получили кассету с французским фильмом. Название уже не помню. Возникла проблема. В санатории видео не было. У врачей и персонала тоже. Это сейчас видео есть в каждом доме, а тогда, в середине 80-х, с трудом нашли один видеомагнитофон.
В тот вечер перед показом фильма «Кин-дза-дза» у меня была встреча со зрителями в местном Доме культуры. После того как я рассказал всё, что обычно рассказывают, и ответил на все вопросы, я обратился к залу:
- Товарищи, есть у кого-нибудь из вас видеомагнитофон? Мне надо срочно посмотреть кассету, для работы.
Молчание.
- А может быть, вы знаете кого-нибудь, у кого есть?
- У грека Манолиса есть, - сказал немолодой тучный мужчина в тесном железнодорожном кителе.
- А вы не подскажете, где он живёт?
- Тут, недалеко. За водокачкой.
- Может, вы меня проводите?
- Товарищ Данелия, он, между прочим, ваше кино пришёл посмотреть, - сказала женщина, сидевшая рядом, видимо, его жена.
- Это кино он ещё увидит. А тут французский фильм, новый.
- Только без меня он никуда не пойдёт! - сказала женщина.
Пока мы шли к выходу, меня спрашивали:
- Товарищ Данелия, а Бельмондо в этом кино играет?
- Не знаю.
- А клубничка там есть?
- Не думаю.
Когда мы подошли к двери, к нам присоединился мальчишка лет четырнадцати:
- Тётя Роза, я с вами, - сказал он жене железнодорожника.
- Ладно, будешь переводить.
Когда шли по вестибюлю, к нам присоединились ещё трое. А когда вышли из кинотеатра и пошли по тротуару, за нами увязалось уже человек девять мужчин и женщин разных национальностей.
- Товарищи, - жена железнодорожника тётя Роза остановилась, - простите, а вы куда?
- С вами кино смотреть, - сказал мужчина.
- Товарищ, мы не в клуб идём. Куда грек посадит такую ораву?!
- Когда людей много, он кино во дворе показывает, - сказал мальчишка. - Манолис - мужик широкий.
Рядом с водокачкой за аккуратным забором стоял добротный двухэтажный дом из красного кирпича. Остановились у калитки. Тётя Роза крикнула:
- Манолис! Манолис!
Манолис, полный лысый мужчина лет пятидесяти, вышел на балкон:
- Что случилось, Роза?
Она объяснила, кто я и что мне надо. Грек крикнул, что он извиняется, но в доме все не поместятся и придётся смотреть кино во дворе.
Сыновья, дочери, племянники, сам Манолис быстро и слаженно вынесли из дома телевизор, видеомагнитофон, поставили на табуретки, подключили. Принесли из дома стулья, недостающие взяли у соседей. Соседи тоже присоединились к просмотру.
Когда все разместились, старший сын Манолиса спросил:
- Папа, можно начинать?
- Подожди! - сказала толстая женщина в чёрном басом. - Товарищ Данелия, а детям это кино можно смотреть?
- Нельзя, - казала басом толстая женщина в чёрном.
- Почему?
- Потому что там будет такое, чего детям лучше не смотреть.
- Откуда вы знаете? Вы же сами ещё ничего не видели, - сказала девочка лет восьми с белым бантиком.
- Сама-то я, может, и не видела, деточка! А что такое французское кино - знаю. Они про это только и думают.
- Христос, Йоргос, Таня, Рубен, Нателла - все дети, марш по домам! - сказала толстая женщина.
- Ну, пожалуйста, бабушка!
- Я сказала!
Всех детей - и своих, и соседских - выдворили.
А женщина в туркменском одеянии сказала своей молоденькой дочери:
- Пойдём и мы, Гуля! Как раз на седьмую серию успеваем.
Все расселись.
- Начинай! - скомандовал Манолис своему сыну.
Пошли начальные титры на фоне архитектуры французского провинциального городка и авторский закадровый голос. Изображение и звук были не очень.
- Толян, чего сидишь, давай, переводи! - сказала тётя Роза.
- Сейчас, разберусь. В общем, так, понял. Мужик этот говорит по-французски. Это титры. А это церковь, это дворец какой-то, а это жилой дом.
Железнодорожник, который сидел рядом со мной, задремал. Мальчишка переводил скупо:
- Они поздоровались. Разговаривают. Он сказал: «Мерси» - и ушёл. Она зашла в ванную. Руки моет, с мылом.
И так далее. Фильм оказался неторопливой, нудной бытовой драмой. Зрители были разочарованы. Железнодорожник громко храпел.
- И чего панику развели? - сказал Манолис. - Зачем детей прогнали? Дети, идите сюда кино смотреть.
- Да ну! Занудство! - сказала девочка с белым бантом, которая смотрела фильм вместе с другими детьми с крыши сарая. - Даже не поцеловался никто!
А я смотрел с удовольствием. Актёр мне понравился с первого кадра. Было ясно - это Мераб.
- Поздравляю! - прошептала Галя. - Этот намного лучше, чем все предыдущие.
Минут через двадцать я встал, подошёл к Манолису и тихо сказал:
- Вы досматривайте, а мы пойдём, нам срочно надо позвонить в Москву.
- Зачем уходить? Звоните от меня. Георгий, а можно мы не будем досматривать ваш фильм?
- Конечно! Я сам эту лабуду не выдержал.
Зашли в дом. В кабинете Манолиса посреди потолка висела большая люстра из чешского хрусталя. Стоял финский гарнитур «Суоми»: диван, письменный стол, кресло и стенка. На полках стенки выстроились ровненькие собрания сочинений: Диккенс, Драйзер, Шекспир, Стендаль, Бальзак, Мопассан, Золя, Конан Дойл, Дюма, Джек Лондон и т. д. Всё то, что должно было быть на книжных полках у состоятельного советского человека. Я заказал Москву. Минут через десять соединили.
- Актёр подходит стопроцентно! - обрадовал я Сашу Хайта.
- Фу, слава богу! Стучу по столу.
Когда мы с Галей вышли во двор, гости смотрели «Кавказскую пленницу» Гайдая. Грек Манолис протянул мне кассету с французским фильмом и сказал:
- Георгий, извините, что я вас так принял, даже чаем не напоил.
- Наоборот, спасибо вам большое!
- А в «Сакле» вы были, на Железной горе? Шашлыки из кабана пробовали? Вот и хорошо. Завтра к часу я за вами заеду.
В «Сакле» мы побывали, кабана попробовали, а потом снова уселись перед телевизором и с удовольствием смотрели и слушали, как депутаты поносят советскую власть и даже Ленина.
Жерар Дармон
А когда мы прилетели в Москву, в аэропорту Внуково нас встретил Саша Хайт и сообщил, что актёр, который нам понравился, попал в автокатастрофу. Сейчас он в больнице и сниматься не будет.
- Что за фильм такой? Заколдовал его кто-то?! Ладно Саша, давай на этом ставить точку, - убито сказал я.
- Не торопись. В Москву из Парижа летит французский актёр на замену. Прямо отсюда еду в Шереметьево его встречать.
Договорились, что Саша встретит актёра, поселит в гостинице и к девяти часам привезёт в ресторан Дома кино, где я буду их ждать.
- Гия, времени для раздумий и поисков больше нет, если он тебе не понравится, мы действительно ставим точку.
Вечером в ресторане Дома кино сел за столик в глубине зала лицом к двери. Сижу. Жду. Волнуюсь. Около девяти в дверях появились Саша Хайт и немолодой субъект с длинными седыми волосами в кожаном пиджаке и потёртых джинсах. Саша увидел меня, помахал рукой и крикнул:
- А вот и мы!
- Кошмар! Неужели этот?! - подумал я. - Всё. Конец картине... Нет! А давай так: орёл — снимаю, решка - нет.
Я достал из кармана монетку, раскрыл руку - орёл!
- Знакомься Гия, Жерар Дармон, - Саша Хайт подвёл к столику актёра. - Сценарий ему понравился, он
в самолёте прочитал.
- Это хорошо, - я встал, пожал гостю руку.
Сели. Смотрим друг на друга. Молчим.
- Что будете заказывать, Жерар? - спросил Саша.
- Спасибо, я поел в самолёте, - голос у него был красивый.
- Жерар, чтобы вы не нервничали и я тоже, давайте договоримся: на роль Мераба я вас утвердил, - сказал я.
- Так сразу? - удивился Жерар.
- Да. Завтра вас подстрижём, покрасим и усы попробуем. Согласны?
- Нет. Усы я сам отпущу, - сказал Жерар и улыбнулся.
Улыбка у него была обаятельная. Жерара подстригли и покрасили, а усы он отпустил сам. Я полетел с ним в Тбилиси. Водил по городу. К родственникам. К знакомым. Мои друзья научили его пить из перевёрнутого стакана и другим фокусам. Побывали на базаре. В серных банях. Знакомил его с грузинской едой. Перестройка в Тбилиси началась с того, что открылось несколько частных ресторанчиков, там было всё вкусно, уютно, презентабельно. И дико дорого! Ходили туда в основном «деловые». Вкусно можно было поесть и за городом в фанерных сарайчиках, цены там были приемлемыми, но возить гостя из Франции в сарайчик мне не хотелось. В остальных ресторанах города, как и в других городах Советского Союза, - общепит. Поэтому обедать Жерара я водил в частные ресторанчики, а ужинали мы, как правило, в гостях. Позже в интервью французскому телевидению Жерар сказал, что очень благодарен мне за то, что я показывал ему жизнь в Советском Союзе и в Тбилиси как она есть, ничего не приукрашивая. И обедать его водил не в дорогие рестораны, а в простые бистро, куда ходят таксисты и другой рабочий люд. Там он подсмотрел для своего героя манеру разговаривать, сердиться, пить, есть. А мне стало обидно, что Жерар, оказывается, всё это время думал, что я вожу его в «бистро для таксистов».
Дефицит
Девяносто второй год. Фильм «Настя». Снимаем сцену в магазине канцтоваров. Зовут к телефону (телефон в кабинете директора).
- Я же сказал, к телефону меня не звать.
- Это Константин Александров, из Парижа.
Подошёл к телефону. Константин (продюсер фильма «Паспорт») сообщил, что сейчас в Москве в гостинице «Метрополь» его друг Джереми Даду. Злой как чёрт! Его всю ночь продержали в аэропорту: была проблема с визой. А когда пропустили, выяснилось, что российские партнёры, которые его встречали, пока ждали, напились и улетели на Багамы. Днём звонили и сообщили, что купили дом на берегу моря и предлагают продолжить переговоры там. Он хотел улететь, но билетов нет, только на послезавтра. «Гия, поухаживай за Джереми, как ты умеешь. Покажи Москву, поведи его в «Пиросмани», угости сациви - он любит вкусно поесть».
- О’кей, Костя, сделаем.
- Подожди, ты искал деньги на фильм. Нашёл?
- Нет.
- Так вот, Даду очень крупный бизнесмен. Дай ему синопсис, покажи материал и какой-нибудь свой фильм. Не исключено, что он примет участие в твоём проекте.
- Спасибо, Костя, - сказал я.
Позвонил Кушнерёву, рассказал о звонке Константина.
- Юра, для нас это очень важно, - объяснил я. - Если этот Джереми вложится, можно будет снять нормальный фильм, а не малобюджетную финтифлюшку.
- Всё будет по высшему разряду, Георгий Николаевич!
На следующий день продолжаем снимать в магазине канцтоваров. Снова зовут к телефону.
- Кушнерёв.
- Георгий Николаевич, докладываю: к французу выехал Гусятников с переводчиком. В ресторане мосфильмовской гостиницы жарится поросёнок. В два обед. Потом пьём чай у нас в объединении. (Объединением Кушнерёв гордился, он там недавно сделал турецкий евроремонт.) Люба Горина пирог испекла, яблочный. Рита (жена Кушнерёва) хворост сделала. Хотели купить торт - в магазинах пусто, даже сушек нет. Тараскина (монтажёр) материал подготовила. Синопсис переводят. «Не горюй!» в проекционной десятого зала, (лучшая проекция на «Мосфильме»). Вечером вместе с вами ужинаем у Торнике, в «Пиросмани». Шашлык, сациви, хинкали, грузинские песни. Вложится этот Даду в наше кино, никуда не денется!
Стучу по столу.
Снимаем. Сняли две сцены. В перерыве пошёл в кабинет директора есть свой бутерброд. Набрал Раю.
- Рая, там у меня в кабинете, в шкафу, в коробке, чайный сервиз. Распакуй его для сегодняшнего чаепития, а то у нас все чашки разные.
Этот китайский сервиз мне на юбилей подарила дирекция «Мосфильма».
- Георгий Николаевич, я уже не успею.
- Почему не успеешь? Сейчас два тридцать, они только сели обедать. Раньше четырёх у тебя не окажутся.
- Георгий Николаевич, они не обедают, они на проходной стоят! Не пускают этого Даду. Кушнерёв дал заявку на пропуск на француза, а у него бразильский паспорт. Гусятников побежал договариваться.
- Что случилось, почему они в проходной, а не обедают?
- Еврей он.
- И что?
- Поросёнка есть не стал, говорит, свинина.
Перерыв закончился. Снимаем обратную точку.
Переставили свет. Теперь в кабинет директора не пройти. Юсов там поставил диг. Появилась Таня Сулкина (ассистент).
- Георгий Николаевич, это Рая! Просит, чтобы вы сами подошли к телефону! Говорит, конфиденциальный разговор.
- Таня, как я подойду? Спроси, что надо, а остальные уши заткнут.
Таня пошла спрашивать.
- Приготовились. Снимаем. Стоп.
Появилась Таня.
- Георгий Николаевич, ЧП! Ваш гость хочет в туалет! А в объединении бумаги нет! Сегодня последний рулон украли!
- Скажи пусть в группу Бондарчука сбегает. Скажет - от меня (группа Бондарчука была под нами, этажом ниже).
- У Бондарчука она уже была! Там нет никого! Она из предбанника Досталя звонит. Думала у Аллы взять, а Аллы нет. Её Кондрахина из профкома замещает. Рая к ней сунулась, а Кондрахина не даёт. Рая говорит, чтобы вы сами этой Кондрахиной позвонили, Георгий Николаевич! Вам она не откажет!
- Перекур, - объявил я.
И попросил осветителей отодвинуть прибор.
- Гия, пока Рая дойдёт от Досталя до объединения, этот Даду обкакается! - весело предсказал осветитель Гена (от кабинета директора до нашего объединения примерно метров 800).
В кабинете директора набрал номер.
- Здравствуйте. Это Данелия Георгий Николаевич, народный артист СССР, лауреат Государственных премий СССР и РСФСР, секретарь Союза кинематографистов СССР, художественный руководитель объединения «Ритм», член правления общества «ОАР - СССР». У меня к вам просьба: одолжите нашей сотруднице Рае рулон туалетной бумаги под мою гарантию. Завтра вернём.
- Это не в моей компетенции, Георгий Николаевич.
- Соедините меня с шефом.
- Не могу, Георгий Николаевич. Там у него министр и из администрации президента товарищи.
Набрал прямой номер.
- Я занят, - и Досталь положил трубку.
Снова набрал.
- Это Данелия. Владимир Николаевич, такая просьба: скажите Кондрахиной, чтобы она дала нам рулон туалетной бумаги. (Пауза.) У нас очень важный гость.
- Ладно, скажу. Извините, не могу разговаривать.
Туалетную бумагу Рае дали. Но когда она добежала до объединения, гость уже уехал в гостиницу. И на следующее утро улетел в Париж. А мы продолжили снимать кино в режиме строжайшей экономии.