Англия. Эпоха короля Эдуарда. Холодная зима 1914 года. Ровена Бакстон пытается найти утешение для своего разбитого сердца, загладить ошибки, сделанные в прошлом, и неожиданно связывает свою судьбу с совершенно не подходящим для нее человеком. Ее младшая сестра Виктория презирает сословные предрассудки, терпеть не может светские мероприятия, а мысль о замужестве приводит ее в ярость. Но все ее рассуждения рассыпаются как карточный домик, когда она внезапно встречает любовь. Пруденс Стэйт росла и воспитывалась вместе с сестрами Бакстон, однако, узнав тайну своего рождения, она покинула аббатство Саммерсет и вышла замуж за бедного студента. Теперь она влачит жалкое существование в убогой лондонской квартирке и каждый день думает о том, не совершила ли она ужасную ошибку.
Узы, связывающие этих трех женщин, сильнее, чем узы крови. Они бросают вызов высшему свету в годы, когда над Англией сгущаются тучи грядущей войны.
Глава из книги:
Мать Кейти оказалась высокой, худощавой женщиной с выцветшими каштановыми волосами и живыми черными глазами, излучающими тепло. Она выглядела не намного старше дочери, и лишь артрит выдавал настоящий возраст. Распухшие суставы придавали рукам сходство с узловатыми корнями. После долгих лет, проведенных за грязной поденной работой, женщина с удовольствием ухаживала за домом и восхищалась успехами дочери и трех ее подруг. Мюриэль Диксон не жеманилась и открыто говорила о незаконном происхождении своего ненаглядного дитяти. Хотя гораздо охотнее она поведала Пруденс о том, как гордится, что Кейти сумела пробиться в жизни и работала служащей в конторе. Сэр Филип Бакстон, благодаря которому и стало возможным чудесное превращение, причислялся в этом доме к лику святых.
— На землю его послал сам Господь Бог, не иначе. Это уж как пить дать, — закончила хвалебную речь мать Кейти.
Уже полмесяца два раза в неделю Пруденс приходила к Мюриэль, училась вести хозяйство, послушно поддакивала восхвалениям в адрес покойного сэра Филипа и пожимала плечами в ответ на недоумение по поводу ее мастерства в содержании дома, а точнее, его полного отсутствия.
— Поверить не могу, что ты даже пироги печь не умеешь.
Женщина пораженно покачала головой и сунула руки в миску с тестом. Пруденс, как могла, старалась повторять движения наставницы. На прошлой неделе она научилась готовить булочки и гладить постельное белье. Девушка выстирала и высушила простыни дома и принесла их Мюриэль для глажки. Обучение прошло хорошо. Пострадала только одна простыня, но пожилая женщина заверила, что, если заправить прожженный угол под матрас, Эндрю ничего не заметит.
Сегодня Пруденс ждал урок по приготовлению мясного пирога. Очень своевременно. Если мужу и показалось странным, что три дня подряд его кормят булочками, он пока ничем не выдал своего удивления. Вряд ли подобное положение вещей могло продолжаться долго. По дороге Пруденс зашла в овощную лавку и к мяснику за перечисленными в списке продуктами. Она всегда покупала на двоих, в качестве платы за уроки, хотя Мюриэль и твердила, что надо учиться экономить.
Этот урок давался девушке тяжелее всего. Ей в жизни не приходилось рассчитывать средства.
— Я и супов никогда не варила, представляете? — с наигранной бодростью улыбнулась Пруденс.
Манера принимать жизнь такой, какая она есть, появилась совсем недавно. Только так девушка могла не унывать и смотреть в будущее. Плохие дни чередуются с хорошими, и все их надо пережить.
Молодая пара обзавелась подобием распорядка, и жизнь потекла своим чередом. Три дня в неделю Эндрю рано уходил из дома и до вечера пропадал на поденной работе. Пруденс навещала Мюриэль, училась хозяйничать или, как любила пошутить пожилая женщина, «батрачить». По четвергам муж занимался с репетитором химией, математикой и французским, а в остальные дни оставался дома и учился по книгам. Воскресным утром Эндрю выводил супругу позавтракать в кафе.
Вступительные экзамены в колледж проходили четыре раза в год, и следующие должны были быть ранней весной в Глазго. Осенние будут в Лондоне, но Эндрю с Пруденс решили, что лучше не терять лишнего времени. О том, что может произойти в случае неудачи, они не говорили.
— Расскажи мне еще о сэре Филипе, — попросила Мюриэль, когда пироги поставили в духовку.
— Я думала, у нас на очереди чистка ледника, — с улыбкой напомнила Пруденс.
Наставница лишь отмахнулась:
— К леднику перейдем позже. Он никуда не денется. Лучше выпьем по чашечке чая. Даже батракам необходим перерыв.
— Почему вы называете нас батраками?
Мюриэль обнажила в улыбке неровные зубы:
— О, это я ласково. Если честно, содержать дом в порядке — самое легкое, чем мне доводилось заниматься в жизни. К тому же я стараюсь ради девочек, а они просто прелесть, особенно моя Кейти. Я всегда знала, что такой умнице недолго ходить в горничных. Но откуда у меня деньги, чтобы пристроить ее в школу? Вот почему сэр Филип и его дочка Виктория просто святые. С другой стороны, замужние женщины всю жизнь бесплатно батрачат на своих мужей. Если подумать, эти новомодные суфражистки во многом правы. А теперь расскажи мне еще о сэре Филипе.
Квартира Мюриэль выгодно отличалась размерами от жилища Пруденс, так что под кухню была отведена отдельная комната. Мать Кейти содержала узкое помещение с одним окном в удивительной чистоте. Поскольку в доме жили пять женщин и кто-то постоянно готовился к свиданию, гладильную доску не убирали; она всегда стояла наготове рядом с плитой. Женщины присели у длинного деревянного стола, и Мюриэль разлила по чашкам чай.
Раньше Пруденс даже не подозревала, что сэр Филип оплачивал курсы для Кейти. Горло перехватило от горя. Да, добрый опекун всегда стремился помогать людям. Пруденс порылась в памяти в поисках подходящей истории.
— Ну, сэр Филип всегда подходил к образованию с неожиданной стороны. Стоило ему вычитать в книге о появлении нового метода обучения, и он непременно хотел его попробовать. Помню его увлечение идеями Шарлотты Мейсон. Моя мать служила гувернанткой, и порой ей ничего не оставалось, как умыть руки и позволить ему поступать по-своему. — Пруденс отпила чаю, погрузившись в воспоминания. — Если честно, я удивляюсь, что мы вообще получили образование, несмотря на старания матери и сэра Филипа.
— Как это?
Пруденс дернулась и покраснела. В смущении уставилась на свои ногти, но Мюриэль терпеливо ждала ответа. В конце концов девушка подняла голову и улыбнулась:
— Мама не всегда служила гувернанткой. Начинала она простой горничной. Ее семья не отличалась достатком. Скорее всего, когда-то они были в услужении у Бакстонов. Но сэр Филип пожалел молодую горничную, когда та осталась совсем одна с грудным ребенком на руках, и нанял ее ухаживать за своей беременной женой и маленькой дочкой. Он всегда отличался исключительной добротой.
В горле встал ком. Пруденс знала, что на самом деле сэр Филип пытался искупить гнусную несправедливость и позаботиться о незаконнорожденном отпрыске Бакстонов. Но Мюриэль лучше этого не знать. Пруденс и сама предпочитала забыть о своем происхождении.
— Жена сэра Филипа умерла при родах, и он попросил маму поработать няней, а затем оставил ее в качестве гувернантки. Он знал, что она не имеет необходимого образования, но мать страстно любила книги, да и сэр Филип помогал ей в обучении дочерей. В итоге у них сложилось довольно странное сотрудничество. Когда я выросла и потеряла мать, я часто задумывалась, как же она справлялась с работой. — Пруденс задумчиво умолкла. — Я помню, как в детстве часами лежала без сна и ждала, пока мама не погасит лампу и не ляжет в кровать. Сейчас я понимаю, что она училась по ночам, чтобы идти впереди нас.
На миг в кухне воцарилась тишина. Мюриэль потянулась и потрепала девушку по руке:
— Похоже, твоя мама была очень целеустремленной женщиной.
Пруденс со всхлипом втянула воздух:
— Да. Я только жалею… — Она смешалась.
— О чем жалеешь, дитя?
— Лучше бы она сразу рассказала мне об обстоятельствах моего рождения. О незаконном происхождении. Как вы рассказали Кейти.
Пожилая женщина пожала плечами:
— Это не моя заслуга. Нам долго пришлось жить с моей матерью, чтобы иметь хоть какую-то крышу над головой. Мать называла Кейти не иначе как «маленький выродок», так что я сразу рассказала дочке, что это значит. И уверила, что все равно ее люблю и не стоит обращать внимания на слова бабушки. Будь у меня выбор… не думаю, что призналась бы добровольно.
По дороге домой — а до квартиры предстояло отшагать десять кварталов — Пруденс обдумывала признание Мюриэль. Она не смогла решить, как сама поступила бы в подобной ситуации, но твердо знала одно: как больно обнаружить, что твоя жизнь опутана ложью со всех сторон.
Дома Пруденс положила завернутый в чистую ткань пирог на полку в кухне, чтобы подогреть позже, когда Эндрю вернется домой. По крайней мере, девушка знала, что сегодня их ждет вкусный ужин, и надеялась, что сумеет повторить рецепт самостоятельно. Уборка квартире не требовалась. Кроме чтения, заняться дома было нечем, так что Пруденс надела теплый шерстяной плащ и вышла прогуляться.
В отличие от Мейфэра, где она проживала раньше, в Кэмден-Тауне кипела жизнь в любое время суток. Мужчины и женщины всех возрастов и сословий толкались на тротуарах и в трамваях. Фабричные кварталы сменялись жилыми. Тянулись ряды представительных старых особняков, поделенных на квартиры. В подобном доме и жила Пруденс. Она часто выходила днем на длительные прогулки, чтобы отогнать скуку. Порой девушку посещали мысли, что всю жизнь ей только и придется, что заботиться о муже. Даже когда Эндрю выучится на ветеринара и они переедут в провинциальный аграрный городишко, где муж откроет клинику, даже тогда ей придется постоянно заниматься домашним хозяйством. Сменится лишь окружение. Дни будут протекать в непрерывной готовке, уборке и стирке. И рождение детей ничего не изменит, лишь прибавит хлопот. Неужели мама и сэр Филип готовили ее к такой жизни?
Пруденс свернула на Краундейл-роуд, к парку. Если мать знала, что ее ждет подобная участь, к чему попытки дать приличное образование? К чему тем, кого Мюриэль окрестила «батраками», читать Чосера и Шекспира? С другой стороны, вполне возможно, что уныние лишь результат недовольства своей судьбой и поспешного выбора. Если бы она искренне любила Эндрю, может, и стирка не казалась бы изнурительной рутиной.
На Пруденс навалился привычный гнет вины. Только во время одиноких прогулок она решалась признаться себе в подлинных чувствах. Почему-то вдали от маленького дома, который она с таким трудом создавала из мелочей, Пруденс не ощущала себя предательницей. Она питала глубокую привязанность к мужу, и супружеские ночи полнились любовью, особенно сейчас, когда молодожены лучше понимали, что делают. Но от улыбки Эндрю не замирало сердце, а от его смеха не подгибались колени. Только Себастьян вызывал у нее подобные чувства. Щеки девушки запылали, и на миг она позволила себе вспомнить лицо лорда Биллингсли. Как его губы с готовностью растягиваются в улыбке, а глаза теплеют при взгляде на нее.
И тут, будто по мановению волшебной палочки, поблизости раздался знакомый смех.
Пруденс замерла и огляделась. Риджентс-Парк обычно оживлялся в это время дня: леди и джентльмены выходили на послеобеденную прогулку, няни выводили маленьких детей подышать свежим воздухом. В висках бился пульс. Почему она решила, что голос принадлежит Себастьяну? Ему полагается сейчас быть в университете, разве не так? Но тут смех донесся снова, чуть дальше. Пруденс ни за что на свете не спутала бы его ни с чьим другим. Она заподозрила, что сходит с ума. Смех перенес ее в прошлое, в ночь перед побегом из Саммерсета. Лорд Биллингсли заверил ее, что все обойдется — у него на примете есть подходящее место. Пруденс закрыла глаза, и в голове ясно встала последняя встреча.
— Есть и другая причина, по которой это было бы замечательно. — Лорд Биллингсли остановился и повернулся к Пруденс. Его темные глаза загадочно поблескивали в сумерках. — Вы не исчезнете, и я смогу вас видеть.
Ее сердце тяжело билось в груди, и Пруденс на миг почудилось, будто Себастьян собирается ее поцеловать, но он отвернулся и зашагал дальше. Похоже, он понимал, что еще одно бурное переживание может ее надломить.
Сейчас Пруденс отчаянно жалела, что Себастьян не поцеловал ее. Даже если им не суждено встретиться вновь, воспоминания о поцелуе хватило бы на долгие годы. Она развернулась и на подгибающихся ногах заспешила к выходу из парка. Лицо горело от стыда — она изменила мужу, пусть и в воображении. По залитым вечерним солнцем улицам Пруденс торопилась домой, к Эндрю.
* * *
— Черт тебя побери, Биллингсли. Ты что, хочешь сказать, что у лейбористов есть шанс? — Кит хлопнул друга по спине. — В последнее время ты ведешь себя как старик, то и дело ворчишь и волнуешься. Можно подумать, тебя терзает разбитое сердце.
Себастьян вздрогнул, и Кит подозрительно прищурил глаза. Хотя большинство молодых членов Каверзного комитета не отказывались закрутить случайный роман, до сих пор все успешно избегали даже намека на свадьбу. Судя по всему, придется присмотреть за другом.
— Ты стараешься переменить тему, поскольку даже отдаленно не представляешь, о чем я говорю, — ответил Себастьян. — Признай, ты ничего не читал о текущих прениях.
— Прения так же скучны, как и учеба. Со временем тебе придется признать, что я прав. А сейчас неплохо бы согреться. Пойдем в клуб?
— Ты же сам настоял на прогулке в парке, — пожал плечами лорд Биллингсли.
— Хотел немного тебя расшевелить.
— Как мне поможет свежий воздух, если нужно обсудить столько насущных вопросов?
— Конечно, — глубокомысленно закивал Кит. — Сегодня обязательно надо прийти к решению по ирландскому конфликту. Или на повестке дня забастовка учителей? Видишь, я слежу за новостями. Но ты-то сам понимаешь, что в последнее время говоришь только о политике? Знаю, что тебе нравится слава самого серьезного члена комитета, но раньше с тобой было весело. А сейчас только и делаешь, что хандришь, как влюбленный слюнтяй. — (Резкий удар в плечо доказал, что насмешка попала в цель.) — Тихо-тихо! Джентльменам не пристало махать кулаками. Вдруг здешняя высокая публика решит, что мы не принадлежим к их числу, — засмеялся Кит, входя в темный вестибюль клуба.
— В твоем случае их подозрения будут оправданны. Самодовольный выскочка, — проворчал Себастьян.
Клуб «Турф» считался одним из самых фешенебельных — и это в городе, где на каждом шагу располагались закрытые для простой публики заведения. Кит и Себастьян получили приглашение только благодаря родителям: их отцы в свое время были членами клуба. Здесь подавали лучшие напитки и деликатесы, хотя «Брукс» мог поспорить в фантазии и изысканности. Опять же «Уайтс» выгодно отличался оживленной атмосферой, но молодым людям нравился «Турф», ведь именно там проводила свободное время мужская часть комитета. К сожалению, женщинам членство в клубе было запрещено.
— Так как обстоят дела с очаровательной Викторией? — спросил Себастьян, когда друзья уселись в столовой. — Ее уже можно считать претенденткой на фамильный герб Киттреджей или ты просто вскружил девочке голову?
— Попробуй поводить ее за нос, — фыркнул Кит. — Она слишком умна. Нет, я ступил на совершенно новый путь. Предложил бескорыстную дружбу, и мне ответили взаимностью. Так что мы закадычные друзья-приятели, и мне это нравится.
Брови Себастьяна поползли вверх.
— А почему твоя мать до сих пор не прибегла к классическому маневру?
Кит засмеялся. Стоило матушке решить, что какая-либо из девушек его заинтересовала, она приглашала новую знакомую в фамильное поместье Киттреджей. Обычно вскоре после визита Киту приходилось прерывать с потенциальной невестой все отношения.
— Думаю, она тоже решила попробовать иную тактику. Либо ей еще не известно, что мы с Вик проводим вместе много времени.
— Не стоит обманывать себя, друг мой, — рассмеялся Себастьян. — Ты не принял в расчет мать Колина. Та берет след моментально, как породистая гончая.
— Да уж, я побаиваюсь леди Шарлотты больше, чем родной матери. А это о чем-то говорит.
— Будто кто-то ее не боится, — подхватил Колин, подходя к столику.
Кит встал и хлопнул друга по плечу:
— Как получилось, что наши матери хуже драконов, хотел бы я знать. Ни единой нежной голубицы среди них. Будто старая добрая Англия породила целое поколение гарпий.
— Что ты здесь делаешь, дружище? — спросил Себастьян у Колина. — Неужели решился сбежать из колыбели науки?
Пока они обменивались новостями, Кит украдкой бросил взгляд на часы. Он обещал сводить Викторию в оперу, но не предвидел встречи с Себастьяном и Колином. Если расправиться с ужином побыстрее, как раз останется время, чтобы улизнуть от грядущей разгульной ночи и заехать за Викторией. Он прислушался к беседе — обсуждался ирландский вопрос.
— Да, черт побери, вы уже обмусолили ирландцев со всех сторон! Если бы слова могли убивать, Ирландия давно уже превратилась бы в пустыню и вопрос решился бы сам собой.
— Но разве ты не думаешь… — начал Себастьян.
— Нет, не думаю, — перебил Кит. — Вернее, стараюсь не злоупотреблять. Предлагаю выпить за отсутствие мыслей.
— Согласен! — подхватил Колин и подал знак официанту. — А что вы обсуждали перед моим приходом?
— Женщин, — ответил Кит.
— Твою кузину, если точнее, — добавил Себастьян.
— Которую? Нежную, терзаемую страданиями Ровену или маленькую шалунью?
— Шалунья мне больше по вкусу, — засмеялся Кит.
— Смотри, осторожнее с ней, — предупредил Колин.
— Я ни за что ее не обижу! — возмущенно вскинулся Кит.
— Нет, я имел в виду, что тебе нужно быть осмотрительнее. — Колин заговорщицки наклонился над столом, и друзья последовали его примеру. — Даже моя мать опасается слишком давить на нее.
Кит откинулся на спинку стула, а Себастьян иронично вскинул брови и кивнул другу:
— Виктория в твоем полном распоряжении.
— Я уже сказал, что мы всего лишь друзья. Мы оба не испытываем тяги к браку. И она не кокетничает.
Кит припомнил возмущенный выговор, который ему пришлось выслушать, когда он усомнился в искренности Виктории. Она его даже стукнула. Или ущипнула… В любом случае его жизнь подвергалась опасности. Так что волей-неволей пришлось ей поверить.
— Тебе остается только надеяться, что Виктория не передумает, — ухмыльнулся Колин.
— Выпьем за это, — поднял бокал Кит.
— Не так давно я встретил очаровательную Ровену. Твоя мать уговорила ее объехать соседей с визитами, — вспомнил Себастьян.
Подали еду, и молодые люди ненадолго замолчали, отдавая должное простому, но вкусному жаркому, стейку, пирогу с почками и рыбе с жареным картофелем.
— Мама взяла Ровену под свое крыло. Бедная кузина никак не может прийти в себя после потери камеристки, или кем там служила эта девушка.
— Пруденс не камеристка! — вспыхнул Себастьян. — Ровене пришлось прибегнуть к нелепому обману, чтобы угодить твоему отцу.
Колин передернул плечами, и лорд Биллингсли замолчал.
— Как бы там ни было, Ровена восприняла потерю Пруденс с не меньшим отчаянием, чем смерть отца. Элейн радуется, что ей удалось увильнуть от светских обязанностей, раз матушка нашла себе новое увлечение. — Колин посмотрел на друга. — Будь осторожен. Если ты не женишься на Элейн, наши матери с удовольствием выдадут за тебя Ровену.
Себастьян покачал головой:
— Надо будет как-нибудь заехать в Саммерсет и вывезти ее на прогулку. Забрать с линии фронта, так сказать. Пусть у дам будет новая пища для обсуждений. Может, тогда они оставят нас ненадолго в покое.
— Можно попробовать, — с сомнением кивнул Колин.
Кит отодвинулся от стола и посмотрел на часы:
— Сожалею, но придется вас покинуть. Меня ждет неотложная встреча.
— Что? Ты хочешь оставить друзей, когда полная разгула и беспутства ночь только начинается? Могу предположить лишь одно: у тебя появилась дама сердца.
Лорд Киттредж улыбнулся, но не стал вдаваться в подробности. В Саммерсете считали, что Виктория гостит в Лондоне у подруги. Не стоит их разубеждать. Дружба с младшей сестрой Бакстон и так породила достаточно сплетен, незачем подливать масла в огонь. Виктория пообещала, что в опере ее никто не узнает. Киту не терпелось узнать, что она имела в виду.
— Поверить не могу, что ты покидаешь нас ради женщины, — продолжал возмущаться Колин. — Вот уж не думал, что позволишь взять себя на короткий поводок.
— Ничего подобного! Просто я обещал ей сегодня выход в свет.
— Надеюсь, это не помешает тебе выпить с нами последний бокал? — принялся искушать друг.
Кит снова бросил взгляд на часы:
— Только один.
Придется попросить шофера гнать всю дорогу до оперы. Они опоздают на несколько минут, но вряд ли Виктория сильно разозлится. И даже если немного рассердится, ничего страшного — она уже не избалованный ребенок.
* * *
Когда шофер остановил автомобиль рядом с одним из домов в Кэмден-Тауне, Кит понял, что серьезно опоздал. Следом пришло воспоминание, что у Виктории выдался ужасный день и именно поэтому он пообещал сводить ее в театр. Кит хмуро смотрел на зажатый в руке клочок бумаги, поскольку никак не мог разобрать записанный на нем адрес. Они явно переусердствовали с выпивкой. Шофер указал на дверь:
— Полагаю, вам наверх, сэр.
— Сам знаю.
Кит распахнул дверь и начал карабкаться по узкой лестнице. Наверху он внезапно понял, что двери располагаются по обе стороны лестничной площадки.
— Что за чертовщина.
Лорд Киттредж оглянулся на лестницу в поисках подсказок, но дверь уже захлопнулась, отрезав помощь в лице шофера.
В мутном свете газового рожка Кит увидел, что на одной двери выведена цифра один, а на другой, соответственно, два. Затем он прищурился на листок в кулаке, но не смог разглядеть на нем номера квартиры. Наверное, Виктория хотела, чтобы он сам догадался. Кит улыбнулся. Милая, милая шалунья.
Как же она разозлится за опоздание! Юноша нахмурился и оглядел двери. В любом случае шансы угадать нужную равные. С другой стороны, шансы не угадать тоже равные, а Кит не любил ошибаться.
Поэтому вместо стука он позвал девушку по имени.
— Виктория, — прошептал он.
Тишина.
— Виктория! — заорал во всю мочь Кит.
Ой. Слишком громко.
Дверь справа открылась, но за ней стояла не Виктория. Высокая, худая женщина устремила на него яростный взгляд черных глаз. Спросонья она завернулась в розовую накидку, слишком короткую для ее роста.
— Я ищу Викторию, — заявил Кит, собрав остатки достоинства.
— Мы уже поняли, олух! — рявкнула женщина. — Весь квартал слышал, кого вы ищете. Вы опоздали, Виктория спит.
— Не может быть! Мы собирались в оперу!
— В оперу вы собирались три часа назад. А сейчас разворачивайтесь и отправляйтесь домой!
От внезапного приступа головокружения пришлось прислониться к дверному косяку.
— Три часа? Вы уверены? Черт! У Виктории выдался неудачный день. Я хотел сводить ее в театр, чтобы она забыла о неприятностях.
— Вы опоздали. — Голос женщины немного смягчился. — А сейчас пора домой, иначе вас стошнит прямо здесь.
— Она обиделась на меня, да? — убитым голосом спросил Кит.
— Еще бы! — фыркнула хозяйка.
И захлопнула перед носом дверь. Кит хотел пнуть косяк, чтобы Виктория поняла: его не волнуют обиды, — но передумал. Ну и пусть, они ничем не обязаны друг другу. Он повернулся и принялся осторожно спускаться по ступенькам. Как он сюда взобрался? Эверест казался безобидным холмиком по сравнению с этой лестницей. Глупые женщины. И что все в них находят? Все равно между ним и Викторией ничего нет. Они просто друзья. Лучшие друзья.
— Глупые женщины, — вслух пожаловался он.
Кит обнаружил, что, если прислониться к стене и уцепиться двумя руками за перила, ступеньки перестают уходить из-под ног. Стоило ему открыть входную дверь, из машины выскочил шофер.
— И где ты раньше был? — проворчал молодой человек.
— Прошу прощения, сэр?
— Не важно.
Кит оглядел окна наверху здания. На миг ему показалось, что за занавеской кто-то притаился, но, скорее всего, его подвело воображение.
— И пускай! — закричал он, падая на заднее сиденье машины. — Мне все равно.
Но Кита не отпускало дурное предчувствие, что утром он взглянет на вещи по-иному.
* * *
После бессонной ночи, проведенной за составлением планов, один суровей другого, как унизить Кита в ответ, Виктория сидела за кухонным столом Диксонов и дулась.
Когда Виктория появилась на пороге домика Кейти, Мюриэль ничего не знала о ее визите, но после одного взгляда на заплаканное лицо и красные глаза обняла ее и затащила в комнату вместе с багажом. Затем выставила на стол свежие пышки с горячим чаем и выслушала весь рассказ, сочувственно поддакивая в нужных местах. После прихода с работы Кейти и ее подруг Мюриэль несколько раз возмущенно пересказала им происшествие под оскорбленные вздохи Виктории. Вечер прошел за придумыванием различных вариантов мести, пока все в конце концов не согласились, что лучший способ отомстить — добиться неоспоримого успеха на научном поприще.
Составление планов оказалось намного менее занимательным, и вскоре Виктория обнаружила, что осталась в одиночестве. Ну и ладно. Все в порядке; они с Китом придумают, что делать.
Но Кит не пришел.
Виктория стиснула кулаки. Месяц назад она бы не поверила, что он сидел в клубе с друзьями вместо того, чтобы повести ее в оперу, как обещал. Она даже не просила, он сам предложил выход в свет, чтобы поправить настроение. А сам опоздал на несколько часов и устроил сцену, достойную пьяного портового грузчика.
Перед работой девочки заверили, что их кавалеры выкидывали коленца и похуже. Они не хотели слушать уверения, что Кит не ухажер, что он лучший друг и его предательство ранит намного больнее.
Лотти, одна из девушек, не торопилась на работу. Она налила себе чашку чая и уселась напротив Виктории. Острые черты лица светились любопытством.
— Какой смысл тосковать и портить себе жизнь, все равно вы его не вернете. Считайте, что вам повезло. От мужчин сплошные неприятности. Мужчины существуют только для того, чтобы поддерживать род и держать женщин под игом своего гнета.
Виктория с интересом разглядывала Лотти. Та выглядела старше остальных, ее вытянутое лицо будто вытесали топором. Гладко зачесанные волосы Лотти скручивала в непривлекательный, но практичный пучок, а тонкий прямой рот редко улыбался.
— Почему вы не на работе? — спросила Виктория.
— У меня выходной. — Она склонила голову и оглядела собеседницу. — Собиралась пообедать с подругой. Она возглавляет нашу организацию, которая называется «Союз суфражисток за женское равноправие». Можете пойти со мной. Вы суфражистка?
— Конечно, — сказала Виктория. — Мы с сестрой состоим в Национальном союзе суфражисток. — (Лотти фыркнула.) — Что-то не так?
— Ничего. Неплохое общество для молодых леди, которые боятся запачкать ручки настоящим делом.
— Я не белоручка, — горячо возразила Виктория в ответ на вызывающий взгляд женщины. — Меня сложно испугать.
— Отлично, тогда пойдете со мной.
Виктория согласно кивнула, хотя на самом деле ей больше всего хотелось дождаться от Кита записки с извинениями. Она знала, что с утра он раскается в своем поведении. С другой стороны, ему пойдет на пользу, если записку доставят в отсутствие мисс Виктории. Пусть знает, что она не собирается сидеть весь день дома в ожидании.
— Чудесно. Куда мы отправляемся? Мне нужно переодеться?
Губы Лотти насмешливо скривились. Виктория начинала надеяться, что пресловутая подруга обладает более приятным характером, поскольку от взгляда Лотти могло скиснуть молоко.
Некоторое время спустя Виктория сидела в зимнем саду кафе «Фраскати» и остро ощущала, что простое темное платье для прогулок совершенно не подходит для подобного заведения. Белая блузка и черная юбка Лотти тоже невыгодно выделялись на фоне нарядов других посетителей. Серебро, позолота и увесистые пальмы поразили Лотти до немоты. Виктория тяготилась молчанием и надеялась, что подруга Лотти окажется более занимательной собеседницей. Будь здесь Кит, они бы шепотом обменивались ехидными замечаниями насчет напыщенных посетителей и пересмеивались. Виктория горестно вздохнула и повернулась к Лотти:
— Расскажите о своей подруге.
К ее немалому удивлению, Лотти отвела взгляд и заерзала на стуле.
— Ее зовут Марта, — неохотно выдавила она.
— Чем занимается ваш союз?
— Мы боремся с угнетением.
— Как?
— Сейчас основной упор делается на газету.
— Неужели? — Виктория с интересом наклонилась к столу. — У вас много подписчиков?
— Давайте дождемся Марты. Она ответит на все вопросы и заодно скажет вам, чем можно помочь. Если захотите, конечно.
Последняя фраза была брошена презрительным тоном. Очевидно, суровая Лотти считала ее тепличным растением. К столику подошла хрупкая темноволосая женщина в бархатном платье винного цвета, отделанном кружевом, и положила руку на плечо Лотти.
— Простите, что опоздала. Надеюсь, вы не сильно утомились в ожидании.
— Мы недавно пришли. — К великому удивлению Виктории, Лотти улыбнулась. — Марта, это Виктория Бакстон. Если точнее, достопочтенная мисс Виктория Бакстон, и с ней приключилась небывалая история. Виктория, это Марта Лонг, основательница Союза суфражисток за женское равноправие.
Виктория потрясенно уставилась на элегантную даму:
— Приятно познакомиться.
Марта ответила чарующей улыбкой и присела за небольшой, покрытый льняной скатертью столик.
— В нашей организации мы обходимся без этикета, но тем не менее мне также приятно познакомиться. Расскажите о своем происшествии, и я решу, достойно ли оно первой полосы. Лотти склонна преувеличивать. — Марта наградила подругу быстрой улыбкой, чтобы подсластить замечание.
Интеллигентная, приятная на слух речь заставила Викторию вопросительно наклонить голову. Может, в союзе и не придавали значения титулам, но Марта происходила из хорошей семьи, сомнений не оставалось. Виктория принялась рассказывать о «Ботаническом вестнике», а Марта достала из ридикюля пожелтевший, потрепанный блокнот с карандашом и стала делать пометки.
К столику подошел официант с серебряным подносом, уставленным тарелками с сэндвичами и миниатюрными булочками, и рассказ прервался. Лотти принялась разливать чай, а Марта горящим взглядом рассматривала девушку:
— Значит, ваша фамилия Бакстон? И ваш отец был уважаемым ученым?
— Его наградили рыцарским званием за вклад в науку. — При этих словах Виктория беспокойно заерзала на стуле. — Не уверена, что в статье следует указывать настоящие имена.
Она не подозревала, зачем Лотти привела ее на встречу. Безусловно, Виктории хотелось увидеть в газете статью о причиненной несправедливости, но она опасалась, что дядя и тетя не разделят ее радости.
Марта, видимо, прочла ее мысли.
— Не думаю, что Бакстонам понравится подобная огласка.
— Вы знакомы с моей семьей? — нахмурилась Виктория.
— Ммм… — Марта что-то пометила в блокноте. — Статье определенно быть, но пока не знаю, куда ее лучше поместить: на первую полосу или в колонку редактора.
— Значит, вы выпускаете газету.
— Помимо прочего. Столько необходимо сделать, чтобы заявить о нашей позиции. К сожалению, не всегда удается управиться своими силами.
Виктория кивнула. Ей вспомнились те немногие собрания суфражисток, которые она посетила. Девушка уже участвовала в некоторых кампаниях, да и отец с друзьями постоянно поддерживали то или иное движение, например за права рабочих. Виктория сумела кое-чему научиться из их обсуждений и начала отсчитывать на пальцах:
— Сбор денег, оповещение заинтересованных кругов, представительство, посредник для улаживания отношений между различными группами, комитет помощи… Люди не будут участвовать в кампании и голосовать, если их дети голодают.
Темные глаза Марты вспыхнули новым интересом.
— Вы знаете о трудностях суфражисток не понаслышке, Виктория. Ведь я могу вас так называть? — Виктория кивнула, и изящная женщина продолжила: — Да, нам трудно поспеть везде, но люди нуждаются в переменах!
Ее голос дрожал от сдерживаемых чувств. Виктория не могла оторвать завороженного взгляда от волевой женщины, одержимой желанием изменить мир к лучшему.
— Как вы вступили в движение?
— Предлагаю все же выпить наш чай. — Вместо ответа Марта указала на стол.
Виктория послушно откусила кусочек от сэндвича с кресс-салатом, положенного ей на тарелку.
— Так нечестно, — пожаловалась она. — Я рассказала вам свою историю.
Но тут Виктории вспомнились обстоятельства, при которых она в последний раз жаловалась на несправедливость мира, и пришлось подавить вздох. Мужественно отогнав мысли о Ките, она расправила плечи и повернулась к Марте.
Брови женщины весело взлетели вверх.
— Значит, вас волнует, что честно, а что нет? Сколько вам лет?
Немного замешкавшись, Виктория в итоге пожала плечами. Ей нечего стыдиться.
— Через месяц исполнится девятнадцать.
— Вот и ответ, почему вас так остро задевает несправедливость, — улыбнулась Марта. — Так что вы хотели узнать?
Виктория покраснела и прочистила горло:
— Вашу настоящую фамилию, а заодно какой титул носит ваш отец.
Марта явно не ожидала подобного вопроса. Она дернулась и недовольно прищурила глаза:
— О, да вам палец в рот не клади. Мне удается обмануть всех, кроме собратьев из высшего света. Поэтому обычно я избегаю их как чумы.
Она отодвинула тарелку и открыла отделанную позолотой маленькую коробочку из слоновой кости. Вынула оттуда сигарету и закурила, к немалому возмущению соседей, хотя уверенные, властные манеры Марты удержали их от открытого проявления недовольства.
— Хотите? — предложила она собеседницам.
Обе отрицательно замотали головами. Виктория, чтобы не выглядеть ханжой, сочла нужным пояснить:
— У меня астма, и от табачного дыма тяжело дышать.
Девушка едва не подавилась ненавистным названием болезни.
— Мне нравится запах. — Марта выдохнула колечко дыма, и оно начало подниматься над ее головой. — Но вернемся к вашему вопросу. Меня зовут Беатрис Марта Лонгстрит, и мой отец носит титул графа.
Виктория вскинула брови. Лонгстритов можно было считать ровней, хотя они вращались в несколько иных кругах, чем Бакстоны.
— И как же представительница семейства Лонгстрит оказалась главой организации суфражисток, подрывающей моральные устои общества?
— А почему дочь сэра Бакстона решила получить место в ботаническом журнале? — парировала Марта, и Лотти засмеялась.
После секундного изумления Виктория тоже рассмеялась:
— Один-ноль в вашу пользу!
Она хотела заплатить свою долю за обед, но Марта отмахнулась от предложения:
— Вы подарили отличную историю для газеты, так что я у вас в долгу. Я подвезу вас с Лотти до дома.
К немалому удивлению Виктории, Марта направилась к непритязательному автомобилю «саксон-моторс», повертела рукоять и забралась на водительское сиденье. Затем оглянулась на Викторию и усмехнулась:
— Забирайтесь! Прошу прощения за тесноту. На мой взгляд, небольшие авто намного удобнее.
Умело пробираясь по забитым экипажами и пешеходами узким улочкам, Марта свернула в восточную часть города.
— Одна из немногих роскошей, от которых я не смогла отказаться, когда основала союз, — прокричала она поверх шума мотора. — Все же я могу быстро передвигаться по городу и моментально помочь нуждающимся женщинам. Не то что кеб или метро. К тому же я люблю сидеть за рулем!
Машина завернула за угол, чудом миновав женщину с тележкой, полной кур. Виктория крепче ухватилась за ручку и засмеялась. Марта бросила на нее быстрый взгляд и тоже расхохоталась.
Автомобиль на головокружительной скорости мчался по узким улочкам Лондона. Виктории пришлось ухватиться за соседку, но Лотти невозмутимо отстранилась. Возможно, она привыкла. Виктория почувствовала легкий укол зависти. Ей тоже хотелось стать независимой женщиной и нестись по городу, верша судьбы встреченных. У дома Кейти Виктория неохотно выбралась из машины, жалея о том, что время пролетело так быстро. Марта протянула руку:
— Заходите как-нибудь к нам в штаб-квартиру, милая. Лотти вас проводит. Покажу, как мы работаем. То, что мы делаем, очень важно.
Виктория стиснула протянутую руку:
— С удовольствием приду!
На приятном лице Марты вспыхнула улыбка, и Виктория впервые после приезда в Лондон ощутила себя особенной, нужной кому-то.
— Отлично. Уверена, что вы внесете неоценимый вклад в наше дело. Я очень рада знакомству.
Виктория смотрела вслед удаляющемуся автомобилю. По коже побежали будоражащие мурашки. Ей казалось, что она стоит на пороге удивительного приключения. Что, если всю жизнь она ждала подобного стечения обстоятельств?
 | Т. Дж. Браун. Аббатство Саммерсет. Книга 2. Зимний цветок |