Продолжение скандального автобиографического романа легенды преступного мира Алексея Шерстобитова по прозвищу Леша Солдат.
Общественное мнение об Алексее Шерстобитове разделилось. Одни считают "киллера номер один" жестоким убийцей, другие - чистильщиком, поскольку его жертвами становились криминальные главари и олигархи, третьи убеждены, что Шерстобитов действовал по заданию спецслужб.
Присяжные заседатели постановили Шерстобитову обвинительный вердикт, но при этом выразили ему снисхождение, что спасло "Солдата" от пожизненного заключения. В итоге, Шерстобитов за двенадцать доказанных убийств получил 23 года лишения свободы. Он получил призрачное право на свободу, но реальное право на раскаянье и исповедь, которую вы и держите в руках. Это жестокая, откровенная книга, написанная кровью и страстью к жизни.
"Киллер номер один" - именно так окрестили Алексея Шерстобитова по прозвищу "Солдат". Десять лет его преступления сотрясали новостные ленты. Все знали о его убийствах, но никто не знал о его существовании. Мишенями киллера были крупные бизнесмены, политики, лидеры ОПГ: Отари Квантришвили, Иосиф Глоцер, Григорий Гусятинский, Александр Таранцев… Имел заказ Алексей Шерстобитов и на ликвидацию Бориса Березовского, но за секунды до выстрела последовала команда "отбой".
Отрывок из книги:
Булочник. Начало конца — или начало
Очередной сбор на даче, казалось бы, не предвещавший осложнений ни для братьев, ни для всей переделанной ими структуры, не нёс ничего угрожающего и, тем более, смертельного. Но одному из постоянных и очень активных участников этих сборищ, среднестатистическому балбесу с фигурой атлета, померещилось, что пришла его очередь. По известным канонам «бригады», было за что — наркомания завладела им в полной мере, плюс неуравновешенная психика и страх, засевший уже в глубине его сознания со дня двух ударов кувалдой по голове в день гибели «Усатого» и Садовникова, начали проявляться в не совсем адекватном поведении. Изредка, но метко, что само по себе для «отбитой» головы кикбоксера отклонением не было.
В своё время Андрей заступился за него, как раз в момент той злополучной бани, где, после убийства «Лианозовских», решалась и его судьба, чем спас Грибкову жизнь. В дальнейшем он оказался у Олега. Один из идеальных исполнителей самой грязной работы, поначалу помнивший о долге за спасённую жизнь, недалёкий, а значит-управляемый, задумывавшийся только об опасности, грозящей ему самому, но со всеми нормальными человеческими качествами вне работы и в коллективе.
Что там должно было быть — неизвестно, прежде всего, потому что не произошло, а соответственно — не имело свидетелей. Но ясно одно: его прежняя жена познакомилась с молодым человеком, оказавшимся следователем, тянувшим свою лямку в Санкт-Петербурге. Как-то об этом стало известно Олегу, и тот, не долго думая, в полной уверенности в исполнительности Грибкова, предложил ему убрать бывшую супругу самому, чтобы заодно проверить и уровень безоглядной преданности, но тот словно не понимал, чего от него хотят.
Олег, не настаивая, пошёл другим путём. Было ли организовано её убийство специально или действительно произошла случайность в Крымском кафе, во время поездки туда в общей компании — для меня до сих пор непонятно, кое-что не складывается, потому что вообще недопустимо. Якобы в какой-то перебранке прозвучал единственный выстрел, после которого пуля угодила точно в лоб барышне. Рядом находилась жена Сергея Махалина, которому следствие приписывает этот выстрел со слов Грибкова. Теоретически возможно, как, впрочем, и практически, но это не стиль Олега — иначе она просто пропала бы, ответив перед этим на все вопросы. А стрелять в человека, находящегося в полуметре от своей супруги, даже для меня нонсенс, хотя бы потому, чтобы не замешивать её в это дело…
…В общем, Грибков исчез с последней пьянки на даче Пылёвых, испугавшись за свою жизнь, а объявился только в Питере, отзвонив своим товарищам «по цеху» и объяснив им своё исчезновение вышеперечисленными соображениями.
Вскоре, выйдя из дома, то ли за очередной дозой, го ли за бутылкой водки, тяжеловес что-то не поделил (местными пивными монстрами, нанёс кому-то лёгкое ножевое ранение, разнеся всю палатку и, как следствие, оказался в отделении милиции. Появившийся вовремя адвокат из нашего бюро забрал его под подписку о невыезде.
Положение Володи было не из лучших, но, кажется, его собирались положить или уже положили в больницу, чтобы привести в порядок. Потом он был снят с поезда Питер-Москва, на котором собирался ехать с Алексеем Кондратьевым по каким-то делам. Вряд ли его там ждала смерть, ведь Олегу, чтобы принести очередную жертву, не нужно было везти её в другой город-«жертвенников» достаточно везде, как и «жрецов» их приносящих.
Билет на поезд в Москву, естественно, именной, поэтому «Булочник» и был арестован за нарушение данной им подписки. Он странным образом уже на допросах в Москве в середине 2000 года, объяснял это как задумку, для того чтобы попасть в милицию, но зачем так долго тянуть, зачем ехать из Москвы в Северную столицу совершать ещё одно преступление, потом выходить под подписку и снова бежать и, опять-таки, не в милицию, а в Москву. Шёл бы сразу в МУР, куда и попал через несколько недель, там ребята серьёзные, и меры приняли бы сразу. В общем, больше вопросов, чем ответов.
Я слышал три версии с соответствующих сторон, все они различаются друг от друга ровно настолько, насколько разны люди, их рассказывающие, как впрочем, и их судьбы: Грибков, Махалин и один из оперов МУРа. Ну, а ссылка на специально организованную драку вообще не выдерживает никакой критики.
В любом случае, попав снова в отделение милиции, вместо того, чтобы придумать какое-нибудь объяснение и снова идти домой, он потребовал представителей убойного отдела с «Петровки», сказав, что его информация — «ядерная бомба». Ему поверили не сразу после фортелей, которые он выкидывал, но после поверхностной проверки поведанного, на следующий день «Булочник» был уже в Москве, на «Девятке» — замечательном месте, где пробыл более одиннадцати лет, до самого выхода по УДО. Впрочем, три месяца он всё же провёл в Тверской колонии, откуда умолял его забрать, что и было сделано.
Рассказанное им подтверждалось обнаруживаемыми в лесах трупами пропавших без вести. Попытки «договориться полюбовно» Пылёвы отвергли, не поверив представителям органов, отказались они и от предложенной встречи на территории Испании.
При очередной прогулке с Андреем Саратовым по Немецкому (Введенскому) кладбищу, а он знал по моей специально для него сочинённой легенде, что я поддерживаю связь с некоторыми ОПГ и иногда работаю для них по сбору информации, так вот, прогуливаясь, он спросил, близок ли я к «Медведковским». Услышав утвердительный ответ, просил передать предложение от тех, «кто занимался Грибковым» и, соответственно, уже и нами. Суть его заключалась в следующем — следствие приостановится и дальше свою машину раскручивать не будет (пока, во всяком случае), но за уже раскрытые преступления придётся отвечать, разумеется, не на полную катушку. Больше всех полагалось посидеть «Осе» — около десяти лет, срок остальным — от трёх до восьми, всего намеревались посадить не больше пяти человек.
Главное в предложении — предполагался диалог и взаимовыгодное сотрудничество со всех точек зрения. Думаю, финансовая сторона тоже была не лишней, но, с точки зрения борьбы с криминалитетом, а точнее, его контроля, иметь преступность именно «под колпаком» всегда выгоднее, нежели постоянно бороться с ней. Ведь новые, приходящие вместо прежних уничтоженных, всегда более голодны, жестоки и неопытны.
Сделанные предложения я воспринял как предмет для торга, а не как необсуждаемый факт, совершенно не сомневаясь в серьёзности предложения.
Диалога не получилось, а монолог, как известно, заканчивается быстро, ибо не имеет почвы для развития.
На следующей встрече Саратов, который к тому времени уже занимал пост начальника контрразведки УФСИН — то есть контролировал всё, что происходило и системе изоляторов, тюрем и лагерей, до этого имея должность заместителя господина Ромодановского, бывшего тогда начальником собственной безопасности МВД Российской Федерации, — передал, что это последнее предложение, последний шанс. Если не будет реакции, то пусть «Медведковские» и «Ореховские» готовятся к тому, что Пылёвых и Ко «разорвут». Ответа от «главшпанов» не последовало ни прямого, ни завуалированного. И начали «рвать»!
Через некоторое время, как я уже упоминал, мне поступила задача «убрать» начальника следственной группы и главного опера. Может, люди, возглавляющие «профсоюз», отказывая, предполагали в крайнем случае воспользоваться именно этим методом? Если первое предложение состоялось в середине 2000 года, то последнее имело место быть в его конце, так что времени на обдумывание и проверку у «Оси» и братьев было предостаточно.
«Одинцовских», как и «Ореховских», начали хватать пачками, что пока было последствием допросов «Курганских» и Саши Пустовалова, которого Трушкин «взял» в шкафу его квартиры, при пустом холодильнике и странном безденежье, при его-то огромном количестве «отработанных клиентов». Осуждён он был более чем за 18 убийств, сам же говорил, что на нём 36 трупов.
Странным было финансовое положение при в общем то приличном богатстве, которым обладал и «Белок» и «Ося». Что уж потом удивляться обиде вылившейся в чистосердечные признания «верой и правдой служившего» им морпеха. Ни он расторг первым обоюдные обязательства, а потому с точки зрения и разорванных связей, и брошенного на произвол судьбы человека, и тем более, непорядочности соблюдения взятых на себя обязанностей в отношении своего подчиненного, руки Пустовалова были развязаны и ничто не мешало ему начать повествование о своей жизни, как впрочем, и о жизнях ставящих ему задачи предводителях.
Начал он говорить почти сразу, после того, как его самолюбие было задето нечаянно брошенной фразой. Смешно, конечно, но последствия грустные, как печальна и сама их предтеча, приведшая его к этому дню. Зная, что на его счету несколько покойников, милиционеры начали рассказывать о Солонике, подчёркивая его надуманную гениальность и что именно он — «номер один». Гордыня Саши «Солдата» не выдержала, и он взорвался: «Это он-то номер первый?! Да я…!» И остановиться уже не смог — спору нет, с психологическим анализом и подбором методологий у МУРовских всё в порядке. В результате операм и следователям оставалось только записывать, после чего они завладели исключительной информацией, которая, вместе с показаниями Грибкова, легла в обвинение и Пылёвым, и «Осе», и всем остальным, кто был рядом. В том числе стала одной из причин, по которой и другие не считали возможным молчать.
Под эти же, сложенные в тома, откровения попадёт и «Белок» — его непосредственный начальник и близкий товарищ, которого уже экстрадировали из Испании, и ещё, кажется, многие, дававшие показания на других, но забывшие рассказать о себе, а потому освобождённые пока от ответственности — констатирую возрастающие способности следственных органов и вдруг появившееся желание у людей, получивших, благодаря этому, большие срока, ответить такой же «благодарностью».
К тому же любое пребывание получивших «пожизненное заключение» в любых других местах, будь то тюрьмы или лагеря, расценивается ими как выезд на санаторное лечение, пусть и совместно с дачей показаний.
Александра обвинили в 18-ти убийствах, «вставив» в их рамку ещё с десяток преступлений калибром поменьше. Суд учёл признание, раскаяние, да и тогда еще представители Фемиды прислушивались к неофициальным просьбам, отправив его на 22 года в колонию строгого режима, по сути, благодаря заступничеству оперов МУРа и следователей, тогда ещё прокуратуры. Это ведь только сейчас начинает появляться законом оговоренная база о «заключении сделки с судом».
Все показания, собранные за эти годы следственной группой, нанизываемые одно на другое умелыми руками, пока «Вавилонская башня» правосудия не начала оседать под тяжестью «кирпичиков» неожиданно большого количества расследуемых преступлений, что произвело на свет гигантскую по перечню и беспрецедентную по срокам череду судебных процессов. На сегодняшний день, с момента задержания первого подозреваемого и до сих пор не закончился их поток. Крайний из нас на сегодняшний день «Белок» — Дмитрий Белков, арестованный в Мадриде, и сейчас уже в Москве. Так же подготавливается очередной судебный процесс над Андреем Пылевым, грозящий ему максимальным наказанием.
Господи! Помилуй нас грешных!
* * *
У уголовных дел, касающихся ОПГ, есть одна особенность — в 99 процентах найдётся кто-нибудь, кто захочет что-то рассказать, а дальше клубок разматывается под угрозой предъявления 209 статьи Уголовного Кодекса — участник преступной группы, где только по этой статье срок от 8 до 15 лет. Первое ознакомление с материалами дела открывает дорогу первому снежному кому, и показания начинают сыпаться, причем особенно мощным валом после первого суда, который огорошивает бесконечными сроками, позволяя взглянуть уже открытыми глазами на реальную картину. И мало кто из участников этих процессов способен удержать свой рот на замке, хотя бы, для того, чтобы не признать своё.
Пишу это, являясь очевидцем всего происходящего до судов и после не только в судьбе наших «профсоюзов», но и с десяток подобных, с представителями которых свела жизнь в тюрьмах и лагерях.
Сыплющиеся факты и доказательства, повествуемые бывшими «распрягшимися» участниками криминальных структур, накрывают, как лавиной, всех попавших в руки женщины-богини с весами и мечом, и, дай Бог, чтоб её глаза не были открыты, как у её статуи перед Мосгорсудом.
И не в Грибкове дело, и не в Пустовалове. Признаться в содеянном, тем более такого плана, где в конце судебного разбирательства маячит «пожизненное заключение», которое превращает людей в выжимку, в зверей и идиотов уже в первые годы нахождения там, тоже мужество иметь нужно! Если, конечно, человек понимает, что он делает. По себе знаю и о признании, и об ожидании крайней меры «социальной защиты». Выходишь из этой «схватки», как выжитый лимон — ни души, ни жизни. Но винить, кроме себя, некого.
А что у того и у другого не «гуманная вышка» — слава Богу! Ведь высшая справедливость — это не заслуженное наказание, а милосердие. Но не так вышло у Олега Михайлова. Все десять эпизодов и информация по ним — его «заслуга» перед следствием, иначе десять семей ничего не узнали бы о судьбах своих родственников, местах их захоронений и, естественно, о виновниках — заказчиках. Разве это не стоит того, чтобы дать ему, при запрашиваемых прокурором 18 годах, пусть даже 25? Но не «ПЖ» же!!! Говорю это с точки зрения закона, а не людей, представляющих смыслом своей жизни криминальное поприще. Здесь идеология несколько другая, как и несколько иная градация ценностей — каждому своё. И не будем ни обсуждать разные взгляды на жизнь, пусть этим занимается закон, а не люди, не имеющие фактов и доказательств и, тем более, не имеющие права очернять человека, ещё не попавшего под приговор, как зачастую любят у нас делать.
Кстати, о следственной бригаде, уже поменявшей третьего своего «главшпана» (пардон), теперь её возглавляет господин А.А. Цветков, показавшийся такой же неординарной и интересной личностью, как и предваряющие его И.А. Рядовский и В.В. Ванин.
Так вот, так же поменялась и половина состава самой группы. Новая же, не имеющая пока наград за предыдущие достижения ушедших на заслуженное повышение соратников, свято хранит, как это ни странно, долги перед прежде осуждёнными, и, что касается Михайлова, до сих пор борется за изменение его участи, за что можно выразить своё уважение и, при условии сдерживания своего слова до конца, снять пред ними свою шляпу, даже несмотря на допущенные всеми тремя коллективами ошибки (без подобного не обходится, между прочем, не одно уголовное дело, и об этом говорят миллионы удовлетворенных высшими инстанциями кассационных и следующих за ними жалоб — такова жизнь).
Думаю, не их вина, что высшие законодатели боятся принимать изменения в Уголовном Кодексе, упрощающие раскрытие преступлений, а главное — их доказуемость, облегчая по договорам с судом участь преступников. Ведь это может привести некоторую часть, в том числе, и персон законотворцев, из власть имущих, к скамье рядом с такими же, как мы, и, в принципе, по тем же статьям.
Всем дал по шапке, всем польстил, но, кажется, сказал правду. Как минимум — таково моё мнение.
Не надо удивляться, что я, бывший преступник, а сегодня — заключённый с грандиозным сроком в 23 года, пою дифирамбы и поддерживаю тех, кто меня сюда засадил. Как минимум, потому что чётко понимаю — единственный человек, виноватый во всём, — я сам, и потому, кроме уважения к этим людям, ничего больше не испытываю. Хотя, может быть, это свойство моего характера. За всю свою жизнь, пишущий эти строки, «ядом дышал» только на одного человека — Гусятинского, по вполне понятным причинам.
Итак, позволю себе объяснить. Действующая по-настоящему «программа защиты свидетелей», которая сейчас живет лишь на бумаге, и то в состоянии эмбриона, а также статьи Уголовного Кодекса хотя бы вполовину облегчающие участь согласившегося сотрудничать именно по ОПГ и ОПС, могут заставить задуматься тех, кто из своего ущемленного самолюбия, как Григорий «Северный», или для профилактики «кровопомазания», воплощавшейся Олегом Пылевым, позволяли себе лишать жизни кого бы то ни было.
Почти всё, что я делал, по мнению того же Андрея, при взгляде назад, делать было не нужно, но об этом можно и просто говорить уже после случившегося, узнав всю подноготную мотиваций. Сию мысль подтверждает законодательство, существовавшее в туманном Альбионе в забытые века, где первый, давший показания, в случае их ПОДТВЕРЖДЕНИЯ отпускался на волю чистым юридически, хотя бы и был виновен больше всех.
Конечно, современность такого не потерпит, но, это могло бы быть весьма предупредительным средством, которое позволяло бы задумываться о начале криминальной карьеры тех, кто приходит к преступлению, не имея на то даже готового к нему мировоззрения, лишь ради интереса, любопытства, выяснения своих возможностей, или просто по наивности.
Здесь я говорю о том бесконечном числе людей, не принявших и даже не задумывающихся об этих законах криминальной субкультуры. Люди же, сызмальства принимающие путь жизни вне закона и существующие по совсем иным принципам, понять которые обычный человек не сможет, — это отдельная тема и совсем другие психотипы, для которых страх наказания, причём любого, включая смертную казнь, не является останавливающим фактором. Что подтверждает история китайской судебной системы в далёком прошлом, когда за воровство чиновника казнили не только его, но и всю его семью и всех родственников, дабы никто из них, даже после смерти своего благотворителя не смог попользоваться им уворованным. Пусть тогда это касалось оборота шёлка, не имеющего в то время реальной цены и ценившегося выше золота. Останавливают ли сейчас в Китае единичные расстрелы высокопоставленных бонз? Будет видно…
…Я не призываю «сдавать» наперегонки друг друга, это выбор каждого, как и ответ за него впоследствии друг перед другом, то есть дело совести, мировоззрения и чести. И не говорю о показаниях на себя, то есть о чистосердечном признании о содеянном лично, не затрагивая другие судьбы. Но, хотелось бы предупреждать хотя бы бесполезные смерти и те преступления, которые совершаются наобум, не подготовленные профессионально преступления и проводимые не планомерно, как правило, ведут к неуспеху и жертвам (делаю акцент на не профессиональность и спонтанность преступности).
Молодым людям, задумавшим преступить черту закона, не плохо было бы знать на что они идут, и определяться заранее, не переходя черту предпологаемого. Иначе идя на воровство мобильного телефона, продажа которого позволит еще раз «ширнуться», может обернуться и неожиданным разбоем с нанесением тяжких телесных повреждений, а то и вовсе недопустимую смерть.
В свое время, подобное было недопустимо в преступном мире и прежде всего из-за строго соблюдающегося кодекса чести, который сегодня замещен лозунгами «махновщины» и анархии — здесь собственно, что в государстве, то и в крым-царстве!
Ну, а если вы слышите щелчки при взведении курка револьвера (кук-клукс-клан) у вашего виска, то права выбора у вас никто отобрать не может, здесь каждый волен поступать по своему видению ситуации, хоть она и банальна — жизнь или смерть.
Миллениум
Итак, со всеми перипетиями, мы добрались до празднования 2000 года. Наступила эра Водолея, странным образом «наступившая» на мою судьбу, по знаку гороскопа тоже Водолея. Хотя кажется: всё хорошо, что хорошо заканчивается.
Я принял приглашение Андрея Пылёва, и готовился со своей половиной встречать наступление миллениума на вилле шефа.
Нет смысла описывать Амстердам, через который мы полетели в Марбелью, — за несколько дней город покорил нас своей атмосферой и своей непохожестью на те, что мы видели ранее. Мы постоянно гуляли, посещая всё, куда можно было зайти, и к тому же попали на сезон распродаж. На свои телеса я всегда находил множество вещей, но Ирина с её точёной фигуркой смотрела на меня с весёлой завистью, ради смеха немного выпятив нижнюю губку, изображая растерянного ребёнка. Да и я не увлекался, шутки ради предлагая ей посетить магазин детской одежды.
В одном из многочисленных «кафе-шопов», куда нам непременно советовали заглянуть знакомые, бармен чуть не потерял сознание, узнав, что мы никогда в жизни вообще не употребляли никаких наркотиков, и объявил об этом всей публике, подивившейся на странных русских. Мы выпили чаю с кексами, которые назывались «Спэйс-кекс», так и не поняв, что же заставляет людей менять свою настоящую, насыщенную жизнь на дурманящее Зазеркалье.
Ничем не примечательный праздник прошёл, почти не оставшись в памяти, может быть, кроме примерки нового одеяния моей «музой», «убившей» меня наповал, — платье, которое она сама себе подарила, создавало впечатление обтекания серебряным потоком ее замечательных форм. Оно совершенно не понятно из чего было сделанного и придавало стройному телу образ идеала, высеченного в драгоценном металле.
Вернувшись в столицу, мы вновь окунулись каждый в свои серые будни, правда, со всегда радужными выходными и часто приятными вечерами. Перейдя рубеж, не только временной, но и какой-то внутренний, к тому же предчувствуя разрушение «профсоюза», странным образом совпавшего с восшествием на престол нового «императора» Государства Российского, я чётко начал осознавать, поддержанную старым ноющим желанием, необходимость создания очага для семьи и, конечно, саму семью.
Для этого не хватало спокойствия и уверенности в будущем, но если ждать подобного в моём случае, то можно так и состариться, умерев в ожидании.
Зарплата уменьшилась к тому времени до пяти тысяч, а через год «усохла» вовсе, но накопленная небольшая сумма позволяла рассчитывать на покупку небольшого участка в хорошем, близком к Москве, но не помпезном месте.
Так и вышло, кусочек земли оказался с приличного размера бетонной коробкой на нем, которая стала остовом будущего строения. Разумеется, на себя оформить я этого не мог, как, впрочем, и на любой, имеющийся у меня документ, по которому я когда либо существовал, — к этому времени снова «грек», и вновь в поисках нового паспорта, но уже как базы для создания хороших, надёжных, российских документов, по которым я наконец-то смогу стать «настоящим» мужем и отцом семейства.
Эта дорога была долгой, кропотливой и дорогостоящей, так как тут не было ничего общего с временными, пусть хорошими и настоящими паспортами, но имело всю документальную поддержку и, разумеется, легенду, подтверждённую другими, необходимыми бумагами.
Первый шаг был сделан, после которого ещё долго лицо любимого мною человека сияло счастьем и улыбкой — она увидела наконец-то долгожданный свет, и теперь в его лучах готова была ждать приближения настоящих дней сколько угодно, лишь бы идти.
Чтобы строить дом, пришлось искать новую работу, но, на сей раз, я строго обещал себе, если и пользоваться своими навыками, то только на поприще сбора и анализа информации, что, оказывается, тоже имело свой спрос, не только у подозрительных супругов, но и серьёзных бизнес-дядек, с серьёзными на то причинами и мотивами. Денег хватало в обрез, техника устарела, а защита от неё возрастала, с самой стоимости уровня жизни. Необходимо было искать что-то новое, другое.
Чтобы дом рос, и, прежде всего, стал залогом будущей благосостоятельности жены и предполагаемого ребёнка, на случай, если со мной что-нибудь случиться, а это, в принципе, предполагалось, пришлось продать две квартиры, небольшой деревянный домик на «Медвежьих озёрах» и, лежавшую около самого сердца, маленькую усадебку в Спас-Дёминске, остальное, заработав уже мирным трудом.
В конце концов, получился приличный коттедж, со спецификой моих желаний, часть которых исходила, как из безопасности, так и экономичности, куда мы и переехали через два года, за несколько месяцев до рождения дочки, после чего целых полтора года, я был по-настоящему счастлив, что, правда привело, в конечном итоге, к аресту, суду и срокам и потери семьи, как «ячейки общества».
Но, даже сейчас, уже несвободным одиноким человеком, я уверен, что те 18 месяцев стоили, пусть даже, и пятидесяти лет, которые я мог бы прожить в одиночестве, и сожалении о потерянном, брось я семью, и скройся в каком-нибудь отдалённом углу планеты.
Даже ушедшие на пенсию с моего профиля работы, должны помнить, что и здесь нет места слабостям, что есть норма в обычной, нормальной жизни, которая, может быть и заедает своей серостью и обычностью обывателя, но даже такая, недоступна мне.
Семьи
Примерно, в это же время года, в один из походов в ресторанчик, на этот раз это был китайский, произошёл казус, повлиявший на нашу жизнь, и одному Господу судить, каким образом.
Как всегда, устроившись после выбора столика, и заказав по меню понравившиеся блюда, я отправился мыть руки. Выходя из уборной, и довольно улыбаясь, в ответ посланному поцелую, подаренному моей, теперь уже, после приобретения недвижимости, счастливой спутницей, как вдруг воздух разорвался мощным криком моего имени, в уменьшительно-ласкательной форме: «Лёлик!».
Не успев повернуться и еле среагировав, я уже ловил стройную, черноокую, с длиннющими, по цвету такими же, как и у меня, волосами, девушку, впившуюся объятием, как львица в добычу. Вторая молния радости, смешанная с опасением неожиданности, пронзила меня, когда я понял, что это моя сестрёнка, от которой, как и от всех родственников, я скрывался уже лет пять, и которая меня давно похоронила. Обоюдному восторгу не было предела.
Как вдруг я, боковым зрением, заметил недобрый блеск глаз, ещё так недавно, излучавших любовь. Свирепое желание с гневным выражением лица, с изогнувшимся телом, «приготовленным для прыжка», в желании бороться с соперницей. Эта натянутая тетива, и скрученная пружина, ещё момент и…: «Малыш — это моя сестрёнка, познакомьтесь уже наконец-то!» — Светик была вдвойне поражена и вдвойне обрадована.
Впечатления, сменявшие одно другое, были бесконечны, и мы расстались, твёрдо обещав друг другу, больше не пропадать, что, в большей степени, конечно, касалось меня.
Наверняка, многих сестёр и братьев, как, впрочем, сестёр и сестёр, а так же братьев и братьев, объединяет не всегда одно и тоже, как и разъединяет. Но верно и однозначно следующее — генетически они навсегда родственники, а значит — самые близкие по крови, а вот друзья или враги — это уж как Господь положит.
Будучи маленьким, я мечтал о братике, и мои мысли в доказательство их материальности воплотились в сестрёнку. Думаю, виной было неполное понимание своих желаний и ещё что-то, чего я тогда не осознавал, ибо в свои 10 лет, а именно такова наша разница, был увлечён спортом и гонял мяч на Песчаных полях в составе СДЮШОР ЦСКА 1967 года рождения. Школа меня интересовала постольку поскольку, да и 704 спортивная не особенно этому способствовала, больше делая упор на свою специализацию, хотя, надо отдать должное — преподаватели там были превосходные.
К моменту появления сестрёнки на свет, как потом тту причину объяснила бабушка — семейный цербер, «строящая по стойке смирно» мать и недолюбливающая отца — для сохранения семьи. Я же уже позабыл о своем желании и пытался понять, зачем в семье нужен ещё один человек. Ответ появился быстро — для воспитания у меня качества ответственности. Я оказался быстро обучаемым, и уже через пару недель мог легко заменять для малышки и маму, и папу, впрочем, отец опять убыл в очередной город «Н-ск», спасать интересы Союза. Мы с мамой раньше ездили с ним, когда эти командировки были длительными. То Чита, то ближе — Тейково, то… то иногда я оставался с бабушкой, носившей звучное имя Манефа. Она увлекалась рыбалкой и в своё время была не только секретарём женского общества рыболовов — спортсменов г. Москвы, но и постоянным призёром и не только в женском коллективе.
Мужа, получившего перед самой смертью звание генерал-майора артиллерии, она потеряла ещё в конце 50-х, и «тащила» двух дочек — Элеонору и Татьяну, дав им и образование, и воспитание, и приличный достаток.
Обрастая связями в описываемое время, она уже занимала пост секретаря министра Нефтяного и химического машиностроения СССР и, пользуясь своими знакомствами умудрилась пробить двухкомнатную квартиру для молодой семьи своей дочери. Отец тогда учился в военной академии.
Когда я оставался на её попечении, то воспитание моё становилось не легче и не слаще, хотя её поморские пироги, рецепт которых знали только беломорцы, в основном с ягодами, капустой и рыбой, я любил, если не сказать, обожал.
Бабуля по натуре была не только диктатором, не терпевшим возражения, но и просветителем, а потому наша молодая семья, в которой я имел честь быть самым юным и, соответственно, самым любимым (конечно, до появления сестренки), но не переласканным, претерпевала постоянные вмешательства во внутренние дела, для меня зачастую оборачивающиеся благом.
Правда, до поры до времени. Оставаясь с бабушкой, я постоянно посещал во множестве музеи, концертные залы и театры. Разумеется, не были забыты и рыболовецкие базы, да и любые попавшиеся на пути наших прогулок водоёмы.
Мой наставник в своей дамской сумочке всегда имел запасец рыболовецких снастей и, как минимум, зимнюю мормышку. До сих пор с улыбкой вспоминаю прилично одетую, уже немолодую женщину, стоящую, скажем, у парапета Измайловского пруда, отстукивая 12 сантиметровыми каблучками какую-нибудь трель (а туфли с такими каблуками она носила лет до 70), в ожидании поклёвки. Мы менялись местами либо через равный промежуток времени, либо при частых атаках рыб, на вторую или третью поклевку, когда нужно было менять приманку.
Помнится, в московских водоёмах чаще попадались ерши и бычки, но всё равно больше клевали мужчины, и меня всегда мучили два вопроса: первый — чего они от нас хотят, второй — почему мне нужно называть бабушку мамой. Время всё разъяснило и расставило на свои места.
Светик была солнечным ребёнком, имея в своём распоряжении с самого рождения не только весёлый нрав и всегда улыбающуюся мордашку, но и светлые кудряшки, такие же, как и у меня в моём детстве — странно это утверждать и мне, и ей сейчас, будучи чистыми брюнетами.
Субботу — воскресенье я часто оставался приставленным к сестрёнке, пока родители проводили время в каких-нибудь гостях или подобных мероприятиях, зато до их отъезда был предоставлен себе больше обычного. Мне доверяли многое, и поход с коляской, разумеется, не пустой, а с грудным ребёнком, в поликлинику, и дальние прогулки, и купание и даже целые сутки один на один с этим неугомонным и не сидящим на месте существом. Ради обследования комнаты по недосмотру она могла грохнуться с дивана головой об пол и, уже начиная плакать, но обнаружив, что явно этим никто не озабочен, делала хитрую мину и продолжала прогулку на четвереньках, пока не научилась спускаться вперёд ногами.
Но стоило только охнуть, как вырывался град какофоний звуков, плавно переходящих в сирену, призывающих в следующий раз заблаговременно снимать с этой непонятной пока для неё мебели. Там же проявлялась требовательная двойственность, выражавшаяся в обязательном присутствии во время всех её путешествий на всякий случай — вдруг понадобишься, но таким образом, чтобы она никого не видела.
Фильм «Свободу попугаям» в режиме он-лайн можно было смотреть, если вдруг оказывалось, что в детской кроватке сестрёнка просыпалась или случайно попадала туда не спящей. Она металась от стороны в сторону, ища явного освобождения, спаситель же, и здесь явная параллель с моей дочкой, получал благодарность в виде повышенного и даже исключительного внимания до самого вечера. Эх, девочки — девочки!
Она росла преданным товарищем, способным взять любую вину на себя, что бы не было. Между нами до сих пор существует порука, мы можем спорить, быть изредка недовольными, но берегись тот, кто попробует задеть одного из нас!
Отец и мать — красивые люди, достойные друг друга, с нравами неспокойными, ищущими, но любящими друг друга, неоднократно расходились, но всегда возвращались, по всей видимости понимая, что лучше среди противоположного пола та или тот, что является твоей природной половиной.
Их борьба со своим эгоизмом, неординарностью, необычностью и привлекательностью, а мама всегда была окружена вниманием мужчин, отец же не был обойдён женской назойливостью, принимала подчас причудливые формы, хотя скорее выражалась в понимании временности как побед, так и проигрышей в этом противостоянии.
Их совместная жизнь имела и свадьбу, и развод, и опять свадьбу, и просто противоборство, к примеру, когда батя ломился в дверь бабушкиной квартиры, где пряталась вся семья, обещая устроить Апокалипсис. А он человек начитанный, буквально полиглот и прекрасно знал, что это такое.
Он вообще знал многое и во многом был старомоден, скажем, мог и, не только в юности, вызвать обидчика на дуэль, прекрасно понимая, чем это может закончиться для коммуниста.
Женщины по другую сторону двери тоже в это верили, а потому приготовились заранее, оббив дверь 3-х миллиметровым железом, запаслись топором и, в конце концов, вызвали милицию, которую папа поначалу раскидал, а потом, придя в себя, подчинился.
Через неделю был заключен всесемейный мир, от которого я был в шоке, не понимая происходящего, так как именно я в своём малолетстве потворствовал организации и увозу из нашей квартиры особо ценных вещей в этот момент ссоры родителей, мало того, при этом возникшей необходимости выбрать сторону — мамину или папину.
Правда мне не очень подробно объяснили предстоящее, и после отъезда бабушки, увозившей сестру, я взял документы и какую-то часть полного собрания сочинений ну в очень красивой оплётке В.И.Ленина.
Видя и понимая отношение отца к книгам, я проникся к ним и сам таким же уважением, читая много и запоем, правда, в основном не то, что задавали по программе в школе, а то, что было отмечено в списке, составленном отцом.
Но хоть чем-то всех повеселил, явившись совершенно взмокшим, неся на загривке пару десятков книг с известным содержанием. Но не это было главным, я был причиной исчезновения сестры, которую отец боготворил, и души в ней не чаял, тогда мне показалось это предательством по отношению к нему, ведь он совершенно точно понимал, что забрать ее из детского сада, кроме меня было не кому!
Перед тем, как это сделать, я рыдал, пытаясь найти выход, который приведёт к правильному выбору, но отец всегда говорил, что мужчина должен по слабости женщин принимать их сторону, что я и сделал по просьбе матушки, находящейся в те дни в больнице.
Да, жизненных уроков было много. Однажды маме, беременной сестрой, стало плохо, и отец, вручив какую-то небольшую сумму денег, уже к полуночи отправил меня в дежурную аптеку, километрах в 5 от дома. Я бежал сломя голову, а бегал, надо сказать, я всегда хорошо, причём как в прямом, так и в переносном смысле.
Я буквально нёсся, пока не был остановлен двумя охламонами, лет за 20 каждому и судя по наколкам и разговору, уже сидевшие, в то время как сам был, кажется, во втором классе. Некоторое время меня помучили, потолкали, повыворачивали руки вместе с карманами и, почему-то, всё не отпускали, возможно с этого времени, у меня отложилось негативное отношение к блатному миру, которое я пронёс до сегодняшнего дня через всю жизнь, как бы странно это не звучало.
Вполне возможно и это тоже сыграло свою роль в принятии решения о первом убийстве, где стрелять нужно было в человека из этого же мира.
Мои объяснения не помогли и я просто молча терпел, хотя внутри всё перегорало от переживания за матушку. Про себя же представлял, как я их буду мучать, когда подрасту, и подрос же…, и…. Чем бы это закончилось неясно, но мимо пробегающий крепыш, по всей видимости, ночная пробежка по скверу была для него нормой, надавал им подзатыльников, забрал деньги и, получив объяснение, что заставило меня так поздно выйти из дома, велел бежать в аптеку и обещал придержать этих… не стану повторять, кого.
Получив свои деньги и уже добежав, при оплате медикаментов я заметил, что сумма явно больше, пробегая же мимо ещё стоявших мужчин, отдал лишнее хулиганам, удивив всех троих. Навсегда запомнил лицо и улыбку спортсмена. С тех пор дал себе слово никогда не обижать никого, слабее себя, а по возможности и заступаться.
Не знаю, на кого из них я стал больше похож — не мне судить, но очень часто заступался, сам того не замечая, и даже незадолго до ареста, возмущённый поведением «братков» на дороге, которые выскочив из своего «БМВ», начали лупить чем попало «москвичонок», в салоне которого были — водитель, худосочный интеллигент в очках с женой и двумя дочками, попёрся вступаться при том, что совсем забыл о своей, находящейся в положении супруге, сидящей рядом со мной машине.
Перевес был явно не в мою сторону и я, конечно же, получил, но семейство вместе с «москвичом» спокойно покинуло сию баталию, правда, с треснутым боковым стеклом, одной фарой и двумя раскрошенными зеркалами, кстати, во время происходящего, а это было в пробке, остальные водители даже не посмотрели в эту сторону. Не то, что бы молодец, скорее это заслуга отца и воспитания, я же просто носитель этого.
В шестом классе вся семья, кроме меня, убыла в очередной гарнизон в одно из местечек Азербайджана. Кстати, отец за год о этого шёл прямой дорогой к генеральским погонам, но бабушка буквально заставила мать написать письмо в Главное Политическое Управление МО, после чего отца сняли с должности, и отправили с понижением не в самую ближнюю и перспективную точку. Такого результата не ожидал никто, а вот ехать пришлось всем, разумеется, кроме бабушки. Приструнили называется.
Я погостил у них некоторое время — чуть больше месяца, настрелялся вдоволь, был несколько раз на охоте. Отец свозил меня как туриста в Шемаху и Гянджи, где мне всё очень понравилось, хоть и не всё было понятно — другая история, другой мир, другие порядки, после чего я укатил в Москву с одним «но» — в последние дни между родителями произошла ссора. Отец опять сорвался, мама позвала меня на помощь и я, памятуя о словах отца же о защите женщин…. да что вспоминать.
Это я сейчас понимаю, что бывают ситуации между двумя супругами, где мнение третьего лишнее, а мама, к тому же знала, где именно у папы кнопка «турбогнев».
Ему было настолько стыдно, что он сутки не мог смотреть мне в глаза и постоянно каялся и ругался сам на себя. Мать исчезла и скоро появилась в Москве, куда почти следом отправился и я. Трёхлетняя сестрёнка осталась.
Отец не хотел её отдавать, бабуля напрягала все свои мускулы и подняла все знакомства. Через несколько месяцев мама, её двоюродная сестра, тоже Татьяна, между прочим, мастер спорта международного класса по воздушному пилотированию, а заодно и парашютному спорту, имея за спиной более 2000 прыжков, ну и конечно я — по всей видимости, мои поступок произвёл впечатление, отправились выкрадывать Светку.
Не стану рассказывать всю детективную историю, замечу лишь, что везде нас встречали у трапов самолётов, к трапам же и подвозили, организация, помогавшая в этом, носила аббревиатуру КГБ и иногда напряжённые лица женщин, совершавших нечто без страху и упрёка, напрягали и меня, ещё мальчишку, неимоверно. И только с сестрой на коленях все заснули спокойными, сном праведным и с чувством исполненного долга, летя в самолёте, направлявшимся в Москву.
Н-да, если бы папа узнал о краже дочки чуть раньше, а он такой бы шутки точно не понял, не знаю, что бы он натворил, но мы её выкрали из детского сада с утра, чему она не по-детски обрадовалась, всё-таки мать-это мать! А узнал отец только вечером, когда пришёл за дочерью, и когда мы уже были в столице. Кто-то всё хорошо продумал и неплохо организовал, чтобы и задача была выполнена и никто не пострадал, в том числе отец и его без того несправедливое положение.
В это может не совсем повериться, памятуя о советском времени, но факт остаётся фактом в памяти каждого из принимавших в этом участие, сегодня вызывая только улыбку.
Родился я в Москве, матушкины корни с Поморья по бабушке, по деду из Питера. Отец же терский казак, и по умению, и по призванию.
Не раз бывая в Грозном, я привык к тамошним местам, а улица «8 марта» запомнилась на всю жизнь. Бабушкины компоты, соки и особенно из винограда «Изабелла», кажется остались в прошлом и никогда не будут больше попробованы, причин тому масса, но не будем о грустном.
Когда-то казачья станица Грозная, а нынче столица никогда не существовавшей республики, перестала быть населённым пунктом где, когда-то чувствующий себя как дома славянин, теперь вряд ли захочет быть хотя бы гостем…
Футбол футболом, но как справедливо считали взрослые, да и пожалуй я сам, накормить он не может, по крайней мере не мог тогда, а стезя офицерская меня ждала и тянула, а потому, после 8 класса, я поступил в Калининское (ныне Тверское) суворовское училище. Но некоторые обстоятельства, из ряда семейных заставили, вернуться домой, а после, по данному отцу слову, отправиться к нему в гарнизон. Это решение оказало на маму неизгладимое впечатление, и явно не положительное, но она не стала лишать меня свободы выбора. Мужское же начало тянуло к тому, к чему тянет любого: раздолье, независимость, военные полигоны и настоящие коллективы.
Возможно, скука по мне и моё последующее, после окончания 10 класса, поступление в военное училище, сподвигло родителей объединиться вновь. Хотя, мне кажется, что искра, пробегающая между ними никогда не находила заземления, уже на 5 десятке лет, в сущности, ещё молодые, они соединяются опять. Но у матери через 2 года обнаруживается рак груди, который оперируют, чем дарят ещё 7 лет жизни, и в 49 она покидает этот мир.
Вся жизнь семьи отца и матери — сумбурна и феерична, как и моя, и моей сестры. Может мы пытались бороться с наследственностью, но не генетической, ибо всё происходящее с нами, детьми, было отголоском жизни страны в целом. Именно её бурное дыхание создавало те условия, в которых жил каждый из нас.
Мы часто разъединялись, иногда я пропадал вообще, по странным образом встречаясь вновь, мы чувствовали друг к другу прежнюю родственную тягу.
Маленькой я звал её Фёклушкой но, возмужав, ей хватило одного слова, чтобы дать понять — передо мной Светлана, и эта красавица-умница моя сестра.
В детстве крепким я не был, хотя младенцем и выглядел пузатым, и с «перетяжками». Все имеющиеся запасы организма уходили в рост, своих 185 сантиметров я достиг к 8 классу и остановился. Всю свою жизнь занимаясь спортом, начиная с футбола, который дал сильные рельефные ноги и великолепную выносливость. Перешедшее от отца впалое строение грудной клетки создавало впечатление сбоку моей визуальной плоскости, плюс дикая сутулость. Словом, «гончий велосипед».
В военное училище я поступил при весе 63 килограмма, что было явным недобором и единственным плюсом была возможность бежать сколь угодно долго, а вот подтянуться я ни разу не мог. За время учёбы я не только постигал всевозможные дисциплины, но и прикладывал массу усилий, в результате чего выпрямился, стал подтягиваться 30 раз не «техникой», а силой, и прибавил 15 килограмм чистых мышц и, как замечала мама, выглядел «аполлонисто».
Наверное, сравнивая меня периода школьного и офицерского, можно сказать словами Ивана Миронова, сказанных правда о сегодняшних днях:
«Да, глядя на тебя, приходится поверить, что всё возможно».
Итак, родители вновь сходятся и, похоже, начинают новую жизнь. Прежняя фонтанировала ссорами и перемириями, перемежалась с покойными участками тишины и счастьем домашнего очага, чему доказательством служит многочисленные чёрно-белые фотографии с шашлыков, лыжных прогулок, застолий а то и просто, выходов с детьми или каких-нибудь выездов на природу.
Отец любил фотографировать маму, и всегда умел выбрать самые удачные ракурсы. Он просто её любил и это было причиной стороны, где жило счастье и ревновал что, по вполне понятной причине, порождало отрицательные эмоции.
При случае защищал, иногда бил физиономию предполагаемому ухажёру, при этом чётко объясняя, кто единственный имеет право на эту женщину. Лев Георгиевич или, как его уважительно звали сослуживцы — Егорыч, постоянно дарил Татьяне Алексеевне цветы, целовал руки и совершенно не важно, были ли они при этом наедине или в многочисленной компании. Он любил и любит готовить. Завтраки лежали на его плечах, так же как на моих гладильная доска со всем бельём на ней. Зато я был самый лучший в доме специалист по глажке брюк и рубашек, и уж точно не доверяю до сих пор этой процедуры никому. Нормальным считалось встать из-за стола и помыть за собой посуду. Я не помню, чтобы хоть раз поднимался вопрос, кто будет это делать. В мои обязанности, которые я исправно выполнял, входили ещё походы в магазин за продуктами, вынос мусорного ведра, и когда вещи после бесшабашных прогулок пачкались до неузнаваемости, мне приходилось приводить в порядок их самому, от стирки до зашивания дыр. А еще я был поставлен «главным водителем пылесоса», на котором объезжал всю двухкомнатную квартиру, при этом понимая, что это не самый лучший вид транспорта.
Мама работала в таможне в аэропорту Шереметьево, где требовалось знание английского языка, отец же довольно сносно выучил разговорный немецкий, после двух летней службы ГСВГ, откуда чемоданами привозил маме косметику, Светке детские вещи, а мне иногда перепадала жвачка. Надо отметить, что себе он не приобретал ничего, и имел лишь одну пару гражданского белья в виде костюма, одной рубашки и пары галстуков на протяжении чуть ли не 25 лет, считая, что офицеру это не нужно, и всегда гордился своим щеголеватым бравым видом и выправкой. Как сыну и будущему офицеру мне было с кого брать пример и в быту, и на службе.
Когда семья была вместе, весь интерьер жилища с нехитрым, по-советски, убранству, играл по весёлому чистотой и свежестью. Когда же отец уезжал, при тех же порядке и опрятности, поддерживаемых общими усилиями, всё было несколько печальнее, хотя мама всегда была приветливой и доброй.
Наказать, в том числе и ремешком, могла только она, отец так и не смог поднять руку даже с тканевой бечёвкой от халата жены, и дети так и оставались неприкосновенны. Подобное было редкостью и самой маме тоже не нравилось, но иногда наказание признавалось необходимостью, впрочем, спасибо ей за науку — всегда справедливое и не больше нужного нравоучение.
Ответственность и самостоятельность — это то, к чему нас с сестрой приучали с малолетства. Начатое всегда должно было быть доведено до конца, принятое решение никогда не должно отменяться. Первая самостоятельная поездка на метро с пересадками и ездой наземным транспортом, была мною предпринята, любопытства ради, в 4,5 года и ввергла всех в ужас. Родители думали, что я в детском саду, а бабуля с тётушкой Элеонорой, кстати, очень милым и очень преданным мне до сих пор человеком, чуть не попадали от сердечного приступа, увидев меня перед входной дверью. Они вообще полагали, что это розыгрыш, а родители спрятались на лестничной клетке.
Вообще вся моя жизнь сопровождается поступками, удивляющими других или, точнее сказать, не вписывающимися в представления обо мне и всегда получается сделать то, на что, по идее, я не могу быть способным. Отец, помнится, любил вспоминать историю, произошедшую со мной в 9-ом классе. Тогда мы жили в военном городке, личный состав которого обеспечивал деятельность и безопасность огромного объекта, именуемого «объект академии наук СССР». Офицеры семьями отдыхали на природе, я же, уединившись, наблюдал за пенящейся водой, ниспадающей с водопада. Вдруг мимо меня проплыло бесчувственное тело девочки, вниз лицом, течение сильное, плавать я, как ни странно, тогда не умел, лишь держался на воде. Сразу ничего не поняв, но как-то почувствовал, что нужно не бежать и звать на помощь, а прыгать в воду и что-то делать.
Метров через 300, кажется сам наполовину живой, вытащил тело совершенно не понимая, что с ним делать. Интуитивно встав на одно колено, и выставил ногу, через которую перекинул вниз животом дочку сослуживца отца. Вода начала вытекать из лёгких, я же лишь помогал, нажимая на низ грудной клетки. Опыта и знаний не хватало, о чём, сожалея, я поклялся устранить этот пробел. Обещание данное себе выполнил и неоднократно применял приобретённый опыт.
Кажется, я сделал всё что мог, но девочка не оживала, а ещё точнее было непонятно, ожила она или нет. Дыхания не было точно, пульс я слышал только свой, бежать за помощью я боялся, опасаясь оставлять её одну. Перевернув на спину и положив горизонтально, опять-таки интуитивно, хотя когда-то отец показывал, как нужно делать искусственное дыхание, но почему-то, виденное тогда не сопрягалось с сегодняшним моментом, может в связи с тем, что тогда был разговор о пострадавшем от электрического разряда?
В общем, делая резкие нажатия в области сердца, уже отчаявшись и понимая, что выскажет батя, если она но оживёт, мне вдруг повезло, спасённая захрипела, сделав резкий вдох со всеми дальнейшими последствиями, рвотой и так далее. Надо было бежать за кем-то или нести её к ним, вот тут-то я и растерялся, боясь оставить ещё хрипящую и явно не пришедшую в себя и совершенно точно понимая, что такое расстояние, тем более вверх не донесу… но понёс, периодически подавая голос.
Шум небольшого водопада поглощал все мои акустические усилия, наконец, когда оставалось метров 50, я преодолел уже совершенно обессиленным пригорок, а дальше все не на шутку перепугались и занялись тем, чем должны.
От отца я действительно поначалу получил словесный нагоняй, начавшийся словами — «да мать меня убьёт…» продолжившийся «да о чём ты думал, сам чуть не утонул…», и закончившийся «…правильно ты всё сделал, молодец!» — впрочем, обратил я внимание только на последние слова, понимая, что он просто за меня испугался, а поступок одобряет. Матери решено было не рассказывать, а поездки на пикники продолжить.
С сестрёнкой очень часто мы росли порознь, воспитываемые попеременно то отцом, то мамой, то ими вместе, то в моем случае спортшколой, а после армией, которой я отдал 7 лет жизни, предполагая, что отдам всю ее целиком.
Армия дала мне многое, хотя бы рациональный подход к жизни, привычку зависеть во многом от самого себя, отбила охоту жить софистом, не оправдываясь и не ища ложные отправные точки для объяснения своих поступков. Научила, приняв решение, не сходить с дистанции на половине пути. А потом, жизнь подобная казарменной, на долго оставляет в памяти понимание того, что всегда может быть хуже, что помогает «не зарываться» и не поднимать нос выше рядом стоящих. Всегда оставаться им равным, если конечно, того не требует обстановка или обязанности ведущего.
Когда была необходимость, я выручал сестрёнку, хотя прекрасно понимал, что уже повзрослев она в состоянии найти выход и сама, правда, иногда с некоторыми потерями. Будучи особой привлекательной, с сильным характером и далеко не глупой, она всегда сама решала, как и куда идти и, тем более, на чьи ухаживания реагировать, а на чьи нет. Светлана выбирала лучшего из мужчин, но судьба распоряжалась по своему усмотрению и некоторые из выбранных погибали, а некоторых покидала она, замечу, отказываясь брать хоть что-то, даже подарки — уходя, уходила только сама.
Проблема выбора отпала, как только провидение столкнуло её с человеком не из «братков», а бизнесменом. Наконец-то образовалась настоящая семья и наступило благополучие.
Осталось добавить, что среди людей, пытавшихся добиться её руки были и авторитетный бизнесмен, и очень богатый предприниматель и даже «вор в законе» — но всему своё время. Всегда деятельная, старающаяся разобраться и заработать сама, а главное, создать и сохранить домашний очаг, да и вообще, хороший оптимистичный человек.
Всё это моя сестра, совершенно не поменявшая своего отношения ко мне, даже после того, как узнала всё о моей судьбе, и подробности о гибели своего первого мужа Ильи Елова.
Мне вообще везёт с женским полом; прекрасная бабушка, любящая и заботливая; сёстры: Светлана, к сказанному могу лишь добавить, что это мой преданнейший и честнейший союзник, Юлия — троюродная, но не менее близкая, чем родная: веселая, откровенная, радушная, домовитая, приятная в общении и мудрая в жизни (ну это общая черта женской половины всего нашего семейства, в отличии от мужской — кому-то надо), жаль что промежуток в наших отношениях из-за моей работы, был такой огромный; тётушка Элеонора-добрейшая и наивнейшая по-хорошему, всегда с открытым сердцем женщина; первая супруга Ольга — жаль, что у нас не сложилось с этим замечательным и более чем достойным и красивым человеком, буквально идеалом жены; Ирина — не просто любимая женщина, но и интереснейший человек, сыгравший огромную роль в моей жизни, тоже, кстати, самостоятельная, самодостаточная и интеллектуальная; конечно, мама, любившая меня больше жизни, просто потому, что я был ее сыном… И самая любимая из них — моя дочь! Я вот только не вышел…. хотя старался.
Уже хотел закончить эту тему, как вспомнил еще один момент своей жизни — не самый лучший и не тот, который бы хотелось похвалиться, но если уж говорить «а», то необходимо перечислять и весь алфавит…
Итак, последний класс школы, а это было в гарнизоне одной из южных республик — место почти закрытое и уж точно обособленное от местного населения.
Школа небольшая, по одному классу а каждый из десяти уровней (тогда было всего десять классов образования, то есть десять уровней, а не одиннадцать, как сейчас). Здание соответствующее, с классами, столовой, спортзалом, в общем все как везде, только в миниатюре. Нехватка профессиональных кадров среди учителей восполнялась их изобретательностью и всевозможностью. Скажем Нина Васильевна Гиршович - любимый мой учитель в этой школе (и да простит она меня, одного из любимых своих учеников, за то, что я докатился туда, куда докатился) преподавала «русский язык», «математику» и «физкультуру». Ей, кстати, очень нравились мои сочинения, правда, как правило, не имеющие ничего общего с принятыми тогда взглядами на произведения, по которым писались, потому как были лично моими выражениями мысли, а не прочитанные в учебнике.
Грамматика была ужасна, а содержание по ее словам великолепно, так и получалось общая оценка «4» с «-», где сами понимаете, должно было быть «3» с «+». Но пришло время, когда пришлось подтянуться и в этой дисциплине, но об этом после.
Как правило детям, тем более таким великовозрастным, занять себя было сложно, ведь на пять тысяч человек, проживавших в военном городке, сверстников было не больше тридцати, причем обоих полов. Алкоголь большинство из нас познало классе в пятом — шестом (правда и приехал туда в девятом, буквально девственник во всех нормальных отношениях) и я наверное был последний, к го попробовал вино в десятом. Курили почти все, что на in время было вопиющим безобразием.
Чтобы себя развлечь нормальным было, скажем, влезть ночью в школу и немного побезобразничать, к примеру в кабинете директора, а после пофорсить этим перед одноклассниками. Я не был исключением, но быстро удовлетворил свое любопытство двумя такими походами. А школа ночью, между прочем, выглядит совсем по другому, нежели набитая детьми с их веселой суетой и задорностью.
Но! Однажды мы с сотоварищем на спор, кто быстрее попадет в лингафонный кабинет иностранных языков, решили повторить эксперимент. В виде доказательства каждый должен был принести что-то оттуда. Разумеется я был первый, ничего умнее не придумал как захватить с собой кассетный магнитофон — глупость конечно, к тому же дома имелось два или три, хоть и чужих — ребята — одноклассники переписывали постоянно у меня записи с модной музыкой, готовясь к очередной дискотеке, ведь в трехкомнатном коттедже это было удобнее, чем там, где жили они.
Уже потом, через день когда содеянное объявили кражей, до меня наконец дошло, что именно я начудил. Перепугавшись, я спрятал его в дупло какого-то дерева в лесу, но со временем, пересилил себя и решил вернуть. Естественно я попался на полпути, а рассказанной мною истории никто не поверил… поначалу не поверил. Но когда к директрисе пришло еще несколько человек с повинной о проникновении в школу по ночам, а после оказалось, что и ее родная дочь тоже этим баловалась — поверить пришлось и уголовное дело заводить не стали.
Не могу сейчас описать пережитых чувств, но страх среди них был точно! Кто-то может сейчас сказать, что тогда не наказанный, я все же стал преступником, поверив в свою безнаказанность. Вас, так думающих в отношении себя, постараюсь переубедить.
Испуг был настолько силен и действие его достаточно продолжительно, чтобы понять опасность и не желательность подобных экспериментов. Я вас уверяю — это надолго отбило желание быть любопытным. Возможно, это как раз тот случай, когда ожидание наказания, было страшнее самого наказания, и возымело достаточное влияние.
Кстати, многие учителя, зная меня, были изначально против возбуждения уголовного дела, поверив в отсутствие злого умысла. Вот так вот — что бы они сказали сейчас?!
Почему-то мне кажется, что тогда они не ошибались…
 | Ликвидатор. Книга 2. Пройти через невозможное. Исповедь легендарного киллера |