«Амур — река рыбная» — так испокон веков говорили на Дальнем Востоке. Еще в 1650-х Ерофей Хабаров с энтузиазмом сообщал: «В той великой реке осетра и всякой рыбы много даже против Волги». Да и в 1970-х лосося на нерест сюда приходило столько, что притоки можно было вброд переходить по рыбьим спинам. Как же получилось, что самая богатая река России сегодня оказалась обезрыбевшей?
Ровно в 11:00 маленькая российская флотилия отчаливает курсом на Китай — на совместные учения по задержанию условного нарушителя. Сегодняшний путь на катерах береговой охраны до погранотделения «Союзное» на 435-м километре течения Среднего Амура — обычное патрулирование, проводимое раз в два дня. Плюс еще километров шесть вверх «экстренно», до места, откуда накануне пришел сигнал: в утреннем тумане замечены три китайские лодки. А значит, там могут стоять браконьерские сети.
Майор Алексей Рашкуев пытается перекричать грохот мотора. Заместитель начальника пограничного отдела в Амурзете — селе на берегу Амура, название которого расшифровывается как «Амурское земельное еврейское товарищество», — с хозяйской гордостью демонстрирует редким гостям реку на своем участке. С российской стороны это часть Еврейской автономной области, здесь живут 35 тысяч человек. С китайской — в десять раз больше. Сейчас, в разгар лета, на воде затишье. Когда пойдет лосось, у пограничников прибавится работы.
Сегодняшний Средний Амур, от Благовещенска до Хабаровска, — далеко не тот, что во времена первооткрывателей Хабарова и Пояркова. Но все же нередки здесь еще и таймень, и толстолоб, и сазан с близким родичем белым амуром, тезкой реки. Попадаются осетровые, в речках-притоках плещутся ленок и хариус. На рынках провинции Хэйлунцзян сазан уходит по 80 юаней (чуть меньше 450 рублей) за килограмм. Вес среднеамурского сазана — около 15 килограммов. Достаточно подсчитать чистую прибыль — и отправляться ставить сети.
Михаил Воробьев, капитан катера «Кракс», приславший сообщение о тех самых китайских лодках у российского берега, подтверждает: «Рыбы стало намного меньше. Раньше старики говорили: в Амуре рыбу сетями не переловишь, разве что химия и техника задавят. Вот и задавили. Я уже лет десять не то что не рыбачу, даже на камбузе воду для чая запретил брать из-за борта. Были случаи — люди травились».
А китайцам, значит, амурская рыба еще нужна, раз браконьерят у нас?
«Им — да. Они считают, что это их река, и чувствуют себя на ней хозяевами. Но о будущем не пекутся — все норовят вытащить, до последнего толстолобика».
В 1970—1980-х годах после строительства двух гигантских ГЭС — Зейской и Бурейской — начали умирать пойменные озера, главные места выведения амурских рыб. По данным Всемирного фонда дикой природы (WWF), это строительство блокировало 147,5 тысячи квадратных километров водосбора, изменило восемь тысяч квадратных километров ценнейших пойм, безвозвратно преобразовало восемь процентов экосистем Амура. Давно уже закрыто в этих местах большинство связанных с рыбным промыслом «учреждений» — колхозов, перерабатывающих комбинатов.
«Огромная вода» (у Амура 62 имени, чуть меньше, чем у бога в Каббале) бурлит, натыкаясь на отмели и перевалы, струится водоворотами, живет — трудно поверить, что этот гигантский резервуар жизни так оскудел. Но факты — упрямая вещь. Теперь отблески рыбного богатства надо искать далеко на северо-востоке. Там, где, отвернув от Китая, река углубляется в Россию, обтекая вулканическое поле Сихотэ-Алиня — море сопок, покрытых лиственной тайгой южного типа.
Шесть часов утра. На Нижнем Амуре уже светает, хотя пасмурно и температура не превышает 15-16 градусов. Все же и летом Николаевский район не то, что Еврейская автономная область. Здесь почти на тысячу километров севернее. Берега мощнее, выше и скалистее, а сама река шире: до двух километров. Николаевский порт считается морским, сюда приходят суда и с Сахалина, и из Владивостока, но добраться до Николаевска-на-Амуре из Хабаровска можно только на самолете (билеты раскупаются в первый же день продажи) или по тысячекилометровой дороге.
На берегу искусственной бухты целая армада потрепанных страдальцев уже ожидает паром — с южного берега на северный. Дело в том, что Николаевск и его окрестности представляют собой своего рода «остров» для автомобилей, несмотря на то что к северу еще тысячи и тысячи километров «прочно» континентальной суши. Дороги, хотя бы грунтовые, проложены лишь до ближайших поселков — Иннокентьевки, Чнырраха, Чли, Оремифа... Мост же через широченный Амур строить здесь нерентабельно — поток будет маловат, не так уж многим сюда «надо». Вот и приходится дважды в день ожидать у реки парома. Либо преодолев около тысячи километров от Хабаровска — мимо сел с живописными названиями в честь русских императорских чиновников (Циммермановка, Де-Кастри). Либо в «предвкушении» их преодоления по «дороге круглогодичного цикла использования», как обтекаемо выражается губернатор края Вячеслав Шпорт.
Машины грузятся на палубу. Идти около часа — от пристани с покосившимся ларьком в селе Подгорном до величественного николаевского морского (по статусу: до Охотского моря рукой подать, остаются какие-то 40 километров) порта.
Усталые работяги сгрудились на корме покурить. На Нижнем Амуре все разговоры только о реке, рыбалке и рыбе. А сегодня к тому же особая дата — официальный День рыбака и канун неофициального, который по столетней традиции празднуется во второе воскресенье июля. Но в этом году рыбацкий праздник должен совпасть еще и с главным событием года — началом Большого хода, летней путины, которая перейдет в осеннюю и закончится в середине октября.
Как говорят в здешних краях, с лосося все начинается, им и заканчивается. На нем держится речная экосистема. Им питаются нерпа (строго говоря, это не нерпа, а дальневосточный тюлень — ларга, но на Амуре принято пользоваться этим названием), белый дельфин — белуха, им не брезгует гигантская калуга — главное местное богатство и достопримечательность; на нем жируют медведи перед спячкой на горных притоках, куда горбуша и кета заходят откладывать икру. Эта икра — самое важное и для браконьеров, и для рыбаков, и для промышленников.
По мере приближения городской набережной Николаевска становятся видны приготовления к празднику: возводится шатер над эстрадой, дымятся, шипя под дождем, шашлычные мангалы. Оживление на пароме нарастает. Где-то по левому борту раздается телефонный звонок — песня «Лови калугу и в дождь, и в вьюгу...». Автор песни — известный в здешних краях браконьер Константин Судаков, а владелец мобильника — местная знаменитость, гордость семьи, друзей и знакомых Артем из поселка Чныррах, что километрах в 14 от Николаевска.
Первая учительница называет его Робин Гудом: «Автосервис держит, детей обожает. На его рыбу живут его семья, семейство младшей сестры в Хабаровске, школа, детский садик и центр дошкольного творчества».
Сам браконьер приветливо высовывается из окна своей машины: «Считается, что браконьерство — легкая нажива, а я вам скажу, что браконьерство — тяжелый труд. По квоте один человек в сезон может выловить ровно десять хвостов. Дайте местным жителям ловить рыбу! Страна нас здесь бросила, так как же на такой реке жить и не рыбачить, если для этого все есть?»
Каждый год речные воды заново разделяются специальной комиссией на участки. Прямо в районе Николаевска находится постоянный участок так называемого спортивно-любительского рыболовства. Именно там любой гражданин, купив путевку в федеральном учреждении Амуррыбвод, получает право на вылов: удочкой — тех самых десяти хвостов; а сетью — по видам рыбы. Нормы вылова сетью устанавливает тот же Амуррыбвод.
Что касается промышленного лова, то каждый год администрация Николаевского района проводит тендер среди фирм, имеющих станции по переработке рыбы на берегу.
Таких в окрестностях за последние десятилетия набралось семь. Один из главных гигантов — ООО «Восточный рыбокомбинат». Победителям тендера достаются первичные квоты — скажем, по тысяче тонн лосося, — с которых наперед взимается налог. Но до начала и во время лова комбинаты добирают где по 300, где по 500 тонн — к при-меру, у коренных малочисленных народов Севера, нанайцев и нивхов. У тех по закону особые квоты — по 50 килограммов любой рыбы индивидуальным рыбакам. Кроме того, можно официально зарегистрировать территориально-соседскую или родовую общину, получить участок на Амуре и вылавливать там легально до 15 тонн. Но поскольку перерабатывающих мощностей у нивхов нет, да и заготовительные ограничены, многие руководители общин уступают квоты «гигантам».
Осетровых добывать запрещено вообще — разве что некий мизер в научных целях и на икру для рыбоводных заводов.
Наутро пошла рыба. И весь берег от села Нижнее Пронге на лимане до Чнырраха и Красного пришел в движение. Открылись прибрежные ангары и сараи, из них выдвинули весельные лодки и моторные катера. Разожгли у кромки воды костры для первой ритуальной ухи.
На участке Артема все выглядит добротно и богато: автомобиль с «фирменным» числом «101» на номере, срубленная им самим баня и, естественно, собственный выход к реке с собственным же парком плавсредств.
«Артур! — Артем кличет старшего, 17-летнего сына, парня в профессорских очках и с рукопожатием Шварценеггера. — Сети будем смотреть. Спустишь «Прогресс», возьмешь с собой Марка и Фаддея».
«Прогресс-4» — это небольшая моторная лодка, аккурат на пятерых пассажиров, ее легко вести на веслах, не привлекая к себе особого внимания. Марк — младший сын Артема, бойкий семилетка, Фаддей — приятель Артура, парень из дальнего поселка Власьево, полурусский-полунивх. Здешний хозяин часто дает пристанище и работу сиротам и ребятам из бедных семей — плату они получают натурой, то есть рыбой, которую потом продают на базаре в Николаевске рублей по 100 за хвост.
Солнце поднимается все выше со стороны лимана и начинает красить нежным цветом окрестности — Чныррахскую сопку, высокий Оремифский мыс на противоположном берегу. Прибрежные бухты уже заполнились листьями кувшинок — скоро берега зацветут. Мягкий и теплый ветер дует, говоря поместному, «от морей».
«Нравится? — оживляется гребец, время от времени отрывая от весел пальцы, все в глубоких ранках от рыболовных крючков. Такие руки — верный признак нижнеамурца. — Да, у нас богато. Я-то не хочу здесь задерживаться, после школы постараюсь в политехнический поступить в Хабаровске. Но я исключение; у нас людям больше интересен Амур. Рыбы много, и она бесплатная!»
А не становится меньше живности? Не боится народ, что однажды рыба закончится?
«Нет. Мельчает только. А в чем-то даже и улучшается ситуация — после той катастрофы с фенолом вот вода делается все чище. Впервые за пять лет вернулась минога, а я в этом году даже рака поймал — лучший показатель чистоты...»
В июле 2010 года с химического завода в китайской провинции Юнцзи в реку Сунгари (приток Амура) попало катастрофическое количество химикатов. Рассказывают, что после этого к реке страшно было подходить; рыба источала все ароматы, на которые способна таблица Менделеева. Запрет на купание сняли лишь совсем недавно. Похожие катастрофы случались и в ноябре 2005-го, и в апреле 2007-го. В 2006 году ученые двух академических и трех специализированных институтов изучали экологическое состояние вод Амура. Их вывод: экосистема деградирует. У одних рыб не было глаз, у других тело покрылось язвами, а некоторые имели разрушенною печень.
Но река, видимо, на то и река: все смоет в конце концов.
Линия первой из семейных сетей маячит стальной змейкой на глубине вытянутой руки по правому борту. «Тяжеловато будет — мы вместо грузов кирпичи используем!» — предупреждает Артур. Но ему удается, привычно хватаясь за поплавки, вытащить сеть и проверить. Улов умеренный: несколько десятков гонцов — самцов кеты с характерными круто загнутыми горбатыми носами да крохотный калужонок. Вторая сеть — огромная, килограммов на 150. Улов валится на дно лодки под восторженный визг маленького Марка: «Мамка еще живая!..» Пузо «мамки» — летней кеты, как и положено, полно икры.
«Красную икру мы только для себя добываем. Хорошо уходит — 2800 рублей за килограмм. Черная, конечно, выгоднее. Килограмм тянет на 10-15 тысяч. Но для нее и деньги требуются, каких у нас нет, — на оборудование и переработку».
Артур спешит: «Не напороться бы на Рыбоохрану. А то врежутся инспекторские «Амуры» на скорости между тобой и берегом — хорошо если успеешь сеть скинуть. А не успеешь — протокол и штраф. С физического лица — до пяти тысяч. А если злые, могут и транспортное средство арестовать».
У пристани ждет еще один браконьерский «аттракцион». Легким движением весла зацепляется невидимая под водой бечева, а на ней, как гигантские колбасы в мясном ряду, нанизаны калуги! У человека непосвященного ощущение чуда: вот это улов! Конечно, тут нет экземпляров по 500 килограммов, какие прежде хоть раз попадались любому серьезному рыбаку на Нижнем Амуре. Но осетровые красавицы в средний человеческий рост вываливаются из реки «на глазах у изумленной публики». Однако это результат не одного, а нескольких уловов. В отличие от лосося, гибнущего в сетях за пару часов, калуга способна уже пойманной прожить на подводной «привязи» неделю.
В шайке без дна разгорается огонь. Подтягиваются к берегу соседи, родственники и знакомые — угоститься. Здесь принято всех звать на «шарабан» (рыбу горячего копчения) или шашлык из осетрины. Чуть ли не девяносто процентов населения района так или иначе связаны с ловом, чаще всего — незаконным. А чего еще ждать, если стандартная зарплата здесь — 15-20 тысяч рублей, а 500 килограммами рыбы и пятнадцатью днями на воде можно обеспечить себя на весь год?
Ущерб от браконьерства, страх, что рыбные богатства вконец оскудеют? «Бог с вами, настоящие потери разве от нас? — сетуют собравшиеся у костра. — Сходите вниз до устья, посмотрите — оно от края до края перегорожено комбинатскими заездками, пройдитесь у впадения любой горной речки — у каждой заездка. Промышленники ни правилам, ни здравому смыслу не следуют. Вот где настоящий ущерб».
Ловля с так называемых «заездок» лицемерно считается наиболее гуманным методом лова. Сама идея (но не современные масштабы) заимствована у коренного населения — нанайцев и нивхов, а те переняли ее, как полагают, у древних японцев.
В сплавных сетях красная рыба медленно задыхается и умирает от удушья, а на заездках не успевает опомниться, как уже оказывается не то что на поверхности, а в брикете, на пути к потребителю. Полный цикл от вылова до свежей заморозки длится не более пяти часов. Но этот способ добычи отнимает у природы в десятки раз больше особей, чем любой другой.
Каждая заездка собирается в одну ночь после ледохода — стоит это два миллиона рублей, но прибыль куда больше. От берега, как правило, перед устьем нерестовой речки вытягивается загородка из близко поставленных деревянных жердей — прорехи между ними не больше пяти сантиметров. На другом конце частокола — что-то вроде мини-городка на сваях. Там с одного края — временное жилье рыбаков-рабочих, с другого — их основное приспособление: прямо в «полу» проделаны «колодцы», в них на глубину максимум восемь метров опущены мелкоячеистые сети. Нерестовый лосось идет высоко по самой поверхности, а мелкая ячея позволяет не пропустить ни «карлика».
Стремясь к устью горного притока на размножение, косяк у самого поворота запирается в частокол, преодолеть который не в силах. Рыбы отворачивает в сторону открытого Амура, и они в полном составе попадают в «паучью» систему заездки. Полные сети поднимают лебедкой. На протяжении каждого хода, от трех до семи дней, рыба идет бесперебойно, как вода из крана. Каждый час тягачи подгоняют к заездке баржи с огромными жестяными контейнерами на палубе. Матросы засыпают живое еще месиво льдом и отчаливают к цехам в Иннокентьевке и Чныррахе.
При такой технологии косяк выбирается до горбыля и мельчайшей кеты. По неофициальным оценкам ихтиологов, около половины малых нерестовых рек и ручьев уже текут пустыми: Коль, Большая Иска....
Ход кончается так же внезапно, как начался. И рыбаки, не покидая заездки, отсыпаются в своих времянках. Затем следующий ход, за ним еще и еще, и так до самого октября. Эти переднего края бойцы с рыбой месяца три постоянно занимаются тяжелейшей физической работой. Такое нелегкое существование ведут, как правило, люди непростой судьбы — бывшие заключенные, полубесправные «националы» (одно из прозвищ коренных народов), вчерашние детдомовские сироты. На комбинатах контингент другой — туда нанимаются даже студенты вполне престижных дальневосточных вузов. Зато заработок на заездках солиднее — за сезон — до 400 тысяч рублей, гигантские для Нижнего Амура деньги.
С другой стороны, прибыльная эта служба и опасна, и трудна, особенно для рядовых. Ведь заездки бывают не только комбинатские, но и частные, сугубо браконьерские, а иногда даже «беспредельно»-криминальные. В районе ходит легенда о некоем приезжем с Северного Кавказа, который взял в плен полтора десятка нивхов — просто ворвался с командой в отдаленную артель и увел под дулами карабинов. Несчастным помогла только хитрость по образцу Мальчика-с-пальчика — по дороге в неволю через лес они оставляли тут и там пирамидки белых грибов, которыми рабовладелец разрешал питаться в пути. По этим знакам соплеменники с полицией и вышли на берег к месту тайной заездки. Говорят, что случилось это три года назад — история хорошо известна в районе, ее охотно рассказывают приезжим как байку-страшилку. Подробности, которые совпадают в рассказах самых разных людей, заставляют верить, что нет дыма без огня. Официальных комментариев на сей счет, как обычно, нет.
Виктор Тимошенков, шеф Рыбоохраны, насадив на нос темные очки, дает водителю отмашку. Легкий подвижный катер «Амур» с надписью «Рыбоохрана» на борту лихо разворачивается и на скорости берет курс против течения.
«Рыбинспектор обязательно должен быть в черных очках, так же как при сварке: рискуешь сетчатку сжечь, ведь практически круглые сутки на воде», — объясняет Тимошенков. В пик большого лова стражам рыбного закона не до отдыха — еле успевают оборачиваться. Километров сто от рассвета до заката «Амуры» отмеривают. Общий штрафной сбор тысяч под сто в сутки — не так уж и много при нормах в две-пять тысяч за нарушение с частных лиц и 20-25 тысяч — с фирм.
Частный лов рыбы на Амуре впервые с царских времен был разрешен в 1986 году. Раньше заездки в промышленных масштабах использовались только профильными колхозами — так продолжалось полвека. Что касается браконьеров-единоличников — их тогда не то чтобы не было, но добывали они, по современным понятиям, мизерно — до 20 килограммов. «Заезжему браконьеру хватало», — вспоминает Валентин Козловский, океанолог, полковник в отставке, в недавнем прошлом начальник отдела охраны природы районной администрации. Местные жители о подобном и не помышляли, им достаточно было работы от советского государства. Пик населенности Николаевского района — свыше 80 тысяч человек — пришелся на 1960—1980-е. Сегодня осталось в два раза меньше. После неразберихи 1990-х промышленность стала кое-как заново организовываться на частных рельсах.
Вот и в Чныррахе компаньоны Бронников и Поздняков купили прибрежный участок земли, а главное — новую технологию переработки. Старую засолку в бочках, при которой рыбу приходилось выдерживать 22 дня до полного просола перед отправкой заказчикам, заменили новой глубокой заморозкой, как во всем мире. Теперь клиенты сами приезжают выбирать товар, производимый у них на глазах. Можно заказать брикеты с головами, можно без голов, потрошеные, непотрошеные... «Платите и езжайте домой. Выбранная партия отправится вслед за вами», — говорит директор комбината Валентин Потапов.
Дело спорится и растет, открыт филиал в Иннокентьевке, скоро они появятся и в Охотском районе Хабаровского края. В постоянном штате ООО «Восточный» держат человек сто — администрацию, слесарей, операторов холодильников, водителей, — а в горячую страду нанимают еще около семисот со всех просторов СНГ, от Белоруссии до Сахалина. Оклады выше средних краевых — примерно тысяча долларов. Только не сразу, а после путины — чтобы никто не запил.
Множество кошек и собак, снующих по территории предприятия, никто не нанимает и даже не кормит. Просто 0,05 процента лососевого брака — если, скажем, нерпа покусала или глаза выела — хватит на прокорм не одной стаи.
«Люди выматываются, — рассказывает Потапов. — Производство не остановить. Если лосось простоит три часа на солнце, это будут сотни тонн брака, вони и убытка. А ход то есть, то его сразу нет. Операторы целые месяцы на низком старте. Поспать толком не ляжешь».
Нынче старт уже вторые сутки как дан. Баржи подходят к причалу бесперебойно, жестяные контейнеры один за другим закатывают в бункер. Оттуда их с адским грохотом опрокидывают через отверстие в цех ручной разделки. Девушки с бледными от густого «амбре» лицами вспарывают, потрошат, перебрасывают икру, если она есть, в соседний вакуумный цех, рубят головы и хвосты.
В помещении рядом все то же самое проделывает гордость хозяев — недавно появившийся японский агрегат: икру направо, лосося налево. Дальше по конвейеру — к холодильникам; на пару часов — в температуру минус 32; оттуда вынимаются брикеты — ив дальний путь по просторам Евразии.
«В будущем году мы еще в два раза увеличим производство. Как минимум!» — чеканит Валентин Потапов.
Но как? Ресурсов-то вдвое больше не станет?
«В Японии и Китае еще на порядок больше вылавливают! Разница только в том, что у них развита аквакультура — рыбоводные заводы на каждом пятачке. А без них — да, не исключено тотальное исчезновение. Но пока его признаков не видно, никто не хочет вкладываться в воспроизводство. В Николаевске за государственный счет уже три года строится рыбоводное предприятие. Вы его видели? Торчит остов первого этажа, прогорели и исчезли уже два подрядчика. Российский капиталист — он ведь пока гром не грянет, не перекрестится».
Амур настолько богатая река, что даже 100 тысяч браконьеров-частников ей как слону дробина. Запретить рыбачить надо рыбокомбинатам, которые перегораживают устья и не пропускают мимо себя ни икринки. Не станет их — все наладится, и калуги по полторы тонны вернутся, и природа воспрянет. Так говорят браконьеры.
Частники вылавливают лосося в верховьях речек, брюхо вспарывают, икру уносят, а десятки тонн убитых рыб бросают. Гниль губит гектары тайги, косяки обессиливают. Не было бы браконьеров — даже 50 комбинатов не уничтожили бы проходную кету и горбушу, ведь из десятка самок народилось бы целое стадо. Так возражают промышленники.
Наше дело следить за тем, чтобы все творилось по закону. А разумны ли законы, защищают ли Амур реально или только на бумаге — об этом нас не спрашивают, утверждают полицейские, рыбоохранники и проверяющие всех мастей.
Позиция ихтиологов, экологов, специалистов Амуррыбвода эмоционально формулируется как «чума на оба ваши дома». Валентин Козловский делится такими соображениями: «Если бы каким-нибудь небесным промыслом завтра с Амура исчезли люди, реке понадобилось бы лет пятнадцать, только чтобы начать возрождаться. Если же все продолжится в нынешнем духе, я отмеряю жизни в Амуре пять-семь лет. Горные ручьи уже пусты и зловонны, но это никого не волнует. Я вам больше скажу: и капиталисты, и браконьеры знают, что не сегодня-завтра обанкротятся, и им плевать, они готовы к этому. Вторые пойдут искать еще недобитые водоемы. Первые, наверное, переключатся на лес и золото. У нас в районе его еще много можно будет намыть».
(с) Алексей Анастасьев