Я жил в Берлине один. Ханс доверил мне свой домик на берегу Большого Ванзее, где я проводил все дни анахоретом, в глупом оцепенении. Район был мало похож на город, здесь жили состоятельные дачники, лепились леса и пляжи, и в это время года вокруг стояла странная тишина.
Лишь только смеркалось, я доставал длинный ключ от калитки и спускался к тихо шепелявящему озеру. Вода еще не замерзла, и временами ее прорезали фонари курсирующих катеров. Я брел вдоль кромки, мимо затаившихся ноябрьских особняков с причудливо украшенными фасадами, доходил до причала, где дремали легкие яхты и перекрикивались в камышах белые с подрыжинами лебеди. До ближайшего супермаркета нужно было долго шагать по Кёнигштрассе, ведущей к Потсдаму. Но часто, поддавшись навязчивой апатии, я поворачивал назад и, поплутав меж чужих заборов и деревьев с еще живой листвой, возвращался к своему жилищу.
Кроме Ханса, я никого не знал в Берлине. Он тоже был одиночкой, работал в юридической конторе на вечно светящемся Кудамме, пока вдруг не сорвался к бывшей жене в Америку. Домик на Ванзее, состоящий из двух комнат, кухни, веранды и мезонина, попал в мое распоряжение. И я, пришелец, очутившийся тут временно и по стечению обстоятельств, томился, часами лежал на койке в мезонине или пялился в компьютерный экран, исследуя московские вакансии.
Если с утра было солнечно, меня охватывало предчувствие чего-то важного, и я мчался в центр. Электричка доставляла на Александерплац буквально минут за двадцать, и я, как щенок, совался во все распахнутые двери. В лютеранские соборы и на концерты современной музыки, в бары, где я выпивал бокал за бокалом местного пива, и в футуристические конструкции торговых центров, где с верхних этажей распахивалась геометрическая перспектива города. А потом шел прощупывать гигантскую брешь между двумя смешавшимися мирами и много раз подряд пересекал отмеченную кое-где брусчаткой линию разрушенной стены, распугивая попадавшихся городских лисиц и наполняясь постепенной звенящей головной болью.
Берлин бурлил событиями. Фестивали искусств, дискотеки, выставки, оперы, модные показы, театральные постановки, экспериментальные представления обрушивались на меня с афиш, каталогов, вывесок, сайтов, объявлений. Но я бежал от этого вихря как прокаженный и, купив на случай проверки билет в транспортную зону С, отправлялся в пустынный парк Бабельсберг или дальше, в Потсдам с его триумфальными арками и дворцами. Впрочем, дворцы были заперты на зиму, а статуи в парках запакованы в деревянные чехлы. Изредка попадались группы веселых студентов, пожилые немцы с собаками или палками для спортивной ходьбы. Подышав влажным, пахнущим гумусом воздухом, я доползал до вокзала, садился в электричку, где играли бродяги-гармонисты (однажды почему-то «Катюшу»), и возвращался на Ванзее.
Как-то раз ближе к ночи я сел на паром и поплыл мимо Лебяжьего острова в сторону бывшей деревушки Кладов. Судно причалило у частных домов и ресторации. Стоящий в дверях официант пригласительно улыбнулся, но я по врожденному наитию свернул в поднимающуюся куда-то улочку. Да, отчего-то всякий спуск и в особенности подъем волнует меня, как женщина. Где-то били часы. Я насчитал восемь ударов.
Дойдя до поворота, встал, чтобы отдышаться. Справа виднелась церковь с башней. Слева, как-то избоченясь, вылезал одноэтажный домик с вывеской «Антиквариат». Дверь была полураскрыта, и в ней боком стоял небольшой человек, ковырявшийся в огромной связке ключей. Я опешил: человек отчаянно походил на очень давнего моего знакомого, с которым мы якшались в одном приморском городе на Кавказе. Я уехал оттуда двадцать с лишним лет назад, когда городок этот был совсем безобиден, и с тех пор потерял связь со всеми тамошними знакомыми. Но Халилбек, если это был он, совершенно не изменился. Впрочем, ничего особенно приметного в нем никогда и не было. Я безотчетно двинулся к магазину.
— Добрый вечер, — начал я на немецком. — Вы уже закрываетесь?
— Вечер, — эхом откликнулся незнакомец. — Да, пожалуй, закрываемся. Но вы можете зайти и осмотреться, пока я вожусь с проклятой связкой.
«Голос как будто Халилбека, — подумалось мне сразу же, — но может ли такое быть?»
Лавка была небольшой и слабо освещенной. В витринах скучали золотая и фарфоровая посуда, чубуки, шкатулки, фигурки, перчатки, ювелирные украшения, а на стенах — картины, коврики и гобелены. По углам краснела изящная деревянная мебель с инкрустациями.
— Вы ищете что-то конкретное? — поинтересовался хозяин лавки.
— Нет, — смущенно ответил я, — просто гулял и... Я живу на той стороне озера, остановился у друга на пару месяцев.
— У вас русский акцент, — заметил хозяин.
— Да-да, я из России.
Хозяин бросил ключи и двинулся к стоявшему у прилавка мягкому креслу. Мне показалось, что сейчас он во всем исповедуется. Но он молчал и смотрел, как я с деланным интересом ощупываю висевшую на крюке ношеную мужскую шляпу с гербом на подкладке.
— На Ванзее многие приезжают отдохнуть, летом здесь такое творится! Яхты, гольф, нудистские пляжи. Вы были на Штрандбаде?
— Не заносило.
— Это на вашем берегу. Там курортная зона.
— Ну да. И конечно, Ванзей-ская конференция...
— Вилла «Марлир», если вас интересует, на западе, — хозяин махнул правой рукой. — Там сейчас музей, вы, должно быть, слыхали.
Я украдкой изучал черты его лица и не мог отделаться от чувства, что они мне знакомы. Вместе с тем манера его речи, к тому же речи немецкой, убеждала меня, что я обознался.
— Здесь, на Ванзее, много чего бывало, — продолжал хозяин, — взять хотя бы Артура Небе, группенфюрера CC и генерал-лейтенанта полиции. Когда его заподозрили в заговоре, он здесь на бережку симулировал самоубийство. Оставил портфель у воды, а сам бежал. Любовница его выдала...
— Я не знал о таком.
— Или Генрих фон Клейст, писатель. Ударился в черную меланхолию и застрелился здесь на озере. Вместе с какой-то смертельно больной знакомой.
Я засмеялся:
— Это вы меня к чему подталкиваете?
— О нет, не думайте, я вовсе не призываю, — запротестовал хозяин, задирая ладони выше макушки, — просто решил поразвлечь историями... Ничего себе не выбрали?
— Честно говоря, мне ничего не нужно, — ответил я быстро и погодя добавил: — А вы сами местный?
— Я всюду местный, — ухмыльнулся мой собеседник.
— А в России бывали?
— Я бывал везде.
Я замолк. Со мной явно не хотели откровенничать.
— Просто вы очень похожи на моего старого знакомого. Халилбека, — решил я признаться.
— Турок, что ли?
Я засмеялся:
— Нет, дагестанец. Он был намного старше меня, но проводил иногда со мной время. Я родился на Каспии. Это тоже озеро, но, конечно, совсем не Ванзее.
Лавочник хитро прищурился.
— Ванзее ни на что не похоже, — коротко заметил он и встал.
Поняв, что он не разговорится, я попятился к выходу:
— Спасибо вам, пойду. Боюсь опоздать на последний паром.
— Да, главное, никуда не опоздайте. А шляпу дарю. Наденете в дорогу.
Тут я обратил внимание, что шляпа до сих пор у меня в руках. Я попытался отложить ее в сторону, но продавец, безусловный Халилбек (теперь, увидев его вблизи, я почти в этом уверился), аккуратно вытеснил меня на улицу и не принял шляпы обратно. Мы распрощались, и он исчез за дверью со странной усмешкой.
Обратно я плыл в задумчивости. Мне вдруг вспомнилось, как мы с Халилбеком шатались по порту, как он через родственников доставал там селедку и как от этой селедки несло соленым.
У себя в мезонине я долго не мог уснуть. Картинки прошлого меня обступали, смешиваясь с бабельсбергскими холмами и крылами берлинской «Золотой Эльзы», под которыми, на самой вершине колонны, я как-то долго стоял в дождливую непогоду. Я знал, что мой городок уже не тот и старые знакомые вымерли. Остался лишь Халилбек, да и тот засел в Кладове и водит меня за нос.
Наутро я решил наведаться к нему снова, но, выглянув на веранду и увидев озеро, ахнул. За ночь Ванзее покрылось снежной коркой. Подивившись раннему морозу, я набросил пальто, отпер калитку и подошел к самой воде, чтобы опробовать лед. Он был нежным, слабым и хрустким. Я сел прямо на землю и стал смотреть перед собой, на противоположный берег с пестреющими крышами вилл. Я точно знал, что сделаю. Позвоню Хансу, договорюсь насчет его домика и вернусь в Москву, где снова примусь за работу. А из Москвы — туда, в забытые мною края, куда давно никто не ездит. Приеду и сразу отправлюсь искать Халилбека. Главное, взять с собой шляпу.
С этими мыслями я пришел на платформу линии S1 и сел в электричку в сторону центра. Хотелось еще раз поблуждать по Берлину, но на этот раз с легким сердцем.
Из ноздрей ожидавших поезд шел белый пар. На шпалы светило солнце. И я поехал.
(с) Алиса Ганиева