Довоенного Большого футбола наше поколение не знало. Мальчишки пробавлялись слухами, верили легендам. О том, например, что на правой или левой ноге какого-то великого игрока 20—30-х годов (речь — о XX веке) была наколота татуировка: «Бить запрещено — удар смертелен». Если существование подобных потрясающих наколок всё-таки могло вызывать сомнения, то свято верящих в то, что некоторые футболисты ударом мяча могли ломать штанги ворот, было множество.
Зачитывались книжкой забытого ныне писателя — большого любителя футбола — Льва Кассиля «Вратарь республики». Герой книги, вратарь Антон Кандидов, вообще не пропускал ни одного мяча — даже в матчах с зарубежными игроками. В фильме, поставленном по книге Кассиля, эти игроки выбегали на поле в головных повязках, на которых были укреплены... рога! Да и выглядели они как разъярённые быки. Такими ужасными старались тогда представить «буржуазных» футболистов-профессионалов.
Стадионом наших московских Мещанских улиц был в те времена «Буревестник» — раньше он назывался «Профинтерн» и находился вне существующем теперь Самарском переулке. Впрочем, стадионом, по меркам нынешних дней, назвать его нельзя. Никаких трибун, лишь два ряда длинных деревянных скамеек вдоль вытоптанного футбольного поля (зимой его превращали в каток). Бревенчатый одноэтажный домишко, похожий на сарай, заменял раздевалку для игроков.
По выходным дням на «Буревестнике» играли с утра до вечера. Сначала выходили команды мальчиков, потом — юношей, а уж за ними — взрослых. Их называли «мастерами». Какие уж там были «мастера» — большой вопрос. Но и среди них попадались классные футболисты. Однако истинные асы Большого футбола играли на центральном стадионе «Динамо», в Петровском парке.
Летом 1937 года футбольная Москва услышала и увидела дотоле неведомых басков (впоследствии писатель Павел Нилин написал о них небольшую книжку «Баски, 1937 г.»), В Москву приехала знаменитая команда испанской Басконии (тогда шла гражданская война между республиканской Испанией и диктатором — генералом Франко). Играли баски блестяще. Даже их имена завораживали: Лангара, Ирарагорре, Бласко, Регейро, Силларуэн...
Наши лучшие команды одна за другой терпели поражение. Выиграл, кажется, последнюю игру только «Спартак», в футболках которого сражались и некоторые игроки сборной СССР. Среди них выделялся рабочий паренёк из подмосковного Глухова, Григорий Федотов (он играл за «Металлург»), Внешне не очень похожий на спортсмена — грузноватый, пожалуй, даже массивный, с грубоватым лицом трудяги. Этот парень обладал поразительным набором финтов, пружинистым дриблингом, удивительной способностью видеть партнёров на поле и неожиданностью передач мяча.
Отличился он и играя против басков за «Спартак». В газетах о нём писали примерно так: вот он пересёк поле, как говорили футболисты, «качнул» защитника, и каким-то падающим движением послал мяч в тридцатиметровый полёт. Через несколько секунд этот полёт закончился трепыханием мяча в верхнем углу баскских ворот.
Пройдёт немного времени, и Федотов станет одним из знаменитого «сдвоенного центра» нашего прошлого футбола...
До войны в советском футболе господствовал московский «Спартак», за который в разные годы играла знаменитая четвёрка братьев Старостиных (по слухам, сыновей одного из царских егерей, жившего на Пресне). Это были Николай, Пётр, Александр и Андрей. Летом 1942 года знаменитых братьев посадили. В народе о том ходили три версии. По одной — их арестовали якобы за какие-то коммерческие дела в «Промкооперации» (которую представлял «Спартак» и которой братья руководили). Вторая версия приписывала им чуть ли не антисоветскую агитацию! А по третьей — покровитель главного соперника «Спартака» — команды «Динамо» — всесильный Лаврентий Берия бросил Старостиных в ГУЛАГ, чтобы свести «Спартак» до положения заурядного футбольного клуба. Что тут верно, а что вымысел — мне сие так и неведомо.
После войны борьба развернулась между московскими командами — «Динамо» и ЦДКА. К этому времени мы выросли. Почти весь мой двор страстно болел за ЦДКА. Наш Орловский переулок находился рядом с огромным парком, центром которого был Центральный дом Красной армии — ЦДКА (до революции здесь находился Екатерининский институт благородных девиц). Легко себе представить красоту парка тех времён. Длинные тенистые аллеи, вековые деревья, пруд, по которому плавали прогулочные лодки. Позже вид старинного парка подпортили — построили здание ресторана, оборудовали бильярдную, открытую танцплощадку. В парке стали крутиться жившие неподалёку хулиганистые группки айсоров — монополистов московских стеклянных будок, в которых прохожим чистили ботинки, продавали банки с гуталином и шнурки. (Айсорами звали в России выходцев с Кавказа, называвших себя сураи, а также ассирийцами.)
Зимой два поля парка становились катком, и футболисты в те годы переключались на хоккей. Он назывался русским: большое футбольное поле, отсутствие бортов, клюшки с загнутыми крючками... Мы с детства были завсегдатаями этого катка. Вертелись там днями и вечерами, выделывая на льду головоломные фортели.
Некоторые игроки команды ЦДКА были выходцами из нашего микрорайона, и мы их конечно же знали (например, А. Виноградова, по непонятному прозвищу Барель, А. Гринина и других). Во второй половине 1940-х годов ЦДКА был уже ультраклассной командой, как её называли — «командой лейтенантов».
В ЦДКА все были мастера, но супермастером представал новый форвард — Всеволод Бобров. Одним только своим внешним видом он воплощал классический тип футболиста (Бобров с блеском играл и в хоккей). Если о Федотове мы, мальчишки, узнали по газетным отчётам об играх с басками, то Боброва я и мои «однодворцы» впервые увидели на ледяном поле нашего старого «Буревестника». Это было ещё военной зимой 1944 года.
Мы стояли у выхода из бревенчатой раздевалки. Один за другим, стуча коньками по деревянному настилу, из неё на лёд выкатывались хоккеисты, одетые в длинные байковые брюки с манжетами у щиколоток, свитера и вязаные шапочки. Вот уже на льду внешне смахивающий на цыгана А. Виноградов (Барель). За ним — стройный русоволосый парень. Стоявший рядом приятель спросил меня:
— Ты о нём что-либо слышал?
— Нет, ничего. А кто он?
— Бобров Всеволод. Севка. Он в хоккей как бог играет. А в футбол ещё лучше!
Бобров родился в городе Моршанске Тамбовской области, но вскоре семья переехала под Ленинград, в Сестрорецк. Как и Федотов, Бобров — из трудовой среды. Евгений Евтушенко, воспевший Боброва в стихах, отметил в нём крестьянские черты:
Вихрастый, с носом чуть картошкой,
Ему в деревне бы с гармошкой,
А он в футбол, а он — в хоккей...
А откуда же им — таким парням, как Федотов или Бобров, браться? Миллионеров среди спортсменов в те времена и в помине не было...
После окончания школы Бобров работал слесарем на заводе, эвакуированном во время войны в Омск. Здесь началась его феерическая футбольная и хоккейная карьера. Когда в 1945 году его приняли в ЦДКА, ему не было и 23 лет. ЦДКовская линия нападения включала в то время таких грозных нападающих, как А. Гринин, В. Николаев, Г. Федотов, П. Щербатенко и В. Дёмин.
Николаев и Щербатенко, как тогда говорили, исполняли «роль инсайдов» — оттянутых назад форвардов, связывавших нападающих и полузащитников. Эта система называлась «дубль В» (W) и была принесена басками. Придя в команду, Бобров заменил Щербатенко. Но не просто заменил. Используя уникальные качества Боброва, тренер команды, Борис Аркадьев, поручил ему совершенно особую роль. Боброву, пожалуй, не была присуща всесторонняя футбольная виртуозность, свойственная Федотову. Но зато он обладал уникальным качеством, которое, собственно, и «делало игру», приносило победный результат. Бобров — игрок неудержимого прорыва к воротам противника и точного завершающего удара по воротам. Об этой бобровской неповторимости прекрасно сказал Евтушенко:
Кто мастер дриблинга, кто финта,
А он вонзался, словно финка,
Насквозь защиту пропоров,
И он останется счастливо
Разбойным гением прорыва...
Да, если Федотов являл собой «гения дриблинга и финта», то Бобров был «гением прорыва». И Борис Аркадьев, имея в своём распоряжении двух таких сверхклассных мастеров, изменил уже прочно утвердившуюся систему «дубль В». Игравший впереди центральным нападающим Федотов был отодвинут в ближний тыл, а сменивший Щербатенко (маневрировавшего между нападающими и полузащитниками) Бобров — выдвинут на прямую ударную позицию.
На острие атаки теперь действовали два супермастера — Бобров и Федотов. Так в ЦДКА возник знаменитый «сдвоенный центр». Это стало огромной, практически всесокрушающей силой. Неслучайно всю вторую половину 1940-х годов, да и несколько лет позднее, команда ЦДКА прочно лидировала в нашем футболе. Я помню один из номеров журнала «Огонёк» конца сороковых. На его красочной обложке — фото. На нём — две спортивные фигуры: на заднем фоне — мощный Федотов, на бегу только что передавший мяч; на переднем — Бобров, уже принявший федотовский пас. Руки его «разбросаны» для равновесия, нога занесена для удара. И надпись: «Только что Федотов передал мяч Боброву. Сейчас последует мощный и точный удар по воротам!»
Сколько лет минуло, а эта фотография так и осталась в памяти неколебимой скульптурой...
Кто знает, как долго потрясала бы болельщиков игра «сдвоенного центра» ЦДКА? Увы, на виртуозов во все времена находились «охотники». В самый расцвет своего мастерства страшную травму получил Федотов: пытаясь его остановить, защитник с такой силой рванул ему руку, что чуть не вырвал её из сустава. Такие травмы не остаются без последствий... Ни одного живого места не было на ногах Боброва. И хотя он умел не прощать обидчикам, но это не прибавляло класса.
* * *
Я много лет смотрел и сейчас ещё нередко смотрю футбол. Видел футболистов из «золотой команды» венгров (Ф. Пушкаш, Д. Грошич, Ш. Кочиш...), из «монолитной дружины» ФРГ (Ф. Бэккенбауэр, Г. Мюллер и др.), видел замечательных голландских мастеров (и среди них — Й. Круифф), великих бразильцев (Пеле, Диди, Вава, Роальдо...). С полной уверенностью утверждаю: наш «сдвоенный центр» — Всеволод Бобров и Григорий Федотов — по праву занял бы среди всех названных своё законное место.
Но не придавали мы тогда значения рекламе. Не наша то была стихия. И звёздной болезнью не болели наши футболисты и хоккеисты. Играли без позы и циркачества. После забитого гола не бросались целоваться и обниматься, не выделывали на поле кульбиты, не стаскивали с себя рубашек на глазах многотысячных зрителей. Простые парни, они играли не за бешеные деньги...
Другой был футбол. Теперь его уже нет. Офсайд.
(с) Генрих Иоффе