Шесть студентов университета в Оксфорде развлекаются Игрой, в которой наказание за проигрыш — исполнение заданий, связанных с болью и унижением. Отказавшийся от такого задания выбывает из Игры и теряет крупный залог. То, что вначале молодым людям кажется развлечением, приводит к трагедии — необъяснимому самоубийству одного из них. Остальные участники Игры считают себя виноватыми в гибели друга и не подозревают, что являются игрушками в чужих руках. Только посвященный в конечный замысел точно знает, почему и как все произошло в действительности…
Отрывок из книги:
Дальше все пошло наперекосяк. Неужели в этом тоже виноват я? Неужели ход Игры переломился из-за моих ошибок? Я так не думаю. Скорее всего, виноваты все. Из нас получился хороший коктейль — идеальная смесь для катастрофы. Все мы втайне стремились к лидерству, но раньше, в школе, прятали свои желания. Стремление стать лучшим поощряется только в спорте, в мире моды или любовных завоеваний. Поэтому тщеславное желание стать самым умным, добиться успеха в жизни приходится прятать, скрывать. Вы небрежно пожимаете плечами и притворяетесь, будто получили хорошую оценку только потому, что вам повезло. Вы много лет скрываете свою тайну, а она все крепнет и нарастает внутри. Потом вы поступаете в хороший колледж, вроде Питта, и тут высвобождается нечто темное и опасное.
Вот Эмилию, по-моему, ни в чем упрекнуть нельзя. Пусть трансформация началась еще до того, как она нас покинула, жизнь в Игре начала стремительно ухудшаться только потом.
Я обнаруживаю в своей квартире две вещи, которых не помню. Неужели они были здесь и раньше? На кухонном рабочем столе стоит подставка для пивного бокала, на ней напечатана крупная и затейливая буква «Б», похожая на морской узел. Белая «Б» на зеленом диске. «Бруклинская пивоварня» — гласит надпись на краях подставки. А в чашке на том же столе я вижу картонную книжечку спичек с названием бара — «Туз». Мимо этого бара я частенько проходил во время прогулок, он в нескольких кварталах отсюда. Примерно треть спичек из книжечки сожжена, они обгорели и скукожились. Много лет назад, когда я курил, никогда не отрывал картонные спички от упаковки. Я сгибал их, чиркал о полоску серы, чтобы погасить огонь, беззаботно махал книжечкой в воздухе, оставляя спичку на месте. Вот каким я был раньше — беззаботным, хладнокровным, бестревожным.
Но, насколько помню, последний раз я выкурил сигарету десять лет назад, если не больше.
Я представляю себе бар, три большие красные неоновые буквы призывно мерцают в ночи. «ТУЗ». Судьба заводит странные игры — надо же, бар называется так! Вдруг в подсознании мелькает картинка: я стою у входа и прикуриваю для кого-то сигарету.
Но для кого?
Ничего не могу вспомнить. Вся обстановка кажется мне фальшивой. Сейчас жизнь похожа на серию ударов кинжалом в темноте. А я заперт в комнате, которую никогда не видел при полном свете.
Все поиски тщетны. Ясно одно: я не помню ее.
Скоро полдень. Пора обуваться и выходить. Когда буду гулять вокруг квартала, скрещу пальцы.
Если моя гостья вернется, попрошу у нее только одно.
Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста. Сейчас ты имеешь дело с нездоровым человеком. Дай мне несколько недель.
Она не пришла.
Мне с трудом удается набирать слова. Она не пришла. Разумеется, она не пришла.
Послеобеденная атмосфера в «Гербе Черчилля» была сонной, общий зал как будто замер. Марк закурил, и вскоре дым заслонил солнечный свет, разделил зал от угла до угла. Наискосок от них весело помигивал лампочками автомат с викториной «Самый умный». Несколько раз в день на автомате играл Дориан, их однокурсник. Начинал он тогда, когда автомат, по его словам, был готов к дойке. Готовность к дойке означала — в автомате скопилось много монет, брошенных туристами. Поэтому вопросы викторины становились легче, приходилось отвечать на меньшее количество, чтобы получить главный приз — двадцать фунтов.
Дориан тщательно записывал вопросы, на которые он ответил неверно, и почти все вечера проводил в библиотеке. Он завел особую красную папку, где содержалось множество сведений, и по часу каждый день заучивал новые факты. Все это Джолион рассказал Чаду несколько месяцев назад, и Чад запомнил. У него-то и родилась идея.
Войдя в паб, Дориан целеустремленно зашагал к автомату. По пути он озирался по сторонам, Джолион помахал ему рукой и жестом подозвал к их столу. Вблизи стало заметно — задний брючный карман у Дориана оттопыривается от пригоршни фунтовых монет, карман походил на геморроидальную шишку.
Джолион поздоровался, они пожали друг другу руки. Дориан кивнул остальным — Чаду, Марку и Джеку.
— Сколько ты надаиваешь из автомата в последнее время? — спросил Джолион.
— В плохие дни однозначные цифры. А в хорошие дни — двадцатку, а иногда и тридцатку.
Джолион одобрительно улыбнулся, Дориан нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Он не злился, просто ему хотелось поскорее приступить к делу.
— Не возражаешь, если мы к тебе присоединимся?
Дориан хмыкнул. Он не мог отказать Джолиону — Джолиону вообще мало кто мог отказать. Правда, Дориан продолжал переминаться, втайне желая, чтобы его скорее отпустили.
— Н-ну… наверное… — Он стал раскачиваться сильнее.
— Если ты против, так и скажи.
— Нет-нет, не в том дело.
— Отлично! — воскликнул Джолион. — Слушай, давай придерживаться одного простого правила. Мы будем подсказывать тебе ответ только при уверенности в сто процентов.
Они столпились вокруг автомата, и Дориан выудил из кармана монету. Когда монета упала в щель, на автомате быстрее замигали лампочки. Дориан показал на разноцветный шлейф, появившийся на экране:
— Отлично, просто отлично! — Он смотрел в экран, потерянный и счастливый, потом сказал: — Тебя хорошо накормили, красавчик, настало время дойки.
Знания и ежедневные наблюдения наложили на Дориана неизгладимый отпечаток. Играл он виртуозно, все были поражены. Естественно, он молниеносно отвечал на вопросы по истории, так как изучал ее. Если Дориан был уверен в своей правоте, его кулак обрушивался на кнопку как молот. Подчас он не сразу мог вспомнить нужный вариант, тогда смотрел в потолок, рылся в памяти, перебирал в уме свою обширную картотеку. Он знал даже ответы на те вопросы, которые сам же называл «подставами», даже на вопросы, где надо было выдавать статистику. Он помнил, сколько человек осудили в Великобритании в 1987 году за скотоложство. Сколько кратеров на Луне. Каково среднегодовое количество осадков в Блэкпуле.
Дориан уже приближался к первой несгораемой сумме — десять фунтов. И хотя одна ошибка могла лишить его всех достижений, играл он уверенно и быстро.
Вот ценность вопроса повысилась до пятнадцати фунтов. И вдруг…
«Имя немецкого ученого Гейзенберга, лауреата Нобелевской премии по физике 1932 года? Варианты ответов: А — Карл, Б — Макс, В — Нильс, Г — Вернер».
— Ч-черт! — вскричал Дориан. — Раньше этого вопроса не было. Кто-нибудь знает?
— Нильс, — тут же ответил Марк.
— Сто процентов? — спросил Дориан.
— Я все-таки физик.
Дориан нерешительно нажал кнопку «В».
«Неправильный ответ. Вы проиграли».
— Мать твою, Марк! — Дориан от раздражения подскочил на месте, даже монеты зазвенели у него в кармане. — Я проиграл из-за тебя! — Звяк-звяк-звяк. — Сами же обещали, что будете подсказывать, только если уверены на сто процентов!
— А я и был уверен на сто процентов, — ответил Марк. — Но теперь, поразмыслив, я понял, автомат меня обдурил. Вернер Гейзенберг работал с Нильсом Бором. Вот почему их имена перепутались у меня в голове. Извини, Дориан, мне очень жаль.
— Да ладно, забудь. — Дориан глубоко вздохнул. — В следующий раз еще можно выиграть. Машина думает, что нам просто повезло. Она думает, что мы очень торопимся и потому ошибаемся. Не волнуйтесь, пройдет еще немного времени, и она нам уступит по дешевке.
Джек хлопнул Дориана по спине:
— «Она»? Дориан, ты проводишь у этого автомата почти все свободное время, когда не спишь, и называешь его «она»? Кстати, а как у тебя сейчас с личной жизнью? — спросил он после паузы.
Дориан даже не обернулся, он не отводил взгляда от мигающих лампочек.
— Она всегда меня хочет, — сказал он, бросая в щель еще одну монету, — и чем больше времени мы проводим вместе, тем реже она говорит, что я не прав. Джек, найди себе такую же или лучше, а потом шути. Желаю удачи!
В следующем туре вопрос, сразивший Дориана, выскочил почти сразу. «Жеребец, выигравший Эпсомское дерби 1971 года».
— Нижинский, — тут же сказал Марк.
— Точно знаешь? Разве тогда победил не Милл Риф?
— Мой отец помешан на скачках.
— Марку в спорте равных нет, — заметил Джолион.
Дориан без особого воодушевления нажал «Нижинский».
«Неправильный ответ. Вы проиграли».
Марк еще три раза подсказывал Дориану, все три раза неправильно. С каждым разом он все многословнее убеждал Дориана в своей уверенности. После того как Марк поклялся глазами матери и сестры и снова дал неверный ответ, Дориан совершенно прекратил его слушать.
Тогда Марк начал увеличивать частоту, с какой он высказывал свое мнение. Он давал откровенно нелепые ответы на самые простые вопросы. Ближайшей к Солнцу планетой он назвал Марс. Генерал Франко был оперным певцом-тенором. На чемпионате мира по футболу 1970 года первое место заняла Шотландия.
Дориан попросил его уйти, и Марк пообещал, что больше ни слова не скажет. В шестой игре Марк сдержал обещание. Но когда Дориан замялся, пытаясь вспомнить расстояние в милях между Нью-Йорком и Торонто, Марк наклонился вперед и без слов нажал кнопку против варианта «2698». Другими вариантами были 243, 343 и 443 мили.
Дориан круто развернулся и замахнулся, как будто собирался его ударить:
— Марк, придурок! Чтоб тебе провалиться!
— Остынь, Дор, ведь это только игра, — сказал Марк.
— Имей в виду, ты мне шесть фунтов должен!
— Слушай, Дор, ты свободный человек со свободной волей. Мы ведь не при фашистской диктатуре живем. Никто не заставлял тебя меня слушать.
— Сейчас ты сам нажал чертову кнопку! — возразил Дориан.
— Ну да, один раз, — подтвердил Марк. — Значит, я должен тебе один фунт.
— Ну и где он?
— Потом отдам. — Марк пожал плечами, как будто Дориан допустил невозможную бестактность.
Дориан принялся тыкать его пальцем в плечо, Марк развел руками и ухмыльнулся.
— Ты просто сволочь, Марк, — сказал Дориан. — Больше не приближайся ко мне! — На прощание он погладил автомат и выбежал из паба, тряся головой.
За столиком рядом с автоматом сидел наблюдатель — Коротышка. Он напоминал кинорежиссера, который сидит на съемках в своем режиссерском кресле. Он вальяжно закинул ногу на ногу и что-то черкал в блокноте. Когда Дориан убежал, Коротышка поднял голову и кивнул Джолиону.
Джолион протянул Марку карточку, где были напечатаны слова: «Портрет Дориана Гнева». Марк порвал ее на четыре части, сунул кусочки в карман и сказал:
— Ну хватит. Правда, Джолион, одно испытание в неделю — более чем достаточно. Неужели мне придется выполнять и второе?
— Конечно, придется, Марк. — Джолион покачал головой и слегка прищурился. — Таковы правила. Конечно, придется.
— Достали вы меня со своими скотскими заданиями! — заорал Марк.
— Тогда выходи из Игры, — тихо предложил Джолион. — Но сначала выполни второе задание. Тогда все будет по-честному. Если выйдешь до начала следующего раунда, получишь свой залог назад.
— Отдавай мне деньги сейчас, и я сразу же выйду из Игры, раз ты так хочешь!
— Да я ничего такого особенно и не хочу, только чтобы правила соблюдались, — ответил Джолион. — Мы одинаково относимся ко всем. Ты и сам прекрасно понимаешь, мы не имеем права отдать тебе залог до тех пор, пока ты не выполнишь задание. Не проси о невозможном.
— Перестань, Джолион! Не сволочись.
Джолион резко подался вперед.
— С чего ты на меня так взъелся? — спросил он. — С чего ты решил, что я тут кто-то вроде шерифа? Спроси остальных, можно ли тебе выйти и забыть о своих собственных обещаниях. — Джолион жестом показал на Чада и Джека, но они не смотрели в их сторону, взгляды обоих где-то блуждали, губы были плотно сжаты. — Спроси Эмилию, спроси Дэ. А меня сволочью не обзывай.
— Ну ладно, Джолион, не кипятись! — Марк потер лицо. — Черт, а ведь Дориан мне нравился, — сказал он. — Мы с ним подружились, когда я только приехал в Питт. Он зашел ко мне в комнату и, когда узнал, что я еще ни с кем не общаюсь, познакомил меня с целой кучей людей. Мать вашу, он мне действительно очень нравился!
— Почему в прошедшем времени, Марк? — спросил Чад и положил руку на плечо Марку. — Дориан по-прежнему может нравиться тебе. И даже если он ненавидит тебя всеми фибрами души, это не значит, что ты непременно должен ненавидеть его в ответ.
— Чад, пошел на фиг! — сказал Марк.
Чад расхохотался. Джек тоже расхохотался, такие шуточки он любил больше всего. Но Чад смеялся так заливисто, что Джолион удивился. Раньше он так не смеялся.
В ту ночь все собрались у Джолиона, там они забивали косяки и ели соленые фисташки. Посреди комнаты стояла металлическая корзина для мусора, бросая в нее скорлупки, парни пересказывали Эмилии и Дэ историю с автоматом.
Первым начал Джек. Он считался лучшим рассказчиком: изображал всех в лицах, иногда привирал и увлекался лирическими отступлениями. Против его выдумок никто не возражал, даже когда остальные прекрасно помнили все, о чем он уже говорил. Остальные кивали, слушая его нелепые выдумки. Когда Джек о чем-то рассказывал, всем казалось, что они гораздо лучше.
Чад развалился в кресле и разглядывал новый наряд Дэ. Она пришла в длинных велосипедках, или, точнее, обрезанных легинсах. Черные, в обтяжку, они были чуть ниже коленей. Поверх велосипедок, или легинсов, она надела балетную пачку — белую в черный горошек. Дэ сидела на полу, прислонившись спиной к кровати Джолиона и согнув ноги в коленях. Мыски громадных рабочих ботинок цвета бычьей крови изрядно поистерлись.
Только Дэ с ее неповторимой тягой к цветовой сочетаемости способна была надеть к такому наряду еще и ярко-красную куртку в стиле милитари с позолотой. От ярких шевронов, галунов, эполет и пуговиц рябило в глазах. Под расстегнутой курткой виднелась футболка с изображением группы «Секс пистолз». На груди футболка натянулась. (В голове Чада в промелькнуло сравнение: «Как прозрачная пленка поверх куска говядины».)
Чад тут же почувствовал себя виноватым за мысленное сравнение Дэ с куском мяса. Она не такая. Дэ забавная, непредсказуемая и очень умная. И бюст у нее выдающийся… даже лучше, чем у Эмилии.
Но Дэ и Чад жили в разных мирах. Он понимал: с ней у него нет никаких шансов. Интересно, когда-нибудь, хоть раз в жизни, она бывала нормальной? Нормальной в таком же понимании, что и он… Может, когда-то она сама нажала переключатель и сознательно решила измениться? А вдруг преображение случилось в момент переезда из одной приемной семьи в другую? Долгое путешествие, окошко машины, за каплями и струйками дождя — гнетущие горы еще одной неудавшейся жизни. Позади серость, впереди новая жизнь.
Митци совсем не такая. Митци жила в одном общежитии с Чадом, как и другие американцы. Она, наоборот, приехала из одного с ним мира. И… да, последнее время Митци явно проявляет к нему интерес. Несмотря на свою неопытность, Чад был не настолько туп, чтобы ничего не замечать. И чем больше он ее игнорировал, тем больше она старалась. Похоже, он совершенно случайно выбрал верную тактику. А ведь Митци совсем не уродина. Правда, очень даже хорошенькая. А кого еще он знает?
Чад снова прислушался к Джеку. Рассказ приближался к концу, и теперь даже Марк хохотал во все горло.
— Больше всего я испугался совсем не того, что Дориан мне врежет, — признался он. — Мне показалось, он вот-вот разрыдается, ведь терпеть не может проигрывать, для него ничего нет ужаснее.
— И воспринимает все так серьезно, — подхватил Джек. — Записывает ответы, планирует стратегию… Меня так и подмывало сказать: «Дор, знаешь, даже какого-нибудь сраного голубя можно выдрессировать, и он будет нажимать нужную кнопку в обмен на зерно. Кто угодно, если захочет, в состоянии выиграть в эту викторину. Только никто не хочет. Понимаешь? Всем наплевать».
Джолион лежал на кровати и курил самокрутку, которая еще не успела обойти всех присутствующих. Он выпускал дым колечками, а пальцы его свободной руки без устали расправляли простыню. Они проворно двигались туда-сюда, как будто Джолион репетировал фокус.
— Джолион, — обратился Марк, — не жадничай, дай сюда косячок, ты его сейчас весь прикончишь.
Джолион ничего не ответил. Пальцы на миг замерли, а потом снова пришли в движение.
— Джо! — Марк щелкнул пальцами. — Эй, проснись!
Джолион сел, его передернуло, как будто он проснулся после страшного сна.
— Как ты меня назвал?
— Я попросил у тебя косячок, пока ты весь не выкурил.
— Мать твою, как ты меня назвал?!
— Джолион, забей. Отдохни. Не кипятись из-за пустяков.
— Неужели ты назвал меня Джо? — Гнев Джолиона пульсировал и заполнял комнату, так черная краска постепенно окрашивает банку с водой.
— Какая разница, Джолион? — удивился Марк.
— Нет-нет-нет, Марк! Ты назвал меня Джо или не назвал? Вот видишь, я слышал, что назвал. А уж ты сам решай, хочешь ты обсудить это или нет.
Марк удивленно моргал и пожимал плечами, Джолион смерил его тяжелым взглядом.
— Ну да, — сказал Марк. — Может быть, и назвал.
— Тогда объясни, Маркус,кто такой, на хрен, этот Джо? Кто, мать твою, тебе позволил называть меня Джо? Я просил называть меня Джо? Ты спрашивал разрешения называть меня Джо? Что еще за Джо? Какой Джо? Я даже не знаю, кто такой твой долбаный Джо!
— Отлично, Джолион, я все понял. — Марк поднял руки вверх и безвольно уронил их на пол.
Джолион тяжело смотрел на Марка, но не видел его. Перед ним чернел огромный туннель, а в конце его брезжило пятнышко света — не больше монетки.
— Самое главное сейчас другое, — сказал он. — Если даже кто-то и имеет право называть меня Джо, то точно не ты, Марк. Понял? Тебе ясно?
— Джолион, остынь.
— Какое, на хрен, «остынь»? Стать таким же остывшим-застывшим, как ты, Маркус? Хочешь сказать, что я должен все время, когда не сплю, изображать из себя дистрофика, чтобы меня все жалели и не нагружали, потому что я такой супер-пупер-умный? Или, может, мне изменить говенные правила говенной Игры, потому что у меня духу не хватает им подчиняться? Ты так понимаешь смысл слова «остыть»? Считаешь себя самым крутым, что ли?
— Нет, — ответил Марк. — Джолион, пожалуйста, сбавь обороты. Я ничего плохого в виду не имел.
— Знаешь что, Маркус? Ты не станешь крутым оттого, что каждые пять минут закрываешь глаза, изображаешь из себя зомби и дрыхнешь по шестнадцать часов кряду. Ты самый обыкновенный раздолбай, Марк. Ленивый, хитрый раздолбай, только и всего.
Марк медленно встал. Переход из одного состояния в другое потребовал от него громадного количества энергии, он стоял на ногах и выглядел потерянным.
— Вот именно, Маркус, — сказал Джолион, — теперь можешь отваливать. — Он жестом показал на дверь и боком сел на кровать. — И все остальные тоже, давайте валите отсюда. — Джолион смял окурок в пепельнице. — Осточертело, у себя в комнате я никогда не бываю один. Неужели не имею права хоть немного побыть один?
Все начали вставать. Джек хотел было что-то сказать, но передумал и вышел из комнаты следом за Марком. Они шагали друг за другом, гуськом. Чад замыкал шествие. Эмилия отделилась от них и осторожно шагнула к кровати, на которой растянулся Джолион. Чад замялся на пороге.
— Все в порядке, Чад, — успокоила Эмилия. — Я справлюсь.
Чад улыбнулся, вышел и закрыл за собой дверь.
Наверное, я так резко набросился на Марка потому, что его раздолбайство угрожало нашим правилам. Марк считал не зазорным нарушать правила, ведь он умеет отличать добро от зла… Почему же обязанность отстаивать правила выпала мне? Остальные хотели, чтобы правила были навязаны, но предпочитали отмалчиваться и выжидать. Вдруг кто-то еще подаст голос первым?
То же самое я видел вокруг себя постоянно до решения отгородиться от внешнего мира. Повсюду — в автобусах, в барах, на улице — творилось одно и то же. Муж бьет жену. Та в страхе сжимается и отшатывается. А двадцать или тридцать зевак тоже сжимаются. Они переглядываются и надеются на чье-либо заступничество, кто-то вмешается и спасет жертву.
И этим «кто-то» раньше непременно оказывался я. Не сейчас, а давно. Игра лишила меня чего-то важного, украла какую-то часть моей личности. Вероятно, жизнь так или иначе обтесала бы меня, но Игра внесла первый вклад. И Чад внес первый вклад. И смерть внесла первый вклад.
 | Кристофер Дж. Эйтс. Черный мел |