Вот уже двести лет маленький скромный дом во французском городке пользуется дурной славой. Его обитателей словно преследует злой рок. Случайно узнав об этом, Александра уже не может отменить свидания с тайной. На этот раз загадку ей предлагает сфинкс…
Отрывок из книги:
Войдя в столовую, Симона обратилась к мужу:
— Ты сейчас поедешь в Париж или после обеда?
— Еще не знаю, — сухо ответил тот. — Потом решу. Занимайся своими делами. Да, и не бери мою машину, как в прошлый раз.
С Александрой он также простился более чем сдержанно. Она поднялась наверх, чтобы уложить чемодан, содержимое которого, как выяснилось, волновало хозяина особняка очень мало.
Художница была сбита с толку и раздосадована, почти оскорблена. Впрочем, с того момента, как она появилась в этой деревне, ни одна встреча не оправдала ее расчетов и ожиданий. «Наталья изменилась неузнаваемо… Твердит несусветную чушь… Эти Лессе, которых я сперва приняла за весьма приземленных, лишенных фантазии господ, тоже больны этой мистической чумой… Да и вся деревня, если им верить, поклоняется этому „кладу полковника“, „Дому полковника“, сфинксам и непонятно чему еще! Нет, мне остается только срочно найти другого покупателя, а не получится — оставить коллекцию Наталье и вернуться в Москву ни с чем!»
Она защелкнула замки на чемодане, выдвинула ручку и поставила его рядом с кроватью. Оглядела роскошную комнату в последний раз, словно сомневаясь в ее реальности.
— Странные люди… — пробормотала художница. — Кажется, мадам всерьез верит в то, что ее парк посещают призраки из разоренного склепа…
Подкатив чемодан к двери, она взялась за ручку. Ее взгляд упал на задвижку в виде бронзового дельфина. Задержавшись на миг, Александра нахмурилась. Ей вспомнились легкие, вкрадчивые шаги, померещившиеся в коридоре ночью. Тогда она была убеждена, что слышала их, но теперь, при свете дня, это впечатление уже не казалось ей таким ясным.
«Это могло быть что угодно, — сказала она себе, распахивая дверь и выходя в коридор. — Сквозняк, скрип половиц. Шум в ушах. Я начинаю поддаваться местной истерии!»
Симона ждала ее у ворот. Рядом с нею стояла Жанна, праздно скрестив загорелые морщинистые руки и с презрительным видом слушая то, что ей выговаривала хозяйка. Ее васильковые молодые глаза то и дело озарялись колючим огоньком, и в такие мгновения она была удивительно похожа на юную девушку-подростка, которой мать читает скучные нравоучения. Рядом с нею стояла пустая тачка, поперек которой лежала запачканная землей лопата с коротким черенком.
— Когда ты успела его закопать?! — недоуменно вопрошала Симона. — Ведь Люка, бедняжка, был крупный пес…
— Рабочие неделю назад корчевали старые сломанные липы у оврага, — равнодушно отвечала Жанна, — так я свалила его в одну из ям и забросала землей. Хватит с него и такой могилы.
— Это варварство… — Симона была искренне взволнована и все больше повышала голос. На ее смуглых щеках проступили красные пятна. — Я хотела, чтобы у него была настоящая могила… Чтобы там можно было посадить цветы, ходить туда…
Жанна смотрела на нее с недоброй насмешкой. Ее увядший рот расплывался в улыбке, которую она и не думала прятать.
— Собаку-то хоронить, как человека? Могилка, цветочки? Да что вы придумываете… Не у всех людей есть такие могилы, вот что я вам скажу.
Явно считая разговор законченным, Жанна отвернулась, вошла в сторожку и хлопнула дверью. Симона с расстроенным возгласом повернулась к молчавшей гостье:
— Нет, вы видели? Она решает за нас, как похоронить нашу собаку! Нет, это слишком… Я ее выгоню… Пусть идет в свою деревню, живет на пенсию, или на пособие, или на что она там жила, пока мы ее не взяли… Что за человек?! Никакой благодарности…
Продолжая возмущаться, Симона подняла гофрированную дверь новенького гаража и спустя пару минут выехала оттуда на белом «ситроене».
— Садитесь, — отворила она дверь со стороны пассажирского сиденья. — Это бог знает что такое… Обязательно выгоню ее…
В пути их застал внезапно хлынувший ливень. Остановив машину на улице возле «Дома полковника», Симона, глядя в окно на сфинксов, ставших от влаги темно-серыми, почти черными, заметила:
— Вот из-за какой чепухи не состоялась сделка, которая была бы выгодна всем… Натали не передумает?
— Навряд ли… — качнула головой Александра, с тревогой глядя на все усиливавшийся дождь. Женщина внезапно поняла, насколько ей не хочется возвращаться в одиночестве в «Дом полковника», молча ожидавший ее в глубине сада.
— Вы бывали тут в гостях? — спросила она Симону и, получив отрицательный ответ, предложила: — Не желаете зайти на пару минут? Ведь это местная достопримечательность… Странно, что Дидье вам не показал дом за столько лет… Он так гордится своим прапрадедом…
— Да ведь когда мы сюда впервые приехали, покупать поместье, двенадцать лет назад, Дидье был еще мальчишкой и мы не общались, — слабо улыбнулась Симона. — Это уже когда Делавини этот дом продали, а мы поселились в своем новом доме, он стал работать у нас. Ах, если бы его отец согласился тогда продать сфинксов… Надо было предложить ему больше…
Вчера Дидье успел целиком засыпать гравием только одну из расчищенных им дорожек. По ней женщины и побежали к дому. Отперев дверь, художница хозяйским жестом пригласила внутрь Симону, уже окончательно промокшую, но отчего-то оробевшую на пороге.
— Заходите же, иначе мы с вами заболеем. Никак не приучусь носить с собой зонт.
— Я тоже, — пробормотала Симона, переступая наконец порог.
Она остановилась посреди кухни, не решаясь ни присесть к столу, ни сделать еще один шаг, и оглядывалась с видом человека, ожидающего опасности отовсюду. Александра тем временем пыталась хозяйничать. Включив газовую конфорку, она установила на огонь налитый наполовину чайник, заглянула в холодильник. Симона очнулась от своего оцепенения и придвинула себе стул.
— Не беспокойтесь, мы ведь только что позавтракали. У меня такое странное ощущение… До чего тут…
— Скудно, — закончила за нее Александра, видя, что гостья теряется в поисках нужного определения. — Да, обстановка нищенская. Впрочем, вероятно, Делавини все самое ценное забрали с собой, когда переезжали. Наверху ничем не лучше…
— И это тот самый «Дом полковника», о котором ходит столько разговоров! — пробормотала гостья, осматривая беленые стены, корзины в углу, балки под потолком. — Какой-то сарай.
— Совершенно верно! — Александра остановилась под балкой, к которой был прибит медальон. — Сарай, как изнутри, так и снаружи. Пожалуй, только сад выглядит нетипично. Устроен с намеком на регулярную планировку. Ну, и ваши сфинксы хороши…
— Ах, если бы они были наши… — горько произнесла Симона. И во внезапном порыве откровенности призналась: — У меня даже появляются мысли продать поместье и уехать отсюда навсегда, если нам не удастся восстановить склеп в прежнем виде.
— Вы серьезно?! — изумленно воскликнула художница. — Ну… это будет совсем странно… Двенадцать лет обустраивать поместье, вложить столько сил, выстроить дом…
— Зачем мне этот дом, если я боюсь из него выходить по вечерам? — с тоской в голосе возразила Симона. — Будь оно все проклято…
И, внезапно уронив голову на руки, скрещенные на столе, разрыдалась. Александра, молча стоявшая рядом, не делала попыток утешить женщину. Она понимала, что эти слезы копились давно и вылились теперь в одну минуту именно потому, что Симоне нечего было стесняться перед заезжей гостьей. «Муж пытается храбриться, издевается над ее страхами, но у него самого сердце не на месте, — думала Александра, снимая с огня вскипевший чайник. — Эта пара выглядела там вовсе не по-хозяйски… Они казались постояльцами… Или даже узурпаторами, которые прекрасно осознают, что царствовать им недолго!»
Симона успокоилась быстро. Она еще всхлипывала, утирая мокрые щеки чем придется — сгибом локтя, кулаком, пальцем, очень походя при этом на обиженного ребенка, но рыдания утихли. Женщина, казалось, избавилась вместе со слезами от давившей на нее тяжести, мешавшей говорить без стеснения.
— Мы здесь чужие, — объясняла она, сопровождая свою речь отрывистыми частыми вздохами. — Сперва мне казалось, что к нам нормально относятся, даже рады, что мы восстановили ограду, строим коттедж… Казалось… Когда я приезжала в деревню за покупками, со мной все уважительно здоровались… Ну, они помнили, что мы не нищие, в нашем лице появились покупатели, клиенты… Я думала… Я надеялась, что все будет прекрасно! Мы войдем в местное общество, здесь есть небольшой избранный круг… Боже мой, я совсем не ожидала, что здесь совсем не те нравы, что в Париже! Такая узколобость… Непримиримость… Столько чванства! И столько суеверий!
…Из дальнейшего рассказа Симоны следовало, что ее прекрасные ожидания были обмануты самым жестоким образом. Два года назад, когда они с мужем окончательно обосновались в коттедже, она решила устроить небольшую вечеринку для новых соседей. Парижские друзья Лессе уже приезжали повеселиться, и все нашли, что новый дом и запущенный парк с развешенными на ветвях цветными фонариками просто очаровательны. Теперь была очередь за местными жителями. Симона заказала множество вкусных вещей у местного кондитера, купила вино, подготовила маленькие памятные подарки для всех приглашенных… Женщина лично развозила по домам приглашения, красиво отпечатанные на открытках и подписанные ею с Пьером от руки.
— И никто не приехал! — убито восклицала она, глядя на Александру с выражением крайнего изумления, вновь делавшего ее похожей на девочку. — Ни одна душа не явилась!
…Жанна, настроенная в тот злополучный вечер еще более скептически, чем обыкновенно, стремительно убирала посуду и закуски со столов, гасила свечи и фонарики, выдергивала цветы из жардиньерок, словно стремилась скорее уничтожить все следы неудавшегося праздника. Взбешенный Пьер порывался отправиться в деревню и объехать всех приглашенных, чтобы лично спросить каждого, как, черт возьми, можно было так поступить с ними?! Симона выпила полторы бутылки вина на голодный желудок и, опьянев, умоляла мужа не делать этого. Ей с трудом удалось удержать Пьера от непоправимого шага.
— Я уговаривала его остыть, объясняла, что у всех могли найтись причины не ехать, у всех разом, как ни странно… — Глядя на корзину с луком, Симона отрицательно покачивала головой, словно корзина спорила с нею, приводя свои контраргументы. — Предлагала отнестись ко всему этому как к смешному деревенскому чудачеству. Все-таки мы, горожане, не всегда можем понять, до чего тут много условностей, как они могут быть чопорны, эти уважаемые деревенские жители… Может быть, мы чем-то их задели?… Не в том порядке развезли приглашения, например… Или позвали закоренелых врагов? Да просто тем не угодили, что у нас есть большие деньги, каких тут нет ни у кого. Или же тут просто не любят чужаков… Пьер, конечно, не поехал никуда, но больше мы праздников устраивать не пытались.
— А что сказала по этому поводу Жанна? — Александра поставила на стол две кружки с кофе, который успела тем временем приготовить. — Она-то знала причину этого бойкота?
— Конечно знала… — вздохнула Симона. — Но не сказала мне, хотя я спрашивала. Правда, тогда казалось, что она хочет вставить словечко, но сдерживается. Уже потом, когда ее ни о чем и не спрашивали, она вдруг заговорила…
Симона запнулась и после паузы с неохотой закончила:
— Жанна сказала, что местные ни за что сюда не сунутся из-за того, что мы стали тревожить кости. Это приносит несчастье.
— Бред… — Александра приложила ладонь ко лбу, с недоверием глядя на собеседницу. — Вы же, напротив, восстанавливаете склеп! Вы собрали эти бедные кости и вернули их туда, где им полагается быть! Или местные жители считают, что эти останки так и должны были валяться по всему парку?!
— Я сама не понимаю, ничего не понимаю… — горестно вздохнула Симона. — Получается, по словам Жанны, что нам ничего не стоило трогать и восстанавливать, тогда не началось бы все это… И она даже сказала…
Симона резко встала из-за стола, подошла к окну, приоткрыла его и выглянула в сад. Дождь утихал, но частые крупные капли все еще ударялись в старый жестяной отлив, заставляя его трепетать и звенеть. В кухне стало светлее. Далеко над равниной, над зарослями ивняка, скрывавшими Сену, уже расходились тучи. Полуденное небо, проглянувшее в промоинах, казалось заплаканным, как и глаза смотревшей на него женщины.
— Она сказала, — не оборачиваясь, закончила Симона, — в том, что случилось с Марианной Делавинь, есть наша вина.
— Что?! — Александра тоже вскочила со стула, толкнув его так, что тот упал.
— Да, она не постеснялась нам это сказать! — подтвердила Симона, не отрывая взгляда от неба. — Дескать, уже девяносто лет в «Доме полковника» не происходило ничего необычного, все и думать забыли о старом страхе… Но когда по нашему приказу рабочие растревожили кости в парке и разрыли склеп, мадам Делавинь стала страдать своими беспричинными приступами и очень быстро оказалась там, где находится и сейчас!
— Но какая связь между…
— Взгляните, — Симона шире открыла створку окна. — Отсюда хорошо виден один сфинкс… Жанна сказала, что все несчастья в «Доме полковника» начались когда-то из-за того, что тот поставил тут сфинксов, которые охраняли склеп. Сто лет, ровно сто лет подряд с тех пор здесь случались самые странные и пугающие вещи… Наконец, сфинксы, или то, что они привели с собой, угомонились и уснули…
— Жанна обладает поэтическим даром! — Александра пыталась говорить с иронией, но голос ее прозвучал серьезно.
— В поместье никто не жил почти двести лет, никто не тревожил останки в парке. Поместье просто переходило из рук в руки, то теряя в цене, то поднимаясь… Наконец появились мы с Пьером… — Женщина приложила ладони к вискам, словно пытаясь унять боль. — И вот… мы все разворошили, и в «Доме полковника» снова стало нехорошо… И у нас, как вы теперь знаете, тоже. И эти статуи ни за какие деньги нельзя купить…
— Угораздило же полковника купить именно ту пару сфинксов, которые охраняли грот! — вырвалось у художницы. — Взял бы тех, у беседки! Они точно такие же!
— Да, я сама думала, что эта пустячная случайность принесла всем много горя… — уныло согласилась с нею хозяйка поместья. — Но… ничего не поделаешь. Сторонний человек сказал бы, что можно просто переставить наших сфинксов от беседки к гроту. Я и сама так сказала бы… раньше. Но бежавший владелец поместья когда-то явно вложил в эти статуи у склепа смысл, о котором мы ничего не знаем…
Голос Симоны обреченно поник. В окно плавным мягким потоком влился солнечный свет, тучи над равниной окончательно разошлись. Сад сиял, остро пахли распускающиеся почки, и этот запах, тревожный и печальный, наполнял холодную пустую кухню.
— Ну, а если вы приобретете весь дом целиком? — осенило Александру. — Знаете, Наталье здесь тоже несладко… Я уже заводила с нею разговор на эту тему, она упирается… Но если мы будем настаивать, уговорим ее, тогда вы сможете перенести сфинксов, куда захотите!
Симона устало отмахнулась:
— Нет, я уже не верю, что это получится. С меня хватит уговоров, и этого парка, и этой проклятой деревни… Они здесь живут прошлым, старыми страхами, здесь нечем дышать… За что я сражаюсь? У меня-то здесь нет никакого прошлого… И это совсем не то, о чем я мечтала. Мы продадим поместье и уедем. Пьер будет сопротивляться, конечно, он не любит проигрывать. Но я настою на своем. Это вопрос времени.
— Вы все-таки сдались…
Присев на край стола, Александра покачивала в воздухе ногой. Она не могла себе объяснить, отчего чувствовала досаду, ведь эти новоиспеченные французские помещики не играли в ее жизни никакой роли. Однако Симона внушала симпатию, а ее подавленность вызывала сочувствие.
— Не нужно пока ничего продавать и никуда уезжать, — после паузы сказала художница. — Быть может, я сама уговорю Наталью продать вам либо сфинксов, либо дом вместе с ними, и вы все устроите, как задумали.
«Только будет ли с этого толк? — спросила она себя, следя за тем, как погасшие было глаза собеседницы загораются надеждой. — Так странно видеть, что взрослый, разумный человек упирается лбом в стену, которую сам себе вообразил… Правда, когда упираешься в такую стену сам, никогда не понимаешь, как это смехотворно…»
— Хотите, я покажу вам дом? — спросила Александра.
Экскурсия закончилась быстро — знаменитый «Дом полковника» не представлял никакого интереса для самого любопытного посетителя. Полупустые комнаты, грубая деревенская мебель — все это было совершенно безлико. Дом не только выглядел необжитым, казалось, в нем действительно никогда и не жили. Это впечатление появилось у Александры позавчера ночью, когда она впервые переступила порог, а теперь оно только усугубилось. И Симона, остановившись в комнате, где художница ночевала, повторила:
— Да это и впрямь какой-то сарай… Я совсем иначе представляла себе «Дом полковника»!
— Какой неприглядной может быть легенда, — кивнула художница.
Поправив ногой сбившийся тряпичный коврик, она подошла к окну и отдернула розовую занавеску:
— Вот, разве что пейзаж все спасает… Эти поля, простор…
— А… — отмахнулась Симона, всем своим видом показывая, насколько ей приелись местные красоты. Присев на край кровати, женщина еще раз обвела взглядом голые стены и вынесла последний вердикт: — Сарай! А в самом деле, если бы Натали согласилась продать дом? Поговорите с ней! Но это уж будет последняя попытка… Если нет — нет. Тогда я займусь продажей поместья. Страшно думать, сколько мы на этом потеряем, но оставаться здесь еще страшнее…
Художница нахмурилась:
— Оставаться в месте, которого вы боитесь, конечно, не стоит. Это довело бедную мадам Делавинь до больницы. Но и бежать сломя голову, не разобравшись в том, какова природа ваших страхов, жертвовать своим имуществом — безрассудство. Откуда вы знаете, что эти страхи не нагонят вас в новом месте, раз уж они у вас завелись?! Подождите. Все должно проясниться!
— Я впервые за много месяцев слышу слова поддержки, — призналась Симона. — Собственно, мне ведь тут и поговорить было не с кем… Местные жители нас сторонятся, словно мы зачумленные, Жанна ворчит или дерзит, Дидье еще совсем мальчишка… — И, встав с постели, развела руками, словно пытаясь объять свое недоумение: — Нет, это совершенно безликий дом! Просто не верится, что ему уже двести лет!
— А этому есть доказательство! — заметила Александра. — Идемте вниз, покажу.
Она не стала рассказывать гостье о том, что именно в этой безликой комнате Наталье почудилось прикосновение, которое напугало ее до обморока. Они молча прошли и мимо другой комнаты, в которой Наталья, внезапно проснувшись, увидела нечто, также напугавшее ее до полусмерти… Спустились в кухню, и Александра указала на оловянный медальон, прибитый к одной из балок:
— Вот, взгляните. Не так безлик этот дом, как нам кажется. Этот медальон — прижизненное творение самого легендарного полковника. Видите дату? Тысяча восемьсот четырнадцатый год. Год возвращения полковника на родину и постройки дома. А это, между дубами, — сам дом.
Симона без всякого пиетета рассмотрела медальон и пожала плечами:
— Никакого сходства с нынешним домом, и само место не похоже. Такое впечатление, будто изображено что-то другое!
— Второй этаж был надстроен позднее, из-за этого внешний вид совершенно изменился, — напомнила ей Александра. — А насчет деревьев меня просветил Дидье: они были спилены совсем недавно. Сломались во время урагана, упали на крышу, ее пришлось перекрывать… Двухсотлетние дубы, только подумайте… Счастье, что никто не погиб!
— Я помню тот ураган, он случился сразу после того, как мы купили поместье… — задумчиво, словно грезя наяву, произнесла Симона. — В нашем парке тоже многие деревья повалились… Но не дубы, а трухлявые огромные тополя… Старые дубы уцелели, может, потому, что стояли в самой глубине парка…
Александра проводила гостью до ворот. Остановившись рядом с одним из сфинксов, охранявших вход, Симона взглянула в его непроницаемое каменное лицо, еще мокрое после дождя, словно заплаканное.
— Так я не оставляю надежды, что вы договоритесь… — сказала она на прощание.
 | Анна Малышева. Сфинксы северных ворот |
Электронная книга: Анна Малышева. Сфинксы северных ворот