Света, любимая девушка, укатила в Сочи, а у них на журфаке еще не окончилась сессия.
Гриша брел по Москве, направился было в Иностранную библиотеку, но передумал и перешел дорогу к «Иллюзиону». В кинотеатре было непривычно пусто, разомлевшая от жары кассирша продала билет и указала на какую-то дверь. Он шагнул в темный коридор, долго блуждал по подземным лабиринтам, пока не попал в ярко освещенное многолюдное фойе. И вдруг он заметил: что-то здесь не то, и люди несколько не те… Какая-то невидимая машина времени перенесла его… в 75-й год.
Все три повести, входящие в эту книгу, объединяет одно: они о времени и человеке в нем, о свободе и несвободе. Разговор на «вечные» темы автор облекает в гротесковую, а часто и в пародийную форму, а ирония и смешные эпизоды соседствуют порой с «черным», в английском духе, юмором.
Отрывок из книги:
На улице было тепло. Летнее солнце тонуло за горизонтом городского пейзажа, пуская последние блики по кронам деревьев и крышам многоэтажек. Уже зажглись первые уличные фонари, и оттого небо казалось темнее, чем было на самом деле. На лавочке у подъезда сидели два мужика и играли в домино. Чуть дальше, на детской площадке, какие-то длинноволосые ребята пели что-то под гитару. Кажется, на английском языке. «Может, подойти к ним и устроить ссору? — подумал Гриша. — Слово за слово. Они мне двинут чем-нибудь и не надо будет ничего изображать». Но у этой идеи было много недостатков. Во-первых, ребята выглядели миролюбиво. Придется сильно постараться, чтобы их разозлить. Во-вторых, получится, что он их подставит. Их же и посадят за избиение. Нет-нет, надо держаться первоначального плана.
— Слушай, Вов, — сказал Гриша, остановившись. — А может, ты меня ударишь?
Шрудель состроил кислую мину.
— Не вариант. Могу силу не рассчитать. Лучше тебя никто тебя не ударит. Как говорится, «врач, навреди себе сам».
Дабы избежать ненужных свидетелей, они прошли квартал в сторону отделения милиции, а затем свернули, углубившись в небольшую аллею. Там не было ни души. Гриша нашел обломок кирпича и стал прилаживать его к своему лбу. Бить себя по голове очень не хотелось. И было немного страшно — а вдруг он долбанет себя так, что и вправду мозг повредит?
Шрудель тем временем закурил и задумчиво посмотрел куда-то вверх. Вроде «я не мешаю». Для пробы Гриша легонько стукнул себя углом кирпича. Вышло чувствительно. Сильнее не хотелось. Но придется. Иначе выйдет недостоверно. Однако углом все-таки лучше не бить — а то можно череп раскроить. Видела бы его сейчас Галка… Галка… Ведь наверняка сейчас с кем-то трахается. Тут Гриша понял, что разозлился до нужной степени, и замахнулся…
— Мда-а, — задумчиво произнес Шрудель. — Хорошая схема. Но бессмысленная.
— Как это? — замер Гриша, не очень понимая, как хорошая схема может быть одновременно бессмысленной. Либо одно, либо другое.
— Ну, в смысле, красиво я все придумал. Почти убедительно. Но в реальности все равно будет запрос в роддом, в школу, паспорта родителей. И все закончится тюрьмой.
— Тьфу ты! — сплюнул с досадой Гриша. — А раньше ты не мог сообразить? Я ж едва себя не покалечил.
— Едва не считается. Вот ты замахнулся, и я сразу понял — туфта это все.
Гриша, чертыхнувшись, откинул кирпич и отряхнул руки.
— Ну и что делать?
— Есть еще вариант.
— Надеюсь, легальный?
— За кого ты меня принимаешь? — обиделся Шрудель. — Именно, что чистая, я бы даже сказал, беспримесная уголовщина. Но! Если верить в то, что рано или поздно ты переместишься обратно, то канает вполне. Как временный вариант. А главное, что мы минуем неприятный этап под названием «милиция».
— И как мы его минуем?
— Мы делаем тебе фальшивый паспорт.
— Мы — это кто? Надеюсь, ты не сам его будешь рисовать?
— Ну, зачем? Есть один тип. Серьезный авторитет. Долгая история, но он мне обязан.
И тут же, опровергая собственное предупреждение о «долгости истории», Шрудель пустился в повествование. Оказалось, что в середине шестидесятых работал он в провинциальном городе, куда отправился как раз после инцидента с брежневской «жатвой-жратвой». Устроился в газету и стал писать фельетоны да очерки. И тут на местной трикотажной фабрике выявили хищение в особо крупных масштабах. Схема была проста: материал объявлялся бракованным и списывался, а на самом деле был высшего качества и продавался. Обвинили учетчика — некого Мартынова. А этот Мартынов был известным вором-рецидивистом по кличке Мартын. В свое время после очередной отсидки он решил завязать с криминальной деятельностью и устроился на фабрику. Несмотря на сомнительное прошлое, его не только приняли, но и позволили сделать небольшую карьеру. Мартын стал отвечать за организацию учета и отправки мануфактуры. Может, в обычное время он бы и не продвинулся дальше скромного сортировщика или грузчика, но в середине шестидесятых косяком повалили фильмы, где авторы призывали верить людям, даже если они один раз (а некоторые и не один, а несколько раз) оступились. На этой волне доверия Мартын, обладавший незаурядными организаторскими способностями, быстро взлетел по служебной лестнице. Но вот тут нашла коса на камень: вскрылось воровство. Поскольку подписи на накладных были его, а криминальное прошлое было фактом доказанным, его первым и взяли в оборот. Хищение государственного имущества в особо крупных масштабах по тем временам было статьей, тянувшей в лучшем случае на длительный срок, а в худшем на «вышку». Причем механизм воровства следователи особо и не стали разгадывать: раз есть обвиняемый, чего зря мучиться? И вот тогда взошла звезда Шруделя. Узнав о деле, он решил написать очерк, что в те времена только приветствовалось — журналист должен вскрывать недостатки и помогать восстановлению справедливости. Встретившись с Мартыном, он сразу понял, что тот не виноват. Глупость получалась. Мартын подписывал липовые накладные, словно наивный идиот — даже не проверяя, действительно ли товар бракованный. И будь он в самом деле организатором воровства, то уж, наверное, придумал бы схему похитрее. В этой же схеме его вина была слишком очевидной. Такое можно было объяснить либо глупостью, либо наглостью. Но ни глупым, ни наглым Мартын не был. Но главное, что никаких следов нажитых неправедным трудом богатств у Мартына не обнаружили. Не мог же он в течение двух лет просто прятать украденные ткани. А если и выручал за них деньги, то где выручал? Кому продавал? И где, наконец, деньги? А за эти два года все, что он позволил себе купить, это выходной костюм, пальто для жены да велосипед для сына. Глупое или наглое воровство не существует отдельно от личности вора. А стало быть, глупость или наглость должны проявиться и в поведении вора, и в тратах нажитого богатства. Но не проявлялись. Но самое главное — такая схема требовала подельников, а Мартын никого не выдавал, хотя это могло бы скостить ему срок. Ясно почему — трудно выдать того, кого не существует в природе. В общем, Шрудель погрузился в расследование с головой и обнаружил, что Мартына просто сделали козлом отпущения. Подпись на накладных ставил действительно он, но проверял товар по вершкам и доверял помощникам. А корешки-то в отличие от вершков были высокого качества. И здесь уже без директора фабрики не могло обойтись. Шрудель написал свой очерк, где первым делом упомянул все те же шестидесятнические фильмы вроде «Верьте мне, люди» или «Человек, который сомневается». Писал о заслугах Мартынова, о том, как быстро мы верим в плохое и не верим в хорошее. В общем, грамотно раскидал сети. Назначили дополнительное расследование, и Мартына оправдали. Зато посадили директора. В благодарность Мартын пообещал Шруделю свою помощь, когда бы она ни потребовалась. С тех пор они не виделись и Шрудель ни разу предложением Мартына не воспользовался. Но адресок имел и знал, как того найти.
— Это матёрый человечище, — говорил Шрудель, шагая обратно к дому. — В криминальном мире то же, что и я в интеллигентском. Он всех знает. Его все знают. А главное, любят и уважают.
Сравнение хромало, поскольку особой любви и уважения к персоне Шруделя Гриша как-то не заметил. А знали да, все.
— Слушай, — осторожно поинтересовался Гриша, едва поспевая за решительной поступью спутника. — А паспорта будет достаточно в отделе кадров?
— Вот тут уже моя забота. Конечно, трудовую книжку и аттестат никто не отменял, но Люба в отделе кадров…
— Помню-помню. Которая под танк. А то, что паспорт липовый, не раскусят?
— Господи, ты что думаешь, они его проверять будут? Зубами кусать? Ликуй, Григорий. Ты в СССР образца 1975 года. Здесь верят людям! Слава богу.
— А прописка?
— Шутишь? — остановился Шрудель. — Мы тебе делаем фальшивый паспорт от корки до корки, а ты меня про прописку спрашиваешь. Шлепнем тебе, какую пожелаешь. Хочешь будет «Кремль», хочешь «Мавзолей».
— Мавзолей не надо, — испугался Гриша. — Тем более там один жилец уже прописан.
— Уже не жилец, — хмыкнул Шрудель и добавил: — Хотя Сталина выжил.
Поздно вечером Шрудель дозвонился до Мартына. Тот хоть и обрадовался звонку от своего спасителя, но слегка удивился просьбе. Чувствовалось, что напрягать былые криминальные связи ему не очень-то хотелось.
— Надеюсь, это не для оформления какого-нибудь липового кредита? — спросил он.
— Да нет, — заверил Шрудель. — Человечка надо одного трудоустроить.
— Человечек из колонии сбежал?
— Зачем? Нет… Просто долго объяснять. Но никакого криминала.
— Ладно, — сказал Мартын. — Не моего ума дело. Только меня в это не втягивай. В общем, дам я тебе адресок один. Шуриком зовут. Он на все руки мастер. Я ему маляву скину. Скажешь, что «от Мартына». А уж он все обтяпает в лучшем виде. Если попросит, то заплати, конечно, что-то. Много он не возьмет. Обязан он мне.
Чем именно обязан, Мартын не уточнил, но хотелось верить, что этой «обязанности» хватит на совершение преступления, именуемого «подделкой документов».
— Все-таки, Григорий, тебе несказанно повезло со мной, — сказал Шрудель, кладя трубку. — Чудо прям какое-то.
В ответ Гриша только развел руками — как бы соглашаясь, что пришла и его очередь быть кому-то обязанным. Впрочем, мир, где все друг другу обязаны — не самый плохой мир. У него каркас крепче.
Шурика нашли не без труда. Он ютился в каком-то полуподвале, который был оборудован под сапожную мастерскую, но, судя по дивану с холодильником, одновременно являлся местом проживания. Видимо, в свободное от криминала время Шурик чинил обувь на заказ. Однако самого Шурика они не обнаружили. То есть дверь неожиданно поддалась, а хозяина не было.
— Что за чертовщина? — буркнул Шрудель, входя и разглядывая комнату. — Ау!
— Вам кого? — раздался мужской голос откуда-то сверху.
Шрудель с Гришей завертели головами, пытаясь найти источник голоса.
— Не ищите, — сказал голос. — Все равно не найдете. Повторяю вопрос. Вы кто?
— Мы от Мартына, — сказал Гриша, обращаясь к потолку, словно разговаривал с Богом. — Он сказал, вы в курсе.
Неожиданно за их спинами громко захлопнулась дверь, и они нервно обернулись — там стоял Шурик. Шурик оказался сорокалетним мужиком неопределенной национальности. Небритый, в очках, рейтузах и мятой рубашке. Что-то среднее между спившимся физиком и опустившимся лириком. В общем, выброшенный за борт жизни интеллигент.
— Как это? — спросил Шрудель — выражая, видимо, таким корявым образом свое удивление внезапной материализацией хозяина.
Шурик проигнорировал вопрос и быстро обыскал гостей, в поисках то ли оружия, то ли микрофонов.
— Извините, вынужденная необходимость. А то мало ли…
— Мало ли что? — спросил Гриша.
— Мало ли то, — ответил Шурик, после чего махнул рукой в глубь мастерской. — Проходите.
Гости сделали несколько неуверенных шагов, но куда точно идти, не знали, а потому просто замерли посреди комнаты.
Шурик шлепнулся в продавленное кресло.
— Уж извините за такую конспирацию, но я здесь, как в осаде.
— А кто осаждает? — спросил Шрудель.
— А то вы не знаете, — хмыкнул Шурик и поправил очки.
Возникла неловкая пауза.
— Так что по поводу нашего дела? — прервал молчание Гриша.
— Мне Мартын говорил. У матросов нет вопросов. Мартыну я верю. И вам помогу. Чтобы все это наконец развалить.
— Все что?
— Все то, — полузагадочно-полухамовато ответил Шурик. Чувствовалось, что он ведет какой-то незримый бой с незримым врагом. И потому сам хотел бы быть незрим. Незримому проще бороться с незримым. Отсюда все его прятки и фокусы с самооткрывающейся дверью.
— Ну и славно, — примирительно подытожил Шрудель. Затем протянул Шурику конверт. — Тут данные для паспорта.
— Для одного?! — как-то разочарованно спросил Шурик.
— А у вас что, оптом надо брать?
— Да нет… просто думал, что масштаб задуманного чуть больше.
— Где-то так и есть. А насчет оплаты…
— Вы что?! — возмутился Шурик. — За кого вы меня держите?! Я думал, мы с вами на одной стороне. Или как?
Шрудель издал какой-то неопределенный звук — нечто среднее между «ы» и «э».
— В общем-то да, — ответил он максимально туманно и, пытаясь выкрутиться из сложившейся ситуации, добавил: — Но деньги есть деньги.
Нелепое выражение пришлось к месту, ибо было универсальным и неопровержимым.
— Я — не бандит какой-то, — хмыкнул Шурик. — Я — изобретатель. Знаете, сколько я мог бы запатентовать… Только все это никому не нужно. И я не нужен. И отказник. Вы сами-то подаванты или кто?
Гриша недоуменно посмотрел на Шруделя, но тот как раз не удивился.
— Да нет, нам для других дел. Слушайте, а почему вы тогда себе не можете сделать что-то липовое и уехать?
— Что-то липовое… Легко сказать. Тут же нужно быть в списках. Одной фальшивой бумажкой не отделаешься. Вы слышали про копировальные машины?
Шрудель мотнул головой, Гриша кивнул, но опомнился и тоже мотнул — зачем бежать впереди прогресса?
— А между тем, — продолжил Шурик, — каждая такая машина должна быть зарегистрирована в Комитете госбезопасности. Чтоб самиздат не печатали. А я сам такую собрал.
Тут Шурик неожиданно взорвался злорадным смехом. И так же резко его прервал.
— Причем у меня технология в разы лучше западной. Я ее сам разработал. Да еще и с цветом. На Западе только-только с цветом начали работать. А я уже второй год пользуюсь. У меня копию от оригинала не отличишь. Да я самиздатом пол-России завалю. А до кучи фальшивыми документами, паспортами, чеками, бланками, корочками…
Шурик вдруг прищурился и стал грызть заусенец, словно зачарованный своим грандиозным планом. Наконец стало понятно, с кем он ведет незримый бой — ни много ни мало, с советской властью.
— Через неделю в три часа подходите на угол Климентовского и Пятницкой. А этот адрес забудьте.
Гости кивнули и пошли на выход.
— Зря мы с ним связались, — пробормотал Гриша, спускаясь по деревянным ступенькам дома. — По-моему, он псих. И если начнет свою программу в жизнь претворять, то его довольно быстро сцапают. Не удивлюсь, если он на допросе первым делом вывалит имена всех, кто к нему обращался.
— Ну и что ты предлагаешь? Дело-то сделано. Или что, есть другие варианты?
— Да нет, — пожал плечами Гриша. — Слушай, а кто такие подаванты?
— Которые уже подали на отъезд за границу, но еще не получили отказ. Ну а отказники — те, кто уже получили отказ.
— Логично.
— Есть еще подушечники или чемоданщики. Это те, кто получил разрешение, но сидят на чемоданах и держат визу под подушкой. Размышляют, так сказать. Отказнику херово. Его сразу прут с работы. И вообще не жизнь начинается, а помойка. Вот его, скорее всего, из какого-нить НИИ турнули. Он и окрысился. Зато денег не взял, — на позитивной ноте закончил Шрудель.
Ровно через неделю в 15.00 они пришли на угол Пятницкой и стали ждать. Время шло, но к ним никто не подходил. Вокруг кипела жизнь. Двери булочной напротив постоянно хлопали — люди входили и выходили. В магазине «Мясо» слева от перекрестка было пусто. И то верно — мяса-то там никакого не было.
— А булочной этой давно нет, — заметил Гриша, чтоб разбавить это тягучее ожидание.
— Да? — поддержал беседу Шрудель. — А что есть?
— Пицца какая-то. Я тут с Галкой как-то сидел.
— Птица?
— Пицца. Итальянская еда. Довольно вкусная. Правда, не очень полезная.
— А магазин «Мясо» есть?
Гриша задумался.
— Вряд ли. Я даже и не помню, когда видел магазин «Мясо» последний раз.
— У вас там что, мяса нет?
— Мяса-то как раз завались. Но ты ж про магазин спрашиваешь.
— Дикая страна, — буркнул Шрудель. — Мясо есть, а магазина «Мясо» нет. А где ж оно тогда продается? В кулинарии?
— Да кулинарий вроде тоже нет. В супермаркетах, как правило.
— Это вроде универсамов, что ли?
— Универсамов?
— Ну, магазин самообслуживания. Ну, там на полках все лежит, и ты сам берешь. Потом два часа ищешь кассу и платишь за то, что набрал.
— А, ну да. Это и есть супермаркеты.
— И в них прям мясо лежит?!
— И мясо, и консервы, и сыры, и водка с пивом.
— «Березка» какая-то, — недоверчиво хмыкнул Шрудель.
— Какая еще березка?
— Карельская. Господи, ну, магазин. Где все по чекам.
— Каким чекам?
— Тьфу! Надоел ты мне, Григорий. Темный ты какой-то. «Березка», «чеки». Но вообще, если у вас все есть, то это рай какой-то. А чего нет? Джинсы есть?
— Ха-ха. Навалом.
— Врешь ты все, наверное. А я доверчивый, все схаваю — а как тебя проверить?
— Не кинул ли нас Шурик? — спросил Гриша, озираясь.
— Что сделал? — переспросил Шрудель.
— Ну, подставил, кинул, обманул, короче.
— А-а-а… Да вряд ли.
Тут к ним подошел мальчик с ирландским терьером.
— Дяденьки, вам конверт.
— Какой еще конверт?
— Просили передать.
И он протянул им бумажный конверт. После чего дернул собаку за поводок и ушел.
Гриша быстро развернул свежескроенный документ и даже присвистнул. Все было и вправду высшего качества. А печать с пропиской (на всякий пожарный «прописали» Гришу в квартире Шруделя) вообще выше всяческих похвал.
— Неплохо, — сухо заметил Шрудель. — С таким качеством мне даже Любу не придется уговаривать. Эх, черт. Надо было его попросить сразу все тебе сварганить: и диплом, и метрику, и книжку трудовую… Ладно… пока и этого хватит.
В редакции все прошло гладко. Шрудель и правда имел какое-то влияние на начальницу отдела кадров Любу. Поговаривали, что она была слегка в него влюблена. Но поскольку сама Люба отличалась запредельной неразговорчивостью, выяснить это доподлинно не представлялось возможным. Шрудель аккуратно заговаривал ей зубы, покуда она оформляла Гришу, переписывая данные из паспорта. Про трудовую книжку она, конечно, вспомнила, но любезно дала отсрочку.
— Ну, старик, — хлопнул Шрудель Гришу по плечу, — ты почти легализован. Если ты — шпион, поздравляю с успешно пройденным первым этапом. А посему предлагаю что?
— Выпить, — вздохнул Гриша.
Шло время. С получением паспорта Гриша как будто окончательно вписался в окружающую реальность. Постепенно куда-то улетучились мысли о том, «а как они там в будущем без меня?», да и мысли о Галке неохотно, но уступали место актуальным проблемам — времени на фантазии не хватало. Так уж устроен мозг. Он должен примирять тело с внешними обстоятельствами. Иначе он расплавится, и человек сойдет с ума. Если бы Робинзон Крузо предался рефлексиям о своем бедственном положении, ни хрена при этом не делая, он бы умер от голода или спятил. Но Робинзон приказал мозгу принять как факт простую мысль: жизнь продолжается, и надо заниматься не воображаемым возвращением домой, а поддержанием тела в сносном состоянии. В школе у Гриши был приятель, который дал своему мозгу полную свободу рефлексии. Он объяснял это необходимостью познать мир. Но, увы, реальное устройство мира казалось ему настолько неубедительным, что он сознательно придумывал дикие теории. Сначала он решил, что наш мир — это чистилище после уже одной действительно прожитой жизни, и, умирая, человек отправляется дальше в рай или ад, но в зависимости не от этой жизни, а некоей предыдущей. Таким образом, что бы ты ни делал, твой путь уже определен. Потом он придумал теорию, что все люди — это клетки организма Бога и что нет никакого предназначения или смысла, главное, что мы живы. Одни клетки умирают, другие появляются. Бог исчезнет только тогда, когда исчезнем все мы, потому что мы — его тело. Ну и так далее. Эти теории сменяли друг друга со скоростью кадров на кинопленке, становясь все более и более безумными, и нет ничего удивительного, что в итоге бедняга загремел в психиатрическую лечебницу. Последний разговор с ним состоялся у Гриши после выпускного, когда приятель пытался ему доказать, что люди были когда-то созданы с экспериментальными целями инопланетянами, которые вымерли от неизвестного вируса. А раз они вымерли, то никто не может сказать, какова была цель эксперимента. Значит, человечество просто доживает отмеренное ему время. Вспоминая безумного одноклассника, Гриша одергивал свои мысли, чтобы не свихнуться.
 | Всеволод Бенигсен. Закон Шруделя |
Электронная книга: Всеволод Бенигсен. Закон Шруделя