Сестры Ровена и Виктория Бакстон, а также Пруденс Тэйт, выращенная их отцом как родная дочь, пытаются найти свое место в эдвардианской Англии в годы, когда разразилась Первая мировая война, разрушившая их мир.
Ровена становится одной из первых женщин-пилотов и участвует в рискованных боевых вылетах. Встреча с бывшим возлюбленным, тоже пилотом, заставляет Ровену задуматься о своей помолвке с Себастьяном. Виктория в качестве сестры милосердия отправляется в зону боевых действий во Франции и только там понимает, что совершила ужасную ошибку, отказав Киту, который любил ее и которого она тоже любит. А Пруденс, когда ее муж Эндрю отправляется на фронт, обнаруживает, что носит их первенца.
Героини оказываются лицом к лицу с испытаниями, их судьбы меняются, когда война переворачивает с ног на голову все, что они знали о жизни… и любви.
Глава из книги:
Виктория шла по госпиталю с одной мыслью: только бы не упасть на ходу от усталости. Кавалерственная дама Фурс, судя по всему, обладала нечеловеческой способностью бодрствовать сутками, не ощущая потребности во сне, а вот Виктория чувствовала себя так, будто не спала уже не первую неделю. На самом деле они высадились в Кале вчера в середине дня и лишь вечером доехали на поезде до Бове. Поезда пришлось прождать несколько часов, поскольку тот, что значился в расписании, был конфискован на военные нужды. Виктория ожидала, что в Бове они остановятся на ночлег после целого дня пути, но не тут-то было. Пришлось вскарабкаться в повозку и трястись до Шантийи, где располагался госпиталь. И теперь вместо того, чтобы показать помощницам, где они проведут ночь, госпожа Фурс попросила одну из французских сестер милосердия показать им госпиталь.
Виктория бросила взгляд на четырех других женщин из добровольческого отряда, которые приехали вместе с ней. Две были ее ровесницами и две постарше, и все выглядели такими же измученными, как и она.
Госпиталь возвели на скорую руку на окраине города. Он состоял из полудюжины строений с деревянными полами, натянутыми вместо стен брезентовыми полотнищами и крытыми жестью крышами. Холод чувствовал себя здесь полноправным хозяином. Виктория не могла унять дрожь, несмотря на расставленные через каждые двадцать футов дровяные печи. Они осмотрели уже четыре госпиталя, оборудованных почти одинаково. Насколько Виктория смогла заметить, различались они лишь по типу ранений лежащих там солдат, но она слишком устала, чтобы утверждать наверняка.
– У вас есть вопросы? – с сильным акцентом спросила сестра милосердия на английском, бросив нетерпеливый взгляд на часы.
– Только один, – подала голос сестра из Йоркшира справа от Виктории. – Где наши кровати и ванные комнаты?
Виктория с трудом удержалась от аплодисментов.
Француженка засмеялась:
– Не здесь, глупышка. Вам приготовлено место в пансионе в Шантийи. Здесь вы жить не будете… хотя в это и трудно поверить. Идемте. Поговорим с вашей начальницей. Может, она сжалится над вами и позволит отдохнуть, oui?
«Oui, oui, пожалуйста», – мысленно подхватила Виктория. Женщины присели на скамью в ожидании окончания беседы госпожи Фурс со старшей сестрой. И только когда одна из новеньких заснула сидя, кавалерственная дама наконец-то заметила состояние своих подчиненных. Виктории даже показалось, что на ее красивом лице мелькнула досада, но ручаться она не могла. Все-таки у этой женщины железный характер.
Англичанки снова уселись в тесную повозку, которая довезла их вместе с багажом обратно в Шантийи. Оказалось, что повозка – единственное транспортное средство, курсирующее между госпиталем и пансионом, хотя в случае удачи можно было попроситься к солдатам, едущим в ту или другую сторону. Стало ясно, что чаще всего ходить им придется пешком. Расстояние, конечно, не слишком большое – меньше мили – путь до дома няни Айрис был вдвое длиннее, но тогда Виктории не приходилось преодолевать его после десятичасовой смены.
Виктория едва успела разглядеть чистый, довольно маленький дом, превращенный какой-то предприимчивой француженкой в пансион. Ее сразу же провели в крошечную комнатку с двумя кроватями, стоящими почти вплотную друг к другу. В соседки определили молодую сестру из Йоркшира – ту самую, что спрашивала о кроватях в госпитале. Виктория не помнила ее имени, но сейчас это ее не заботило, она чувствовала лишь чудовищную усталость. Дальше по коридору располагалась небольшая общая ванная комната. Виктория умылась, упала на кровать и сразу же уснула прямо в одежде.
Ей казалось, что прошло всего несколько минут, когда ее разбудил громкий стук в дверь. Она села на кровати и сонно заморгала. Соседка с писком скатилась с постели и застряла в узком проходе.
– Завтрак через десять минут! – объявил голос за дверью.
Виктории хотелось разрыдаться.
Она помогла девушке из Йоркшира высвободиться из западни, потом они заново познакомились и по очереди посетили ванную. Поскольку обе легли спать в форме, к столу они спустились вовремя.
Им выдали по большой круглой чашке кофе с густыми сливками и ломтю теплого хлеба с маслом и джемом. Виктория жадно проглотила свой завтрак, завернулась в пальто и шарф и последовала за сонными женщинами на улицу.
– Как я здесь очутилась? – бормотала она себе под нос, шагая по дороге.
– Я не перестаю надеяться, что вот-вот проснусь и все это окажется дурным сном, – прошептала в ответ Глэдис – так звали соседку по комнате.
– Тихо, девушки, – бросила через плечо шагавшая впереди госпожа Фурс. – Вы не должны забывать, что мы находимся в зоне военных действий.
Ее слова вернули Викторию к реальности. Последние сутки выделялись резким контрастом на фоне ее романтических ожиданий. Что она делает на фронте? Решила, что эта поездка станет захватывающим приключением? Она повела себя не умнее молодых людей, которых каждый день видела в лондонском госпитале. Те рассказывали, как мечтали о славе и почестях, а Виктория кивала и перевязывала их культи.
Повседневная жизнь госпиталя мало отличалась от того, к чему Виктория привыкла дома. Схожесть помогла успокоиться, и вскоре девушка уже смеялась и шутила с пациентами. По крайней мере, с теми, кто еще мог выдавить из себя смех. Были и такие, кто лежал, уставившись в потолок и не обращая ни на что внимания, и у Виктории сжималось сердце при мысли о том, что́ видит их пустой взгляд. Другие, не умолкая, рассказывали о пережитом на фронте. От возникающих в голове картин к горлу подкатывала тошнота: разбросанные по полю части тела, выворачивающая внутренности дизентерия, взрослые мужчины, плачущие по ночам от непрекращающихся кошмаров и осознания своей ничтожности перед лицом смерти. К полудню у Виктории гудели ноги, а голова шла кругом. Она с трудом добралась до расположенной через две палатки столовой, мечтая не столько о еде, сколько о возможности присесть.
Пока Виктория стояла в очереди за обедом, она заметила сидящую за столом Глэдис. Водянистый суп издавал крепкий запах чеснока и лука, зато к нему полагался щедрый ломоть хлеба. Девушка накрыла свою миску хлебом, прихватила во вторую руку чашку крепкого кофе и присоединилась к Глэдис. Глаза соседки припухли и покраснели, и она с отвращением глядела на свою тарелку.
– Что случилось? – спросила Виктория.
Глэдис подняла на нее взгляд и тяжело вздохнула:
– Меня отправили на сортировку раненых. Их привозят прямо из полевых госпиталей. – Она замолчала, и Виктория заметила, что девушка едва сдерживает слезы. Немного успокоившись, Глэдис продолжила: – Невозможно поверить, что кто-то вообще добирается сюда живым. Обрубки конечностей выглядят так, словно их отпиливали на лесопилке. Повсюду грязь. И кровь, много крови. Я срезала с раненых одежду.
Глэдис замолчала и уставилась на свои руки. Виктории стало так жаль бедняжку, что она даже не могла есть. Ласково обняв Глэдис за плечи, она предложила:
– Хочешь, поменяемся местами?
– Нет, – покачала головой Глэдис. – Все равно каждый день мы будем получать разные назначения. И я не хочу, чтобы госпожа Фурс считала, будто я не в состоянии справиться с работой. Если мы хорошо себя зарекомендуем, на фронт пришлют еще добровольцев в помощь сестрам. А судя по тому, что я видела, лишние руки им не помешают.
– Я тоже заметила. Людей не хватает.
Про себя Виктория взмолилась, чтобы ей хватило сил выдержать любую работу, которая выпадет, как физически, так и морально. Пока она сумела пережить изнурительное утро без малейшего намека на приступ астмы, но знала, что ужасы, которые приходится наблюдать здешним сестрам, оставляют душевные шрамы, и намного глубже, чем любая рана.
На следующее утро, когда Викторию определили на сортировку, ей представилась возможность доказать, что она способна принять любой вызов. По словам дежурной сестры, военные действия на время были приостановлены из-за плохой погоды, но сейчас разгорались заново, поскольку обе стороны торопились нанести последние удары перед праздником. Привезли первую партию раненых, и Виктория почувствовала, как по коже паучьими лапками расползается страх. Эти мужчины не только получили ранения, но и страдали от отравления каким-то незнакомым девушке газом.
– Ксилилбромид, – мрачно сказала одна из сестер. – Немцы недавно начали закидывать траншеи снарядами с этим газом. Он обжигает кожу, а также глаза и горло. К счастью, до сих пор все случаи слепоты оказывались временными. Обработай кожу, как при обычном ожоге, и положи на глаза холодный компресс.
Превозмогая ужас, Виктория с трудом сглотнула и начала обрабатывать раны. В голове никак не укладывалась картина мира, где люди кидают друг в друга снаряды с ядовитым газом.
Поток раненых через палату сортировки не прекращался, и вскоре Виктории стало некогда задумываться о своих страхах. Отбросив в сторону нерешительность и малодушие, она срезáла с солдат окровавленную одежду и промывала открытые раны. Порой ей не удавалось сдержать отвращение и приходилось склоняться с рвотными позывами над уткой, именно для этого поставленной возле кровати.
В какой-то момент Виктория уже перестала замечать, моет ли она руки между ранеными, да и какая разница в такой грязи? На что же похож полевой госпиталь, если солдаты поступают сюда в таком состоянии?
Один из раненых лежал так тихо, что трудно было понять, жив ли он. Лицо его почернело от грязи и копоти, одна нога была отрезана чуть ниже колена, в ребрах застряли осколки шрапнели.
Сестра бросила на него беглый взгляд и покачала головой:
– Не знаю, как эти люди ухитряются выжить. Надо очень хотеть жить, чтобы выдержать такое. Смой грязь, и если он доживет до того, как освободятся доктора, отнесем его в операционную. – Она кивком указала на доставленный с раненым вещмешок. – Посмотри, есть ли у него документы, и заполни бумаги перед тем, как передать его хирургам.
Виктория кивнула. Она срезала с солдата штаны. При виде культи желудок свело очередной судорогой. Девушку вдруг охватила беспомощность. Она полила рану спиртом, но солдат даже не дернулся. Когда Виктория обтерла тряпкой лицо раненого, оно показалось ей знакомым. Может, один из редко появляющихся членов Каверзного комитета? У кузена Колина столько друзей…
Сделав все, что можно, она наклонилась над койкой и принялась разбирать содержимое мешка. В основном это были армейские вещи, но среди них обнаружилась сложенная вдвое потертая фотография. Девушка развернула ее и с удивлением увидела красивую темноволосую женщину, которая смотрела на нее грустным взглядом. Виктория не сразу поняла, кто перед ней, но уже через миг вскрикнула и зажала рот рукой.
Пруденс.
Она перевела взгляд на лежащего без движения мужчину. Эндрю. На койке лежал муж Пруденс, и его жизнь медленно угасала.
Нет. О нет.
Пригнувшись к кровати, она зашептала, чувствуя, как колотится в ушах сердце:
– Эндрю, ты должен меня услышать. Это Виктория. Я отвезу тебя к Пруденс, даю слово. Держись.
Она стиснула руку раненого и позвала медсестру.
– Это муж моей сестры, – срывающимся от отчаяния голосом объяснила Виктория. – Его необходимо немедленно доставить в операционную.
Сестра ласково положила ей руку на плечо:
– Мы отнесем его, как только доктора закончат операцию.
Виктория слабо кивнула, понимая, что все ее просьбы ни к чему не приведут. Оставалось только молиться, что врачи успеют его спасти.
* * *
Ровена взяла саквояж с сиденья машины и взмахом руки отпустила шофера. Если она собирается стать по-настоящему независимой, придется научиться водить автомобиль. Но мистер Диркс давал столько заданий, что у нее совсем не оставалось времени. Он открыл еще один завод рядом с Сурреем, и оба производства работали на полную мощность. Теперь Ровена переправляла аэропланы по всей Англии. Джонатона она больше не встречала, но вести о нем доносила армейская молва. Слухи на войне были так же популярны, как и в салоне тети Шарлотты, и благодаря им Ровена узнала, что Джон прославился бесстрашными подвигами в воздухе и на счету пилота и его стрелка числились уже четыре сбитых германских самолета. Правда, словоохотливые рассказчики всегда добавляли, что с таким безрассудством Джонатон Уэллс либо станет асом, либо не доживет до весны, но об этом Ровена старалась не думать.
Из дверей вышли двое пилотов, и Ровена приветливо помахала им. Мистер Диркс оказался прав. Когда военные и политики своими глазами убедились, насколько ценны аэропланы на войне, спрос на них резко увеличился. Теперь армия присылала своих пилотов, поскольку Ровена и остальные служащие мистера Диркса не успевали справляться с заказами.
– Куда направляетесь? – крикнула она.
– Через Канал, – ответил один из пилотов.
Ровена нахмурилась. Это что-то новенькое. Обычно аэропланы отгоняли в крупные морские порты, а оттуда на пароме перевозили на континент. Должно быть, обстановка накаляется, если появилась необходимость доставлять самолеты сразу во Францию.
Когда она вошла в кабинет, мистер Диркс говорил по телефону и жестом попросил ее сесть. Ровена села на деревянный стул напротив его большого, захламленного стола. На стенах висели фотографии и чертежи аэропланов в разной степени завершенности. На любой свободной поверхности высились неровные стопки книг. Кабинет выглядел загроможденным, но Ровена могла поспорить, что его хозяин точно знает, где что находится.
Мистер Диркс повесил трубку и улыбнулся:
– Вы, как всегда, отрада для моих усталых глаз, мисс Ровена. Как глоток свежего воздуха.
– Вы сегодня особенно любезны. В чем дело? – подозрительно прищурилась девушка.
– С вами я всегда любезен, моя милая. К тому же я чувствую вину за то, что вызвал вас накануне Рождества. Вы должны быть дома, танцевать на балу… или что там богатые черти делают по великим праздникам.
Ровена улыбнулась:
– Боюсь, в этом году не видать нам веселого Рождества. Ни у кого нет настроения праздновать, особенно сейчас, когда Виктория и Колин на фронте и мы потеряли столько друзей. – Она вздохнула и торопливо сменила тему: – Куда вы меня посылаете?
В глубине души она молилась, чтобы он поручил ей перелет через Канал. Ровена еще никогда не летала над морем и давно ждала подходящей возможности. Такой полет мог стать для нее личной проверкой мастерства. И, кроме того, знаком полного доверия мистера Диркса.
Мистер Диркс перестал улыбаться и перешел на деловой тон:
– Мне придется попросить вас совершить несколько перегонов в очень короткий промежуток времени. Разумеется, на Рождество и следующий день вы получите выходной, но потом придется работать без передыха.
– Куда нужно переправлять?
– Сюда.
– Что? – распахнула глаза Ровена. – Ничего не понимаю.
– Немцы держат наши транспортные суда под прицелом. За последние недели они потопили два корабля, и оба перевозили аэропланы во Францию. Поэтому мы возвращаем самолеты с западных военно-морских баз, и уже отсюда начнем отправлять их во Францию. Как вы знаете, у нас нехватка пилотов, так что придется уплотнить ваше расписание.
Ровена кивнула, чувствуя радостную дрожь:
– Конечно. А когда я полечу через Канал? Когда вернем сюда все аппараты?
Мистер Диркс покачал головой:
– Нет, моя дорогая. Я не стану посылать вас во Францию. Перелет слишком опасен.
От возмущения Ровена застыла.
– Что значит «слишком опасен»? Я одна из самых опытных летчиц в вашем распоряжении.
– Не в этом дело.
– Тогда в чем? Вы всегда говорите: «Приспособься или умри»…
– Не стоит обращать мои же слова против меня! Я не собираюсь рисковать вашей жизнью.
– Но жизнью других пилотов вы рискуете? Тем более, я и так подвергаюсь опасности всякий раз, когда поднимаюсь в воздух, и вам это известно.
Он покачал головой, и от разочарования у Ровены похолодело в груди.
– На такое я не пойду. Вы прекрасно знаете, что я верю в женское равноправие больше, чем многие мужчины, но здесь я провожу черту, и вы меня не переубедите.
Ровена знала, что спорить без толку. Он не позволит ей пересечь Канал. Понимая, что ведет себя по-детски, она скрестила на груди руки и обиженно уставилась на мистера Диркса. Уже много раз она доказывала свое мастерство и опыт, но ей по-прежнему преграждали дорогу из-за принадлежности к женскому полу. Ровена никогда не отличалась свойственной Виктории воинственностью в вопросах суфражистского движения, но сейчас, впервые в жизни, она поняла, откуда проистекает озлобление многих женщин.
Она знала, что сумеет пересечь Канал. Однажды ей пришлось лететь через Бен-Невис. Вряд ли воздушные течения над морем коварнее, чем завихрения у этой горы, в конце-то концов.
– Я попрошу Альберта подкинуть вас на самолете до Ливерпуля. Так получится намного быстрее, чем на машине. С другой стороны, вряд ли в дороге вам удастся поспать…
В голосе мистера Диркса скрывался вопрос, и Ровена твердо кивнула:
– Переживу.
Он отправил ее к штурманам – те уже успели подготовить карту полета.
– Если погода не изменится, проблем не будет, – заявил один из них с сильным выговором кокни. – Над Центральной равниной будьте начеку. Ветер там уж больно коварный.
Ровена кивнула и отправилась на поиски Альберта. Тот уже готовился к полету.
– Вещи с собой? – спросил он.
Кивнув, девушка заправила волосы под воротник летной куртки, надела шлем и очки. Альберт помог ей забраться в аэроплан. Прикосновения его были настолько дружескими и бережными, что Ровена невольно снова вспомнила тот ужасный эпизод в ангаре. Она так никому и не рассказала о пережитом унижении. При воспоминании о наглом механике ее почему-то охватывал стыд, словно именно она была виновата в таком к себе обращении, хотя прекрасно понимала, что ничем его не заслужила. Наверное, лучше всего просто забыть об этом.
Аэроплан плавно оторвался от земли, и Ровена вдруг поймала себя на том, что не чувствует той привычной сосредоточенности, которая охватывала ее, когда она сама сидит за штурвалом. Альберт развернул нос самолета в направлении, в котором предстояло лететь почти четыре часа. От льдистого воздуха перехватывало дыхание, и Ровена порадовалась, что на ней теплая куртка с толстой шерстяной подкладкой и шарф. Нечасто ей доводилось летать в качестве пассажира. Она откинулась на спинку сиденья и принялась наслаждаться новизной свободного от ответственности полета.
Альберт долго держался ниже облачного покрова, так что Ровена наблюдала, как созданные человеком очертания Лондона постепенно сменяются лоскутным одеялом зимних полей, ферм и деревень. От сильного ветра аэроплан начал крениться набок, и Альберт поднялся выше. Мир перед глазами Ровены затянулся серым туманом. Восторг все нарастал, они поднимались выше и выше. Туман сверкал и рассеивался, и ей хотелось кричать от счастья. Она никогда не уставала от чудесного зрелища, что представало перед глазами, когда выныриваешь из молочно-белых облаков в широкую пронзительную голубизну. А сегодняшний полет лишний раз напомнил, почему она так любит небо.
Остаток перелета прошел быстро, и вскоре Ровена уже готовилась сама сесть за штурвал. Она еще никогда не бывала на ливерпульской военно-морской базе, так что Альберт держался рядом, и никто не задавал лишних вопросов. Ровена была в равной степени благодарна пилоту и раздражена его присутствием. С одной стороны, никто не осмелился высказать сомнение по поводу передачи ценного «BE2» женщине, с другой – она была полностью готова для предстоящей работы, и ей не требовался мужчина под боком, чтобы доказать это.
Ровена провела быстрый осмотр «BE2» и кивнула выделенным в помощь солдатам. Альберт на своем аэроплане уже вылетел, и ей тоже не хотелось медлить. К вечеру погода могла измениться, и лучше до этого добраться как можно ближе к Кенту. Лететь в темноте ей совсем не хотелось. Однажды Ровена уже вела аэроплан ночью, и ей не понравилось. Приземляться практически вслепую крайне опасно.
К тому времени, когда она наконец-то поднялась в воздух, самолет Альберта превратился в крошечную точку на горизонте. Ровена пожала плечами. Отлично, если ему так хочется играть в догонялки, пусть выигрывает. Она пока не привыкла к «BE2», но уже успела оценить особенности аэроплана. Разворот крыльев делал управление более надежным, но самолет откликался на движения штурвала чуть медленнее, чем «SPAD». Впрочем, недостаток акробатической ловкости с лихвой восполнялся уверенной грацией машины.
Ровена надеялась, что ветер не усилится. Полет на новом аэроплане в ненастье станет рискованным испытанием даже для нее.
Первый отрезок маршрута прошел гладко. Она вела самолет низко, поскольку не знала, как машина поведет себя на высоте, и не хотела испытывать судьбу при изменчивой погоде.
Над Центральной равниной неожиданно поднялся ветер, и Ровена забеспокоилась. По ее расчетам, до Кента оставалось более половины пути, а солнце быстро садилось. Или его затягивали быстро собирающиеся облака. Начался дождь, по лицу захлестали капли. Придется где-то приземляться… Ровена то и дело протирала очки, но видимость продолжала падать. Почему-то вспомнились морские купания в детстве… Надо немедленно спускаться.
Опасаясь, что можно врезаться в холм, если лететь параллельно земле на небольшой высоте, она опускала аэроплан по уменьшающейся спирали. Видимость повысилась, и Ровена с облегчением вздохнула. Деревьев поблизости не было.
Ближе к земле порывы ветра становились все ощутимее, и самолет бросало из стороны в сторону. Все усилия уходили лишь на то, чтобы не дать ему перевернуться. Если неправильно поймать ветер под крыло, да еще и так низко, машину швырнет на землю. Ровена чувствовала, как по лбу стекают капли пота, несмотря на жуткий холод, от которого немели пальцы и все тело бил озноб.
В глубине души Ровена всегда знала, что полеты сопряжены с опасностью. Крушения аэропланов считались обычным делом, хотя в большинстве случаев пилотам удавалось подвести аппарат достаточно близко к земле, чтобы избежать смертельных ранений.
Но не всегда.
Опаснее всего было столкновение с чем-нибудь при приземлении: с деревьями или зданиями. Неожиданно, впервые с тех пор, как она начала подниматься в небо, Ровена по-настоящему испугалась.
Но тут же приказала себе не паниковать. Она должна во что бы то ни стало доставить аэроплан в пункт назначения, в целости и сохранности. Ровена напомнила себе, что Диркс, несмотря на все его довольно прогрессивные взгляды, мигом снимет ее с полетов, если самолет разобьется. И дело не только в ценности машины, купленной на деньги короля. В нем проснется рыцарский дух, и он запретит ей подниматься в воздух ради ее же блага. Лучше сквозь землю провалиться, чем потерять все, чего она добилась с таким трудом. Ровена боялась лишиться не только уважения мистера Диркса и его служащих, но и приобретенной уверенности в себе, которая здорово поднимала дух. Сейчас, когда она поняла, каково это – иметь перед собой цель, принять брошенный судьбой вызов и встретить его лицом к лицу, просыпаться по утрам и готовиться к делам намного более важным, чем переодевание к завтраку, – Ровена уже ни за что не смогла бы вернуться к прежней жизни.
Никогда еще земля не вздымалась навстречу так стремительно. Желудок подкатил к горлу, а приземление отдалось по телу ударом настолько сильным, что Ровена закричала и прикусила язык. Больно. Рот заполнился вкусом крови и страха, но аэроплан все же рывком остановился. Ровена сидела в кабине, по лицу хлестал дождь и порывы ветра, а в ушах отдавался стук сердца.
Она с облегчением перевела дыхание. Каким бы жестким ни вышло приземление, самолет цел. Но тут же сообразила, что опасность еще не миновала и она может замерзнуть насмерть, если не найдет укрытие.
Ровена огляделась, но увидела лишь пустое поле. Ни деревьев, ни камней, чтобы укрыться от дождя. С другой стороны, будь тут дерево… От одной мысли она содрогнулась. Ровена подумала было о том, чтобы спрятаться под аэропланом, но тут же отвергла эту идею. Внезапно ее осенило. Она схватила саквояж, вылезла из кабины и осторожно перебралась на пассажирское место. Расположенные над ним верхние крылья лучше защищали от буйства стихии.
Вынув из саквояжа длинное пальто, она растянула его над собой, как навес, а сама свернулась на полу. Конечно, ткань пропускала воду, но была достаточно плотной, чтобы хоть на время задержать дождь.
Впрочем, она уже и так промокла до нитки. Одной рукой Ровена придерживала пальто, чтобы его не унесло ветром, а другой стянула мокрые летные очки. Бросила их на пол, но шлем снимать не стала, чтобы сохранить тепло. Пошарила свободной рукой в саквояже и нашла смену одежды. Вытерла лицо льняной блузкой, а затем засунула ее за пазуху кожаной куртки, как лишний слой для защиты от холода.
Потом она достала из саквояжа запасную юбку и скомкала ее в подобие подушки. Заправила под нее край пальто и положила голову, чтобы удерживать на месте своим весом. Рукав пальто она привязала к растяжке крыла. Таким образом ткань не давала дождю и ветру проникнуть в отсек.
От холода и страха при мысли, что она едва не разбилась, Ровену поначалу трясло. Но вскоре тепло тела нагрело небольшое пространство, и она обнаружила, что если и не согрелась, то, по крайней мере, больше не мерзнет. Ровена слегка покачивалась, чтобы сохранить тепло, и не могла отделаться от тревоги, думая о Виктории. Что будет с сестрой, если она погибнет? После смерти отца они остались одни. Конечно, есть еще тетя Шарлотта и дядя Конрад, но как Саммерсет, пусть и любимый по-своему, не мог заменить родной дом в Мейфэре, так и семья дяди не могла заменить их маленький круг. Только она, Виктория и Пруденс помнили тот счастливый дом, в котором прошло их детство.
Пруденс.
У Ровены заныло сердце, а щеки вспыхнули от стыда при воспоминании о том, как она обошлась с Пруденс и даже после этого трусливо избегала с ней встреч. Она знала, что Пруденс злится, но разве не лучше попытаться разрешить ссору и выслушать заслуженные упреки, чем навсегда потерять Пруденс? Ровена твердо решила зайти к Пруденс в следующий раз, когда окажется в Лондоне, и вымолить прощение. Даже если Пруденс не простит ее, по крайней мере, она попытается.
Ровена ощутила, как с плеч упал тяжелый груз. Она закрыла глаза, поудобнее прижалась к сиденью и принялась ждать, когда утихнет ненастье.
 | Т. Дж. Браун. Аббатство Саммерсет. Весеннее пробуждение |
Электронная книга: Т. Дж. Браун. Аббатство Саммерсет. Весеннее пробуждение