Старик хотел знать всё, но не верил ни единому слову. Он спрашивал, жадно проглатывая ответы, и тут же недоверчиво тряс своей нечёсаной неопрятной бородой или бормотал под нос что-то вроде «небывальщина», «придумал тоже», «сказки всё это». И, тем не менее, продолжал спрашивать.
— Значит ты — хранитель семени,— проговорил он и умолк, точно пробуя на вкус это слово. — И какое семя ты хранишь? И для чего? Что в нём такого ценного? А у тебя их много, этих семян? Все разные, или как? Может, у тебя есть семена сонной травы, а? От семян сонной травы я бы не отказался. Я бы выменял у тебя немного на...
— Нет, не то, — перебил его тот, кто назвался хранителем. — У меня нет семян сонной травы или какого-то другого дурмана. Я действительно ношу с собой Семя, только у меня оно всего одно и оно многократно ценнее, чем семя любого растения. Оно не выменивается ни на что.
— Всего одно?
— Да. И поэтому оно не должно пропасть даром.
Старик тряхнул бородой:
— Что-то я не понимаю. Что можно получить от одного семени?
— От этого — многое. Здесь, — хранитель указал на свою котомку, — то, что поможет людям выжить. Даст здоровую пищу, чистую воду и поможет излечиться от язв. А потом — и обзавестись здоровым потомством.
Старик недоверчиво покосился на котомку.
— Колдовство...— пробормотал он под нос, но хранитель услышал его.
— Ничего подобного. Это не колдовство, это знания. Давно утерянные, ушедшие в небытие вместе с теми, кто использовал их для создания этого Семени. Семя было предназначено для нас, для тех, кто выживет. Для тех, кого пощадит Большой Огонь.
— Они не могли знать, что придёт Большой Огонь,— опять замотал головой старик. — Этого не мог знать никто. Он пришёл неожиданно, с неба. Откуда он мог ещё прийти, как не оттуда? Его пламя жгло землю всего одну ночь. А когда он погас, из живущих остался только каждый из тысячи, всё вокруг было усыпано пеплом, и из туч шёл чёрный дождь. Начался голод, а за ним — язвы и мор, от рассыпанного повсюду яда. И тогда умерла половина из уцелевших. Это знают все.
— Большой Огонь создали сами люди, — сказал хранитель. — Он хранился в глубоких колодцах, сделанных из серого камня и железа. Я сам видел их. Они называются «ракетные шахты».
— Люди не способны владеть такой силой.
— И тем не менее, это так.
— Придумал тоже, — буркнул старик.
— Тогда действительно жило много народу, и большинство не верило в то, что Большой Огонь когда-нибудь вырвется на волю, — продолжал хранитель. — Они надеялись на то, что у тех, кто владеет им, хватит благоразумия не открывать колодцы, ведь итог этого был бы плачевен для всех. Однако были и те, кто знал, что рано или поздно это случится. Они знали, что не смогут остановить безумие, что Большой Огонь всё равно будет выпущен, а поэтому закапывались под землю или уходили подальше от больших селений, которые тогда назывались городами... Но были и те, кто избрал свой, особый путь. Чтобы дать шанс тем, кто останется в живых, они создали Семя.
— Откуда ты всё это знаешь? — подозрительно поглядел на хранителя старик.
— Я — потомок одного из них.
— Так значит оно рукотворное? Это, твоё Семя.
— Конечно.
Старик привычно затряс бородой.
— Нелепее истории я ещё не слышал.
— Поверь, она правдива.
Старик ничего не ответил, но помолчав несколько секунд, спросил:
— Семя... Его нужно посадить? Хранитель кивнул:
— Как и любое другое.
— И что вырастет?
— Это будет дом, даже не просто дом — целый посёлок. Когда Семя будет посажено, оно пустит корни, как любое другое растение, и то, что вырастет, тоже будет как растение, но особое. Люди будут жить внутри него, а оно станет защищать их. Кормить и поить, греть в стужу и охлаждать в зной, очищать воздух от яда и пыли, которая разъедает внутренности, и давать того разных вещей, которые потребуются, в том числе и лекарства. Оно излечит тех, кто поселится в нём от любого недуга, и люди навсегда забудут, что значит болеть. И дети их не будут умирать ни в утробе матерей, ни после того, как родятся на свет. И рождаться будут нормальными, с двумя руками и двумя ногами, с одной головой и должным количеством пальцев. А ещё оно будет учить. Оно будет давать знания, которые сочтёт нужными для повседневной жизни и на будущее... Вот, что даст Семя, когда вырастет. И всё это — почти без всякого труда Оно потребует ухода за собой, но только вначале, пока не наберёт силу, а выросши, вернёт всё сторицею. А когда мы научимся тому, что даст нам это Семя, мы сможет создать ещё Семя. И не одно.
— Зачем?
— Чтобы рассеять их по всей земле.
— Сказка...
— Нет. Это называется саморазвивающаяся биомеханическая конструкция с искусственным интеллектом.
— Мудрёно что-то, — пожаловался старик.
Хранитель рассмеялся.
— Иначе говоря, это означает, что посёлок до последней мелочи создаст себя сам, а затем сможет и видеть, и слышать, и разговаривать с людьми, и думать, как человек.
— Ну и выдумщик ты, хранитель!
— Иначе как вернуть людям всё то, что по глупости некоторых было утрачено. Выросшее Семя должно передать людям то, что было заложено в него.
— А сейчас оно может разговаривать? — полюбопытствовал старик.
— Нет. Сейчас — нет.
— Покажи его, — неожиданно попросил старик.
Хранитель молча развязал котомку, запустил туда руку и под жадно-любопытным взглядом старика извлёк из неё большую ярко-жёлтую круглую банку. В банке, заботливо обёрнутый белым пористым материалом, лежал небольшой, размером с половину мужского кулака, предмет, похожий на кусок глины, перемешанной с донной грязью, — коричневато-серый, ноздреватый и совершенно непривлекательный. Попадись такой на дороге, его спокойно можно было бы принять за кусок шлака.
— Ничего особенного, — разочарованно протянул старик.
— Всё удивительное у него заключено внутри, — отпарировал хранитель, закрывая банку и пряча её обратно в котомку.
— И что же ты хочешь от меня?
— Я ищу тех, кто будут первыми, которые воспользуются плодом, выросшем из Семени. И, поверь мне, это труднее, чем может показаться. Уцелевших не так уж и много, а тех, кто поверил в Семя...
— Совсем никого, — закончил за него старик, полуутвердительно, полувопросительно.
Хранитель печально кивнул.
— Наверное, ты просишь за право жить там что-то, чего тебе не могут дать взамен. Слишком высокую цену.
— Я даю эту возможность даром.
— И с меня не возьмёшь тоже?
— Нет. Для этого нужно только одно — поверить мне, поверить в Семя.
— И что будет, если я поверю?
— Тогда мы найдём ещё людей, и когда нас будет не один и не два, мы посеем Семя. И дадим начало новому человечеству.
— Ха, — выдохнул старше. — Ты поступаешь неразумно. Тебе следовало бы посеять своё Семя возле какого-нибудь селения и доказать свою правоту делом, а не словами. Тогда не надо было бы никого искать. Люди пришли бы к тебе сами.
— Вообще-то изначально Семян было два, — проговорил, помедлив хранитель. — Когда-то я поступил так, как советуешь ты: решил доказать свою правоту делом и посеял первое. Те, кто жил неподалёку просто испугались, когда оно начало прорастать, и уничтожили ещё не успевшие окрепнуть ростки. Пытались убить и меня, но мне удалось бежать. Теперь я не могу так рисковать. Семя осталось только одно.
— Посади там, где его никто не тронет, — посоветовал старик.
— Там, где его никто не тронет, никто не живёт. Если люди не поверят в Семя, которое ещё не посажено, никто не поверит в него и тогда, когда я буду звать, чтобы они увидели, что выросло. Сеять на ветер, впустую, — всё равно, что губить.
Старик ничего не ответил. Некоторое время они сидели молча, думая каждый о своём. Хранитель посмотрел на красноватое солнце, медленно катящееся к закату, и спросил:
— Так что скажешь? Пошёл бы ты со мной?
Старик огляделся, медля с ответом. Холм, на котором они сидели, был самым высоким в округе, и с его вершины было видно далеко, даже несмотря на облака ядовитой пыли, которые западный ветер всё гнал и гнал, откуда-то из опалённых чудовищным огнём районов. Местами лысый, местами поросший желтеющей травой холм был частью огромной холмистой равнины, поросшей рахитичными карликовыми деревьями и огромными кустами краггивы, от которых следовало держаться подальше. Петляющая меж холмов речушка почти целиком скрывалась среди буйно разросшегося камыша, а за ней, где-то почти на пределе видимости, курился слабый дамок — жилище сразу трёх человек. Мужа с женой и их шестипалого мальчугана.
Не самая богатая земля, но в степи водилась мелкая живность, которую без особого труда можно было заманить в силки, можно было найти грибы, съедобные коренья и травы, в редколесье попадались ползучие грибы, а в реке — волосатая рыба и зубастые лягушки. Крохотный мирок, не балующий изобилием, но привычный. Синица в руках...
— Нет, — сказал, наконец, старик. — Я не пойду с тобой. Я не верю тебе и в твоё Семя. Ты рассказываешь невозможные вещи и обещаешь так много, что в это нельзя поверить. Ты обманываешь меня, хранитель. Я не пойду с тобой. Мне не нужно твоё Семя, и то, что вырастет из него. Вот семена сонной травы я бы взял. Но у тебя нет семян сонной травы...
— Нет, — покачал головой хранитель. Посидев ещё секунду, он встал, поднял котомку и, закинув её за плечи, произнёс:
— Ну что ж... Коли так, прощай старик.
— Прощай, хранитель.
Хранитель повернулся к нему спиной и зашагал прочь с холма, а старик смотрел, как он спускается вниз и, петляя меж кустов крапивы, направляется к соседнему холму. Он провожал его взглядом до тех пор, пока шагающая фигурка не скрылась из вида в редколесье. Раз-другой она мелькнула среди деревьев и исчезла. Старик снова остался один.
Он сидел и думал, и мысли его были такие же ленивые и неспешные, как и вся его бесцветная размеренная жизнь на этом холме. Приход хранителя привнёс в неё свежую струю, и, перебирая сейчас в голове услышанное, у него вдруг возникло необъяснимое чувство, что он упустил что-то очень важное. Он почувствовал, что где-то внутри рождается и начинает глодать его душу досада, хотя причину её появления он едва ли смог бы объяснить. Этот хранитель растормошил его спящее сознание и куда сильнее, чем он полагал. Выдумщик, рассказывающий небылицы, казалось бы, и всё же... Чем-то он его, всё-таки задел.
«Куда он теперь пошёл?» — невольно подумал старик.
Отдалённые раскаты грома заставили его оторваться от раздумий. Вслед за пылевыми облаками на равнину наползала чёрная как смоль туча.
«Это хорошо, — подумал старик. — Будет дождь, прибьёт эту проклятую пыль. Хотя дождь оттуда — тот же яд».
Он ещё долго сидел, глядя, как тучу сносит к северу, потом проковылял к своему убогому жилищу и стал готовиться ко сну.
Солнце давно село, а он всё ворочался на своём ложе: мысли по-прежнему не давали ему покоя.
Он плохо спал в эту ночь.
(с) Андрей Анисимов