«Счастливые часов не наблюдают», — сказал русский поэт Грибоедов, перефразировав немца Шиллера. Казалось бы, интернациональная мудрость, а к швейцарцам не подходит. Они знают о времени почти все и умеют его ценить. Возможно, поэтому счастливы, а часы, произведенные ими, ценятся во всем мире.
Ум часовщика функционирует четко и размеренно, в общем, как добротный часовой механизм. Создание таких сложнейших механизмов из нескольких сотен деталей, многие из которых размером с пылинку, требует особых профессиональных качеств. «Аккуратность, тщательность и точность в работе — отличительные черты швейцарцев, — говорит Моника Леонхардт, директор музея часов Beyer в Цюрихе. — К тому же мы были очень бедной страной вплоть до конца XIX века. У нас нет природных ресурсов, вокруг сплошные горы, земли мало, так что нам просто пришлось создавать нечто такое, что требует минимум сырья и максимум умственной энергии, — часы».
ВСЕ В ПОРЯДКЕ
«Сплошные горы», безусловно, повлияли на национальный характер — швейцарцам хорошо, когда есть рамки и границы. И речь не только о восприятии пространства, но и об их отношении ко времени. Когда оно обозначено на циферблате, швейцарцы спокойны, уравновешенны и уверены в себе. Им важно, чтобы все было продумано, просчитано, спланировано, запрограммировано. Они страхуют младенцев и дают им имена еще до рождения. Отпуск на море или в горах покупают за год вперед, а на ужин с друзьями записываются за месяц, два или три (дата, конечно, вносится в ежедневник). Спонтанность для них тождественна не свободе, а хаосу.
Порядок — противоположность хаосу — одно из ключевых понятий в маленькой альпийской стране. Доктор Бирхер-Беннер, швейцарец, который придумал мюсли, считал, что беспорядок — главная причина любого недуга, и успешно лечил все болезни при помощи системы, которую назвал терапией порядка. Она была основана на строгом следовании расписанию: Бирхер-Беннер пытался синхронизировать индивидуальный и астрономический ритмы.
Часовой механизм — воплощение порядка. Неудивительно, что больше половины стоимости всех часов, производимых в мире, приходится на Швейцарию.
НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ В ТОТ ЖЕ ЧАС
Швейцарское часовое дело работает в первую очередь на внешний рынок. А восемь миллионов жителей Швейцарии прекрасно могут обойтись без наручных часов. Они и так не забудут о времени. Потому что в большинстве швейцарских городов не нужно долго искать взглядом циферблат. Многие видны издалека. Например, на здании железнодорожного вокзала в Apay красуются одни из самых больших вокзальных часов в Европе — диаметром в девять метров, фактически в три этажа. А на церкви Святого Петра в Цюрихе — самые большие в Европе церковные часы.
Механизмы с такими приятными слуху именами, как Breguet, Blancpain, Rolex, Omega или Patek Philippe, указывают время в витринах часовых магазинов. На Банхофштрассе в Цюрихе — улице длиной в километр четыреста метров — таких бутиков больше двадцати, и каждый из них как музей. Часы есть на цветочных клумбах и автобусных остановках. А если их не окажется на остановке, то время можно сверить по общественному транспорту: в Швейцарии он ходит с точностью до минуты. Здесь трудно забыть о времени, часто его даже слышно: в любой деревне, в самом захолустном городке колокольный звон отбивает каждую четверть часа. В Лозанне, кроме перезвона, время озвучивается криком с башни кафедрального собора Нотр-Дам.
КРИК ВРЕМЕНИ
Ренато Хойслер, внештатный сотрудник муниципалитета Лозанны, говорит, что без башенных караульных в Средневековье не обходился ни один европейский город: «Они смотрели за порядком, следили, чтобы не было пожара. А заодно — тогда ведь у простых горожан еще не было часов — кричали время, и раньше это делалось не только ночью, а каждый час в течение суток».
Первый официальный караульный в городе был назначен указом епископа в октябре 1405 года как раз после большого пожара. В конце XIX века надзор стал не нужен, но человека, который заводит часовой механизм, все равно оставили. Так получилось, что le guet («страж» по-французски) не пропустил и ночи, и традиция не прерывалась на протяжении более шестисот лет. И теперь Лозанну трудно представить без le guet в широкополой войлочной шляпе и черной накидке — не может быть и речи, чтобы эту должность упразднили.
По ночам месье Хойслер с верхотуры объявляет время нараспев, сложив ладони рупором и повернувшись сначала к востоку, потом к северу, западу и югу. На все четыре стороны света он повторяет: «Это ночной страж. Пробило десять!» Время выкрикивается с десяти вечера до двух ночи, то есть пять раз за ночь. В промежутках крикун имеет право заниматься чем угодно. Иногда Ренато в своей каморке на колокольне принимает гостей. Но обычно он плавит свечи и готовит материал для декораций, потому что у него еще есть другая, дневная работа — он делает инсталляции из сотен свечей, украшая ими соборы, улицы, мосты.
Когда надо кричать, караульный узнает не по часам, а по «Марии Магдалине». «Этот шеститонный колокол висит прямо за моей койкой в башне, это самый низкий голос из семи колоколов собора, так что его невозможно не услышать, — рассказывает Ренато. — Редко, очень редко я просыпаю, от силы раз в год, но в целом я привык к ночному ритму». Наручных часов у Ренато уже лет тридцать нет, он сам как часы — всегда приходит на встречи вовремя. Пунктуальность и корректность по отношению ко времени — как к своему, так и к чужому — национальные черты швейцарцев.
ХРОНОГРАФ УСПЕХА
«Пунктуальность важна при деловых встречах, опаздывать недопустимо. Но я также нахожу очень невежливым, если гости приходят раньше назначенного времени. Может быть, это потому, что у части моей семьи французские корни», — говорит Моника Леонхардт. Музей, которым она руководит, принадлежит семье Байер и находится в помещении часового магазина на Банхофштрассе в Цюрихе. Байеры эмигрировали в Швейцарию из Южной Германии в 1822 году и в 1860-м открыли часовой магазин в Цюрихе. Сегодня он один из старейших в Швейцарии и в мире.
Часовое искусство возникло в этой стране в первой половине XVI века, в эпоху реформатора церкви Жана Кальвина. Он запретил женевцам носить драгоценности. Примерно в это же время французские беженцы-гугеноты завезли в Женеву часовое дело, и ювелиры переключились с украшений на часы — стали отделывать их драгоценными камнями, эмалью, резьбой. Так механизмы для определения времени превращались в произведения искусства, что и поныне составляет швейцарскую гордость. К слову сказать, часы сегодня — почти единственное украшение для мужчин, ведь точность механизма, если речь идет не о спортивных рекордах, не настолько существенна, чтобы платить за нее десятки тысяч франков.
В музее Beyer на витрине под стеклом лежит модель часов 1660 года, сделанная женевским мастером для сбыта в Османской империи, корпус выполнен в серебре, на нем выгравированы турецкие цифры. В XVII веке часовщики Швейцарии в основном ориентировались уже на экспорт. «Женеве было просто не потребить то, что она производит: население города тогда составляло около 15 000, а часов производилось 5000 в год, — рассказывает фрау Леонхардт. — Многие швейцарцы, чтобы найти рынок сбыта, эмигрировали за границу или открывали там свои представительства. Отец Жан-Жака Руссо был личным часовщиком турецкого султана, Эдуард Бове — единственным поставщиком часов на китайском рынке, а Бреге обосновался в Париже и работал на французский королевский двор». И не только на французский — среди его клиентов числились и султан Османской империи, и Александр I. При поддержке российского императора Бреге даже основал в Петербурге представительство — Maison de Russie («Русский дом»).
Тем не менее до XIX века самыми престижными в мире считались английские часы, и бывало, швейцарцы делали детали, собирали их в механизм, продавали англичанам, а те наполняли этой начинкой корпус и выводили часы на рынок как свои. Но на Всемирной выставке в Лондоне в 1851 году королева Виктория восхитилась не грузными английскими, а швейцарскими изделиями — компактными, легкими, с новым дизайном и без заводного ключа.
В конце XIX века американские фабрики запустили массовое производство, и швейцарские механизмы ручной работы оказались неконкурентоспособными, в первую очередь по цене. Часовое дело в стране почти рухнуло, но швейцарцы быстро сориентировались и построили современные мануфактуры в районе Юрских гор. Так возникло два параллельных класса профессионалов — часовщики-художники и часовщики-ремесленники. А также два класса часов — «эксклюзив» в женевской традиции и «часы для всех» в юрской.
О СЕКУНДАХ ВЫСОКО
«Лучше всего иметь несколько экземпляров часов, чтобы надевать их в зависимости от того, куда идешь, — говорит Моника Леонхардт. — В оперу или на семейный праздник я надеваю дорогие. В путешествия беру с собой хорошие, но подешевле. А для досуга, особенно к яркой одежде, я предпочитаю Swatch».
Экспансия кварцевых и электронных дешевых часов, в основном японских Seiko и Citizen, в 1970-х породила второй серьезный часовой кризис. Но швейцарское часовое дело выстояло благодаря стратегии, которую тогда предложил ливанец Николас Хайек, предприниматель и основатель консалтинговой компании в Цюрихе. Хайек решил, что раз теперь все могут делать часы, акцент нужно ставить не просто на производстве, а на маркетинге. Он говорил, что товар должен вызывать у покупателя эмоции, и считал, что противника нужно поражать его же средствами. В пику японцам Хайек запустил новые часы — кварцевые, пластиковые, легкие, яркие, на все случаи жизни, и все равно очень швейцарские — Swatch. Правда, вопреки распространенному мнению их название означает не Swiss Watch, a Second Watch, то есть «вторые часы». Это самые дешевые швейцарские часы.
А вот Patek Philippe — одни из самых дорогих. Бренд существует с 1839 года, и производитель гарантирует, что может починить любые свои часы, когда бы они ни были выпущены. Компания хранит все шаблоны и станки, чтобы иметь возможность произвести любые детали для ремонта.
Модель Sky Moon («небесная луна») — самая дорогая в бутике Beyer — стоит миллион двести тысяч швейцарских франков. Открыть и завести часы в первый раз может только будущий владелец. Откуда берется эта космическая цена?
«Цена складывается из материала и времени работы. Со дня заказа до момента, когда клиент возьмет часы в руки, может пройти четыре-пять лет, иногда до восьми, — говорит Маркус Баумгартнер, директор по продажам магазина Beyer. — Всю работу от а до я делает один мастер, самый опытный, со стажем не меньше 20 лет. Таких часов изготавливают только несколько штук в год, причем через некоторое время фирма снимает модель с производства, чтобы она оставалась уникальной и для владельцев, и для коллекционеров».
В Sky Moon два циферблата — с обеих сторон, — турбийон, механизм боя, 686 деталей, 55 камней, и все это умещается в корпусе толщиной 12,6 миллиметра. В часах есть карта звездного неба, определитель фазы Луны и вечный календарь — первую корректировку нужно будет сделать через 100 лет, в 2114 году. Многие части вырабатывают на высокоточных станках и шлифуют под микроскопом. «Раз в год мы возим наших клиентов на экскурсию на мануфактуру Patek Philippe. Показываем, как мастер работает с деталями размером не больше пылинки. Бывает, такую «пылинку» снимаем на видео и, увеличенной в 100 000 раз, показываем на экране. И тогда видно, что это полноценная, функционирующая часть механизма, например шестеренка с 30 зазубринами. Это производит огромное впечатление», — рассказывает Баумгартнер.
Часы Patek Philippe не принадлежат их владельцу, утверждает реклама (You never actually own a Patek Philippe). В слогане заложена мысль о наследии, передающемся от поколения к поколению, о долговечности изделия. Подсчитано, что больше половины часов Patek Philippe, увидевших свет с 1839 года, до сих пор существуют.
Время часам идет. Оно отсеивает дешевку и фальшивку и выбирает то, что ценно. Похоже, оно выбрало для себя чудо инженерной мысли, мастерства, терпения — швейцарские часы.
(с) Алина Тукало