Рассказ о режиссёре Параджанове без упоминания его великих фильмов.
Девяностолетний Сергей Иосифович Параджанов? Я не знаю, кто этот старец с белой бородой, с посохом в руках в белых одеяниях праведника...
Не складывается цифра 90 с образом Параджанова, которого я хорошо знал. Он бывал в моём доме. Я не раз оказывался в его знаменитом доме на улице Котэ Месхи, спрятанном в закоулках старого Тбилиси... Там проходили описанные многими авторами ни на что не похожие, ни с чем не сравнимые параджановские вечера. Хохот, шум, пение оперных арий, состязание в остроумии, розыгрыши...
Кто-то сказал: «Параджанов не человек нашей жизни, он случайно уцелевший персонаж из мифов Древней Греции!» Энергия, мощь воображения были постоянными его спутниками.
Но я видел на той же улице Котэ Месхи великого кинорежиссёра грустным и одиноким, сам себе мерящим давление и втыкающим в фальстафово пузо шприц с инсулином. Видел его жадно поедающим оставшийся после ухода гостей гигантский кремовый торт, который при адском его диабете значил смерть - не мгновенную, но...
Он часто повторял: «Моя жизнь - 24 коротких фильма. В одном я герой, во втором - трус, в третьем - подлец, в четвёртом - мелкий вор, в пятом - драная кошка, в шестом - убийца...» Он перечислял все существующие пороки и только в первом фильме называл себя героем.
Когда я начал писать о Параджанове, мне вспомнились эти его слова и захотелось снять (хотя бы на бумаге) 24 события, происшедших со дня рождения 9 января 1924 года по 20 июля 1990 года, последнего дня жизни. События, может, не очень важные, но все они помогут мне собрать коллаж, который я назвал бы «Параджаниада».
Рождение
1924 год. Тбилиси. Больница № 7 имени Розы Люксембург на склоне горы Святого Давида. Увитый плющом кирпичный особняк, который горел прошлым летом, в него ударила молния. В процедурной комнате на медном крючке висит большая стеклянная клизма. Резиновый шланг её тянется к человеку, стоящему на коленях у кафельной стены. Человек небрит, в глазах его страх. Входит медсестра, смотрит, как опускается жидкость в стеклянном баллоне:
- Голубчик, когда всё это вольётся в тебя, сядешь на стульчак очистишься и будешь ждать доктора Параджанова.. .Ты понимаешь меня?
Мужчина молчит.
- Не понимаешь...
Мужчина моргает испуганными глазами. Медсестра смотрит в окно. Там, на склоне горы, ходят солдаты, заряжают артиллерийские орудия.
Медсестра спрашивает:
- Никогда не прочищал желудок?
Мужчина чуть заикаясь отвечает:
- Ар месмис... («не понимаю» - грузинский)
Медсестра говорит:
- Милый, а я грузинский не понимаю... Ты из Кахе-тии? Виноградарь?
Грузный мужчина кивает головой:
- Вино... Вино...
Медсестра продолжает улыбаться:
- Я пошла. Сядешь на стульчак. Придёт доктор Параджанов, осмотрит тебя...
По коридору больницы имени Розы Люксембург идёт медсестра. Слышны громкие крики роженицы.
В палате молодая курчавоволосая Сиран Бежанова стонет, кричит. Рядом с постелью её муж Иосиф Параджанов (будущий отец Сергея) и брат мужа - Гурген Параджанов, врач-проктолог больницы № 7. Иосиф стирает полотенцем пот со лба жены:
- Сегодня праздник кровавого воскресенья. Будет салют...
Сиран шепчет:
- Царь тысячи человек убил... И это праздник?
Иосиф шепчет в ответ:
- Дорогая, ты родишь мне сына. Хватит девочек....
Кончилась жидкость в клизме, кахетинец встает, оглядывается, видит в процедурной стул, садится на него, дословно поняв медсестру «Сядешь на стульчак». Скрипит зубами. Три литра мыльной воды творят в его желудке бурю, но он терпит. Ждёт врача. Входит Гурген Параджанов, из кармана халата достает что-то вроде медной воронки, поворачивает кахетинского виноградаря к окну, просит наклониться, тычет в него медную воронку, сам нагибается, поправляет очки.
Сиран кричит, дёргается, медсестра помогает ей. Раздаетсяся слабый писк и тут же детский плач. Медсестра радостно:
- Мальчик!
За окном громоподобные артиллерийские выстрелы в память 9 января... А также - в честь рождения Сергея Иосифовича Параджанова!!!
Из дверей процедурной с криком выскакивает кахетинец, он бежит по коридору со спущенными штанами, за ним, тоже с криком, выбегает весь забрызганный доктор Гурген Параджанов. (Жаль, что вы не видели, как эту сцену разыгрывал в лицах сам Сергей Параджанов, рассказывая о дне своего рождения).
В это время медсестра выносит новорождённого, завёрнутого в одеяло. Огромный кахетинец натыкается на медсестру. Младенец выпадает из её рук. Кахетинец падает на пол и, непонятно как, успевает подхватить ребёнка. Грохочет пушечный салют!
Шуба
1931 год. Ночь. В параджановском доме все спят. На кровати спят мама и папа. Сергей, которому шесть лет, спит на диване, рядом с сёстрами.
Громко храпит папа Иосиф. Мама, не просыпаясь, шлепает папу ладонью по губам. Храп прекращается. Папа встаёт, вдевает ноги в стоптанные галоши, идёт на кухню, видит - в окне сыплет густой белый снег. Кричит:
- Снег! Снег!
Никто не реагирует на его крик. Папа выходит на балкон, там светит луна и идет снег, непривычный для тбилисской зимы.
Голос Сергея Параджанова:
- В честь моего рождения папа купил маме шубу. Мама никогда её не надевала. В ту ночь папа кричал: «Снег, снег идет!». Разбудил маму, велел надеть шубу. «Надо её освежить».
Сиран полусонная встает, вынимает из шкафа шубу, открывает дверь на чердак и поднимается на крышу. Папа возвращается в постель и храпит.
Мама же всю ночь стоит на крыше, чтобы промок под снегом мех.
На крышу через чердачное окно вылезает шестилетний мальчик Сергей. Мальчик подходит к маме и её заснеженной шубе.
Мама оглядывается:
- Зачем поднялся сюда? Иди, замёрзнешь.
Мальчик возвращается к чердачному окну, навстречу по черепице идёт взрослый Сергей Параджанов. Он останавливает мальчика, и они вдвоем подходят к маме.
Взрослый Сергей говорит Сиран:
- Мама, в сценарии «Исповедь» я описал тебя такой, какая ты была в действительности, но, боюсь, там многое тебя обидит...
- Я не читала твою «Исповедь», мальчик, а что меня должно обидеть?
Сергей прижимает к себе маленького мальчика и говорит.
- Ты брилась, мама? Правда ведь?
Мама с вызовом:
- Да, брилась, если 6 я не брилась, была бы усатая, как Будённый! Папа ушёл бы от меня!
Сиран жалостливо улыбается:
- Он с этой русской массажисткой Шурой шашни крутил...
Параджанов кивает головой.
- Знаю...
Мама вздыхает.
- Он был крепкий мужчина, до конца жизни поднимал тяжёлые вещи, шкафы, трюмо, кровати, а умер во время массажа...
Параджанов округляет глаза.
- Во время того массажа Шура была не над папой, а под папой, как это?
Мама вопит:
- Мерзавец! Мерзавцем и умрёшь!!!
Ударяет взрослого сына, тот отбегает от неё. Сиран за ним, потом останавливается, запыхавшись, смотрит на сына. Тот тоже остановился, но боится подойти. Идёт снег. Вокруг тбилисские дома с потухшими окнами, над горой Святого Давида светит яркая луна. Мама тихо, почти что шёпотом говорит:
- Да, я брилась... Что ты, Сергей, понимаешь в любви?
Взрослый Сергей хмыкает. Неожиданно маленький Сергей подбегает к взрослому и дает ему звонкую пощёчину:
- Дурак, почему над мамой смеёшься?!
Как я провёл лето
Когда Сергей Параджанов рассказывал историю того лета, слушатели хмыкали, смеялись и не верили ему.
В то лето семейство Параджановых отдыхало под Кутаиси, в Сатаплиевых лесах у Бежановых, родственников мамы Сиран. Рядом с дачей за высоким забором таился огромный особняк первого секретаря Кутаисского городского комитета коммунистической партии, Метревели.
Мальчик Сергей и его друг Давид Бежанов заглядывают в щель забора и видят густые заросли райского сада. Вчера ночью кто-то приезжал, но сейчас за забором тишина. Мальчиков манят спелые персики, висящие на ветках. Сергей и Давид находят качающуюся доску, оттягивают её в сторону и забираются в сад. Идут в высокой траве. Жужжат пчёлы. Где-то в глубине сада слышится смех. Мальчики застывают. Бежать назад? А персики?! В траве разбросаны десятки красно-медных плодов. Сергей нагибается, поднимает персик и чувствует чью-то руку на своём плече, оглядывается. Открывает рот для крика...
Рука на плече была рукой Иосифа Виссарионовича Сталина. Тот улыбается ему. Военный френч, сапоги, густые усы, знакомая по тысяче фотографий улыбка.
Сергей видит своего друга Давида с персиком во рту. Сталин спрашивает:
- Вы откуда, мальчики?
Сергей, заикаясь, показывает на забор:
- Мы... В дырку...
Сталин смеется.
- Очень хорошо, вы мне нужны...
Великий вождь и двое мальчиков молча идут сквозь высокую траву, Сталин срывает с ветки персик, протягивает Сергею:
- Они сладкие, я сегодня четыре съел...
Они делают ещё несколько шагов и видят увитую вьюном каменную беседку. В ней у бильярдного стола, с кием в руках, стоит еще один Иосиф Виссарионович Сталин. Сергею хочется писать от сладкого страха. Рядом с ним Сталин, который их привёл, у бильярда второй Сталин. И один и второй улыбаются мальчикам. Второй Сталин кладет кий, подходит, встает рядом с первым Сталиным, дружески подмигивает мальчикам:
- Есть и третий...
Второй Сталин кричит:
- Ибрагим!
Из зарослей выходит ещё один Сталин, одетый в военный френч, как и первый. Первый Сталин кладет руки на мальчишеские головы:
- Угадайте, кто из нас настоящий...
Мальчики смотрят на троих усатых мужчин, одинаково улыбающихся. Молчание затягивается. Где-то в глубине сада слышатся громкие голоса. Первый Сталин выходит из беседки, оглядывается, возвращается и, толкая мальчиков в спины, говорит:
- Уходите. Неприятности будут... Быстро, быстро... Назад, в дыру.
Первый Сталин бежит, низко пригнувшись к высокой траве. Вскоре они оказываются у отодвинутой доски в заборе.
- Уходите... и никому не говорите... а то плохо будет вам, вашим папам, мамам... Понятно, да?..
Мальчики, ошарашенные, ничего не понимающие, пролезают меж досок забора.
Когда Сергей вернулся в дачный дом Бежановых, он застал на кухне маму, которая в медном тазу варила варенье, помешивая горячую, булькающую массу деревянной ложкой. За столом сидел взрослый Сергей, ел жареную картошку со сковородки и говорил маме:
- Оставь варенье, посмотри...
Он указывал на письмо, лежащее на столе. Мама помешивала горячую массу варенья, не отходя от керосинки.
Взрослый Сергей тыкал пальцем в письмо.
- Видишь? Микеланджело Антониони мне письмо прислал. Антониони немножко разбирается в кино... Считает Параджанова большим режиссёром... А ты нет! Почему?
Сиран с полным безразличием отнеслась к имени Антониони.
- Такой же, наверное, бездельник, как и ты...
Мальчик Сергей подсел к столу, берёт со сковородки жареную картошку.
- Я Сталина видел! Живого! Трёх!
Взрослый Сергей смотрит на мальчика:
- Глупый ты, это двойники...
- Какие двойники?
Мама вмешивается в разговор:
- О ком говорите?
Взрослый Сергей объясняет маме:
- Сталин приезжал тайно в Кутаиси, незадолго до своей смерти, на один день, повидать друзей молодости... Он всегда ездил с двойниками. Их и поселили на даче Метревели.
Он смотрит на маленького Сергея.
- Теперь понятно тебе, почему их было трое? Взрослый Сергей тянется за жареной картошкой.
- Сталин умер, их расстреляли...
Маленький Сергей удивленно моргает глазами.
- Зачем?
- За ненадобностью...
Сиран сливает горячее айвовое варенье в стеклянные банки.
Америка
1988 год. Зал Гильдии режиссёров Америки. Восточное отделение. Зал полон зрителей. Горят софиты. На сцене у микрофона стоит Сергей Параджанов. Мятая рубашка, брюки мешком, волосы всклокочены, глаза горят. Он в любимом для себя состоянии «Театр одного актера в действии». Он только что рассказал историю трёх Сталиных.
В фойе Гильдии режиссёров Америки висят десятки параджановских коллажей. Слушатели из зала перешли в фойе. В коллажах мы узнаем истории - «Рождение», «Мама в шубе под снегом», «Три Сталина».
Коротко стриженная девушка показывает на коллаж, где две фигуры - пожилая женщина и мальчик - идут по тропе вверх, в горы. Спрашивает Параджанова на хорошем русском:
- Что значит «Бог подарил мне плащ»?
Параджанов смеётся. Девушка вновь спрашивает.
- Вы верите в Бога?
- Верю. Однажды он мне плащ подарил... Я его ношу...
«Бог горы»
Густой туман. Склон горы. В тумане идёт Сиран Бежанова - Параджанова. За ней следом - маленький мальчик, Сергей. Он прихрамывает в новых туфлях. Сиран садится на большой, мокрый от туманной влаги камень. Сергей поднимает ногу. Мама снимает туфлю, заглядывает внутрь, вынимает стельку...
Достает из кармана пальто соль в газетном пакетике, два яйца. Мама и сын бьются яйцами, потом очищают скорлупу. Вокруг густой туман. Мальчик спрашивает.
- Мама, долго еще до Бога?
Сиран, взглянув на часы, отвечает:
- Недолго. А что ты хочешь попросить у него?
- Чтобы он папу спас. Зачем его в тюрьму посадили? Зачем ссылают в Сибирь? Он самый честный антиквар в СССР...
Они встают, бредут вверх по тропе, утопая в жидкой глине, Сиран шепчет:
- День неудачный выбрали...
Мама исчезает в белом молоке тумана. Сергей идет за ней.
...Тропа выводит его на травянистый купол, видимо, это и есть вершина. Сергей видит табуретку. На табуретке сидит человек...Немолодое лицо. На щеках щетина. На голове каракулевая папаха, из-под которой выбиваются седые вьющиеся волосы, к глазам прижат полевой бинокль.Человек опускает бинокль, смотрит на Сергея. Улыбается.
- Сергей Параджанов?
- Бог?
- Да.
- Не двойник?
- Не двойник... настоящий. Но я не самый главный.
Я Бог этой горы...
Бог улыбнулся, у него не было передних зубов, но улыбка добрая. Он протянул Сергею дольку граната. Сергей поверил, что на табуретке сидит тот, о ком ему ежедневно дома говорила мама: «Веди себя хорошо Сережа, на тебя смотрит Бог, вон с той горы».
Из тумана вышла Сиран. Увидев Бога, она открыла ридикюль, достала письмо.
Бог улыбнулся.
- Сиран, порви его!
- Но я здесь всё написала...
- Я всё знаю, Сиран...
- Я знаю, что вы знаете, но почему ничего не делаете?..
- Сиран, я был в Сибири.
- В Сибири? И вас сослали?
- Сослали! Я хотел написать тебе, что за мной пришли ночью и забрали, но в Сибири, холодно, чернила мёрзнут, писать оттуда письма невозможно.
Мальчик спросил Бога:
- В чём вы провинились?
Бог поманил его пальцем. Сергей подошёл. Бог поднял его, поставил на табуретку, дал полевой бинокль. Сергей приставил к глазам окуляры. Бог закашлял. ...Сиран достает из ридикюля платок, подаёт Богу. Откашлявшись в него, возвращает.
- Оставьте себе.
- Спасибо, но...
Роется в кармане брюк, достаёт медную монету.
- Дарить платки — плохая примета...
Сиран берёт монету. Отдышавшись, Бог шепчет:
- Кто я в сравнении с ним? Сталин - Бог всех рек, всех морей, всех народов... А что у меня есть? Я маленький Бог горы, в которого веришь ты, Сиран, и ещё человек сто грузин, армян, русских, греков...
Мама разорвала письмо. Ветер развеял листки...На лице её растерянность.
- Если уж вы так думаете, то кого мне просить о муже, невинно осужденном этими негодяями?.. Они всюду. А вас нет нигде... Пошли, Сергей!
Льёт дождь. Мама и сын стали спускаться с вершины. Сиран держит над головой ридикюль. Бог громко кричит им вслед:
- Я не могу помочь в деле твоего мужа. Силы мои уже не те. (Вздыхает.) А вот за сыном Сергеем я прослежу, сберегу его от дурного глаза...
Бог, чуть прихрамывая, побежал, нагнал мать и сына, снял плащ, накрыл им мальчика. Сиран возмутилась:
- Что вы! Не надо, он нужен вам самому.
Бог строгим голосом:
- Берите и не перечьте!
Мать и сын продолжают спуск. Сергей выглянул из-под плаща, и ему показалось, что над головой Бога дождь не лил. Бог кричит:
- Сиран, когда мальчик вырастет, пусть носит мой плащ!.. На нём пуговицы одной нет, а так он не промокает!..
Дом Параджанова
1981 год. Утро. С площади слышны звуки духового оркестра, там готовятся к коммунистическому празднику 7 ноября. В полутёмной комнате, на узкой кровати сидит в кальсонах Сергей Параджанов, знаменитый кинорежиссер. Он делает укол инсулина. Резко втыкает шприц в живот.
На стенах картины, фотографии - любимой женщины Параджанова Светланы Щербатюк, с которой он в разводе. Пространство тесно-тесно заставлено и завешено дорогими музейными вещами, соседствующими с ржавыми чайниками, битыми вазами, кувшинами. Мир папы-антиквара всю жизнь сопровождает Сергея Параджанова. Он постоянно живёт внутри натюрморта. Составленные им коллажи (сегодня цена их на мировых аукционах десятки тысяч долларов) разбросаны, закинуты в дубовые шкафы.
С балкона слышен голос:
- Сергей, ты дома?
В проёме дверей появляется Ираклий (автор этого опуса).
- В Тбилиси приехал Марчелло Мастроянни!!! На три дня! Хочет повидать тебя!!!
Параджанов смотрит на Ираклия тусклым взглядом. Ираклий повторяет:
- Марчелло Мастроянни приехал!
- Кто такой?
- Как, кто такой? Мастроянни!
- Не знаю. Ираклия знаю... А этого... не знаю.
- Сергей, перестань... Он хочет повидать тебя. Параджанов встаёт с кровати и в кальсонах бредёт к столу, где разбросаны коллажи, над которыми он любит работать ночами в одиночестве.
- Как ты сказал, Мастроне?
- Серёжа, перестань! Человек писал письма Брежневу об освобождении Параджанова из тюрьмы. Писал вместе с Феллини, Антониони, Годаром, Гуэррой...
Сто европейских художников...
- Как, ты сказал, его фамилия?
Ираклий выматерился и ушёл. Сергей возвращается к коллажам. Режет ножницами иллюстрацию картины Дюрера «Всадники апокалипсиса», подклеивает к ней шоколадную фольгу, осколки ёлочных шаров, одинокого ездока с коробки папирос «Казбек».
Ночью в дом Параджанова пришёл Марчелло Мастроянни. (Я вёл его по старому Тбилиси, а сам думал, вдруг Параджанов не дома, вдруг действительно не хочет видеть итальянца... Чёрт его знает...)Сергей ждал нас, созвав своих друзей, здесь были художник, тёрщик тбилисской бани, архитектор, суфлёр оперы, парторг киностудии «Грузия-фильм», скупщик бриллиантов, врач, парикмахер -человек тридцать... Стены дома могли обрушиться от хохота. Вот Сергей вскочил на стол и изобразил Ленина на броневике, произносящего революционную речь на армянском. Но вот на «броневик» вскочил Марчелло Мастроянни и сотворил Ленина-ита-льянца.
Игры были рискованные в брежневскую эпоху. Марчелло Мастроянни, может, и не понимал, не чуял риска. А Параджанов? И понимал, и чуял...
Было четыре часа утра, когда Параджанов пошёл провожать Мастроянни. Около старого тбилисского дома, где балконы так низки, что, проходя под ними, надо наклонять голову, Сергей остановился.
- Марчелло, здесь живёт твоя любовь. Она всю жизнь ждёт только тебя, Марчелло Мастроянни...
- Моя любовь? - переспросил Марчелло.
- Её звать Шушана... Она девственница... Ей семьдесят четыре года!..
Марчелло с ужасом посмотрел на Параджанова.
- Семьдесят четыре?
- Она хранила себя для тебя! Всю жизнь! И ты приехал! Параджанов подставил к балкону Шушаны бамбуковую лестницу, найденную во дворе, поднялся по ней. Марчелло как загипнотизированный последовал за Параджановым, который осторожно открыл скрипучую балконную дверь. Они оказались в спальне.
Лунный свет освещал кровать и пышнотелую Дульцинею. Шёлковая ночная рубашка лопалась по швам от огромных грудей.
Они подошли к её кровати. Наклонившись, Сергей зашептал:
- Шушана, ты все спишь? Так и мечту проспишь! Открой глаза, детка!
Старая двухсоткилограммовая женщина открыла глаза, узнав Сергея, спросила:
- Что на этот раз тебе надо, осёл?
- О чём, Шушана, ты мечтаешь?
- Ты ох-ху... В эту ночь о чём я должна мечтать?
- Ты любишь Мастроянни?!
- Мастроянни?! Да...
- Вот он! Бери его!
Сергей наклонил Марчелло и утопил его в огромных Шушаниных грудях. Шушана усомнилась.
- Настоящий?
Марчелло улыбался ей. Игра ему нравилась, но чувствовал он себя немножко неловко. Марчелло смог сказать по-русски:
- Шушана, я лублу тебе...
Вглядевшись в лицо мужчины, Шушана вдруг поняла, что это настоящий Мастроянни. Она завопила! Прижала его голову к горячим грудям.
Параджанов закрыл дверь спальни и, оказавшись на балконе, закричал, как средневековый глашатай:
- Шушана Казарян теряет свою девственность!
Я вынесу её простыню...
В общем смехе он не закончил фразу.
Свадьба
В Киеве у Параджанова была маленькая квартирка. Он получил её, начав работать на киностудии Довженко. Женившись на Светлане Щербатюк, он придумал очень странную свадьбу.
Собралось гостей человек сто двадцать. В квартире разместиться было нельзя. Сергей расстелил на этажах «хрущёвки» ковры, взятые на студии, усадил гостей на лестницах. Люди пили, ели, веселились. Он, вместе с красивой невестой в фате, разъезжал в лифте по этажам, произносил тост и отправлялся на лифте то вверх, то вниз. Свадьба запомнилась всем своей бурной весёлостью и оригинальностью. Все девять этажей кричали: «Горько!»
Потом начались серые будни. Снимать не разрешали. Он писал сценарии. Их закрывали. Он ходил без денег, голодал. Ездил продавать на киевской толкучке старые часы, кружева, фальшивые бриллианты. Искал работу. Ездил в Ереван и там что-то начинал, и там его закрывали. А по всему миру шёл фильм «Тени забытых предков» с рекламным слоганом «Великий фильм великого режиссёра». Он слал телеграммы в Центральный комитет коммунистической партии. Тексты были смешны и язвительны... Параджанов не мог понять, что фильм «Тени забытых предков» сделал его прокажённым в глазах партийных чиновников. Он написал знаменитое письмо Брежневу.
Почему он такой смелый? В эпоху, когда большинство людей шептались на кухнях о том, что жить больше нельзя, он, будучи не диссидентом, а человеком «играющим», обрел бесстрашие, смеялся, насмехался, не шёпотом - криком!
.. .Судья называет срок: «Пять лет в лагере строгого режима». В зале киевского суда друзья, приехавшие из Москвы, Еревана, Тбилиси. Все потрясены. Никто не ожидает такого. В этот момент происходит что-то странно мистическое в природе. Гремит гром, сверкает молния! Это не придумка автора, есть свидетели, как в Киевском небе метались молнии, в здании суда стало темно, шаровые молнии блуждали в коридорах... Искали судью!
Лагерь
Его отправили этапом в лагерь строго режима по адресу: Винницкая область. Троятинский район. Село Губник. Гранитный карьер, участок 301/39. В лагере работал дворником. Письмо Параджанова к сестре Рузане:
«Уже четыре месяца на зоне. Я смешон. Не умею материться, нет наколок... Всё похоже на Босха».
Благодаря вмешательству друзей письма пишут Федерико Феллини, Микеланджело Антониони, Тонино Гуэрра, Белла Ахмадулина. Писатель-коммунист Луи Арагон приехал из Франции, уговаривать Брежнева - Параджанов оказался на свободе.
Он вернулся в Тбилиси и вскоре снял «Легенду о Сурамской крепости». Мировая пресса: «Через пятнадцать лет после «Цвета граната» Сергей Параджанов вновь доказал, что он великий режиссёр, способный создавать только шедевры».
Последние годы, он готовился к своей «Исповеди». Не успел её снять. Навалилась страшная болезнь.
Пуговица Бога
Сергея прооперировали. Рак лёгкого.
Последний, 24-й короткий фильм на бумаге начинается с того, что, открывается дверь лифта, того самого киевского дома, где проходила свадьба Сергея и Светланы. Очень больной, Параджанов входит в кабину лифта, нажимает кнопку. Лифт едет вверх. Выходит из кабины, достает ключи из плаща, того самого, который когда-то в детстве ему подарил Бог с горы. Открывает дверь, входит в маленькую киевскую квартиру. На кухне стоит Светлана, сливает через дуршлаг что-то горячее. Оборачивается. Молодая, красивая, улыбается старому, грузному человеку в мятом плаще.
- Варенье айвовое готовлю, как твоя мама учила...
Сергей проходит кухню, с женой выходит на балкон. Там стул. Тяжело, со стоном садится. Смотрит. Перед ним киевская площадь, дома, а вдалеке виднеется сверкающая снежными куполами гора Арарат.
Это фантастическая картинка - киевский городской пейзаж с горой Арарат - Сергея не удивляет.
Он сидит. Глаза тёмные, грустные. Смотрит на Арарат.
На балкон выходит Светлана, со стеклянной вазочкой варенья и чаем.
- Сережа, попробуй... Получилось.
Чуть покрасневшая от радости ожидания, смотрит, как Сергей медленно подносит чашечку чая к губам, потом ложку варенья.
- Вкусно...
Улыбается. Вымученно. Светлана будто не замечает состояния Сергея. Садится рядом с ним на стул.
- Помнишь тот романс «Не ветер вея с высоты...»? Целый день, словно приклеился... Не ветер...
Параджанов подхватывает:
- ...Вея с высоты, листов коснулся ночью лунной... Светлана спрашивает:
- А дальше как? Мы его пели с тобой...
Светлана молчит, смотрит на Сергея. Сергей тяжело вспоминает:
- Моей души коснулась ты...
Останавливается, роется в кармане, что-то ищет.
Светлана замечает вершину Арарат, улыбается и очень буднично сообщает:
- Арарат... Снег всегда на нём?
Сергей вынимает пуговицу.
- Сегодня поднимался по улице Котэ Месхи и нашёл... Пришей, а?
Светлана встает, входит в квартиру, возвращается. Начинает пришивать пуговицу к плащу.
- Когда мы это пели?
Параджанов вспоминает.
- Андрей Тарковский был, Рома Балаян, кто-то ещё... Из Еревана кто-то привёз суджук... Шура Атанесян... (Поёт) Моей души коснулась ты, она тревожна, как листы... Не помню... Свистя и воя, как... Нет. Свистя и воя, струны рвал...
Вновь сливает варенье на хлеб.
- Вкусно... Знаешь, Света, у Тарковского есть «Зеркало», У Феллини - «Амаркорд»... Я должен снять «Исповедь»...
Ест хлеб с вареньем. Оно капает, он слизывает с рубашки. Светлана пришивает пуговицу, протягивает плащ.
- Ты снимешь свою «Исповедь»... Я знаю... (Целует его) Заходит в квартиру. Сергей надевает плащ. Светлана на кухне заглядывает в кастрюлю. Кричит.
- Аджапсандал... и всё...
Находит в холодильнике сыр. Кричит Сергею:
- И сыр гуда этот, жутко вонючий. (Смеется.)
Выходит на балкон. Параджанова нет. Оглядывается удивлённо. Не видит, как меж киевских домов летит Параджанов в плаще.
Потом он пролетает над тбилисскими крышами. Летит всё выше и выше...
Летит к Арарату.
(с) Ираклий Квирикадзе