Ароматом жасмина благоухали коровы, а овцы были раскрашены по последнему писку моды. В Версале, в своей «игрушечной» деревне красотка Мария-Антуанетта чудила от души.
Мария-Антуанетта не любила Версаль. Она и Францию-то не любила. Да и королевой была прескверной, это понимали все и в первую очередь — ее мать. Великая австрийская императрица Мария-Терезия обожала младшую дочь, такую хорошенькую и нежную, но не имела иллюзий на ее счет. «Судьба моей дочери будет либо блистательной, либо глубоко несчастной... У нее нет серьезных стремлений», — писала Мария-Терезия старшему сыну. А сколько поучительных писем получила от нее сама Мария-Антуанетта! Императрица хотела сделать из дочери королеву, потом пыталась просто ее спасти. Но Мария-Антуанетта с недовольной гримаской комкала материнские письма. И легкой поступью, шелестя шелками, шла к своей гибели.
Франция и Австрия, две величайшие европейские державы той эпохи, воевали на протяжении многих десятилетий. А потом решили объединиться, поженив младших отпрысков династий Бурбонов и Габсбургов: дофина Людовика и принцессу Марию-Антуанетту. Ей было четырнадцать, она была обворожительна и грациозна, прекрасно танцевала, но ненавидела учиться и совсем не читала книг. И вот ей сшили роскошный свадебный гардероб и 7 мая 1770 года торжественно «передали» в новую французскую семью. Согласно тщательно продуманному обряду, Мария-Антуанетта должна была оставить позади все свое прошлое. Не только всех своих австрийских фрейлин и горничных, но и любимого мопса, все наряды и даже то, что было надето на ней. На глазах у представителей двух дворов девочку раздели догола и одели во все французское, начиная с чулок и нижней рубашки. Тогда ли Мария-Антуанетга возненавидела свою новую страну? Или во время бракосочетания в Версале, когда она увидела вялого застенчивого жениха и поняла, что он не сможет стать ей опорой? Или когда ей пришлось жить под надзором строгой мадам де Нуаль, которую прозвали Мадам Этикет?
Одиночество в чужой стране. Одиночество в помпезном Версале. Ни единого друга. И муж, у которого оказался серьезный физиологический изъян, из-за которого он не мог осуществить свои супружеские права. Проблему можно было решить операцией, но дофин боялся. Годы шли, а принцесса все не рожала. На нее стали смотреть косо: ведь в те времена только женщин винили в отсутствии детей!
Утешение Мария-Антуанетта нашла в развлечениях. В нарядах, балах, маскарадах, прогулках верхом, катании на коньках. Она была слишком невинна, чтобы завести любовника. И от душевной пустоты спасалась дружбой с женщинами: романтической, высокого накала дружбой, схожей с влюбленностью. Ближайшими ее подругами были принцесса Луиза де Ламбаль и герцогиня Иоланда де Полиньяк.
В 1774 году Мария-Антуанетга стала королевой и могла больше не подчиняться никаким правилам. Законы французского двора были для нее не указ. Молодая королева закружилась в неистовом вихре удовольствий. Ей следовало бы по случаю восшествия ее супруга на престол объехать Францию, показать себя народу, открыть несколько приютов и богаделен. Именно к этому призывала ее мать. Но Мария-Антуанетга делала то, что ей хотелось: увлеклась созданием новой моды. По сути, именно она сделала популярным стиль рококо с его сочетанием пышности, изобилия деталей и изящества. Она озолотила талантливую модистку Розу Бертен, «сочинявшую» невероятные новаторские платья, и парикмахера мсье Леонара, придумавшего высокие, сложно разукрашенные прически, и парфюмера Пьера Франсуа Любе-на, делавшего для нее тончайшую рисовую пудру и прозрачное мыло с ароматом роз и жасмина. Позднее Любен создал для королевы духи «Черный нефрит»: благоухание роз и жасмина, освеженное острой бергамотовой нотой. С флаконом этих духов Мария-Антуанетга не расстанется до самой смерти. Все остальное она потеряет много раньше.
В 1777 году старший брат Марии-Антуанетты, эрцгерцог Иосиф, навестил ее и поговорил с зятем. В результате дофин Людовик решился на операцию: наконец-то он стал настоящим мужем Марии-Антуанетте. У них родились дети: Мария-Терезия-Шарлотта, Луи-Жозеф, Луи-Шарль, Софи-Элен. Но это уже не могло спасти репутацию королевы, как не могло унять и ее жадной страсти к удовольствиям. Мария-Антуанетта пристрастилась к карточной игре, она тратила невероятные суммы на свои наряды, драгоценности и на Малый Трианон. Королева проводила в этом дворце целые недели в окружении своих приближенных, среди которых царила ее любимая подруга, Иоланда де Полиньяк. Здесь Мария-Антуанетга утешалась во всех своих несчастьях. В том числе когда умерли ее младшая дочка Софи-Элен и старший сын, дофин Луи-Жозеф. Королева оправилась от этого удара, она умела забывать дурное и от души наслаждаться радостями жизни.
Малый Трианон противопоставлялся Версалю, из окон которого великое прошлое Франции угрюмо и осуждающе смотрело на забавы новой правительницы.
Страна голодала, крестьяне роптали. Среди буржуазии зрели революционные настроения. А Мария-Антуанетта, не прочитавшая ни единой книги, но легко увлекавшаяся передовыми идеями, внезапно сделалась приверженкой Жан Жака Руссо, его философии детской простоты и жизни в мире с природой. Ее новой игрушкой стало создание «естественного ландшафта», для разработки которого она пригласила самых талантливых пейзажистов и лучших садовников. Сотни рабочих в кратчайшие сроки видоизменили ландшафт, засеяли поля красивейшими полевыми цветами, высадили деревья тщательно продуманными группами, вырыли пруды и ручейки, для заполнения коих пришлось провести воду из Марли по трубам длиной 600 метров. Это очередные немыслимые затраты! Но королеве мало этого, она хочет «настоящую деревню» и приказывает построить дома, коровники, мельницу, маслобойню, голубятню, курятник...
«Великий архитектор Мик и художник Гюбер Робер строят восемь крестьянских усадеб, точно воспроизводящих современные крестьянские постройки, дома с соломенными крышами, птичьим двором и навозными кучами. А чтобы эта новехонькая бутафория не выглядела неправдоподобной, среди обошедшейся в копеечку искусственной природы имитируется даже нищета и запустение действительно убогих хижин. Молотком образуют в стенах трещины, сбивают куски штукатурки, создавая у дома романтический вид, срывают с крыши несколько дранок; Гюбер Робер вырисовывает искусные узоры на деревянных деталях, чтобы они выглядели гнилыми и ветхими, печные трубы коптят до черноты. Зато внутри некоторые из этих внешне убогих хижин убраны с уютом; в них имеются зеркала и печки, бильярд и удобные кушетки», — писал Стефан Цвейг.
В деревне поселили настоящих крестьян. Правда, чистеньких и нарядных. И все они должны были являть собой веселость и довольство. Королева с фрейлинами одевались «в пейзанском стиле»: платья из шелка и муслина были стилизованы под крестьянские, головы украшались соломенными шляпками с венками из искусственных васильков и ромашек. Дамы и кавалеры приходили в игрушечную деревню, чтобы побегать по искусственно насаженному полю, полежать на траве, станцевать менуэт или гавот на лоне природы, поудить рыбу, которая поднималась к поверхности воды по звону колокольчика.
Иногда королева доила своих коров, Брюнетту и Бланшетту, и пыталась взбивать масло. Подойник был серебряным, с монограммой королевы. Коровы — чисто вымытыми и надушенными. Овечки — тщательно расчесанными и покрашенными в разные цвета, с яркими ленточками на шее. Королева приводила детей в свою деревню, чтобы они сами достали из-под курочки еще теплое яйцо, но маленькие принцы не знали, что яйца прежде отмывались крестьянками, обслуживающими курятник, ведь не дай бог холеные пальчики попадут в куриный помет!
...Именно эта игрушечная деревня стала последней каплей, переполнившей чашу терпения народа. Ненависть к королеве выплеснулась через край, когда люди узнали о новой забаве знати. И в Париже роптали, пересказывая друг другу фразу, якобы произнесенную Марией-Антуанеттой: «Если у них нет хлеба, пусть едят пирожные». Сказала она это или нет — неизвестно. Но вот исторический факт: когда парижане устраивали голодные бунты, знатные дамы ввели моду на «бунтарский чепец». Они смеялись над гневом народа. И гнев обрушился на них огненной волной...
Императрица Мария-Терезия не успела дожить до несчастья, которое предчувствовала: до гибели своей младшей дочери. А Марии-Антуанетте пришлось пережить арест и тюремное заключение. Страшную смерть подруги, принцессы де Ламбаль, растерзанной на куски взбешенной чернью. Казнь многих приближенных и друзей. Казнь мужа. Разлуку с сыном. Кошмарный, оскорбительный для нее суд... И путь к гильотине. Мария-Антуанетга умерла с мыслью, что хотя бы герцогиня де Полиньяк сумела спастись. Она не предполагала, что, услышав весть о казни королевы, Иоланда тяжело заболеет и переживет ее всего на несколько месяцев.
Кажется чудом, что деревня в Малом Трианоне уцелела. В ту пору, когда в Версале паслись настоящие, ненадушенные коровы и нераскрашенные овцы, когда крестьянки сдирали со стен драгоценные шелковые обои, чтобы сшить плащ замерзающему ребенку, а трехсотлетними шпалерами прикрывали дрова... куда как проще было бы пустить на дрова и все это хрупкое, уязвимое изящество! Деревянным постройкам вообще редко удается устоять под напором исторических бурь. Но эта игрушечная деревня устояла. Сначала — потому, что она служила примером предельной растленности королевы, превратившей в забаву то, что для тысяч французов было тяжелым трудом. Потом — потому, что про нее забыли. А затем ее начали охранять... И все равно кажется: эти здания так хрупки, что рухнут, едва на них подует ветер. Хрупки, как выставленные в витрине в Малом Трианоне миниатюрные, разукрашенные лентами и искусственными цветами «сельскохозяйственные орудия», с которыми королева и ее фрейлины «трудились в поле».
Немногое осталось от разветвленной системы искусственных прудов и ручьев. Однако, как и в конце XVIII столетия, к поверхности прудов поднимаются огромные карпы и разевают рты, ожидая, что им бросят крошки. И лебеди, которых так любила Мария-Антуанетта, по-прежнему надменно рассекают темную воду.
Искусственно-натуральный ландшафт уцелел лучше. Гулять здесь даже в пасмурный день — сплошное удовольствие. Луга и пригорки пестрят цветами, подобранными по оттенкам так тонко, будто это вышивка на зеленом платье. Деревья смотрятся гармонично, как на самой удачной из картин модного пейзажиста Клода Лоррена. И если вы приедете сюда в день, когда туристов мало (такое случается), или под вечер, Малый Трианон раскроется перед вами, как старинная музыкальная шкатулка. Зазвучат два века назад умолкнувшие клавесины и арфы. Зазвенят нежными колокольчиками голоса давно покинувших эти места: Марии-Антуанетты и ее детей, Ламбаль и Полиньяк... Живые, счастливые, беззаботные голоса.
(с) Елена Прокофьева