Стоило Фриде закрыть глаза — и она снова видела одну и ту же картину: они с Лоуренсом опять куда-то уезжают. Пароходный гудок, перестук колес бесконечных поездов — вот основная музыка в ее жизни. И отели, таверны, съемные квартиры, фермы, ранчо! За 18 лет брака они сменили 123 адреса и нигде не прижились...
...Французские окна были настежь распахнуты в сад, две маленькие девочки и мальчик постарше носились как угорелые, играя в мяч, их радостные крики прерывались строгим голосом няньки. Дэвид Лоуренс неловко ерзал на стуле: вдруг профессор по германистике Уикли откажет ему в рекомендации в немецкий университет... А Дэвиду просто необходимо вырваться из Англии! Уже почти полтора года прошло после смерти его обожаемой матери Лидии Лоуренс, а он все никак не мог оправиться от шока, метался, не знал, что с собой делать, кому он теперь нужен, для кого и для чего жить... Ему 27, по всем параметрам он взрослый мужчина, вон какую огненно-рыжую бороду отрастил, чтобы казаться солиднее и чтобы его улыбка не выглядела такой робкой и жалкой. Тем не менее вошедшая в комнату женщина, мгновенно оценившая взглядом светловолосого узкогрудого молодого человека, неловко устроившегося на самом краешке стула, словно большая птица на слишком тонкой жердочке, сразу догадалась, что ладони у визитера вспотели от волнения. Его глаза-буравчики неспокойно перебегали с предмета на предмет.
— Я — миссис Фрида Уикли, жена Эрнста, — приветливо протянула она гостю теплую ладонь. Перед тем как подать ей свою, Лоуренс извлек из нагрудного кармана белоснежный платочек и тщательно протер руку.
— Жарко у вас, — пробормотал он, — я весь взмок.
Фрида с сильным акцентом сообщила, что ее муж придет только через час, и предложила выйти в сад к детям. Две раскрасневшиеся девчушки с визгом бросились ей навстречу, и Лоуренс почувствовал, как в душе шевельнулась зависть к этим счастливым детям, у которых есть мать. Его пригласили к пятичасовому чаю, и тут робкий молодой человек наконец разглядел Фриду: женщина в теле, крупная, зрелая, с чуть длинноватым носом, тяжелыми рыжеватыми волосами, уютная и какая-то устойчивая, что ли, — не то что хрупкая легковесная Джесси Чемберс, давняя подружка Дэвида, ахающая и краснеющая от каждого его слова. С Фридой, оказавшейся немкой, было на редкость приятно пить чай с ароматными кренделями и плюшками, поданными на элегантном фарфоровом блюде. Лоуренс был поражен той простотой и раскованностью, с какой Фрида пригласила его, так и не дождавшегося своего профессора, «заглянуть к ним завтра в это же время». Он заглянул, конечно, но и на сей раз мистер Уикли отсутствовал; что ж, Лоуренс охотно поболтал с Фридой, а она с улыбкой смотрела, как, присев на корточки, он пускает в ручей бумажный кораблик, который смастерил для ее дочки Барби. «А сюртук ему тесен, — отметила про себя Фрида. — И носит он его с десяток лет, не меньше».
Жене ноттингемского профессора было скучно в этой дыре: шопинг по утрам, отдых в саду с книжкой днем, чай, визиты, ужин с не слишком разговорчивым Эрнстом, все мысли которого вращались вокруг особенностей спряжения неправильных немецких глаголов. Да и Ноттингем, честно говоря, не отличался романтичностью — промышленный город, вокруг шахты, ткацкие фабрики, деловая суета... И зачем она вышла за Эрнста? Дочь прусского офицера, барона Ф. фон Рихтгофена, она выросла в городе Метце. Родители ненавидели друг друга, поэтому Фрида, как и две ее сестры, поскорее сбежала замуж. Мать, фрау Рихтгофен, покрывала бесчисленные любовные интрижки своих дочерей, считая самым главным, чтобы ее девочки были счастливы. Несколько лет назад Фрида преспокойно делила со своей сестрой Эльзой ее многолетнего любовника — психиатра Отто Гросса. Эльза даже родила от него ребенка, и муж смиренно принял дитя в семью.
Через неделю Фрида пригласила снова заглянувшего по пустяковому делу Лоуренса в самую дальнюю комнату, спокойно закрыла дверь и притянула его к себе. «Ведь я тебе нравлюсь, — шептала миссис Уикли Дэвиду в ухо. — Так что же ты медлишь?»
Лоуренс был поражен. Вот это женщина! Какая смелость, какое отсутствие предрассудков! Пожалуй, он еще не встречал таких. Все его подружки были стеснительными, робкими, напичканными условностями и потому предсказуемыми, как стрелка часов. Рыжебородый литератор-самоучка — Лоуренс давно уже писал и стихи, и прозу, и почти закончил свой первый роман, который потом окончательно назовет «Сыновья и любовники», — раскованность и спонтанность ценил превыше всего, хотя сам еще был мало искушен в подобных проявлениях чувств, поэтому неуклюже шарахнулся от теплых губ Фриды и ее умелых проворных рук.
— Ты единственная настоящая женщина среди тех, кого я встречал! — восторженно твердил ей Лоуренс через пару недель, когда они блаженно валялись на лугу среди молодой майской зелени.
Профессор Уикли частенько уезжал по делам в Лондон и не мешал развиваться тому, что для Лоуренса скоро стало страстью, а для Фриды — увеселительной интрижкой. Они ходили вместе в театр, отправлялись на долгие пешие прогулки с детьми, и однажды, явившись поздно, когда прислуга уже спала, Лоуренс потрясенно обнаружил, что Фрида не умеет зажигать плиту, чтобы вскипятить им чаю! Ну а зачем ей было учиться подобной чепухе? Она выросла в богатом доме с вышколенной по-немецки прислугой, и до нынешних 34 лет (она была на 7 лет старше Дэвида) ей не требовалось приближаться к плите, да и вообще запоминать дорогу на кухню.
С Лоуренсом была совершенно другая история. К моменту знакомства с Фридой в мае 1912 года он преподавал, то есть с утра до вечера бубнил прописные истины десятилетним остолопам в школе для мальчиков, совершенно не чувствуя в себе призвания к учительству. Но разве он мог разбить мечту своей матери? Ведь Лидия Лоуренс с самого рождения видела младшего сына педагогом. В отличие от Фриды Дэвид рос безо всякой прислуги на окраине бедного шахтерского поселка Иствуд, милях в 70 от Ноттингема. Его отец Артур Лоуренс — потомственный углекоп, человек, проведший полжизни под землей, необразованный, грубый, то и дело поднимавший руку на жену и детей. Вечернее развлечение женщин и детей в поселке заключалось в разглядывании с высоких холмов платформ, которые тащит по долине паровоз, колеса, крутящегося на главном стволе; а главное событие недели — горсть шиллингов, выложенных на стол грязной мозолистой рукой кормильца. Сколько их будет — 20 или 25? А вдруг расщедрится до 30? Тогда мать сможет замесить настоящее тесто. Мать Дэвида получила образование и была из благородных, поэтому всю жизнь тяготилась хамоватыми ласками мужа и не могла привыкнуть к тому, что вечерам в семье он предпочитал заплеванную пивную «Герб углекопа». В конце концов ее дети стали презирать отца так же, как с годами все сильнее презирала его сама.
В общем, Фрида все поняла: миссис Лоуренс легла костьми и экономила каждый грош, недоедала и недопивала, чтобы только любимый младший сын учился. Муж вышвырнул ее в одном халате на осенний холод, когда она, глядя ему в глаза, непреклонно заявила, что ее сын Дэвид не бросит школу, как все 13-летние пацаны в поселке, чтобы вместе с отцами идти в забой. Артур думал, что Лидия намерзнется, заскулит на холоде, станет скрестись, проситься в дом, перестанет перечить мужу, а она крикнула в открытую форточку: «Умру здесь, а Дэвид не пойдет в шахту!»
Милуясь с «забавным», как она говорила сестре, Лоуренсом, Фрида не поняла, что имеет дело с человеком весьма сильных чувств и совершенно не умевшим, да и не считавшим нужным с ними справляться. В одночасье Дэвид решился бросить ненавистное преподавание и податься в Германию — подучить язык, пожить там и посвятить себя только литературе.
Вообразить невозможно, что вышло из невинного предложения Фриды прокатиться вместе в ее родной Метц: она планировала навестить мать, Лоуренс же проведет рядом с ней целую неделю, после чего поедет по своим делам. А что потом? Но Фрида не привыкла думать, что потом, она жила одним днем и одним моментом! В Метце не будет ни мужа, ни детей, ни семейной рутины... О, как прекрасно они проведут время! Миссис Уикли в совершенстве владела искусством обманывать мужа и скрывать свои интрижки, и погруженный в запутанные проблемы немецкой лингвистики Эрнст ни о чем не подозревал.
В Метце все началось с того, что потерявшие голову Фрида с Лоуренсом, которые брели по улице держась за руки и поминутно целуясь, наткнулись на барона фон Рихтгофена. Увидев дочь в объятиях какого-то занюханного субъекта, барон побагровел, подскочил к солдату, курсирующему по противоположной стороне улицы, и рявкнул:
— Арестовать вон того проходимца!
«Проходимца» унизительно допросили и заставили вывернуть карманы. Обнаружилось, что у Лоуренса не в порядке документы, и ему грозила высылка в Англию. Фрида потом хохотала — она ко всему относилась легко. Однажды ее любовник Отто Гросс три часа просидел в шкафу, потому что ее отец внезапно нагрянул туда, где они устроили свидание. То, что с Лоуренсом такие штучки не пройдут, она тогда еще не понимала, да и откуда ей было знать его характер? Болезненное самолюбие выходца из рабочей среды... Перед тем как уехать в Англию, он потребовал, чтобы Фрида написала мужу письмо и во всем созналась. Она в изумлении пролепетала: «Зачем?» Как зачем? А разве она не собирается разделить с ним жизнь? Бедная Фрида, услышав это, поперхнулась крекером. Дэвид пощипывал свою огненную бороду и буравил любимую острыми светлыми глазами. Она — женщина его жизни, именно такую он всегда искал, Фрида ему нужна, только рядом с ней он станет гениальным писателем.
Все эти свои рассуждения Лоуренс вывалил на Фриду в кофейне под легкомысленный вальсок; в центре зала весело кружились пары, и ей до смерти хотелось потанцевать, но этот упрямец, поначалу показавшийся робким тихоней, давил на нее, как виноградный пресс. При этом впервые в жизни она чувствовала, что в самом деле кому-то нужна, даже дети нуждались в ней гораздо меньше: их же всегда окружают няньки и гувернантки. Но не бросать же в самом деле мужа? Она не разрушит свою семейную жизнь!
Но ее семейную жизнь разрушил этот дикий рыжий парень.
— Не волнуйся, Дэвид, я отправила письмо Эрнсту, — промурлыкала на вокзале Фрида, целуя Лоуренса на прощание: она собиралась еще немного погостить у матери.
Разумеется, никакого письма Фрида мужу не посылала — это же полнейшая дичь! Потом она что-нибудь придумает, чтобы успокоить Лоуренса. Но тот тоже не дремал: со своей стороны он послал профессору Уикли подробное письмо с объяснениями: мол, заверяю вас, repp профессор, что со мной ваша жена будет гораздо счастливее — у нас столько общего и контрастного, ее сила создана для моей слабости и contra versus... Лоуренс немного увлекся, как с ним часто случалось в письмах: в какой-то момент он забывал, что это не литература, и писал их будто бы от имени персонажа, поэтому все его частные письма столь пространны и с множеством отступлений.
Через две недели ничего не подозревающая Фрида, увешанная подарками для всей своей семьи, нетерпеливо дергала колокольчик входного звонка. Ей навстречу вышел совершенно бледный муж, следом за ним испуганная горничная волочила два огромных чемодана — вещи Фриды. Никаких вопросов она задать не успела, две тяжелые пощечины обожгли щеки, и дверь бывшего дома захлопнулась перед ней навсегда. Эрнст Уикли, глубоко оскорбленный письмом Лоуренса, поставил жене ультиматум: если она остается с Лоуренсом — навсегда лишится права даже видеться с детьми, и закон здесь, ясное дело, будет на его стороне. Если же откажется от Лоуренса, тогда он снимет ей квартиру, и у нее останется возможность видеться с детьми два раза в месяц.
На плече Лоуренса Фрида рыдала и стенала, но что ей еще делать, кроме как остаться с любовником? Мысль, что у нее навсегда отняли детей, в полной мере пока не доходила до ее сознания, она попросту не верила, что это возможно. Жить в Англии им было не на что. На литературные заработки Лоуренса здесь можно было протянуть ноги от голода, на что же он собирался содержать свою женщину? Сестра Фриды Эльза посоветовала поехать в Италию — там жизнь намного дешевле. Лоуренс, сконфузившись, признался, что у него на путешествие в кармане всего 23 фунта! Через пару месяцев его издатель Гарнетт обещает прислать денег, а пока это все, что есть.
Лоуренс точно угадал одно: Фрида оказалась легка на подъем, беспечна и без особых сожалений мирилась с отсутствием удобств; ей до того осточертела унылая жизнь с ученым мужем, что любое приключение веселило.
Поскольку денег на поезд не было, решили, что немного проедут дешевым поездом, а потом, сколько хватит сил, пойдут пешком. С собой прихватили маленькую кухонную плитку, чтобы готовить в дороге. Кое-как добрались до границы между Баварией и Австрией. На отель денег по-прежнему не было, из нескольких домов их выставили: Дэвид и Фрида походили на оборванцев с большой дороги. Кое-как добрались до итальянского местечка Гальяно, раскинувшегося на берегу большого озера Гарда. И наступило короткое счастье. Сколько раз потом Фрида будет вспоминать этот чудесный итальянский городок, как ежеутренне они ходили на базар за козьим молоком и сочными итальянскими овощами, купались в озере, без причины смеялись... Каким милым был тогда Дэвид!
— Клянусь, Фрида, мы заживем там как короли! Издадут мой роман — и я прославлюсь, — он повторял это, как заклинание, когда спустя три месяца поезд мчал их к родным туманам и сырости.
Первый серьезный роман Лоуренса «Сыновья и любовники» появился вскоре после того, как Дэвид и Фрида прибыли в Лондон, но, увы, назавтра автор не проснулся знаменитым, как почему-то надеялась Фрида. Ей доведется дожить до всемирной славы этой книги, но случится это только лет сорок спустя, ковда ее Дэвида давно уже не будет в живых. А пока она листала роман, примостившись на жестком диванчике в квартире друзей и пропуская слишком длинные описания и скучные диалоги. Фрида все больше паниковала: роман, несомненно, был автобиографический — Лоуренс во всех подробностях описывал свое детство и юность в шахтерском поселке. Несчастная Джесси Чемберс! Он вывел свою первую любовь под именем Мириам. Фрида знала от Дэвида, что он все свободные дни проводил на соседской вересковой ферме, увлекшись черноволосой робкой девчушкой, так же как и он обожавшей читать. Именно Джесси тайком отправила в журнал его первые стихи, именно она была его первым восхищенным читателем. Он даже сделал ей предложение, но потом вдруг написал жестокое письмо, объясняя, что разобрался в своих чувствах и понял, что не любит ее и не испытывает «полагающегося сексуального влечения»!
...Наступило 13 июля 1914 года — день, когда в казенном офисе южного Лондона их записали мужем и женой. Глядя на скучное лицо бубнившего поздравления клерка, Фрида вовсе не была уверена, что испытываемое ею чувство называется счастьем: до чего не похожа ее вторая свадьба на первую! Выглядели жених и невеста неважно: у нее не сошелся на талии единственный приличный жакет и пришлось надеть уродливое бесформенное платье. Лоуренс красовался в темной тройке, не замечая, что у пиджака пообтерлись локти. Никто из родных на торжество не явился — ни отец Лоуренса, ни его сестры и брат, ни родители и сестры Фриды. Свидетелями и единственными гостями были молодой журналист Мерри и его подруга — новозеландская романистка Кэтрин Мэнсфилд.
Тираж уже напечатали, и Лоуренс ликовал, когда его вызвали в лондонский офис. Он долго расчесывал бороду и усы, словно готовился получить награду или премию. Фриду Дэвид взял с собой. В коридоре офиса они столкнулись с хмурым издателем Метьюэном, который даже не подал кинувшемуся к нему Лоуренсу руки.
— Ваша книга омерзительна и безнравственна, — процедил Метьюэн, — ее противно брать в руки! А если она попадется на глаза молодежи? Я приказываю уничтожить тираж, а вам, сэр, следует быть скромнее и сдержаннее!
Наткнувшись взглядом на притаившуюся у дверей перепуганную Фриду, Метьюэн фыркнул:
— Не понимаю, как вы позволяете это своему мужу, мэм! Писать во время войны такую гадость! Порнографию!
Фрида растерялась даже больше Лоуренса: она ведь не знала, о чем его новый роман; да что он такого там понаписал? Просветила ее Кэтрин Мэнсфилд: да, роман Лоуренса совершенно новаторский — он описывает подробности страсти героев, их желания, их животные инстинкты...
Фрида остолбенела: да ее Дэвид скован в сексе, как малый ребенок, ее сухарь-лингвист был куда темпераментнее! Впрочем, куда большей проблемой были дети. Лоуренс и понятия не имел, как жестоко она страдала от разлуки с ними! И зачем она вообще связалась с этим Лоуренсом? С ума сошла, что ли? Не лучше ли приползти на коленях к Эрнсту и попроситься обратно: прими, дескать, дуру, совершила ошибку, обожаю только тебя. Уикли может на это клюнуть. Как легко было Фриде обманывать его и крутить романы в свое удовольствие! А Лоуренс, рассуждающий вслед за Фрейдом о раскрепощении чувств и отказе от стереотипов, ведет себя как надсмотрщик. Из всех его друзей ей нравился только Бертран Рассел, она бы с удовольствием обвила руки вокруг его крепкой шеи, но стоит Фриде подняться, чтобы покинуть их ледяную столовую хотя бы на секунду, как Лоуренс тотчас встает, чтобы под любым предлогом следовать за ней.
Вскоре Фрида с дорожной сумкой в руках робко стучалась в дверь собственного дома, Ей открыла перепуганная служанка: мистера Уикли дома не было, дети обедали с его сестрой Мод в такой родной столовой с французскими окнами и воздушными занавесками. Замерев в дверях, Фрида смотрела, как Барби возит по тарелке ложкой и капризничает, а Монти по привычке катает из хлеба шарики. Мод сидела к Фриде спиной. Сейчас дети заметят мать и кинутся к ней в объятия. Разумеется, они больше не захотят расстаться с ней, и весь этот немыслимый ужас закончится... Барби резко вскрикнула и вскочила, в глазах у девчушки стоял ужас. Мод обернулась и увидела Фриду. Лицо невестки перекосилось, и она закричала: «Дети, бегом отсюда!» И малыши, шарахнувшись от матери, точно от привидения, кинулись наутек в другую комнату. Со звоном полетела на пол перевернутая чашка.
— Вон отсюда! — завизжала Мод, у нее даже губы тряслись от возмущения.
Удар был чудовищным. Больше Фрида не скрывала от Лоуренса своего горя, она мешала ему работать, дергала, часы напролет рыдала, обвиняла, требовала, чтобы он вернул ей детей. Дэвид страшно волновался, пытался утешать, прятал ее верхнюю одежду, чтобы жена не могла от него сбежать. Страх, что Фрида его бросит, превратился в манию, и единственное, что он смог придумать, — это увезти ее не только из Англии, но и из Европы.
Даже в страшном сне Фрида не могла представить, во что отныне превратится ее жизнь. Думала — они уезжают ненадолго, немного развеяться, но, увы, все оказалось иначе...
Супруги стали настоящими кочевниками. Лоуренсу оказалось непросто найти подходящее место, где он мог бы спокойно писать: выяснилось, что для него таких мест на планете ничтожно мало!
На Цейлоне среди кокосовых пальм и сладковато-пряного запаха фруктов Лоуренс сходил с ума от жары; у него немели и отекали пальцы, но муж продолжал писать — на сей раз путевые заметки. Фриду муж не отпускал от себя ни на шаг. Неделя, две, три. Месяц... Да кончится ли когда-нибудь эта пытка? Фрида звала мужа «мешок с дерьмом», взяв за правило во всем ему противоречить. Дэвид, облачившись во все белое, пытался ежедневно работать. Она же, не желавшая ходить в белом, «как покойница», и обгоревшая до малинового цвета, делала все, чтобы мужу «веселее» работалось: могла подкинуть ужа в рукопись, а затем хладнокровно наблюдала, как он орет и неловко пытается сбросить змею.
Когда в Канди, где они жили, приехал 28-летний принц Уэльский Эдуард, Фрида сбежала на ночной спектакль с участием сотен слонов, певцов, танцовщиков. В веселящейся толпе она подмигнула какому-то темнокожему парню, и всю ночь ей было весело. Лоуренс, увидев с утра веселое лицо жены, не стал ругать. Дэвид сел записывать ее рассказ о шествии — завтра он превратит его в путевые заметки. Он был счастлив, что Фрида наконец улыбается!
Пары месяцев хватило, чтобы Цейлон окончательно доконал Лоуренса, и в мае 1922 года они отправились в Австралию, а оттуда в Америку...
Фриду тоже измучили кочевая жизнь и вечное отсутствие дома. Только устроишься на новом месте, едва заведешь знакомство с соседкой, чтобы иногда почесать языком, а то ведь с Дэвидом можно в немую превратиться, — и тут наступает утро... Такое утро всегда наступает неожиданно, когда Лоуренс просыпается в дурном расположении духа и несколько минут мрачно созерцает потолок, кашляет и меланхолично щиплет свои рыжие усы, насвистывая «Собачий вальс». Фрида уже предчувствует: сейчас...
— Думаю, нам надо сниматься из этой пещеры, — задумчиво произносит муж (любое жилище для него — «пещера»).
Фрида сжимает зубы, потом начинает голосить: «Никуда не поеду!» После чего, если особенно не духе, бьет посуду. Только два месяца назад поменяли квартиру, сколько можно переезжать! Да при чем здесь квартира? Ему здесь не пишется!
Наконец наступил час, когда ее терпение иссякло. Это случилось в Нью-Йорке, где они временно пристроились, как обычно, в отеле на чемоданах.
Дэвид то умолял, то угрожал, но Фрида была непреклонна: все, она едет в Англию, к детям, которых не видела уже несколько лет и поэтому сходит с ума от тоски! До последней секунды он не верил, что жена уедет, надеялся, что ее решимости хватит до ближайшей зеленной лавки, и в порт примчался, когда корабль, отплывающий в Европу, дав прощальный гудок, приближался уже к линии горизонта. Сердце Дэвида Лоуренса сжали дурные предчувствия; подойдя к краю причала, он зажмурился и прыгнул в ледяной океан. Он не мог жить без Фриды... Всего синего, почти захлебнувшегося, его едва откачали спасатели...
Чтобы как-то заглушить тоску, Лоуренс отправился путешествовать и в Санта-Фе внезапно нашел себе любовницу — Мейбл Додж Лухан, американскую меценатку, наследницу огромного состояния и чужую жену. Ради Лоуренса она оставила мужа и подарила новому другу ранчо в Нью-Мексико. Эта маленькая тихая женщина обожала и романы Лоуренса, и его самого. Жить бы ему и жить под ярким солнцем Санта-Фе, радуясь тому, что одуревшая от любви Мейбл приносит ему завтрак в постель, массажирует его затекшую спину, вычитывает рукописи, пишет под диктовку и ловит каждое его слово. От ленивой Фриды, бывало, обеда не добьешься — все деньги они проедали в ресторанах, Мейбл же превосходно готовила. А у нее, между прочим, тоже всегда была прислуга!
Три месяца прожил Лоуренс без своей Фриды, а потом плюнул на гордость и отправился в Лондон. Никто его тут не ждал: ни издатели, ни родные, так и не простившие, что он женился на разведенной женщине... Тем временем Фрида в Лондоне осаждала адвокатов, чтобы ей разрешили видеться с подросшими детьми, но так ничего и не добилась. Сидя в дешевых кабачках Лондона со случайными приятелями, эта располневшая женщина с немного развязными манерами кляла Лоуренса за то, что он появился в ее жизни. Любовников она заводила быстро, но задержался с ней рядом только старый знакомый Мерри, ставший теперь издателем журнала The Adelphi.
— Фрида, подыхаю без тебя, прими обратно! — молил ее Дэвид, стоя перед ней на коленях. Услышав, что Лоуренс вернулся, Мерри быстро подхватил свои вещички и был таков.
И вот эта крикливая, раздражавшаяся на него по любому поводу женщина, просто чтобы не оставаться одной, вернулась к мужу. Теперь уже условия ставила она, и ее последнее слово было: Италия! Если будем жить вместе, то только там. Фрида с молодости испытывала к Италии особенную слабость.
Утопавшая в виноградниках вилла Миренда близ Флоренции была очаровательной и уютной, с резным камином в полукруглой гостиной и двумя просторными комнатами — спальней и кабинетом, окна которых выходили на голубое озеро. Этот райский домик скорее подходил счастливым любовникам, нежели постоянно препирающимся ворчливым супругам. У Лоуренса появилась одышка, он ходил, опираясь на трость, которой ему частенько хотелось пройтись по толстой Фридиной заднице. Хозяйство вела нанятая на последние гроши служанка, его «королева» по-прежнему не умела приготовить даже яичницу.
Зато лейтенанта из бывших местных фермеров, черноглазого Анжело Равальи, она окрутила в момент; жена с детьми не мешали Равальи забегать на часок-другой к Лоуренсам, чтобы покувыркаться с Фридой, скажем, в ванной. Наличие супруга нисколько Анжело не смущало: этот пожелтевший худощавый синьор с печальными глазами казался ему ходячей куклой.
Почти сразу после переезда в Италию Лоуренс начал харкать кровью и от слабости редко покидал свою комнату. Он прекрасно знал, что у него развивается туберкулез, но скрывал свое быстро ухудшавшееся состояние от жены. Дэвид не мог себе объяснить этого парадокса, но именно рядом с Фридой ему почему-то хорошо работалось. Лоуренс снова писал — по семь-восемь часов в день. Чувствуя, что из него постепенно уходит жизнь, он старался закончить главный роман своей жизни — «Любовник леди Чаттерлей».
Дэвид писал, наблюдая из открытого окна, как Фрида милуется со своим Равальи, как смеется, запрокинув лицо, как он завязывает ленты на ее шляпе. Что ж, счастье больше не для Лоуренса. Он может только описывать счастливых. Голоса жены и ее любовника удалялись, Лоуренс закрывал глаза и видел картину: Фрида с Анжело идут по базару, она звонко торгуется, покупая золотистые персики; они положат их на дно лодки и будут заедать ими свою страсть.
Лоуренс знает — они поплывут на маленький остров, и там будет то же, что у леди Чаттерлей с ее любовником в романе, который он сейчас пишет. Это сам Лоуренс был прикованным к креслу мужем-инвалидом Клиффордом Чаттерлеем, это он страдал от импотенции, задыхался от зависти к жене и одновременно восхищался ее легкомыслием, ее жизнелюбием. О Фрида! Сексуальные сцены романа были откровенно шокирующими, стоило ли удивляться, что роман запретили и в Англии, и в Америке? Это было совершенно предсказуемо. Узнав о запрете, Лоуренс рухнул на пол, у него пошла горлом кровь. В швейцарских Альпах, куда писателя повезли его давние друзья Олдос и Мария Хаксли, ему стало еще хуже.
— Фрида, я хочу домой, — прохрипел исхудавший, едва передвигающий ноги Дэвид.
О каком доме он говорил? Об Италии? Или о доме в шахтерском поселке Иствуд, где родился? Фрида повезла его в Италию. По дороге, в Вансе вблизи Ниццы, Лоуренс скончался на руках у жены 2 марта 1930 года; ему было всего 46 лет.
— Я любил тебя за двоих, Фрида, — и за мужа, и за любовника. Ты все же когда-нибудь прочти мой роман, — таковы были последние слова Лоуренса, обращенные к жене.
P.S. После смерти мужа Фрида Лоуренс вышла замуж за Анжело Равальи.
Запрет на роман Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей» был снят только в 1960 году, тогда же произведения писателя, признанного классиком, были включены в учебные программы Великобритании и США.