пятница, 24 октября 2014 г.

Анатолий Ткачук. Лекарство от Апокалипсиса

Анатолий Ткачук. Лекарство от Апокалипсиса
Ожидание Апокалипсиса превратилось в болезнь современного общества. Даже разумные люди, наблюдая за земными катаклизмами, полетами метеоритов и вспышками звезд ждут конца цивилизации. По всей планете сооружаются укрытия, в надежде, что это спасет от неминуемой гибели.

Но мало кто осознает, что настоящее укрытие для жизни на планете уже создано в том месте, где Земля пережила свой локальный Апокалипсис еще 26 апреля 1986 года… Им стала неисследованная и неизученная Зона аварии на Чернобыльской АЭС. За десятки лет земля здесь сумела приспособиться к радиации, растения и животные переродились, а на месте взорвавшегося реактора родилась новая жизнь. И только своды новой защитной арки оказались способны сохранить этот мир в тот день, когда начался Апокалипсис.

Отрывок из книги:

С обеих сторон на уши давил гул винтов, разрубающих воздух с неумолимой скоростью. Взгляд устремился вдаль, в голубое небо, подернутое редкой рябью перистых облаков, которые всегда придавали этому безмерному пространству особую легкость. Самолет как перелетная птица парил над океаном, держа курс на едва видневшуюся береговую линию огромного архипелага, изрезанного горными массивами, со всех сторон терзаемыми пронизывающими океанскими ветрами и снежными буранами северных широт.

Первым, уже привычным ощущением от путешествия в прошлое становилось полнейшее непонимание происходящего. Вот и сейчас Макс чувствовал лишь одно – он летит. И только когда носитель опустил глаза на панель с десятками различных приборов, стрелки которых постоянно изменяли свое положение, Макс четко осознал всю неожиданность и даже в какой-то мере неприглядность ситуации – он управлял самолетом. И от этой мысли он почувствовал легкий испуг. Нет, это был не страх полета, а лишь растерянность от непривычной и неподконтрольной ему ситуации, заключенной в стальной громадине, летящей на высоте, если верить приборам, около десяти тысяч метров. Но куда именно летел этот самолет и с какой целью – оставалось загадкой.


– Занял эшелон десять тысяч пятьсот метров, – подтвердил этот факт голос, отчетливо раздавшийся в динамиках.

– До цели «Новая Земля» двадцать километров, – ответил другой голос.

Судя по всему, они говорили по-русски. Но до конца в этом Макс уверен не был. Во время своих пространственно-временных перемещений он с легкостью понимал любые языки, будто воспринимая не их морфологию, а некую информационную или энергетическую составляющую.

Носитель повернул голову, и Макс теперь отчетливо смог рассмотреть пилота, сидевшего по соседству и твердо державшего в руках штурвал. Летный шлем, темные очки и кислородная маска с уходящей в сторону трубкой, полностью скрывали его внешность. От этого он больше походил не на человека, а на монстра из фантастического фильма. По форме одежды, как и по антуражу кабины, время действия определить было невозможно.

– Доложить о готовности систем, – вновь раздалось в динамиках.

– Все системы готовы к бою, – проговорил носитель, переключивший несколько тумблеров и кнопок и изучив показатели приборов. Подобные ответы были повторены несколько раз другими людьми.

Слаженность работы экипажа ощущалась в каждом движении – это был единый механизм, который должен был выполнить какую-то еще пока непонятную для Макса задачу. Но во всей этой надежности явно ощущалась нервозность, которая пряталась за отточенными формулировками, за лаконичными уставными фразами, за твердостью взгляда… даже скорее это было что-то наподобие того, что ощущает человек, который через несколько минут должен будет сознательно, подчиняясь лишь своей воле, шагнуть в пропасть. Макс чувствовал, что с каждым мгновением хватка его носителя за штурвал усиливается – он будто хотел развернуть самолет, но что-то не давало ему этого сделать, и от этого он лишь сильнее сжимая кулаки.

– Триста второй… триста второй… Сброс! – пробивая помехи явно сквозь тысячи километров, послышался в наушниках твердый мужской голос.

– Экипаж, приготовиться к сбросу, перевести систему в автоматический режим, – скомандовал командир экипажа.

– Второй пилот к сбросу готов, – вновь отреагировал носитель, и Макс явно почувствовал, что по его телу пробежала мелкая дрожь, словно он получил легкий удар током.

«К сбросу готов», – повторил каждый член экипажа.

– Сброс! – вновь дал команду командир и после хрипло прошептал: – Ушла «Кузькина мать».

Макс руками пилота ощутил, как гигантская стальная машина освободилась от многотонного груза и будто подпрыгнула в воздухе, вырываясь из-под контроля. Она сейчас походила на канатоходца, каждое неверное движение которого могло стать роковым, обрекая на смерть. Носитель и командир экипажа, сжав штурвалы, всеми силами пытались преодолеть тряску, удерживая самолет. Пот каплями стекал со лба носителя, попадая в глаза и заставляя часто моргать.

– Командир, парашют раскрылся, – проговорил штурман-оператор, его голос немного дрогнул.

– Земля, говорит триста второй, груз сброшен, уходим из зоны.

– Триста второй… – вновь сквозь помехи раздался напряженный голос, – вас понял, уходите из зоны.

– Уходим на максимальной скорости, – скомандовал командир экипажа, осуществляя какие-то манипуляции с аппаратурой.

– Успеем? – раздался чей-то шепот в эфире.

– Успеем, – твердо, не допуская сомнений, ответил командир, и через несколько мгновений двигатели взревели с особой яростью, разгоняя самолет до предельной скорости.

Секунды тянулись мучительно медленно. Носитель внимательно следил за преодоленным расстоянием – километр, два, три… Макс, подчиняясь всеобщему напряжению, ощущал себя винтиком в той же системе, ему казалось, что он и его носитель сейчас представляют собой единое целое, которое функционирует, подчиняясь лишь одной, еще не до конца понятной цели.

Когда самолет преодолел около сорока километров, его неожиданно настигла мощнейшая ударная волна, двигавшаяся со скоростью более тысячи километров в час. От этого воздушное судно одним рывком подбросило метров на пятьсот.

– Выправляй! Выправляй его! – крикнул командир, и Макс ощущал, как до боли в костяшках пальцев носитель пытается вывернуть штурвал, чтобы не дать самолету свалиться. Но двигатели, работающие на полной мощности, не позволяли даже немного исправить положение.

– Командир! Вспышка! – раздался голос члена экипажа, сидевшего в хвосте.

В то же мгновение едва управляемый самолет накрыли лучи обжигающего света, пылавшего ярче десятка солнц. Он проникал в глаза даже сквозь затемненные стекла специальных освинцованных очков, выжигая глаза людей. Казалось, что великан, приподняв самолет, колотит по нему своей гигантской дубинкой и вот-вот фюзеляж начнет расходиться по швам, рассыпаясь в воздухе на мелкие части. Краем глаза носитель, а вместе с ним и Макс, заметил одиноко летящего журавля, который, судя по всему оторвавшись от стаи, теперь поднялся на непривычную для себя высоту. Макс даже не был до конца уверен, что это была именно птица, до тех пор, пока за сотую долю секунды, она не превратилась в пепел, который тут же был развеян.

– Крылья! Горят! Обшивка! Командир! Мы горим! Датчики оповещения о пожаре сошли с ума! Радиационный фон резко растет! – раздался встревоженный голос бортинженера.

– Вижу! Вижу! Мы в зоне прямого воздействия светового и теплового излучения. Вырвемся! – но самолет по-прежнему управлялся с трудом и едва слушался движений штурвала. От этого напряжение внутри лишь росло.

Носитель посмотрел на правое крыло, оно было белым, то ли от специальной светоотражающей краски, которой был покрыт весь самолет, то ли от предельного накала. Сомнений не было, техника работала на пределе своих возможностей.

В кабине стало нестерпимо жарко, будто их всех заживо поджаривали на костре. Создавалось ощущение, что внутренняя обшивка и пластик в кабине начинают медленно плавиться. Тело жгло, заставляя кровь бурлить и ударять в виски тупой болью. Макс ощущал все это так отчетливо, ему казалось, что его тело – это тело не какого-то другого человека в далеком прошлом, а его собственное, здесь и сейчас.

– Командир, самолет может не выдержать перегрузок, – в шлемофоне прозвучал чей-то испуганный голос. – Это конец света!

– Отставить! Выдержит! Это только его репетиция! – по-прежнему твердым голосом проговорил командир, как будто полет проходил в штатной ситуации, и сейчас никому ничего не угрожало, и тут же попытался связаться с землей: – Земля, я триста второй, беру курс на Оленью.

В ответ в наушниках раздался лишь жуткий и невыносимый треск помех, от которого хотелось сорвать шлем с головы.

– Командир, связи с землей нет. Мы в зоне действия сильных помех, – проговорил радист.

– Огненный шар растет! – докладывал охрипшим голосом наблюдатель, размещенный на месте заднего стрелка, наблюдавшего, как гигантский пучок плазмы, отраженной от земли, ударной волной подбросило над островом. – Он огромен. Он же уничтожает все на своем пути!

– Отставить панику, – отчеканил командир и вновь попытался связаться с землей: – Земля! Земля! Я триста второй, иду домой.

Ответа вновь не было. Едва ли можно было представить, что происходило в эти мгновения в головах членов экипажа, находящихся в воздухе и осознающих, что творится в эти мгновения на земле. Полет для смертников – еще на земле каждый из них знал, что шанс вернуться минимален, что он не превышает и одного процента. Но каждый из них в эти мгновения наверняка думал не о себе, а о том, что происходит сейчас внизу. Им, кажется, удалось вырваться из огненного капкана, и теперь они парят совершенно одни в этом пораженном радиацией пространстве. Похоже, не произошло самого страшного из того, что было предсказано учеными – ядерный взрыв не вызвал неуправляемой цепной реакции в атмосфере, способной уничтожить всю планету, и это уже можно было считать удачей. Но то, что происходило сейчас на поверхности – было ведомо лишь одному Богу, а может быть, дьяволу, давшему в руки людей колоссальную мощь термоядерной реакции, только не научив, как правильно поступить со своим знанием. Наверняка каждый член экипажа сейчас в своих мыслях был далеко от места полета, лишь по инерции продолжая выполнять свои обязанности. Скорее всего, сейчас они думали о своих родных, до которых с огромной долей вероятности докатилась сейсмическая волна, прокатившаяся по планете. Макс был уверен же точно, что она обогнула Землю трижды.

Правда, больше поражало сейчас другое – они все знали, к чему могло привести испытание подобного оружия, но никто… никто даже не попытался остановить это безумие. А тех, кто осмелился попытаться, гигантская военная машина перемолола бы, расчищая путь тем, кто готов создать и испытать оружие Апокалипсиса. И каждый был винтиком, обеспечивающим безостановочное функционирование системы, ими были разработчики бомбы, получившей название «Кузькина мать», ими был и этот экипаж, и все, кто ждал его на земле. Похожи на них были и те, кто в настоящем для Макса времени отдал команду на боевое применение ядерного оружия, и те, кто исполнил эту команду…

Но даже теперь, когда Макс смотрел на эти события 1961 года уже сквозь зигзаги времени и истории, он не мог осуждать этих людей. Даже, не потому что у них не было выбора, нет. Да и не имел он права делать этого. Каждый член экипажа до последнего был уверен только в одном – он защищает свою Родину. Возможно, тем же самым чувством руководствовались и за океаном в целом ряде других стран. Это походило на замкнутый круг, из которого просто не было выхода. Точнее выход был, но для этого требовалась воля глав крупнейших стран и их понимание того, что с подобными ядерными зарядами в случае начала войны мир протянет не больше получаса, после чего он будет обращен в пепел. Только твердое решение ограничить ядерные испытания, продемонстрировавшие все угрозы от применения подобного оружия, могло хоть немного приостановить запущенный в середине XX века страшный процесс, ведущий к началу ядерной войны. Но Макс точно знал, что едва ли эта мера была действенной. Может быть, она лишь отсрочила ядерный крах этого мира. Но не смогла его остановить.

Но он… он же знает, что будет дальше… но не может сказать этим людям: «Остановитесь! Остановитесь! Что вы делаете?». Если бы он мог в последний момент переубедить этих людей и не дать сбросить бомбу. Он загубил бы судьбы всех членов экипажа, но, возможно, спас бы миллионы людей в будущем. Но еще более важным казалось то, что Макс знал, к чему вскоре приведут все подобные испытания. А для людей, живущих в своем времени – это был только шаг, направленный на самое главное в жизни каждого ее жителя – на защиту своей страны.

Тут же на смену этой мысли пришла и другая… Даже если он прекратит это безумие сейчас, то придет другой экипаж, который выполнит задачу. Макс не сможет заглянуть в голову каждому, он не сможет противостоять этой неуправляемой системе разрушения, она сильнее, чем каждый человек по отдельности… Но если бы он мог отменить приказ на сброс бомбы, история могла бы принять совершенно иной поворот. Бессилие… только бессилие… Для чего же эти путешествия? Для чего?

Макс ощущал, как напряженно отсчитываются мгновения без связи с Землей. Минута… две… пять… Когда тишина радиоэфира перевалила за десятиминутный отрезок, самые страшные эмоции стали клокотать внутри. Чувство обреченности не отпускало, но признаться в этом вслух никто не решался.

Лишь из хвоста самолета приходили обрывочные фразы наблюдателя, докладывающего о том, как пылевой столб расползается над поверхностью архипелага Новая Земля, ставшего гигантским полигоном. Поднимаясь вверх и покрывая огромное пространство, рос ядерный гриб, вселяя лишь одно чувство – страх.

Оно окутывало Макса, и даже полумрак, в котором он открыл глаза, пугал. Вдох тяжелого, спертого воздуха, отдающего металлом, говорил лишь об одном – он снова в своем времени, под бетонными сводами саркофага, заслоненного от внешнего мира экраном арки.

В голове творилось что-то невообразимое. Впервые за время путешествий в прошлое он осознал, что измени он хоть один из моментов, свидетелем которых стал, он мог бы отодвинуть гибель человечества и повести его совершенно другим путем, в котором не было бы ядерной войны, разрушающей города, не было бы радиационных выбросов заполняющих атмосферу, не было бы миллионов погибших людей… От этих мыслей сжимались кулаки, зачерпывая перчаткой серую пыль, и вновь разжимались в беспомощном порыве – он не мог ничего изменить… И самая страшная из когда-либо испытанных термоядерная бомба, мощность которой составила около пятидесяти семи миллионов тонн в тротиловом эквиваленте, сотрясла планету. Такого количества взрывчатых веществ не было использовано за весь период Второй мировой войны. Этого бы запросто хватило, чтобы уничтожить больше десятка таких городов, как Москва или Нью-Йорк. В момент взрыва оказалась полностью уничтожена флора и фауна северного испытательного ядерного полигона Новая Земля, а затем последовала гибель крупных животных во всем Арктическом регионе. Неужели этого было мало, чтобы окончательно понять всю смертоносность применения боеприпасов подобной мощности?

Сердце в груди Макса сжималось, когда приходила очередная волна осознания того, какими гигантскими шагами человечество шло к глобальной ядерной войне, не в силах сопротивляться собственному безумию и обрекая самих себя на гибель. В начале шестидесятых годов XX века этого удалось избежать лишь чудом, найдя компромисс. Казалось, что человечество образумилось, научилось жить со своими изобретениями. Но это лишь казалось…

Ожидание ядерной войны вновь начало тревожить умы многих людей уже в начале XXI века, и Макс не был исключением среди них. Это чувствовалось особенно остро в последние годы, когда каждый думающий человек в полной мере ощущал международную турбулентность, которая вновь пробудила многие, казалось бы, уже давно решенные проблемы. В свете учащающихся нарушений мирового ядерного спокойствия, каждое государство стремилось к собственной безопасности, совершенствуя арсеналы вооружениями, не всегда являющимися таковыми в привычном понимании. Да и без них ежесекундно с разных берегов Атлантического океана смотрели друг на друга более двух тысяч ядерных боеголовок в упрямом ожидании команды на запуск. Совокупности всех этих фактов было достаточно для того, чтобы не сомневаться в реальности войны с применением оружия, неограниченной разрушительной силе которого люди оказались не способны что-либо противопоставить.

И только безумцы отворачивались, не замечая того, как маневрировали стороны, выстраивая наиболее удобные для себя комбинации и модернизируя свои арсеналы, невзирая ни на какие договоренности, прикрываясь ширмой сдерживания. Волна кризисов, захлестнувшая мир, привела все страны в состояние повышенной боеготовности. Не хватало только той искры, которая бы могла заставить вспыхнуть назревшие конфликты цепной реакцией войны. Региональные инциденты, деятельность террористических организаций, революционные движения, возня вокруг энергоресурсов по всему миру, включая арктические шельфы, размещения и перебазирования новых систем противоракетной обороны – все это были звенья одной цепи. И что стало той самой искрой, которая заставила отдать команду на запуск ракет, Макс не знал. Но глупо было бы отрицать, что мировые войны всегда становились явлением, предшествующим мощному технологическому рывку, который в этот раз сулил развитие нано-, био-, информационных и других технологий. Но кому теперь их было развивать?

Да и так ли важно, что стало поводом, и кто начал эту войну, кто ответил, а кто подключился к ней. В сложившейся нервозности и неразрешимости ситуации у кого-то запросто могли сдать нервы, и ракеты с ядерной начинкой уже было не удержать. А может, это было действие по принципу «бей первым или проиграешь» или же жест полного отчаяния. Похоже, что выбора просто не было… Макс ни минуты не сомневался, что ядерная война стала лишь логической закономерностью – имея оружие, обходящееся в миллионы, в критический момент оно не могло не быть использовано. Это как с ребенком, который нашел спички – рано или поздно он начнет их зажигать и, возможно, спалит весь дом…

Но даже в этих стройных рассуждениях Макс вновь и вновь не мог для себя найти окончательного ответа на вопрос, почему, понимая масштабность последствий применения подобного оружия, люди не уничтожили его, раз и навсегда поставив точку в спорах о том, применять или нет. Почему? Неужели причиной этого стала воинствующая суть самого человечества, которое за историю своего существования провело более пятнадцати тысяч войн, убив три с половиной миллиарда человек. Без кровопролитий удалось прожить лишь двести девяносто два года, да и те, скорее всего, были проведены в ожидании и подготовке к новым сражениям.

Постепенно приходя в себя после очередного пространственно-временного путешествия, Макс переместился в кресло перед приборами, внимательно всматриваясь в фиксируемые параметры. Сейчас они полностью соответствовали норме. Что особенного могло быть в Алексе? Едва ли можно было надеяться, что при всей неординарности происходящего приборы способны зафиксировать именно тот особый фактор, которым обладает он. Но какой? И как его выявить?

Единственным достоверным параметром поля, формирующего пространственно-временной переход, была его достаточно характерная вибрация, подобия которой Макс не наблюдал ни в одном другом месте в пределах саркофага. Она больше походила не на колебания мертвой материи, а на пульсацию клетки живого организма.

Вдруг в голову Макса пришла мысль, от которой он даже вскочил с кресла. Возможно, собственные энергетические колебания человека очень схожи с вибрациями поля и самого пространственно-временного перехода. Тогда… Макс закашлялся и чуть было не потерял едва уловимую мысль, которая, казалось, теперь вела его к некоторой истине.

Выходило, что собственная энергия человека при переходе вступает в резонанс с полем, увеличивая амплитуду его колебаний или же, наоборот, уменьшая. Или придавая ему стабильность, которая необходима именно в тот короткий момент, когда мощность поля прошла максимум и пребывает в состоянии, дающем возможность отделить тело человека от его психофизической сущности, способной путешествовать во времени и пространстве.

Значит… уникальная энергетика Алекса смогла не только открыть переход, но, возможно, и войти во взаимодействие с телом носителя, заменяя его сознание своим. Возможно ли это? А если возможно… То вероятен конфликт времен или что-то подобное? К чему тогда это может привести? Да какая разница, к чему… Хуже, чем теперь, быть не может. Если где-то и есть ад, то наверняка он немногим хуже выживания в постъядерном мире.

Изменяя мощность частотомера, Макс попытался отследить собственные энергетические колебания, но либо они были столь незначительными, что прибор не мог их зафиксировать, либо он вовсе был не способен воспринимать излучения, идущие от человеческого тела. Но отказываться от идеи провести подобные измерения он не хотел, решив провести исследование на примере Алекса.

Вновь минуя бесконечные темные коридоры в обход злополучной лестницы Макс оказался у санпропускника. Как давно он не выходил за пределы саркофага… И теперь выход в арку отчего-то особенно тревожил его. Будучи человеком достаточно замкнутым, Макс создал свой собственный небольшой мир, в котором он вполне самодостаточно существовал, не испытывая потребности в расширении пространства и контакте с внешним миром. Лишь иногда он совершал незначительные вылазки из саркофага в арку, но, как правило, это занимало лишь минуты. Собственно, в один из таких выходов он и столкнулся с Алексом.

Но теперь ситуация немного менялась. Макс прекрасно понимал, что нужно что-то делать, но что именно, а самое главное как… Теперь у него есть «подопытный кролик», причем наделенный, судя по всему, весьма неординарными возможностями.

Макс двигался по коридору диаэраторной этажерки точно тем же маршрутом, которым совсем недавно выходил наружу Алекс. Раньше он чаще всего использовался для прохода исследователей в недра четвертого энергоблока, но постепенное свертывание научных программ привело к тому, что люди стали появляться здесь все реже. Теперь же коридор казался безжизненным и совершенно необитаемым. Но лишь Макс знал, что воздух, стены и пол здесь наполнены и пропитаны миллиардами микроскопических организмов, эволюционировавших в, казалось бы, несовместимых с жизнью условиях.

Он шел медленно, освещая дорогу. Дозиметр мерно пощелкивал, и это внушало определенную уверенность в том, что под аркой действительно сохранилась довольно чистая зона. Но постепенно при приближении к выходу, ведущему в арку, фон почему-то стал возрастать. Макс даже остановился, пытаясь понять причину этого непонятного явления. Судя по всему, недалеко от этой двери был незагерметизированный выход, ведущий на улицу. Значит, была вероятность того, что внутрь могли проникать мелкодисперсные частички пыли, неся с собой радиационное излучение. И эта небольшая недоработка запросто могла поставить под сомнение весь смысл защитной арки.

Спустившись на несколько лестничных пролетов, Макс оказался в арке. Дышалось здесь намного легче, чем в саркофаге. Он осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, где мог обосноваться Алекс. Беглый взгляд по промышленной площадке, освещенной единственным прожектором, выявил лишь одно место, пригодное для жизни. Это было небольшое сооружение, выполненное в духе блочно-модульного здания, разместившегося под стеной машинного зала. Долго не раздумывая, Макс уверенной походкой двинулся по направлению к плотно закрытой двери.