Как-то после перестройки мои камчатские друзья с дочкой уезжали насовсем. Через Шереметьево, как водится. Дочь лет десяти походила по сияющим бутикам, что лежат за суровыми плечами пограничников, и сказала: «Мама, а давай мы тут останемся?»
Шереметьево. Он же Шарик. Он же просто Ш2, всегда был уголком огромного сияющего - в буквальном смысле слова - мира. И даже ехать не надо было бы никуда. Если бы все-таки не надо было.
Потом Москва изменилась, причем настолько, что многие из тех городов, что были частью нового сияющего мира как-то поблекли рядом с ее пятнистой роскошью. А ШаДва остался. И даже расширился.
Посмотрите, сколько народу чекинится в соцсетях: «Вася Г. сейчас находится в Ш2». И маленькая карточка - подтверждение. Потому что он - культовое место. Нравится он нам или нет. Ворчим ли мы по поводу того, что wi-fi не везде добивает и кофе с булочкой стоит как ужин на Манхэттене, или помалкиваем.
Потому что он - ворота. Притом что в городе еще есть парочка аэропортов, один из которых в какой-то момент перехватил пальму лидерства. Ворота, которые отделяют обычную, полную труда различной степени банальности и кучи каких-то связей и отношений жизнь от огромного мира, который ждет тебя, твою пластиковую карту и автомобильные права. А больше ничего и не надо. Все эти люди, которых ты считаешь своими сотрудниками, друзьями, знакомыми и девушками, они остаются за стойкой регистрации. Ты же не возьмешь их всех с собой. Проверку Ш2 проходят только самые близкие. И если ты едешь туда с девушкой, то это точно девушка надолго. Может быть, аж на месяц, а может, на всю жизнь. Все лишнее отсекается, как бутылки с шампунем на секьюрити-контроле.
Вокруг Ш2 уже давно сложились свои ритуалы. Практически все мои знакомые мужского (да и женского) пола утверждают, что если летишь из Шереметьево, то главное - посидеть на дорогу в ирландском баре и выпить стаута, независимо от времени суток. Независимо от того, пьют они этот стаут в обычной, нешереметьевской жизни или нет. Просто так надо - полет тогда будет нормальным.
Я помню времена, когда в его бутиках хотелось купить все. Теперь, правда, я не очень представляю, кто покупает в аэропорту часы. Зато я всегда вижу людей, которые берут с собой виски и водку, зная, что на борту нельзя пить из горла и из пластиковых стаканчиков из-под бортовых напитков. Ну не дадут в самолете выпить - выпьем в гостинице, когда наконец приедем в другой, совсем знакомый или незнакомый город. Но он же все равно будет городом счастья - иначе зачем твоя спутница собиралась всю неделю, выкладывая из чемодана одно платье и тут же заталкивая туда три? Где те березки, по которым принято грустить литературным персонажам? Наверное, под Мюнхеном. Или в Берлине. Самые натуральные подмосковные - обними и не грусти. Они точно такие же, как в Завидово и в Марьиной роще. Можете оба бегать среди них с глупым кинематографическим хохотом.
Хотя все знают, что скорее всего это будут не березки, а угарный концерт в каком-нибудь «Уайт Треш Фаст Фуд», что на Шенхаузер-аллее.
Но это будет потом - два дня счастья, неделя, месяц - какая разница?
Сейчас ты стоишь, упершись невыспавшимся глазом в блестящие колготки служительницы аэрокомпании, и удивляешься, как они умудряются выглядеть вечно свежими. Ты отряхнул пыль Москвы со своих новых кроссовок - как можно пересекать черту в старых? Впереди только звездная пыль.
И все эти чувства накладываются на образ Шарика. Надолго - как запах школьного коридора из глубин детской памяти.
И это очень хорошие чувства. Спасибо Шереметьево.
(с) Игорь Мальцев