Мы сидим в небольшом кафе на улице Карла Маркса, здесь часто обедают послы и люди, которых в Минске принято считать влиятельными. Знакомый протягивает мне глянцевый журнал. На обложке экс-министр культуры, а ныне посол Беларуси во Франции Павел Латушко. Друг объясняет, что я держу в руках исторический номер: никогда ни один белорусский чиновник не делал ничего подобного. На Латушко в Беларуси возлагают большие надежды. Он — местный Капков. В отличие от большинства чиновников говорит на белорусском языке без ошибок, выбивает деньги на реконструкции замков и исторических памятников. Говорят, его отправили в Европу поднабраться опыта; есть версия, что именно Латушко станет следующим министром иностранных дел Беларуси. Министр иностранных дел Беларуси по традиции должен быть интеллигентным и образованным — полной противоположностью имиджу страны.
Самая красивая в Восточной Европе официантка наконец приносит счет:
Бокал вина — 85 000 рублей.
Салат — 100 000 рублей.
Спагетти — 120 000 рублей.
К счастью, белорусских. Я достаю из заднего кармана несколько стотысячных купюр, и через мгновение мы выходим на улицу.
Привези вас кто-нибудь сюда с повязкой на глазах — вы подумаете, что оказались в одной из европейских столиц. Так, собственно, и есть. Но не совсем.
Вокруг лежит тяжелый пастельных цветов город. Минск —лучший пример того, что могут сделать с пространством советские архитекторы, если развязать им руки. После Второй мировой войны в Минске уцелело всего несколько зданий, но, вместо того чтобы реконструировать город, советские архитекторы пустились в сталинские изыски.
Знакомый предлагает мне зайти в один из самых дорогих ресторанов города, где проходит показ какой-то новой коллекции какой-то старой фирмы. Ему необходимо встретиться с несколькими рекламодателями. Я соглашаюсь.
По дороге он протягивает мне еще одно издание — это итальянский путеводитель по Минску. «Великолепный экземпляр! Ты только взгляни!» — с улыбкой говорит мой друг и указывает пальцем на одну из страниц. Автор путеводителя утверждает, что в одном из центральных ресторанов города проститутку можно снять за... два евро. Мне сразу становится понятно, откуда здесь столько пожилых итальянцев. Мужчинам, которые уже откладывают эту статью и проверяют наличие ближайших рейсов до столицы Беларуси, хочу сказать, что итальянец вряд ли разбирается в ценообразовании белорусских жриц любви. Он скорее передает общее ощущение. Местные девушки действительно выглядят довольно изголодавшимися и более чем открытыми. Два евро — сумма, которая позволит вам завязать знакомство, но не более того. Если вы надеетесь на что-нибудь конкретное, придется потратить как минимум в два раза больше. Впрочем, не буду отвлекать вас от приобретения билетов. Загранпаспорт вам не понадобится, но и Duty Free не видать — у нас же союзное государство. Лететь всего час сорок.
Спускаясь по выложенной брусчаткой улице, я в очередной раз отмечаю большое количество дорогих иномарок. Автомобили — главная тема для обсуждения. О машинах говорят все: парни, девушки, мужчины и женщины. Большинство разговоров так или иначе сводится к обсуждению пробега и мощности двигателя. Покупка и продажа автомобиля в современной Беларуси — спорт, по популярности ничем не уступающий хоккею. Подобный феномен легко объяснить. Долгое время пошлина на ввоз автомобиля из-за границы была почти в два раза ниже, чем в России. Многие люди могли позволить себе действительно хорошие машины. Поиски «нового подержанного» автомобиля приобрели поистине национальный характер. В этом, конечно, большая заслуга правительства. Подобный фокус когда-то провернул Леонид Ильич Брежнев, раздав советским гражданам по шесть соток и на долгие годы погрузив их в мир садоводства.
Через несколько минут мы оказываемся в пестром ресторане с попугаями в клетках. Почти все мужчины одеты в бесформенные льняные костюмы, женщины, напротив, весьма элегантны. Посмотрев на барную стойку, я столбенею: на зеркальце насыпана гора белого порошка, расчерченные дорожки. Я не решаюсь подойти ближе. Мой друг убеждает меня, что это всего-навсего бутафория, сахарная пудра. Как-никак показ в стиле 1930-х. Зачем это сделано, я не понимаю.
Рядом со мной стоит Ирина Кабасакал, местная знаменитость, журналистка, которая пишет заказные статьи, прославляя бизнесменов или женщин, которые мечтают за этих бизнесменов выйти. Я позволю себе привести всего две цитаты из ее творчества. Первая — из статьи «Святая грешница Ирина Рак», в которой журналистка повествует о минской светской львице: «Как-то раз она занималась сексом в одном из европейских клубов прямо на танцполе. Эта штучка вообще помешана на сексе, а он на ней... Она этим и берет мужчину за те сокровенные шарики, которые он так бережно охраняет в своих штанах... Дочь врача и в прошлом балерина Большого театра оперы и балета получила воспитание, образование и, самое главное, растяжку — все, что нужно для соблазнения умной половины человечества». Я не шучу. Вторая цитата — из статьи про бизнесмена, который тоже присутствует на показе. Статья называется «Божественный Зураб». О своем герое Ирина Кабасакал пишет следующее: «Сейчас он ездит на новеньком, недавно купленном Range Rover Sport 2011 года самого модного в этом сезоне белого цвета. И одет он с иголочки... Редко встретишь мужчину с таким чувством стиля и вкуса — у него все под все: если туфли, то из крокодиловой кожи и ремень под них; если шуба, то норковая и самой тонкой выделки; если аксессуары, то самые модные». От себя добавлю только, что на фотографии божественный Зураб стоит в плавках и шубе. Говорят, подобная статья стоит около двух тысяч долларов. К чести божественного Зураба следует добавить, что с Ириной Кабасакал он, кажется, больше не общается.
Оставив друга с рекламодателями, я покидаю светское мероприятие и отправляюсь в другой мир — маленькую галерею современного искусства, созданную в бывшем здании пункта приема стеклотары. Здесь собираются местные художники, музыканты и просто «другая», проевропейски настроенная молодежь. Это довольно замкнутый мир, в котором все друг друга знают. Напротив галереи стоит мужчина в фатально плохо пошитом пиджаке. Он не двигается и просто наблюдает. Все понимают, кто он и откуда. Власть всегда дает понять, что Большой Брат следит за тобой. Такие люди бывают на вечеринках и презентациях книг, но на них никто не обращает внимания, потому что они давно стали частью повседневности. Ребята в галерее обсуждают только что состоявшийся разгон постановки Свободного театра. За неимением собственного зала в Минске труппа, получившая огромное количество самых высоких европейских театральных наград и поддерживаемая Томом Стоппардом и Джудом Ло, выступает в одной из комнат частного дома. Всякий раз спектакли посещают милиционеры, они переписывают номера паспортов актеров и зрителей, но постановке не препятствуют. Сегодня спектакль сорвали. Это первый случай с 2007 года. Впрочем, сам факт разгона актеров говорит только о том, что представление в Беларуси продолжается.
Я пришел в галерею, чтобы встретиться с еще одним старым знакомым. Он дизайнер и, как и все местные дизайнеры, принимал участие в разработке нового бренда города, который в итоге реализовала английская компания. Я подумал, что, если пойму, почему власти Минска выбрали именно этот символ, пойму кое-что и о самом городе. Эмблема, посредством которой иностранных туристов будут зазывать в столицу Беларуси, как и ожидалось, очень не понравилась продвинутой части города. И дело тут вовсе не в том, что на ней изображены красные звезды, хоккеисты или комбайны, вовсе нет, символ вполне современен и эклектичен. Более того, подобная эмблема вполне могла зазывать гостей в Лилль или Рейкьявик, однако большинство минчан внезапно сошлись во мнении, что картинка не передает дух города. Вот что по этому поводу говорит мой друг:
«Приглядись! Ты видишь, что здесь нарисовано под надписью Think Minsk? Правильно, тонкие полоски, символизирующие микросхемы. Почему? Англичане подразумевали новые технологии, инновации. Они хотели подчеркнуть, что Минск развивающийся, технологичный город. Конечно, никаких суперновых технологий у нас нет, но правда в том, что Минск — город программистов. Англичане, сами того не подозревая, попали в яблочко! Раньше каждый мальчишка мечтал стать космонавтом. Теперь каждый второй минский пацан мечтает стать программистом! Программисты, по сути, средний класс этой страны. Они зарабатывают по несколько тысяч в месяц, работают на офшоры и чувствуют себя в этом городе лучше всех!» Мой друг говорит то, о чем я слышал не раз. Минск, пожалуй, единственным город на земле, где в ночных клубах девочки натурально липнут к программистам.
«ОК, тогда что Минск для тебя?» — спрашиваю я и получаю, вероятно, один из самых развернутых ответов, которые я когда-либо получал.
«Минск аморфен. Есть города, которые делают тебя. Минск делаешь ты сам. Он как пластилин — из него можно лепить все что угодно. Он может казаться депрессивным, мрачным, серым, но если отвлечься от политики, то мрачный и депрессивный он для людей, которые не любят одиночество и хандру. Минск пассивен. Он как никакой другой город является отражением твоего состояния в данный момент. Париж, Брюссель или Тель-Авив забирают на себя много внимания, делая человека маленьким и незначительным. В Минске любой человек — это человек эпохи Возрождения. Минск — это люди в первую очередь. В Минске нечего ловить фуд-туристам и гурманам. Здесь нужно кайфовать от правды и случайных историй, а не от архитектурных памятников и насыщенной культурной жизни.
Минск — это редкость на карте Европы. И мне будет жаль, если он превратится в европейский город. Несмотря на то что я хочу нормальной еды, бухла, культурной жизни и прочих мещанско-европейских дел, я не хочу, чтобы Минск потерял свою уникальность. Чтобы я мог говорить другим: «У нас ни хрена не так, как у вас, и я не знаю, как вам это объяснить по-английски». И чтобы фраза эта моя была связана не только с политическим режимом, а с характером и духом города, который ты можешь формировать и лепить сам каждый день. И ради этого я готов отказаться от кофе навынос и двухсот сортов пива, которые подаются в именных бокалах».
Он замолкает. Я давно молчу. Мы смотрим на гаражи напротив галереи и на человека в плохо пошитом костюме, который смотрит на нас и уходит, вероятно, домой, к семье.
«Скоро самолет», — говорю я. «Вызывай такси», — отвечает друг.
Машина приезжает через три минуты. Согласно местным законам, семьдесят пять процентов звучащей в эфире музыки должны быть белорусскими. Как результат по радио какая-то девушка настойчиво долбит: «Самое сладкое место на теле будем искать с тобой в нашей постели».
Мы проезжаем центр города. За окном сменяют друг друга игорные дома. Я начинаю считать, но тотчас сбиваюсь со счета. Казино, казино, казино...
«Сколько их?» — спрашиваю я у таксиста. «Лична я знаю окола сорока. Сколько на самам деле — вам нихто не скажет. Гаварат, что уже больше, чем в Лас-Вегасе». — «Кто же в них ходит?» — «Русские. Они прилетают на выходные, играют и улетают».
Таксист говорит с сильным акцентом. В Беларуси есть всего два пути миграции. Из любого места страны в Минск и из Минска в любую страну мира. Из двадцати восьми моих одноклассников в городе остались не больше десяти. Девочки выходят за голландцев, китайцев и немцев. Парни уезжают работать в Россию и на Украину. По разным подсчетам, при населении в девять миллионов человек три миллиона белорусов живут за пределами Беларуси. Именно так — Беларуси, здесь очень обижаются, когда русские говорят «Белоруссия».
— Так что, хотите заехать в казино?
— Нет-нет! Как я и говорил — в аэропорт.
Минск действительно стал восточноевропейским Лас-Вегасом. Кажется, перенося казино в четыре известные зоны, российские власти попросту не подумали о том, что в братской Беларуси очень быстро подсуетятся. Это тем более странно, что некоторое время назад ходили слухи, будто в здании посольства Беларуси в Москве работает подпольное казино. Впрочем, слухи не подтвердились. Так или иначе, большинство российских игроков летают именно в Минск.
В самолете, перед тем как отключить телефон, я пишу сообщение другу, которого оставил пить грузинское вино в галерее современного искусства:
«Почему ты до сих пор не уехал из этой страны?»
«Потому что ценность акта действия в этой стране возрастает в несколько раз», — пишет он в ответ.
После паузы первую фразу догоняет вторая: «Причем любого действия».
Еще пауза. А затем на выключаемый телефон успевает упасть последняя эсэмэска:
«И это очень круто».
(с) Саша Филипенко