Буря в голове стерла мне память. Может ли такое приключиться с тобой?
Я помню только этот миг: моя жена за рулем, мы мчимся по магистрали в сторону Нью-Йорка.
Она выжимает педаль в пол, но это нестрашно, потому что странным образом в середине дня на дороге нет больше ни одной машины. И небо какого-то неестественного цвета: иссиня-зеленого, переходящего в оранжевый. Моя жена говорит что-то вроде “прекрати извиняться”. Но это вовсе не значит “извинений не требуется”. Она очень, очень напряжена. Она хочет, чтобы я заткнулся.
Чувствую одно: мои мысли, та часть меня, которую я ощущаю собой, будто не могут выкарабкаться на поверхность. Это страшно. Словно меня похоронили заживо.
И, как оказалось, мне все это не приснилось.
Это правдивый рассказ о том, что случилось со мной в тот день в конце августа 2011 года, когда ураган “Айрин” надвигался на Нью-Йорк. Писать эту историю трудновато, поскольку события того дня скрыты от меня до сих пор: без малого 24 часа выпали из моей жизни, просто ушли, не попрощавшись. Знаешь, это как в фильмах: главный герой очнулся, а в голове — лишь обрывки воспоминаний. “Что за... где я?” Вот только меня не били по голове, я не напивался, ничего такого.
Я пришел в себя на койке Пресвитерианской больницы Нью-Йорка в предрассветный час следующего дня. Капли дождя стучали в окно. В пяти метрах от меня, на кровати, стоящей ногами к моим ногам, лежал потеющий мужик, прикованный к поручням наручниками. Стороживший его полицейский кивнул мне, а затем они оба повернулись обратно к подвешенному под потолком телевизору. Показывали какую-то комедию.
Позже один невролог сказал мне: “Я знаю лишь один мир, в котором с героями такое случается часто. Это мыльные оперы”. Это, конечно, шутка — до тех пор пока твоя собственная жизнь вдруг не начинает походить на ТВ-шоу. И тогда все эти сюжетные повороты сразу перестают радовать. В тот день меня застала врасплох одна из форм амнезии — транзиторная глобальная амнезия (ТГА). И вообще-то она распространена больше, чем думает большинство людей (а может, даже многие врачи).
В швейцарском исследовании с ироничным названием “ТГА — не такая уж и редкость, как оказалось” приводятся данные: такой “удар” ежегодно получают примерно 7 человек из каждых 100 000 населения. И это в среднем по всей популяции. У людей старше 50 риск заработать ТГА возрастает примерно до 24-32 случаев на 100 000 (так что я в свои 54 — как раз в группе риска). Конечно, эта проблема меньше, чем, скажем, насморк, но шанс познакомиться с ней не такой уж и призрачный. Для каждого из вас.
Я читал живописные воспоминания жертв ТГА. Люди приходили в себя вдалеке от дома, потерянные, некоторые — с синяками и царапинами, возможно, от драк, которых они не помнили. В моем случае обошлось без драм: когда я выплыл из тумана, то обнаружил себя все же на кровати, подключенным к кардиомонитору, с датчиками ЭКГ под рубашкой и капельницей, отправляющей магнезию мне в кровь. “Это все, что мы пока можем сделать”, — извиняющимся тоном объяснила медсестра. Я заметил, что где-то умудрился порезать и ушибить лодыжку. Она еще немного кровоточила, но это не слишком меня занимало. Я сосредоточил все свое внимание на моем так называемом мозге.
Рядом с кроватью стояла доска вроде тех, на которых пишут маркером на презентациях. На доске знакомым почерком моей жены Клэр было выведено:
— Это не ИНСУЛЬТ.
— Клэр привезла тебя на машине в Пресвитерианскую больницу в Нью-Йорке. Она в ПОРЯДКЕ!
— У тебя потеря памяти. Причина неизвестна.
— Это ВРЕМЕННО.
Клэр написала последнее слово огроменными буквами. Очевидно, это был подсознательный вопль — она хотела, чтобы я это понял и запомнил. ТГА, как я выяснил позже, бывает одновременно и ретроградной (ты не можешь вспомнить прошлые события), и антероградной (ты теряешь способность запоминать новое, пока расстройство не пройдет). В тот день, который прошел мимо меня, я мог удерживать что-то в памяти лишь минуту. А затем — сброс на ноль.
Так что этот список (там было еще много пунктов) отвечал на вопросы, которые я постоянно задавал:“Как я попал сюда? С тобой все в порядке?” Я спрашивал об этом снова и снова.
Так ведут себя все, кого поразила ТГА. “Будто кто-то прокручивает один и тот же фрагмент из саундтрека”, — привел меткую метафору один из исследователей.
Это было бы даже смешно, если бы так не действовало на нервы окружающим. Я разговаривал с одним парнем, который дошел до белого каления, когда спутница всей его жизни постоянно просила: “Напомни-ка мне, как мы познакомились?”
Даже после того, как мое расстройство прошло, у меня все еще появлялись повторяющиеся вопросы: “Я был болен?”, “Что послужило причиной?”, “У меня будут еще провалы в памяти?” “Что, черт возьми, такое со мной приключилось?” Но повторял я их не потому, что не мог запомнить ответов. Ответов просто не было.
Я прочел множество неожиданно подробной литературы по ТГА, разговаривал с неврологами и пациентами, моими товарищами по несчастью. И всего этого оказалось недостаточно, чтобы прийти к однозначному заключению. Что пугало само по себе.
Последнее, что я помню про то утро перед ураганом, как прикручивал решетку на окошко подвала нашего дома в Бруклине. В моих наушниках Ван Моррисон напевал Say goodbye to Madame George.
Около полудня, как мне потом рассказали, я принял душ, оделся и спустился вниз, где обнаружил, что моя жена, маленькие дети и собака смотрят прогноз погоды по ТВ. Я постоял немного рядом, а затем спросил: “Что, приближается ураган?” Семья привыкла к моим странноватым шуткам, но даже им стало не по себе. “Ты все утро занимался бытовыми делами как обычно, — рассказала мне потом жена, — но вдруг в один момент стал вести себя так, будто ты незнакомец, впервые попавший в наш дом”.
А дальше все становилось только страннее.
Я выходил во двор и заходил обратно, возмущенно восклицая: “Хотелось бы узнать, кто убрал всю нашу садовую мебель!”
Семья: “Ты и убрал. От урагана”.
Я: “Какого урагана?”
И так четыре раза.
В тот момент, когда вышел из душа, я будто провалился в пропасть. Но почему?
Согласно медицинским справочникам,длинный список переживаний и событий, которые “включают” ТГА, можно разделить на три большие категории: эмоциональный стресс, физическое истощение и резкое изменение температуры окружающей среды. Последняя категория вовсе не такая странная, как может показаться. “В старину английские врачи отмечали “амнезию на берегу моря”, — рассказывает Торстен Бартш, руководитель группы расстройства памяти из Университетского госпиталя Шлезвиг-Гольштейн (Германия). — Она случалась у людей, которые прыгали в холодное Северное море”. Получается, что у меня сработали все три механизма: стресс от ожидания урагана, истощение от работы во дворе... и тот самый душ. Что ж, считай, не повезло. В одном широко известном случае женщина попала в больницу после того, как сильный оргазм во время секса с мужем вычеркнул из ее памяти содержание последних суток жизни. Помню заголовок новостей: “Улетный секс довел до амнезии 54-летнюю женщину”. У меня, как видишь, все скучнее.
Согласно одной из гипотез, выдвинутых группой Бартша, все три категории причин объединяет одна черта — они поднимают венозное давление в гиппокампе, сложной структуре, расположенной в медиальных височных отделах полушарий мозга. Гиппокамп участвует в процессе перехода данных из кратковременной памяти в долговременную. А повышенное давление может вызвать что-то вроде короткого замыкания в отделе гиппокампа, известном как CA1. Считается, что именно он ответственен за нашу способность запоминать, предвидеть и ориентироваться во времени. Поразительная деталь: CA1 еще и участвует в обработке нашим мозгом стрессовой информации — так что опасность, которой подвергают этот отдел мозга тревожные ситуации, очевидна.
Используя сверхчувствительные аппараты МРТ, Бартш и другие исследователи смогли зафиксировать крошечные повреждения, появляющиеся в гиппокампах пациентов, столкнувшихся с ТГА, — а затем исчезающие. Эти нарушения всегда выглядят как микроинсульт. “Разница в том, что ТГА практически никогда не прогрессирует в инсульт, несмотря на то что изображения происходящих в мозге изменений очень схожи с теми, что можно наблюдать на ранних стадиях инсульта”, — разъясняет Дана Лейфер, специалист по сосудистой неврологии. Она и лечила меня в Пресвитерианской больнице Нью-Йорка.
Мое путешествие в отделение доктора Лейфер началось с того, что жена побежала по нашим соседям в Бруклине. Многие разъехались перед ураганом, но одна семья как раз задраивала все окна и двери перед подступающей непогодой. Не смогут ли они взять на борт своей подлодки двоих наших детей (3 и 8 лет) и нашу радость — слюнявого пса? Они смогли.
“Айрин”скорее напугал, чем навредил. К тому моменту, когда ветер стал гонять мусор по улицам, метеорологи уже снизили прогноз с “урагана” до “тропического шторма”. Но, когда Клэр везла своего слабоумного мужа по мокрой магистрали под небом этого странного цвета, об этом еще не знали. И моя жена, конечно, не догадывалась о существовании такого расстройства, как ТГА. Она гнала изо всех сил,будучи уверенной, что у меня инсульт. И пока она нервничала, я сидел рядом, блаженный и задумчивый, и задавал все эти вопросы: “А куда мы едем?”, “Почему дети не с нами?” Потом начиналось: “Ну прости!.. Прости!.. Прости меня!”
“Ты был очень мил, — говорила она позже, — но надоедлив”.
Прорвавшись сквозь двойные двери приемного отделения больницы, мы вдруг осознали, что есть проблема: внешне я был в полном порядке. Все эти парни со сломанными ногами и простреленными животами шли в первую очередь. Моя жена хватала за пуговицу всех, кто подвернется под руку, от охранников до медсестер, приговаривая: “У него инсульт... у него инсульт!” “В неврологии запищали пейджеры”, — рассказала мне позже доктор Лейфер. Сотрудники отделения забегали, готовя операционную к приему парня с разорванным мозгом.
Медицинские процедуры сами по себе малоприятны. Но в тот день все было еще хуже, чем обычно. Все эти МРТ, измерение давления, опросы, проверка рефлексов, высовывание языка, проверка зрачков проходили в тревожном ментальном вакууме, наступающем в моем мозгу ежеминутно. Где я? Вы кто такие? Почему я замерзаю в халатике на голое тело? А потом я столкнулся со своим настоящим персональным кошмаром.
В определенный момент в прошлом у меня развились ужасная клаустрофобия и страх удушья. В обычной жизни они не появлялись — только когда я торчал в аппарате для МРТ. До того дня я уже давал себе клятву, что никогда не лягу в эту адскую машинку, предварительно не приняв транквилизатор (желательно тот, которым стреляют в слонов). И вот он я, снова и снова выбирающийся на поверхность своего сознания, все 40 минут в аппарате МРТ абсолютно не понимающий, где нахожусь. Лежу на спине внутри узкого пластикового цилиндра размером с канализационную трубу, голова — в тесном шлеме.
Как мне потом рассказали, “он выходил из себя” — это о-о-очень мягкое описание того, что я делал.
Инстинкт выживания, гнавший меня прочь из МРТ, срабатывает практически автоматом — его включают глубинные структуры мозга, доставшиеся нам еще от наших предков-рептилий. Но был ли тот кретин, бушевавший в лаборатории, мною? Очень сомневаюсь.
Как видно на примерах ТГА и других болезнях, поражающих гиппокамп, именно благодаря способности помнить в нашем сознании возникает то самое “я”. “Говорят, что мы — это наша память, — рассуждает Джоффри Керчнер из Стэнфордского центра нарушений памяти. — У всех у нас в голове есть эдакий диафильм про нашу жизнь, и он постоянно обновляется, от события к событию. Мы можем перемотать его назад, обдумать то, чем занимались вчера, воспроизвести последовательность событий. Когда ты не знаешь, как оказался здесь и сейчас, — это здорово выбивает из колеи. Начинаешь сомневаться в том, кто ты есть”.
Мое сознание вернулось ко мне ранним утром на следующий день и сразу начало нелюбезно посылать в мои мысли фрагменты старой полузабытой поэмы. Эти строфы принадлежали перу Роберта Лоуэлла, моего преподавателя в колледже, душевные страдания которого я когда-то наивно романтизировал. И когда в голове всплыла строка “с моей головой что-то не в порядке”, я впервые почувствовал прямую и элегантную суть его слов, настолько жестких, что они будто снимают с тебя кожу живьем.
Но насколько была не в порядке МОЯ голова? Очевидно, не настолько, как мне тогда казалось. Подобные странные эпизоды вовсе не предвестники будущих проблем с мозгом, включая инсульт и болезнь Альцгеймера. Риск заполучить эти “блюда” у меня не выше, чем у любого другого человека.
Существует также проблема повторных приступов. И хоть врачи, помахивая томиками исследований, утверждают, что ТГА очень редко бьет дважды — в этом нельзя быть до конца уверенным (как и во всем остальном, что касается этой загадочной проблемы). Одна из пациенток доктора Лейфер, женщина из Бруклина, пережила три приступа за последние два с половиной года — и теперь носит на руке браслет с информацией о себе и своей болячке.
И она не одна такая. Тематические сайты исписаны сообщениями посетителей: они жалуются на вторые, третьи, пятые повторные приступы. Данные исследований на эту тему не сильно проясняют ситуацию. На сайте Национальных институтов здравоохранения США можно найти “полезную” статистику по ТГА: “повторные приступы случаются у 5-25% людей”. Статистическая mea culpa, означающая “мы понятия не имеем”.
Насколько могу помнить, у меня еще не было повторных приступов, но я не перестаю думать об этом. У меня есть смутное воспоминание — хотя не исключено, что я его выдумал, — будто перед тем, как я потерял память тем осенним утром, услышал какой-то шум в голове, похожий на тот, что предвещает скорое наступление мигрени. Если я почувствую что-то подобное снова, надеюсь, у меня останется достаточно ясности ума, чтобы запрыгнуть в кровать и натянуть на голову одеяло.
И хоть единого мнения, что же провоцирует приступы ТГА и как их предотвратить, не существует, нет никаких сомнений в том, что со старением мозг становится уязвимее для более широкого спектра проблем.
Сохрани себе эти данные в файл под названием “Новые свидетельства твоей уязвимости”. Это как с рекламой средства от геморроя — сколько бы раз в день тебе ее ни показывали, ты всегда думаешь, что к тебе это не относится. Пока ты с этим не столкнешься.
Никаких чудодейственных талисманов, способных уберечь тебя от ТГА, не существует, но ты сам можешь многое сделать для своего изнашивающегося центра памяти. Вот хорошая новость: гиппокамп взрослого человека, в отличие от мозга в целом, может генерировать новые клетки. Эта структура крайне пластична и отзывчива, но ей требуется стимуляция. Лучшей защитой от проблем, с которыми может столкнуться твой мозг, является активная социальная жизнь и постоянные умственные нагрузки. А это значит: больше настольных игр, кроссвордов, литературы (и меньше часов перед теликом). Ну и еще физические нагрузки. “Самое полезное — это аэробные упражнения, — откровенничает Джоффри Керчнер. — Они чрезвычайно эффективны в профилактике потери памяти, связанной со старением. Мы не знаем до конца механизма, по которому это работает. Если бы знали — сделали бы таблетку. А пока — бегай и отжимайся”.
На одну ночь, пока бушевал ураган “Айрин”, я стал пациентом больницы, этой параллельной реальности, отделенной от нас стенами. Там круглые сутки пищат мониторы, меряют температуру и включают свет, когда фигуры в белых халатах подходят к кроватям.
У меня сохранились лишь туманные воспоминания о происходившем: меня будили, чтобы я сжимал чьи-то пальцы. С утра пораньше появился доктор, спросивший, как зовут президента США. Я было возмутился, а затем замолк: мне пришлось долго рыться в памяти.
Мне дали набор из трех слов, чтобы я его повторил. Врач настойчиво просил не торопиться: видимо, я уже несколько раз подряд не смог этого сделать. Жена потом подтвердила эту догадку, когда я дозвонился до нее ранним утром. Моя сообщница, она дала мне подсказку: “Обычно это животное, вид спорта и цвет”.
Когда я увидел доброе лицо доктора Лейфер во время утреннего обхода, почему-то вспомнил Страшилу из “Волшебника страны Оз” — а я был Элли, очнувшейся после урагана. Железный Дровосек и Лев приветственно улыбались из вторых рядов. Я понимал, что уже видел этих людей недавно, но не мог вспомнить, при каких обстоятельствах.
“Я хочу, чтобы вы попробовали запомнить три слова”, — предложила доктор Лейфер. Я изо всех сил сосредоточился. Сейчас мне просто необходимо пройти этот тест. “Колибри, бейсбол, красный” — вот что я смогу повторить без запинки даже на смертном одре.
(с) Ричард Нэлли