Байрон Хеммингc знал, что его мать – не такая, как все. Изящная, хрупкая, очень красивая, неизменно сдержанная и приветливая, Дайана вела себя, как настоящая леди. И никто, кроме Байрона, за этой сдержанностью не замечал бурю эмоций, которые она старательно подавляла, пытаясь играть навязанную ей роль.
Байрон точно знал, что мать нуждается в его защите, он чувствовал себя мудрее и старше ее. Но он был всего лишь ребенок, а ведь даже взрослые не всегда находят силы противостоять судьбе.
Глава из книги:
Иногда, когда утихает ветер, с той стороны пустоши доносится музыка. А Джим стоит у дверей своего домика на колесах, слушает и ждет, глядя, как последний отблеск золотистого заката тает над вершинами западных холмов. Он не знает, что это за музыка и кто ее исполняет. Звуки печальные, слов песни разобрать невозможно. Просто кто-то там, вдали, громко включает музыку, чтобы скрасить свое одиночество, он и понятия не имеет, что здесь есть Джим, который слушает музыку с ним вместе. Мы не одиноки, думает он, но не успевает эта мысль прийти ему в голову, как он понимает, что этой мыслью ему не с кем поделиться. Он закрывает дверь кемпера, вытаскивает ключи и клейкую ленту. Затем тщательно совершает все необходимые ритуалы и ложится спать.
Он не знает, в чем тут дело – то ли это из-за полученной им травмы, то ли из-за постоянного напряжения, которое он испытывает на работе, – но после того несчастного случая уставать он стал гораздо сильнее и быстрее. И опять стал сильно заикаться, да и руки снова стали болеть. В кафе работы прибавилось. Менеджер по работе с персоналом, кабинет которого находится в главном офисе, решил, что в горячее время перед Рождеством общую атмосферу в магазине следует сделать более праздничной. Продажи в последнее время сильно упали и из-за плохой погоды, да и из-за кризиса, так что нужно непременно что-то сделать дополнительно, одной елки, вспыхивающей разными огоньками, явно недостаточно. Поэтому был приглашен молодежный ансамбль духовых инструментов, которому вменялось в обязанность исполнять рождественские гимны у входа в магазин. Затем директор магазина – особа, которой совершенно не свойственны ни душевная теплота, ни творческие находки, – вдруг разродилась новой идеей. Каждую неделю где-нибудь в магазине будут прятать мягкую игрушку-снеговика, и тот счастливчик из покупателей, которому удастся ее найти, получит в награду рождественскую корзину с лакомствами. Кроме того, весь персонал снабдили яркими бейджиками с надписью: «Привет! Меня зовут так-то. Поздравляю с Рождеством!» Пола выкрасила ногти ярким лаком красного и зеленого цвета, а сверху наклеила еще и сверкающие узоры. Ее подружка Мойра вставила в уши сережки в виде северных оленей. Свой яркий бейджик Мойра носит на левой груди с таким вызовом, что кажется, он во весь голос кричит, как ее зовут, а вот Джим свой носит, будто стесняясь, будто всем своим существом просит прощения за эту излишнюю информацию.
В супермаркете все уже, естественно, знают о случившемся с ним несчастье. Мистер Мид сразу предложил ему взять бюллетень, но Джим убедил его, что вполне может продолжать работать, и заявил, что ему даже костыли не нужны. («Можно тогда я попробую с ними походить?» – спросила Пола.) На ноге у Джима красуется нечто вроде специального носка из пластика, которым его снабдили в больнице и который призван предохранять гипсовую повязку. Если он будет двигаться неторопливо, если будет только столы вытирать, то никому никаких неудобств не причинит, обещает Джим мистеру Миду.
Больше всего Джима страшит перспектива днем и ночью сидеть в одиночестве у себя в кемпере. После больницы он понял: ему не выжить. И с отправлением ритуалов дела с каждым днем будут идти все хуже и хуже. Но он прекрасно понимает, что уж об этом-то он точно никому рассказать не может.
– В департаменте охраны труда нас за это по головке не погладят, – говорит мистер Мид. – Тамошним чиновникам не понравится, что ты работаешь в кафе со сломанной ногой.
– Но он же не виноват, – встревает в разговор Пола, – что эта придурочная, не посмотрев, ни с того ни сего дает задний ход, наезжает на человека и преспокойно линяет!
Джиму ужасно неприятно, что Поле стало известно, какую роль в том несчастном случае сыграла Айлин. Сам-то он никому рассказывать об этом не собирался, с него хватило и того, что теперь приходится ходить с гипсом на ноге. Но когда Даррен стал описывать наехавшую на Джима машину и припомнил ее номер, Пола сразу сказала, чья это машина, «потому что у нее фотографическая память». На самом деле она сказала, что память у нее «фотогеничная», но все поняли, что она имела в виду. С тех пор как они все вместе съездили в больницу, Пола постоянно ходит с настоящим «ожерельем» из синяков на шее – следами страстных поцелуев Даррена, – похожих на пурпурные и зеленые самоцветы. Джим часто видит, что Даррен поджидает Полу на парковке после работы. Если он замечает Джима, то всегда приветливо машет рукой.
Теперь истина выплыла на свет, и все пришли к заключению, что от такой особы, как Айлин, лучше держаться подальше. И все без конца вспоминают, как отвратительно она вела себя в тот день, когда, хлопнув дверью, ушла из кафе, вспоминают и ее постоянные опоздания, и ее невоздержанность на язык. За то недолгое время, что Айлин проработала здесь поваром, на нее было подано, по крайней мере, три жалобы. Пола, например, считает, что такие люди, как Джим, слишком добры. Но сам Джим прекрасно понимает: проблема вовсе не в этом. Проблема в том, что людям просто необходимы такие, как Айлин, – чтобы чувствовать себя не такими уж плохими по сравнению с теми, кто еще хуже.
– Ты должен сообщить в полицию о том, что она сделала, – каждый день уговаривает Пола. – Она же совершила наезд и скрылась с места преступления! Она же могла тебя убить!
А мистер Мид добавляет, что такие, как Айлин, представляют собой опасность для общества и им вообще не следует выдавать водительские права.
– Ты должен подать на нее в суд, – говорит Мойра, встряхивая сережками в виде оленей, которые все время путаются у нее в волосах, и Поле приходится их высвобождать. – Теперь там и защиту свидетелей обеспечивают, все такое. Тебя даже могут временно поместить в специальную квартиру, которая постоянно находится под охраной, и обеспечить документами на другое имя.
Нет, это уже слишком! Джим не выдерживает и снова начинает твердить, что это всего лишь несчастный случай. Он хлюпает носом, и девушки приносят ему рулон туалетной бумаги, чтобы он хорошенько высморкался.
Дело в том, что и само отношение к нему изменилось. Нет, девушки из кафе не стали его больше любить или считать менее странным, но то, что с ним случилось, словно лишний раз подчеркнуло хрупкость бытия. Раз такое могло случиться с Джимом, значит, может случиться и с каждым из них, решили сотрудники кафе, а поскольку Джим со всеми своими странностями – тоже часть их маленького сообщества, они должны его защищать, как самих себя. Мистер Мид, например, теперь часто подвозит Джима на работу, подхватывая его возле дорожного знака, приветствующего осторожных водителей, прибывающих в Кренхем-вилледж. И каждый раз заводит с ним разговор, навстречу какому ужасному миру встают каждое утро нынешние дети. Джим, естественно, тут же отворачивается и, прижавшись носом к стеклу, смотрит в окно на этот «ужасный мир». А иногда и вовсе притворяется спящим, но не потому, что ему надоели эти разговоры, просто он чувствует необходимость помолчать и успокоиться.
– Ты должен противостоять своим обидчикам, – внушает ему Пола, – иначе ты никогда не поправишься. Слышал, что сказала медсестра? Ты стал жертвой преступной жестокости. И если ты не будешь этой жестокости противостоять, если не будешь идти по жизни с высоко поднятой головой, тебе никогда с твоим недугом не справиться.
– Но моя с-с-ступня уже почти н-не болит. Я н-н-не хочу п-п-п…
– Господи, о чем я с тобой говорю? Я говорю о душевной травме! Я знала одного человека, который точно так же отказывался противодействовать своему обидчику. «Нет-нет, – говорил он, – я прекрасно себя чувствую, все это давно в прошлом». И догадайся, что с ним дальше случилось?
Джим признается, что понятия не имеет, хотя на самом деле он догадывается, что сейчас Пола станет рассказывать о том, что этому несчастному была нанесена поистине неисцелимая душевная рана.
– Все закончилось тем, что он сам пырнул человека ножом! Прямо в супермаркете. Просто потому, что тот влез без очереди, – говорит Пола.
– Кто п-пырнул? Обид?..
– Нет, жертва! В итоге он сам стал совершать необоснованные действия. – И Пола снова заговорила о душевной травме: – В результате душевной травмы он из жертвы сам превратился в обидчика. Такое порой случается.
– Не п-п-понимаю, – говорит Джим. – Ты знала…
– Н у, я не очень-то близко знала этого типа, – перебивает его Пола. – Но была хорошо знакома с человеком, который знал то ли его самого, то ли его приятеля. – Она нетерпеливо встряхивает головой, словно Джим нарочно делает вид, что он такой тупой. – Впрочем, это совершенно не важно. А важно то, что надо научиться оказывать сопротивление обидчикам. Если ты этому не научишься, тебе никогда твой недуг не преодолеть! Именно поэтому мы все и стремимся как-то тебе помочь.
* * *
Визит состоится в среду после работы. Пола уже обо всем договорилась, и теперь они с Дарреном просто должны проводить туда Джима. Они помогают ему сесть в автобус и выйти из него, и от этого он чувствует себя дряхлым стариком. В автобусе они сидят перед ним, тесно прижавшись друг к другу, и Джим видит, как Даррен, приподняв розовый локон Полы, что-то шепчет ей на ушко. В результате у Джима возникает такое чувство, словно о нем совсем позабыли и бросили его.
Но на заключительном отрезке пути Пола и Даррен идут с ним рядом – она по одну сторону, он по другую. Звезд на небе нет, оно закрыто плотными облаками, имеющими какой-то неприятный, сернисто-оранжевый оттенок. Они выходят на пешеходную Хай-стрит, минуют магазин «Фунт», парк развлечений, лавку электротоваров, которая уже закрыта, кафе «Американский цыпленок» и кафе «Макс». Витрины ярко освещены, а некоторые еще и украшены разноцветными лампочками и посыпаны белыми хлопьями искусственного снега. Молодая женщина по случаю Рождества собирает деньги на лечение больных раком и трясет своей коробкой-копилкой перед каждым прохожим. Но когда она видит Джима, что-то в его облике, видимо, вызывает в ней беспокойство, она перестает греметь своей копилкой и отворачивается к витрине, делая вид, что с интересом ее рассматривает, хотя это довольно плохо у нее получается, потому что как раз эта витрина пуста, в ней выставлено объявление «Сдается в аренду», и на подоконнике виднеется лишь несколько дохлых мух и какие-то случайные, кем-то забытые мелочи.
– У моей матери был рак молочной железы, – говорит Пола. – Мне только восемнадцать исполнилось, когда она умерла. – Услышав это, Даррен на мгновение останавливается и накидывает ей на плечи свою куртку.
В самом конце Хай-стрит они сворачивают на какую-то длинную улицу, сплошь застроенную непрерывными рядами небольших стандартных домов. Даррен говорит, что они почти пришли. На обочине такими же длинными рядами выстроились автомобили и кемперы. В некоторых домах надстроены мезонины или сделаны крытые веранды на крыше, у многих застеклены крылечки, но стекла в них матовые, будто покрытые морозными узорами. На всех домах торчат телевизионные антенны, а на многих даже спутниковые «тарелки». Джим на ходу заглядывает в окна, считает рождественские елки и очень хочет непременно насчитать двадцать одну.
– Тебе нужно будет просто поговорить с этой женщиной, – доносится до него голос Полы. – Рассказать, как ты себя чувствуешь. Не бойся, она тебя не укусит.
И Джим понимает, что сбился со счета, теперь ему больше всего хочется вернуться назад и снова пересчитать елки. Если бы он все-таки смог насчитать двадцать одну, сразу почувствовал бы себя гораздо бодрее, уверенней и куда более защищенным. Он поворачивает назад, но Пола тут же его останавливает:
– Ты куда это собрался?
– Мне н-не нужен н-никакой д-д-доктор…
– Она не доктор, а человек, который способен тебе помочь. Она очень хорошо умеет помогать людям.
Даррен вытаскивает из кармана бумажку с адресом и говорит: это здесь. Он открывает калитку, ведущую в сад, и, чуть отступив, пропускает вперед Джима и Полу.
Ветер со скрипом качает нижние черные ветви трех или четырех слишком близко посаженных друг к другу яблонь. Даррен идет впереди, а Пола и Джим гуськом следуют за ним по темной тропинке. Возле двери Даррен останавливается и говорит:
– Похоже, это частный дом, а я-то думал, что она – профессиональный психиатр.
– Она и есть профессиональный психиатр, – кивает Пола. – Просто она – приятельница одной моей приятельницы, потому и согласилась на первый раз проконсультировать Джима бесплатно. На самом деле она просто потрясающая! И занимается самыми разными вещами, включая исцеление от всяких фобий. Между прочим, она даже вечеринки устраивает. Подготовка у нее всесторонняя.
Женщина-психиатр, согласившаяся проконсультировать Джима, оказывается дамой весьма плотного сложения с густыми седыми волосами и стрижкой «каре», волосы со лба она убирает «лентой Алисы»[37]. На ней удобные изящные туфли, узкие эластичные брюки, свободная блуза и пестрый шарф оптимистичных тонов. В ее присутствии Пола и Даррен начинают вести себя, как дети в присутствии строгого учителя: Пола смущенно накручивает на палец розовый локон, а Даррен что-то бормочет, не поднимая глаз.
– Кто из вас ко мне? – строго спрашивает седая дама, обводя глазами всех троих.
Пола и Даррен тут же указывают на Джима, и он тоже опускает голову.
Дама предлагает Поле и Даррену пока посидеть на кухне, но Даррен говорит, что лучше они на улице подождут.
В доме пахнет чистотой и чем-то стерильным, вроде лимонного дезинфектанта, в узкой прихожей так темно, что Джим практически на ощупь пробирается следом за хозяйкой. Она указывает ему на открытую дверь слева и просит войти первым. Он оказывается в маленькой комнате, аккуратно прибранной и ярко освещенной, там нет ни стульев, ни картин на стенах, а только огромный книжный шкаф, на верху которого сидит гипсовый Будда.
– Садитесь, пожалуйста, – говорит Джиму психиатр и, слегка отставив одну ногу, мгновенно плюхается задом на пол – звук такой, словно кабина лифта рухнула вниз. Оказывается, шлепнулась она не на пол, а на подушку с фасолью и затычкой из полистерена.
– Вам помочь? – спрашивает она, поднимая на него глаза.
Джим тоже пытается осторожно сесть на такую же подушку, лежащую напротив седой дамы, но у него возникают сложности с ногами. Если он попробует скрестить ноги, как это сделала она, то, скорее всего, никогда больше не сможет ходить. Вытянув перед собой загипсованную ногу, он сгибает здоровую ногу в колене и пробует присесть на ней, но это ему не удается: нога подгибается, и он тоже с грохотом плюхается на пол, угодив, к счастью, прямо на подушку с фасолью. Теперь руки и ноги у него нелепо торчат в разные стороны, и он совсем не уверен, что впоследствии ему удастся снова подняться.
– Чем я могу помочь вам, Джим? – спрашивает психиатр.
Поскольку стул ему найти так и не удалось, он просто не знает, что на этот вопрос ответить. Он замечает, что на женщине зеленые носки. Но не ярко-зеленые, какие надела бы Айлин, а вполне приличные, приглушенных тонов.
– Ваши коллеги говорят, что вы стали жертвой жестокого преступления и, насколько я поняла, не хотите выдвигать против вашего обидчика никаких обвинений. Вот об этом, по-моему, и стоит поговорить.
– Это была п-п-просто с-с-с…
– Случайностей не бывает. Все случается по некой причине, и причина эта глубоко внутри нас. И нам с вами, Джим, сегодня нужно вытащить эту причину наружу. Я понимаю, вас это немного пугает, но я здесь именно для того, чтобы вам помочь. Я хочу, чтобы вы поняли: вы не одиноки. И эту трудную задачу мы с вами будем решать вместе. – Она слегка улыбается и, прищурившись, сообщает: – А у вас хорошая аура. Вы это знаете?
Джим признается, что про свою ауру ничего не знает. Но в данный момент его куда больше беспокоит здоровая нога – она совершенно затекла, и теперь ее колет, точно иголками.
– Почему вы заикаетесь?
Джим мгновенно краснеет, чувствуя, что жар заливает ему не только лицо, но и спину, плечи, руки. Женщина-психиатр терпеливо ждет ответа, но он не может ответить, в тишине слышится лишь ее слегка затрудненное дыхание.
– Насколько мне подсказывает опыт, – говорит она, – люди всегда начинают заикаться по какой-то причине. Какие чувства мешают вам говорить об этом? О чем вы не можете заставить себя рассказать?
Есть множество вещей, о которых Джим ни с кем говорить не может. Несмотря на то что в «Бесли Хилл» ему всячески старались помочь. Предлагали различные упражнения, помогающие сосредоточиться и пробудить мыслительную активность, давали всевозможные подсказки, помогавшие выговаривать разные слова. Он много раз пытался разговаривать перед зеркалом с собственным отражением. И старался воспринимать каждую фразу зрительно. И откашливаться пытался, чувствуя, что застрял на каком-то слове. Но ничего не помогало. Лечение электрошоком вряд ли могло вызвать подобные последствия – на этом сошлись все врачи. И Джим понимал, что они, должно быть, правы, они ведь профессионалы. Однако через какое-то время после последней «процедуры» его рот словно забыл, как артикулировать слова.
Впрочем, сейчас не время для воспоминаний. До него снова доносится голос женщины-психиатра. Она указывает на себя, сжимает кулаки и делает вид, что собирается его избить. Правда, получается у нее плоховато.
– Представьте себе, – говорит она, – что я и есть ваш обидчик. Что бы вы хотели мне сказать? Не бойтесь, говорите. Стыдиться тут нечего. Я спокойно выслушаю все, что угодно.
Но больше всего Джиму хочется сказать, что это был просто несчастный случай. А еще ему бы хотелось сказать: «Послушай меня, Айлин…»
– Джим, я женщина. И в своей работе опираюсь прежде всего на собственную интуицию. Вот я смотрю на вас и понимаю: это ведь был не просто несчастный случай, тут все гораздо сложнее.
Он медленно кивает. Лгать он не в состоянии.
– А почему вам так кажется? Почему вы считаете, что это слишком сложный вопрос?
Джим пытается сказать, что и сам толком этого не понимает.
И женщина-психиатр объявляет, что случай действительно сложный, ей трудно разобраться, и Джим должен ей помочь.
– Ваша обидчица наехала вам на ногу. Но задерживаться не стала. Мало того, насколько я знаю, вы даже крикнули ей, чтобы она поскорей уезжала. Вы не хотели, чтобы она вам помогла? Я права?
Джим пытается сказать «да», но даже это слово никак не выговаривается.
– Итак, почему же вы хотели, чтобы она поскорей уехала? Почему выбрали роль жертвы? Вы могли бы, например, накричать на нее, заставить ее понять, что она причинила вам сильную боль. Что случилось, Джим? Почему вы не сумели ей этого сказать?
Тишина звенит, как стекло. Мысли Джима улетают в далекое прошлое, и это все равно что рывком отворить двери и увидеть то, что давным-давно благополучно хранилось под семью замками. У него перехватывает горло. Сердце бешено колотится. Он старается ни о чем не думать и тщетно пытается прогнать воспоминания, чтобы голова стала совершенно пустой. Он слышит, как за окном смеются Пола и Даррен. Слышит негромкий свист ветра. И украдкой сжимает в кармане заветный брелок для ключей, надеясь, что тот ему поможет.
Психиатр ласково ему улыбается и говорит:
– Извините. Пожалуй, мы слишком поторопились.
Она перестает задавать Джиму вопросы и просит его вообразить, что он – письмо. Что он хотел сказать своим содержанием? Потом она просит его представить себе, что он – стрела. В какую цель он хотел бы попасть? Затем он должен вообразить себя каким-нибудь сосудом, деревом с корнями, резиновым мячиком. Она предлагает Джиму такое множество версий собственного превращения, что все эти предметы начинают в итоге скакать и прыгать у него перед глазами, и он чувствует, что невероятно устал. Зато эта женщина, похоже, страшно довольна и с энтузиазмом говорит:
– Все это необходимо вытащить наружу! Сейчас не стоит чего бы то ни было бояться.
– Привет, книжный шкаф! – шепчет Джим. – Будда, привет!
– Подумайте обо всем, что вы так долго таили в себе, Джим. Пора все это выпустить на свободу. – Она делает какой-то странный судорожный вдох, словно ее укололи, и быстро выдыхает. – Вы должны стать хозяином собственного прошлого и отпустить его.
Такое ощущение, будто тебе вцепились в губы, в уши, в глаза и тянут в разные стороны, стремясь вывернуть наружу твое нутро, думает Джим. Тот несчастный случай и посещение больницы – сущая ерунда в сравнении с этим. Он просто представить себе не может, как ему удастся снова собрать себя воедино, снова стать целым.
– Вы не должны постоянно чувствовать себя жертвой, Джим, – говорит ему женщина-консультант. – Вы вполне можете быть игроком. – Она встряхивается и потягивается, словно только что проснулась. И улыбается ему. – Ну что ж, пора заканчивать. Первое знакомство прошло удачно.
Она рывком отрывается от своей подушки, встает и, прищурившись, смотрит на него сверху вниз. Он опускает лицо, чтобы она не увидела, в каком он состоянии.
– Вам следует прийти для занятий поддерживающим чтением, – говорит она. – Знаете ли вы, что ангелов можно просить обо всем, даже о самых простых вещах? Например, чтобы они помогли вам найти место для парковки? Они ни одну просьбу не считают незначительной.
Джим пытается объяснить, что со стороны ангелов это, конечно, очень мило, но место для парковки у него уже есть. Кроме того, говорит он, у него проблемы с коробкой передач, да и сам по себе его домик на колесах никуда не поедет. Ему его подарили, продолжает он свой рассказ, несколько лет назад, подарила одна женщина, у которой он работал и которой этот кемпер был ни к чему. А работа его состояла в том, что он колол дрова и складывал их в поленницу, а также освобождал ее дом от скопившихся там пустых бутылок из-под шерри. Словам горячо у Джима в груди, они прямо-таки кипят и выскакивают у него изо рта еще совсем горячими, а потому, возможно, в некоторых предложениях отсутствуют глаголы. Самое трудное – это описывать словами то, что возникает в данный момент перед его мысленным взором. Особенно картины, связанные с его прошлым. С тем самым прошлым, которое он, по словам этой женщины, должен отпустить.
Она довольно кивает и говорит, что ничего особенного в виду не имела и парковку упомянула просто для примера.
Затем спрашивает, доволен ли Джим тем, как прошло занятие, и он клятвенно заверяет ее, что страшно доволен. Если ему кажется, что она делает не то, что ему нужно, говорит она, он имеет полное право высказать любые претензии. Джим спешит заверить, что нет ни малейших претензий. В таком случае, говорит она, ему, может быть, хочется отослать свой отзыв на ее страничку в Интернете? Джим объясняет, что компьютера у него нет. Психиатр роется в записной книжке, выуживает оттуда какой-то формуляр и просит оказать ей любезность: оценить ее услуги определенным количеством очков из десяти возможных, а затем отослать ей формуляр в конверте с обратным адресом.
– А теперь вам пора домой, – говорит она.
И тут Джим признается, что никак не может этого сделать.
Она понимающе улыбается и пытается его успокоить:
– Все ясно. Вам кажется, будто вы не способны наладить контакт с другими людьми. Вам кажется, что без меня это невозможно. Но у вас все будет хорошо, Джим. Я даю вам разрешение на это.
Джим объясняет, что на самом деле он просто не может встать. Он утратил чувствительность в обеих ногах. Приходится звать Полу и Дарена. Они с огромным трудом поднимают его с пола за обе руки и ставят на ноги. Наконец-то выпрямившись во весь рост, он сверху вниз смотрит на Полу, на Даррена, на женщину-психиатра, но несмотря на то, что он на несколько дюймов выше любого из них, он чувствует себя каким-то маленьким и болезненно жалким.
– Да, мы с Джимом отлично поработали, – говорит им на прощание дама-консультант. – И, по-моему, он уже готов отпустить свое прошлое. И теперь сможет начать свою жизнь с чистого листа.
* * *
Стая чаек то взмывает, то резко устремляется вниз, проносясь над черным профилем пустоши. Эти птицы выглядят такими сверкающими и хрупкими, что их можно принять за клочки белой бумаги. Джим не рассказывает Поле и Даррену о разговоре про ангелов-наставников и местах для парковки. И ничего не говорит о том, какие вопросы задавала ему психиатр. Он настолько потрясен, что с трудом может вспомнить, как переставлять ноги при ходьбе. Несколько раз он спотыкается и чуть не падает, так что Даррену приходится его подхватывать.
– Ну-ну, Джимбо, держись, – говорит Пола. – Это был великий день, но уж больно долгий.
Они бредут пешком до Хай-стрит мимо темных домов с застекленными крылечками и переделанными под мансарды чердаками.
– А раньше здесь была настоящая свалка, – говорит Пола. – Во всяком случае, людям здесь жить было совершенно невозможно, особенно в некоторых местах.
И Джим вдруг понимает, что они находятся в микрорайоне Дигби-роуд.
 | Рейчел Джойс. Операция "Перфект" |
Электронная книга: Рейчел Джойс. Операция "Перфект"