1.
Президент Булгаковского фонда Виталий Ильич Костомаров сидел за письменным столом в своём рабочем кабинете, с головой погрузившись в составление годового отчёта. Почтенный муж, наверное, ещё много времени ничего бы вокруг себя не замечал, если б не осторожное покашливание. Костомаров оторвал глаза от бумаг и обнаружил, что в помещении находятся двое неизвестных мужчин: один — высокий и рыхлый, другой средних лет, худощавый. Худощавый был слеп, в руке он держал посох.
— Чем могу быть полезен, господа? — спросил неожиданных визитёров Виталий Ильич, стараясь не показать своего испуга — уж очень непрезентабельно выглядели эти двое, особенно высокий, рыхлый. Ну чего хорошего можно ждать в теперешние времена от гражданина, облачённого в потрёпанные, пузырящиеся на коленях брюки и грязную майку с какой-то английской надписью на груди. А обувь!? Разбитые кеды на босу ногу. Интересно, что этим двоим могло понадобиться в Булгаковском фонде, главная цель которого проведение исследовательских работ, связанных с жизнью и творчеством знаменитого писателя? Господи, да этим двум только примуса при себе не хватало!
— Так чем могу быть полезен, господа? — повторил свой вопрос Виталий Ильич, в то время как оба субъекта без приглашения сели на стулья, стоящие перед президентским столом.
Рыхлый в ответ пригладил рукой остатки светлых патл па голове, смущённо кашлянул и наконец сказал:
— Виталий Ильич! Вы председатель Международного Булгаковского фонда и прекрасно знаете творчество Михаила Афанасьевича. Не приходилось ли вам задавать себе такой вот вопрос: а зачем Воланд с компанией бесов пожаловал вдруг в Москву?
— То есть как это зачем?
— Ну да, зачем? Не для того же, чтоб его подельники всякие дебоши и непотребства учинили? Согласитесь, для Генерального сатаны это как-то мелковато. «Вот принесла нелёгкая! — с раздражением подумал про себя Костомаров. — А ведь в самом деле, зачем? Помнится, в романе про это ровным счётом ничего».
Между тем рыхлый незнакомец продолжал:
— Возьмите «Фауста» Гете. Так у старика Иоганна всё ясно с самого начала. В «Прологе на небесах» Господь с Мефистофелем договор заключает относительно Фауста, и сатана отправляется к доктору по его душу. А у Булгакова? Вдруг ни с того, ни с сего сам Генеральный сатана со своими демонами заявляется в Первопрестольную; нечистая сила учиняет в ней ряд дебошей и непотребств и опять-таки ни с того, ни с сего покидает Белокаменную. Никакой мотивировки — ни для прибытия, ни для отбытия.
Пока посетитель произносил свой монолог, Виталий Ильич с любопытством разглядывал оратора. Конечно, старые брюки безбожно пузырились у него на коленях, а английская надпись «I love you», украшавшая ветхую майку, могла иного и расхохотаться заставить, уж больно она нелепо гляделась на этой рыхлой фигуре, но человек, судя по всему, неплохо знал Гёте. Да и мысли свои он излагал чётко, ясно и неплохим русским.
«М-да, — снова подумал про себя Виталий Ильич, — А в самом деле, что понадобилось Воланду в Москве сталинской эпохи? По чью душу он пожаловал со своею свитой? И наконец, кто же эти двое?»
— Простите, — перебил Костомаров своего собеседника, — кто вы? Представьтесь, пожалуйста!
— Рыхлый незамедлительно ответил: — Кобеко. Юрий Иванович Кобеко. В данный момент человек без определённых занятий. В своё время Московский университет закончил. Филфак. Германист. Когда-то первую часть «Фауста» знал наизусть. Да и сейчас ещё многое оттуда помню. А это вот Вася, — Кобеко кивнул в сторону слепого. — Он слепой от рождения. Отца своего не помнит, мать два года как умерла. Васю Господь Бог сильно обидел. Сами понимаете, слепой от рождения. Но Он его и редкостным даром наградил. Благодаря этому дару Васю зачислили в штат парапсихологической лаборатории профессора Корнилова. Лаборантом. Да только полгода назад из-за отсутствия финансирования лабораторию прикрыли. Вася на одной своей пенсии оказался. Я у него сейчас обретаюсь. Он приютил меня, добрая душа. Помогаем друг другу, чем можем. Я вот на овощную базу хожу вагоны разгружать. Когда радикулит проклятый мне позволяет. Сейчас опять слегка обострился... Словом, у Васи редкостный дар. Он может пальцами читать. И не просто читать, а ещё и локацию написанного или напечатанного текста производить.
— Читать пальцами? Как Роза Кулешова?
— Лучше. Это официально зафиксированно авторитетной научной комиссией. Но для Васи читать текст всё равно, что семечки щёлкать для иной деревенской девицы. Он ещё и локацию текста может осуществлять.
— Это что за феномен?
— А вот что. Помните, был такой человек Круазе?
— Припоминаю. Он по фотографии мог определить — жив или же умер человек, который пропал какое-то время назад. А если умер, так где в данный момент находится его тело.
— Вот-вот. А для Васи любой текст, в том числе, конечно, и печатный, всё равно, что фотография для Круазе. Наложит он на текст руки и определит — в этом вот месте фрагмент был следующего содержания, да устранён потом из окончательной редакции произведения, а вот здесь такой вот эпизод предполагался, автор его уже в голове сочинил, да решил на бумагу не переносить. В общем, для Васи вся писательская кухня, как на ладони. Виталий Ильич, вы, надеюсь, понимаете, к чему я клоню?
— Догадываюсь.
— Ну и прекрасно. Значит, так. За какие-нибудь несчастные сто баксов Вася ответит вам на вопрос, зачем Воланд со своими присными пожаловал в Москву. Если, конечно, у Булгакова где-то в первоначальной редакции романа был ответ на этот вопрос. Ну а если не был, то,.. — Кобеко развёл руками, словно прощаясь с надеждой на получение валютного гонорара.
— Значит, вы ещё не проводили локацию «Мастера и Маргариты»? — спросил Костомаров.
— Нет, — ответил Кобеко. — Честно признаться, мне мысль эта только вчера поздним вечером в голову пришла. Когда мой радикулит стал мне намекать, что вскоре разыграется и я на разгрузку вагонов ходить не сумею. А дома-то пусто. Конечно, я мог бы попросить Васю и поздно вечером провести локацию булгаковского текста, но, как назло, у нас нет дома этого романа... Словом, решили на следующий день идти немедленно к вам в Булгаковский фонд. Уж тут-то роман Михаила Афанасьевича, натурально, имеется.
— Имеется, имеется. И не только роман, — при этих словах Костомаров хитро улыбнулся. — Юрий Иванович, я не стану проверять способности вашего друга относительно чтения текста пальцами. Я сразу приступлю к делу. Виталий Ильич повернулся к книжной полке, висящей у него за спиною, и снял с неё книгу. Это было английское издание булгаковского романа. Председатель фонда раскрыл том на нужном месте и протянул раскрытую книгу через стол Кобеко.
— Юрий Иванович! Вот роман Булгакова. На английском, — в голосе Костомарова зазвучали ехидные нотки. — Я раскрыл его на самом начале. Так вот, два дня назад наш фонд за немалые деньги приобрёл никому доселе неизвестные наброски первых двух страниц романа. На русском, естественно. Они мало отличаются от окончательного варианта, но всё же отличия есть. Одно из них очень существенное. Первой главе, помимо выдержки из гётевского «Фауста», предпослан ещё и второй эпиграф. Не вошедший в окончательный вариант. Пусть ваш товарищ установит его содержание. Если это ему удастся, мы продолжим локацию на выдвинутых вами условиях. Если же не удастся, прошу извинить...
Костомаров выразительно посмотрел на дверь.
Кобеко в ответ согласно кивнул головою и положил раскрытую книгу на колени товарищу. Тот, в свою очередь, отставил в сторону слепецкий посох, возложил ладони на страницу и сосредоточился. Его незрячие глаза широко раскрылись, их невидящий взгляд словно устремился куда-то в космические дали, губы слепого что-то зашептали, а лицо покрылось потом. Прошло секунд двадцать, Вася снял ладони с книги, после чего Кобеко взял роман с коленей товарища и положил его на стол. В следующее мгновение незрячий экстрасенс быстро перекрестился и попросил:
— Виталий Ильич, извините ради Бога за просьбу. Вы бы не смогли подойти ко мне? Я скажу вам кое-что на ухо. Костомаров любезно согласился выполнить просьбу слепого, и тот что-то прошептал на ухо президенту фонда, истово перекрестившись затем.
На лице у Виталия Ильича проступило крайнее изумление. Ни к кому не обращаясь, он негромко, но весьма выразительно произнёс:
— Слово в слово!
И тут в комнату влетела секретарша фонда Галочка, девушка лет восемнадцати.
— Виталий Ильич! — защебетала она. — Виталий Ильич! Извините, Бога ради! Я подзадержалась с обеда. Я...
— Галя! — перебил секретаршу Костомаров. — Голенкина и Стригунов с тобою были?
— Со мной, — ответила виноватым голосом Галочка. — Они уже на рабочем месте.
Голенкина и Стригунов являлись работниками фонда.
— Так пригласите их сюда, пожалуйста. Пусть приготовят к работе магнитофон и телекамеру. Сейчас мы проведём своего рода исследование. Парапсихологическое. Всё должно быть зафиксировано. Потом составим официальный протокол.
Галочка отправилась за другими сотрудниками фонда, а его президент стал думать, по какой же статье провести сто долларов — гонорар незрячему экстрасенсу.
2.
Локация началась через полчаса. Слепой сидел на стуле посреди комнаты с раскрытым романом Булгакова на коленях. Кобеко стоял рядом с товарищем, держа в руке носовой платок — отирать пот с лица экстрасенса. Секретарша Галочка работала с магнитофоном, а сотрудник фонда Стригунов снимал происходящее видеокамерой. Виталий же Ильич Костомаров со своей сотрудницей Тамарой Львовной Голенкиной расположились за президентским столом, контролируя эксперимент и руководя исследованием.
Исследованию предшествовало небольшое напутственное слово Костомарова.
— Василий... Простите, не знаю вашего отчества...
— Петрович, Василий Петрович Ершов, — подсказал бывший филолог. — Но можно и просто Вася.
— Нет уж, — не согласился президент фонда. — Нет уж... Итак, Василий Петрович! Прошу вас реагировать только на самое существенное. Не обращайте внимания на мелочи. Ну разве что на очень интересные, необычные. Вы поняли меня?
Ершов в ответ кивнул головою.
— Галочка, магнитофон! Фёдор Сергеевич! Камера!
Слепой приступил к локации текста. Первые тридцать страниц романа ничего нового не принесли, но вот слепой перевернул очередную страницу (кстати, это уже был оригинал, а не английский перевод) и замер... Наконец экстрасенс произнёс:
— Тут...
Затем слепой перекрестился и тихим голосом стал цитировать:
— А дьявола тоже нет? — вдруг весело осведомился больной у Ивана Николаевича?
— И дьявола.
— Не противоречь! — одними губами шепнул Берлиоз, обрушиваясь за спину профессора и гримасничая.
— Нету никакого дьявола! — растерявшись от всей этой муры, вскричал Иван Николаевич не то, что нужно, — вот наказание! Перестаньте вы психовать.
— Ох как здорово! — воскликнул с привизгом неожиданно спятивший профессор. — Ох как здорово! Какой дьявольский прогресс с семнадцатого года. Тогда и поздней, в восемнадцатом, мне часто говорили: видно бес Россию попутал. А сегодня? Ни Бога, ни чёрта! И вообще, ни черта!
Тут безумный расхохотался так, что из липы над головою сидящих выпорхнул воробей.
Ершов замолчал, пожевал немного губами и наконец сказал:
— В этом месте всё. Передохнуть бы. Костомаров дал сотрудникам знак, и магнитофон с видеокамерой были выключены. Кобеко принялся вытирать пот с товарища, на этот раз не только с его лица и щёк, но также и с шеи, носа, подбородка. Ершов от длительного внутреннего напряжения весь взмок. Сотрудники фонда тем временем обменивались впечатлениями.
— Виталий Ильич! — воскликнула Галочка. — Это что же получается? Воланд, значит, посещал Россию ещё во время революции?
— Выходит так, — ответил президент фонда.
— Но зачем?
— Надеюсь, мы об этом вскоре узнаем. Но, кажется, я начинаю кое-что понимать... Кстати, Галочка, не приготовите ли чаю. Попьём с пряниками. Молоденькая и миленькая секретарша радостно воскликнула:
— Конечно, Виталий Ильич! Прекрасная идея!..
Локация текста возобновилась примерно минут через сорок и уже не прерывалась на долгий срок. Очередное цитирование произошло, когда слепой перешёл к исследованию 19-й главы...
— Еду. — воскликнула с жаром Маргарита Николаевна. — Еду! Я пойду на всё, подпишу любую бумагу, собственной кровью подпишу, только бы хоть что-нибудь узнать про него!
— Без драм, без драм, — снова загримасничал Азазелло. — Договор тут не нужен. Не тот случай. Договора заключаются нами только на длительные сроки. Кое с кем в Москве мы уже заключили несколько, — тут клыкастый выразительно кивнул в сторону кремлёвской стены. — Ещё в семнадцатом заключили. Срок этого соглашения не скоро ещё истечёт. Не скоро, — тут выражение лица огненно-рыжего незнакомца сделалось совершенно сатанинским. — Длительные договора мы заключаем с теми, кто нуждается в наших услугах на протяжении многих лет. Сейчас же мы в вас нуждаемся. Персонально в вас. И только на несколько часов. Какой смысл тогда всякие бюрократии разводить и бумажки сочинять. Вы — нам, мы — Вам. И всего хорошего! Итак?..
— Еду, — на этот раз уже спокойно ответила Маргарита Николаевна.
— Тогда потрудитесь получить, — сказал Азазелло.
Слепой остановился и тихо произнёс:
— Тут всё!
— Продолжим? — спросил Костомаров.
— Да, — последовал ответ...
С эпизода у кремлёвской стены и до описания великого бала у сатаны Ершов ничего существенного не обнаружил. Прошло довольно много времени, пока экстрасенс добрался до очередной купюры:
— Вот тут. Сначала было так... Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превратитесь, выпить за бытие. Кстати, Михаил Александрович, перед своим погружением в ничто не хотите ли вы принести всем здесь присутствующим свои искренние поздравления по поводу успешного осуществления очередной нашей попытки построения безбожного, сатанинского, атеистического общества в одной отдельно взятой стране?
Голова безмолвствовала, и тогда Воланд поднял шпагу. Тут же покровы головы потемнели и съёжились. Потом отвалились кусками, глаза исчезли, и вскоре Маргарита увидела на блюде желтоватый, с изумрудными глазами и жемчужными зубами, на золотой ноге, череп...
В этом месте романа слепой прекратил локацию и откинулся на стуле.
— Передохну, — сказал он.
— Виталий Ильич! — воскликнула потрясённая секретарша. — Почему писатель не ввёл эти фрагменты в окончательный текст? Ведь всё же на свои места становится.
— Время, Галочка! Булгаков почти наверняка находился под негласным надзором НКВД. В любой момент могли нагрянуть с обыском. А роман-то и без этих фрагментов явно, так сказать, антисоветский. А с ними?! Вспомни, как много было выкинуто из произведения при его первой публикации. Уже в 1967 г.
— Продолжим, — сказал Ершов...
Больше, однако, он ничего существенного не обнаружил. Когда были пройдены последние страницы произведения, Костомаров очень деликатно сказал экстрасенсу:
— Василий Петрович! Э... мы официально не зафиксировали одну выкидку из первой главы. Эпиграф, ей предшествующий. Вам было бы нетрудно ещё раз провести локацию в том месте. Слепец в ответ улыбнулся и негромко произнёс:
— А зачем тут повторно локацию проводить? Я помню этот эпиграф. Вот его содержание:
«Самая хитрая уловка дьявола заключается в том, чтобы убедить людей, будто он не существует...».
(с) Эмиль Вейцман