Мир пара и дизеля, дирижаблей и паровозов. Эра великих открытий и чудовищных преступлений… Кто желает поставить этот мир на колени? Подчинить народы, захватить природные ресурсы, завладеть технологиями и с помощью сверхоружия покорить планету? Может быть, это великая Российская Империя? Соединенные Штаты Америки? Европа? Или существует другая сила, про которую пока никто не знает? Черная буря приближается. Стена зловещих туч уже встала над миром, и скоро из нее ударит первая молния. Агент-нелегал русской разведки, гимназист – грабитель банков и молодая авантюристка… странная троица. Как им бороться с тайными хозяевами мира? Но они готовы рискнуть. Ведь у них есть все, что нужно: смекалка, изобретательность, ловкость… и шестизарядные револьверы :) Осталось лишь заручиться поддержкой удачи. А она любит смелых!
Глава из книги:
Дирижабль – это вам не ручная тележка. Они громоздкие, инерционные, неторопливые. В последнее время их заметно модернизировали стараниями концерна «Цеппелин» и лично его главы неукротимого графа Фердинанда фон Цеппелина, русских Императорских Воздушных Дорог, британского «Аэровея», французской «Дюкрете» и американского «Небесного Треста». Но все равно невозможно быстро разворачивать летающие машины и без заминок направлять их в любую сторону, поэтому воздушные порты имеют большую площадь. В Будапеште порт занял целый остров, откуда властям пришлось убрать парк, что в свое время вызвало возмущение горожан.
Ранним вечером, спустя примерно тридцать шесть часов полета, «Рассвет империи» пришвартовался к одной из башен порта на острове Магрит, в центре столицы Австро-Венгрии.
И довольно быстро я понял, что рискую потерять двух убийц.
Для швартовки дирижаблей используют особые башни, вверху опоясанные коридором, откуда торчит так называемый посадочный мост. В действительности, никакой это не мост, просто выступающая из башни длинная площадка, снизу поддерживаемая балками. Сначала на мост вступили пассажиры первого класса, и среди них туда своей скользящей походкой перебрался человек-лоза с кофром в форме короткого цилиндра и раскладной тростью в руках. За ним тяжело, уверенно шагнул человек-кулак, у которого был черный кейс без ручки. После этого центральный люк гондолы закрыли решетчатой перегородкой, рядом с которой встали два матроса – пассажирам второго класса надлежало подождать, когда мост освободится. Сквозь проем люка я видел, как серый котелок Кариба и украшенный белой лентой цилиндр Чосера удаляются все дальше.
На мне был все тот же костюм с короткополым сюртуком, который я надел в гостинице «Высокий Дом», кепи и темные очки, а в руке несессер. С таким скромным нарядом внимания я не привлекал. Кому какое дело до того, что под сюртуком в кобурах скрывается пара револьверов, что лежащая в нагрудном кармане расческа несет в себе заточенный, как бритва, ножик, а в несессере, кроме прочего, находится газовый фонарик, способный в результате несложной манипуляции превратиться в нечто совсем другое, куда более интересное.
Я пристально глядел вслед двум злодеям, и по мере того, как Чосер с Карибом удалялись по посадочному мосту, а я вместе с остальными «второклассниками» топтался у люка, тревога моя все нарастала.
Возле стеклянной двери, ведущей в башню, стоял, сложив руки на груди, высокий портовый служащий. Люди вокруг гомонили, обмениваясь впечатлениями от полета, обсуждали раскинувшийся внизу город. Служащий раскрыл дверь, впуская внутрь пассажиров первого класса; котелок с цилиндром исчезли в проеме, и лишь после этого матросы сдвинули перегородку у люка гондолы.
В числе первых я вступил на мост, но тут ведущую в башню дверь на другом его конце снова закрыли. Плохо, плохо! Сейчас «первоклассники» войдут в лифт, их спустят вниз, кабина подымется, и только после этого башню сможем покинуть мы. Внизу таможенный пункт, но проверка паспортов и багажа вряд ли займет много времени, к тому моменту, как я спущусь, убийцы могут уже… А, собственно, что они могут, куда направятся? Протиснувшись между пассажирами к краю моста, я выглянул сквозь стеклянную ограду.
Ангары, эллинги и ремонтные площадки занимали бо́льшую часть острова. Швартовочные башни, будто вбитые в землю гвозди, высились со всех сторон, возле некоторых висели дирижабли. Два моста соединяли Маргит с берегами. В дирижабле я успел почитать путеводитель и знал, что они называются Арпад и мост Маргариты. Дунай рассекал Будапешт надвое. На высоком западном берегу лежала тихая сонная Буда с ее зелеными холмами и средневековыми замками, а на пологом восточном звенел клаксонами, гудел и шумел многолюдный Пешт.
За ведущей внутрь башни дверью разгорелся свет, и я поднял на лоб свои темные очки. Ага, это лифт приехал… Вот Кариб с Чосером входят в него вместе с другими пассажирами, вот двери закрываются, кабина уползает вниз, и за стеклянной дверью опять становится темнее.
Прежде чем нас впустили в коридор, я успел кинуть еще один взгляд на остров внизу и заметил пристань на восточном берегу острова. Возле нее пыхал дымом речной трамвайчик, а по реке от Пешта плыл другой. Когда он приблизится – первый, стоящий у пристани с пассажирами на палубе, отчалит. Чосер с Карибом успеют на второй трамвай, но я не успею… И что мне делать? Можно взять паровой кеб, но куда отправится моя парочка, в Пешт или в Буду, то есть на западный берег?
Когда нас впустили в башню, двери лифта были еще закрыты. Дожидаясь прихода кабины, я приник к окну и разглядел Чосера с Карибом внизу. Вместе с ними башню покидали другие пассажиры первого класса, несколько носильщиков с тележками суетились вокруг. Убийцы скорым шагом направилась в сторону пристани… Значит, им нужно в Пешт, и они успевают на тот трамвай, который как раз проходит середину восточного рукава реки. Они успевают, а я – нет!
Путь вниз и таможня заняли немного времени. Получив обратно свой паспорт и объяснив таможеннику, что газовый фонарик – всего лишь фонарик, продемонстрировав его работу и сунув обратно в несессер, я поспешил к стоянке паровых кебов.
У кебмена, человека лет сорока в фуражке и форменном костюме, лицо было унылым, как вяленая селедка. Он, казалось, повидал уже все на свете и ко всему испытывал вялое равнодушие.
– В Пешт! – велел я, запрыгивая на сиденье позади него.
– Можем по Арпаду двинуть, можем по мосту Маргариты, – ответил он на английском, почти без акцента.
– По Маргарите давайте. Быстрее!
Понукание не возымело никакого действия – шофер все так же уныло сдвинул рукоять, придавил ногой педаль. Кеб сонно тронулся.
Мост Маргариты был по-французски изящным – его и строили французы – с затянутыми в гранит опорами и украшениями в виде массивных корабельных носов. Колеса застучали по деревянной брусчатке. Обнаружив, что движение левостороннее, я обрадовался: в результате мы ехали так, что с края моста можно увидеть речные трамваи.
Стоял тихий, ясный вечер. В Будапеште было заметно теплее, чем в Санкт-Петербурге и Москве. Между полосой для движения повозок и тротуаром тянулись рельсы, и когда мы обогнали бегущий по ним трамвай, я велел:
– Стойте! Мне нужно осмотреться!
Должно быть, прозвучало это неожиданно: кебмен, вздрогнув, ударил по тормозам. Сзади прогудел клаксон, нас обогнала вильнувшая дизельная карета, обдала облаком дыма. Из кабины водитель погрозил кулаком. Не зря некоторые недолюбливают этот новомодный дизель, составивший конкуренцию старому доброму пару, – выхлоп от таких двигателей гораздо пахучей, ядовитей, а сами они громче.
– Да что это вы… – начал было кебмен.
– Помолчите! – приказал я. – Стойте здесь!
Не выпуская из рук несессер, выскочил наружу, пересек рельсы и поглядел через перила. Сдернул с лица очки, чтобы лучше видеть. Речной трамвай подходил к причалу – вот-вот Чосер с Карибом окажутся в Пеште и растворятся в бесчисленных бульварах, улицах, проспектах, площадях, в шумном многолюдье города. Мы точно не успеем вовремя. Если только…
Бегом я вернулся назад и нырнул в салон.
– Трогаем! Мне нужно к пристани речных трамваев!
Шофер дал ход, угрюмо буркнув через плечо:
– Превышать дозволенную скорость я не буду.
Только сейчас я понял, что у меня нет местных денег, то есть крон. Одна крона делится на… кажется, мелкие монеты называются филлеры, по крайней мере, те, что используют в этой части страны. Так вот, у меня нет ни крон, ни филлеров, впрочем, российские, так называемые царские рубли имеют хождение в Европе, более того, – они здесь ценятся как одна из самых твердых, надежных валют.
– Рубли возьмете? – спросил я.
– Э, рубли… – вяло протянул он.
– Царские рубли. Один рубль – это примерно три кроны.
– Ну… могу и взять…
– Сколько стоит проезд до пристани? Той, куда идут лодки с острова?
– Полкроны, – проворчал кебмен недовольно. – За беспокойство мое – полкроны.
– Значит, примерно семнадцать российских копеек. Дам два рубля. Это шесть крон.
– Чего-о? – он оглянулся с унылым, тяжелым удивлением, явно нервничая из-за моей напористости.
– Слушай, хватит вести себя, как снулая рыба! – повысил я голос. – Получишь два царских рубля – шесть крон! – но нам нужно успеть к пристани за три минуты!
– Невозможно такое.
– Даю по рублю за минуту. Слышишь? Три рубля – девять крон! – Выудив из портмоне ассигнации, я помахал ими перед вытянутым лицом. – Это твое – но только если успеем.
Пару секунд он соображал, а потом скорость нашего передвижения резко изменилась. Слава человеческому корыстолюбию – в бо́льшую сторону.
Когда кеб, скрипя рессорами на крутом повороте, выкатил к пристани, я облегченно выдохнул, разглядев, как двое знакомых мне господ садятся в дизельное авто, украшенное, как и наша паровозка, желтым флажком со словом «TAXI». Подавшись вперед, я ткнул пальцем в переднее стекло:
– Туда!
– Мы их… этих… преследуем, что ли? – спросил он.
– В какую сторону они едут?
– По Святому Иштвану, к площади.
Мысленно я представил себе карту города из путеводителя.
– Площадь Октагон? Езжай за ними так, чтобы нас не разглядели.
– Я в слежке участвовать не подряжался, – пробурчал шофер, но не нашел в своей вялой натуре сил, чтобы сопротивляться, и поехал, как было велено.
Окруженная высокими зданиями площадь Октагон находится на пересечении проспекта Андраши и большого кольца бульваров. Андраши – крупнейшая, кажется, улица города, по крайней мере, самая известная и основную часть суток заполненная людьми. Когда мы подъезжали к площади, я припомнил, что первая в Европе городская подземная железная дорога, так называемая подземка, открытая в Будапеште, проходит как раз под проспектом и что одна станция должна быть где-то неподалеку.
Даже хруст ассигнации в кулаке не вывел кебмена из апатии, хотя и пробудил в его глазах некоторое сумрачное оживление. Я покинул паровозку, надвинул поглубже на глаза кепи, поправил очки и фланирующей походкой зашагал вслед за убийцами, будучи уверен в том, что они проследуют либо к станции подземки, либо в гостиницу… И ошибся.
Парочка зашагала в сторону кафе «Жербо», чей украшенный колоннами фасад виднелся между высокими светлыми зданиями, окружавшими площадь. Про знаменитую на всю Европу кондитерскую я, конечно же, слышал. Родители в ней бывали и рассказывали, а историю ее я читал в «Коммерческих ведомостях».
Пока Чосер с Карибом приближались к «Жербо», последний дважды оглядывался, изучая площадь. Когда они вошли внутрь, я решил сразу не следовать за ними, а для начала прогуляться у дверей. В кафе, занимавшем первый этаж большого дома, были высокие окна, лишь частично прикрытые занавесками, и я разглядел, как моя парочка уселась в дальнем углу зала. Появился официант. Отвернувшись, чтобы сквозь витрину не привлечь внимание бдительного Кариба, я переложил несессер в другую руку, поправил кепи и прошелся перед входом.
Начинало смеркаться, но электрические фонари по периметру площади пока не зажглись. Вокруг гуляли господа и дамы, бегали дети. Неподалеку остановился прикативший на велотележке торговец.
Нетерпеливо прохаживаясь перед кафе и как бы невзначай заглядывая в окна, я припомнил историю «Жербо». В «Коммерсанте» писали, что его открыл чуть ли не полвека назад некто Хенрик Куглер, потомственный кондитер, исколесивший Европу для приобретения кулинарного опыта. Заведение, поначалу носящее другое название, быстро стало очень популярным, здесь было лучшее на всю Австро-Венгрию мороженое, здесь подавали настоящий чай по-русски. При воспоминании о местной карамели у Джейн загорались глаза, а Генри очень хвалил ликер. Интересная деталь: сейчас в Будапеште было два кафе «Жербо». Году этак в восьмидесятом Куглер в Париже познакомился с неким Эмилем Жербо, удачливым коммерсантом, которого позвал в компаньоны. И через несколько лет как-то так получилось, что кафе стало принадлежать компаньону. Газеты писали, что был долгий суд, дележ собственности и, в конце концов, своеобразное почкование заведения, разделение его на два, одно из которых находилось теперь на площади Октагона, а второе в другом месте. Среди приезжих считалось особым шиком позавтракать в одном из них, а поужинать в другом.
Решив, что выждал достаточно, я вошел в кафе и занял место у окна. Убийцы сидели в другом конце большого зала. Кариб пил кофе, крошечная белая чашечка в его лапище казалась не больше наперстка; мистер Чосер, оживленно болтая и жестикулируя, поедал огромный кусок торта.
В зале с бархатными портьерами было много мрамора, бронзы и дерева дорогих пород. Люстры, хоть и массивные, казались изящными и невесомыми. Подошедший официант с вежливым поклоном положил передо мной меню. Недолго думая, я заказал чай по-русски, шоколадный марципан, имбирное печенье с черносливом и апельсиновый кекс. К ним пару круассанов с карамелью и сдобную булочку по-венски в пикантном винном сиропе, ну, просто потому, что мне понравилось, как это звучит. Хотел попросить еще кусок торта «Будапешт в сливочном соусе с орехами», но сказал себе, что нужно быть сдержанным. Аскетизм и умеренность – лучшие черты мужчины. Хватит с меня марципана, печенья, кекса, круассанов и сдобной булочки по-венски, тем более, в винном сиропе.
Выяснилось, что проблем с российскими рублями никаких нет. Официант сообщил к тому же, что они могут поменять необходимую мне сумму на местные кроны, я протянул ему пару банкнот, и он удалился.
В это время в кафе вошел господин, сразу же приковавший мое внимание. Смуглый, лет пятидесяти, в темном костюме и котелке, ростом примерно с человека-кулака, но не такой крепкий, скорее оплывший, рыхлый. Оглядевшись, он зашагал к столику Чосера и Кариба. Это и есть тот самый Джуса, про которого они говорили на галерее? Помнится, мистер Чосер упоминал, что тот жирный… А еще, что Джуса – дебошир. Переведя взгляд с вновь прибывшего на Кариба и обратно, я подумал о том, что у них костюмы джентльменов, а повадки бандитов, и что обоим скорее пошли бы кожаные штаны, просторные рубахи, цветастые головные платки и остроносые сапоги. Раскормленное, с двойным подбородком, лицо толстяка было и не лицо даже, – а совершенно злодейская рожа. На ней сверкали черным глянцем закрученные кверху усы. Крашеные, решил я, седину прячет. Мистер Чосер, не вставая, махнул рукой в приветствии, Кариб кивнул, и Джуса (наверняка это был он) уселся за их столик.
Официант принес мой заказ и блюдце с местными деньгами, которые я отправил в портмоне. Помимо марципана, печенья, кекса и прочего мне подали две пиалы, с винным сиропом и сахарными сливками, и на какое-то время я погрузился в океан сладости, где между миндальных островов плавали шоколадные корзинки, шарлотки и груженные сыром тирамису, в сироповой дымке на горизонте лежал континент Брауни-с-Ликером, а по небу летели кремовые облака, украшенные маленькими клубничками. Будете в Будапеште – обязательно загляните в кафе «Жербо»!
Увы, а может, и к счастью, но кондитерское блаженство продлилось недолго. Мистер Чосер вскоре после появления Джусы сменил маску. Даже издалека, наблюдая искоса, я разглядел, как он преобразился. Жизнерадостный малый пропал, его место за столиком занял собранный, жесткий, немногословный человек, скупо и резко жестикулирующий. Он заговорил, кривя рот, подался к Джусе, требовательно постукивая по столу кулаком. Сосредоточившись на этом зрелище, я вдруг понял, что Кариб исподтишка внимательно оглядывает зал и в данный момент смотрит прямо на меня.
Я заставил себя взять чашку с чаем, отвернувшись, скользя ленивым взглядом по обстановке кафе, сделал пару глотков, затем подозвал официанта и попросил счет. Лучше снова прогуляюсь по площади, так безопаснее. Когда, расплатившись, я встал, Чосер с Джусой закончили разговор, и все трое поднялись. Кариб переложил из руки в руку свой черный кейс, мистер Чосер подхватил с пола кофр-цилиндр. У их столика возник официант.
Покинув кафе, я остановился возле велоторговца, раскрывшего крышку своего ящика на колесах, в котором оказались благоухающие корицей горячие булочки. Их запах успел привлечь двух очень юных и очень изящных барышень с зонтиками. Непонятно было, зачем им зонтики – не было ни дождя, ни солнца. Купив по паре райски пахнущих булочек, барышни поглядели на меня, обменялись чирикающими репликами на венгерском и захихикали.
Сохраняя невозмутимый вид, я глядел сквозь витрину кафе – моя троица шла к выходу.
– Уйщаг! Уйшаг! – мимо пробежал мальчишка с торчащим из сумки ворохом газет.
– Give me the newspaper, please, – обратился я к нему. Мальчишка заморгал, но все понял, как только увидел монету на ладони – и, сграбастав ее, сунул мне пахнущий типографской краской листок.
Троица была уже возле дверей кафе. Заметив на газетной передовице фотографию Вилла Брутмана, я быстро огляделся и шагнул к барышням.
– Excuse me, lady… do you speak English?
Они снова захихикали, глядя на меня блестящими юными глазами, и одна ответила:
– Yes, but it would be better in French.
– Мой французский так плох… – продолжал я на английском. – Извините мою бестактность, ведь нас не представили. Прошу не принимать меня за праздного наглеца, но эта газетная статья и снимки крайне взволновали меня. Не могли бы вы взять на себя труд донести до меня ее смысл?
С этими словами я протянул им газету и шагнул в сторону, чтобы стоять лицом к кафе, но чтобы барышни оставались между дверями и мной. Они, как по команде, снова повернулись ко мне, качнув подолами, такие чистенькие, аккуратные и нарядные в своих светлых платьях, с белыми зонтиками и обернутыми в розовые салфетки булочками в руках.
– Господин из России? – уточнила одна. Я ответил, что нет, но в Москве живут мои родственники, и я беспокоюсь за них в связи с «terrible accident», про который, судя по всему, написано в газете.
Вышедший из «Жербо» Кариб оглядел площадь и посторонился, пропуская Чосера с Джусой. Я переместился еще на полшага вбок, чтобы зонтики барышень совсем прикрыли меня от троицы, и поставил несессер на мостовую. Мы продолжили разговор. На франко-англо-венгерской смеси языков мне было поведано, что в передовице сообщается о страшной смерти семьи инженера Брутмана, погибшего, судя по всему, во время недавнего взрыва Московской Всемирной Выставки. Родные инженера, то есть его престарелые родители, мать, семилетняя дочь и взрослый сын ехали в паровой карете (управлял сын – Джерри Брутман) по улице Лондона, когда котел ее взорвался. Смерть всех находящихся в экипаже наступила мгновенно. Президент консорциума «Force Motors» сэр Бор Ловезьяк заявил, что причиной взрыва наверняка послужила диверсия, так как до сих пор не случалось ни единого подобного инцидента с паровыми каретами его компании, и всей Европе известна их исключительная надежность. «А не обошлось ли тут без руки с Востока?» – так многозначительно закончил сэр Ловезьяк свое выступление перед репортерами, тем самым намекая на смерть инженера во время взрыва Московской Выставки и на попытки России уличить Великобританию в причастности к этому чудовищному происшествию.
Постскриптумом к статье говорилось, что напряжение между Британией и Россией, достигшее было апогея, несколько сглажено срочной «встречей в верхах», однако Европа «затаила дыхание на пороге возможной войны». Ну а после статьи шло интервью с месье Франком Виакром, директором фирмы «Дюкрете», недавно выбросившей на рынок сразу две новые модели дизельных карет «панар», конкурирующих с продукцией «Force Motors». Мсье Виакр разглагольствовал про ненадежность паровых двигателей, про их общую отсталость и то, что лишь косность мешает победному маршу дизельного прогресса.
Поблагодарив, я распрощался с двумя изящными венгерками, которые, жизнерадостно чирикая, поедая булочки и оглядываясь на меня, стали удаляться по площади. Глядя вслед, я подумал о том, что им следует умерить количество потребляемой сдобы, иначе они рискуют в скором времени перестать быть такими изящными, а после выбросил венгерок из головы, сосредоточив внимание на вышедшей из кафе троице. Те удалялись по площади. Отказавшись от булочки, которую торговец настойчиво пытался мне всучить, я подхватил несессер и направился следом.
И вскоре понял, что мистер Вука Чосер, Диего Кариб и человек по имени Джуса направляются к каменной балюстраде, за которой под землю уходит лестница. Та, что ведет к станции будапештской подземки.
 | Иван Крамер. Машины Российской Империи |
Электронная книга: Иван Крамер. Машины Российской Империи