Троцкий, «демон революции», преданной, по его мнению, в сталинском СССР, был выслан из страны в 1929-м, а 21 августа 1940 года убит по приказу Сталина, оклеветан, но не забыт.
Роль этого человека в событиях Октябрьской революции и гражданской войны настолько важна, а взаимоотношения с безусловным лидером большевиков Лениным настолько исключительны, что заслуживают специального внимания.
В июле 1919 года происходит знаковый эпизод, о котором речь уже шла в одном из предыдущих номеров журнала. Троцкий получает на незаполненном бланке Председателя Совета Народных Комиссаров обращение Ленина к руководящим работникам: «Товарищи! Зная строгий характер распоряжения тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело».
Троцкий вспоминал: «Когда он мне это вручил.., я недоумевал. Он мне сказал: До меня дошли сведения, что против вас пускают слухи, что вы расстреливаете коммунистов. Я вам даю такой бланк, и могу дать их сколько угодно, что я ваши решения одобряю, и наверху страницы вы можете написать любое решение и на нем будет готовая моя подпись».
В этой ситуации нельзя представить в подобных ролях кого бы то ни было из большевистского ареопага, кроме этих двух людей. И этот случай не единственный, хотя и самый яркий, подтверждающий их исключительное взаимное доверие.
А ведь с легкой руки Сталина, распорядившегося опубликовать в «Правде» в январе 1931 года заметку Ленина «О краске стыда у иудушки Троцкого» с очевидной целью окончательно опорочить противника, иначе как с этим клеймом в советской литературе Троцкий и не появлялся. «Ласковое» определение, данное Лениным, было «творчески» развито Сталиным в «Кратком курсе истории ВКП(б):» «Главным вдохновителем и организатором всей этой банды убийц и шпионов (имеются в виду подсудимые сфабрикованных московских процессов 1936-1938 гг. — А.С.) был иуда Троцкий».
Термин «троцкизм», запущенный в широкий обиход другим видным большевиком и тоже ближайшим соратником Ленина — Зиновьевым в ходе внутрипартийной дискуссии в 1923 году и противопоставляющий подхвачен затем Сталиным и сполна использован им в борьбе со своим главным врагом. Между тем по здравому размышлению вслед за самим Троцким приходится признать его в значительной степени правоту, когда он констатировал: «Под этим псевдонимом они сводят свои счеты с доктриной Маркса и Ленина».
Добросовестный исследователь не мог и в прежние времена не обратить внимания на тот факт, что сам Ленин, написав эту небольшую заметку, по-видимому, в пылу внутрипартийной борьбы, не счел целесообразным ее публиковать. Это сделал за него Сталин.
А ведь между тем именно поддержка Троцкого не раз оказывалась решающей в ситуациях, когда Ленин оставался в меньшинстве. Именно Троцкий решительно поддерживал идею восстания осенью 1917-го, в противовес большинству ЦК. Правда, в отличие от Ленина он считал необходимым «тесно связать восстание со Вторым съездом Советов и тем самым выдвинуть его к последнему времени».
Этот сценарий и оказался в конечном итоге реализован — именно на II съезде Советов делегатам сообщили о взятии Зимнего дворца. И надо сказать, что Троцкий ведь совершенно точно обратил внимание (и реализовал этот сценарий) на необходимость и легитимизации и легализации результатов переворота через упомянутый съезд, которыми пренебрегал Ленин. Без такой легитимизации, пусть и очень условной, Октябрьский переворот с большой вероятностью так и остался бы в истории именно с этой квалификацией.
Более того, ранняя советская историография Октября, включая официозную, именно Троцкого признавала главным организатором Октябрьского переворота. Вот как в 14-м томе 1-го издания Сочинений Ленина была описана его роль: «После того, как Петербургский Совет перешел в руки большевиков, (Троцкий) был избран его председателем, в качестве которого организовал и руководил восстанием 25 октября».
В дни празднования первой годовщины Октябрьской революции б ноября 1918 года это признал и Сталин. В 241-м номере «Правды» в статье «Роль наиболее выдающихся деятелей партии» Сталин писал: «Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого».
Именно Троцкий на заседании ЦК РСДРП (б) 1(14) ноября 1917 года решительно занял проленинскую позицию, выступив против большой группы членов ЦК — Каменева, Зиновьева, Луначарского и др., позиция которых спровоцировала первый правительственный кризис советской власти.
Эта группа категорически настаивала на принятии предложения эсеров и меньшевиков («таких же», напомним, социалистов, как и большевики) о создании однородного социалистического правительства, причем допускалась возможность замены Ленина на посту его главы. Ленин высоко оценил поведение Троцкого: «Троцкий давно сказал, что объединение невозможно (с меньшевиками и эсерами. — А.С.). Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика». Причем высказывание Ленина относится не только к этому конкретному эпизоду, но и вообще к политической позиции Троцкого, которую тот занял задолго до Октябрьского переворота.
Именно эта позиция получила название «точка зрения Ленина и Троцкого», когда после заседания ЦК ее излагали в районных комитетах РСДРП (б). И именно этот протокол по указанию ЦК изымается из подготовленной в 1927 году к печати публикации сборника протоколов Петроградского комитета РСДРП (б). Троцкий позднее опубликовал попавший к нему в руки корректурный оттиск с исправлениями и пометками редактора книги, главной из которых стала ремарка: «В разбор!», то есть тицпографии предписывалось разобрать физически набранную (полностью подготовленную к тиражированию) статью, прошедшую уже последнюю корректуру. «Вот именно: историю Октябрьской революции — «в разбор»! — пишет в 1932 году Троцкий. — Ленина — «в разбор»! Перенабрать заново историю России за треть столетия».
Окончательно присоединившись к Ленину в 1917 году, Троцкий именно тогда признал «великий исторический смысл ленинской политики непримиримого идейного межевания и, где нужно, раскола, чтобы сплотить и закалить костяк подлинно пролетарской партии». Этот принцип, сформулированный Лениным, поддержанный Троцким и далеко не сразу воспринятый их окружением, был возведен ими в абсолют, что и привело в конечном итоге к искоренению всех и всяческих оппозиций и инакомыслия и в стране и в партии. Конфронтационный тип культуры, широко распространенный в российском обществе конца XIX - начала XX века, нашел в большевиках свое наиболее полное воплощение, доведенное до логического конца — монопартии, моноидеологии, непогрешимого вождя.
Упомянутый кризис конца октября — начала ноября 1917-го (или, точнее, решение, выработанное в конечном итоге большевистским ЦК) предопределил и последующий разгон Учредительного собрания. Ленин и большевики в течение всего 1917 ода призывали к его созыву, хотя Ленин еще в апреле 1917-го указывал на то, что лозунг Учредительного собрания отодвинут на задний план. Они признавали его легимитизирующую и легализующую роль, приняли участие в выборах, проиграли их и подтвердили выработанную позицию на размежевание с небольшевистскими (пусть и социалистическими) силами, разогнав «учредилку» в начале января 1918 года.
Не остановились большевики и перед расстрелом демонстрации рабочих, вышедших на улицу на следующий день после разгона с лозунгами «Вся власть Учредительному собранию!», то есть с теми, с какими большевики и сами выступали против Временного правительства. Разрыв с умеренными социалистами предопределил не только размах гражданской войны, но и стал ее стартовым моментом. Разумеется, оппоненты большевиков из социалистического лагеря внесли свой вклад в разрыв линии «единого фронта», но главная заслуга в этом принадлежит лидерам большевиков — Ленину и Троцкому.
Бывали, разумеется, ситуации прямого расхождения Ленина и Троцкого. Причем, не всегда именно Троцкий оказывался отвергнутым большинством. Доставалась такая роль и Ленину. Так случилось, например, в вопросе об обороне Петрограда от наступающих войск Юденича осенью 1919 года. Ленин склонялся к сдаче города, Троцкий, поддержанный Зиновьевым, настаивал на обороне. Принят был план Троцкого, который он лично, будучи наркомвоеном, и реализовал, честно заслужив свой орден Боевого Красного Знамени. Сообщая Троцкому по прямому проводу это решение Совета Обороны, Ленин добавляет: «Прилагаю воззвание, порученное мне С. Об. (Советом Обороны. — А.С). Спешил — вышло плохо, лучше поставьте мою подпись под Вашим» (подчеркнем, текста Троцкого, которому он заведомо отдает предпочтение перед своим, Ленин не видел).
Конечно, идеальными отношения этих двух лидеров большевизма назвать нельзя. Отдавая должное качествам Троцкого-организатора, Ленин менее ценил его как политика. В цитированном уже выступлении перед делегатами X партсъезда Ленин даже позволяет себе не вполне парламентскую характеристику Троцкого, сказав, что он «в политике ни бе ни ме». Судя по всему, это была сознательная гиперболизация, часто использовавшаяся Лениным как ораторский прием. В своем «политическом завещании» он называет Троцкого «самым способным человеком в настоящем ЦК», хотя и отмечает его «чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела».
Чем ближе и очевиднее конец жизненного пути, тем все более доверительным становится отношение Ленина к Троцкому. Судя по всему, среди ближайшего окружения опереться ему было более не на кого. Больной Ленин именно Троцкому поручает отстаивать свои позиции по ряду вопросов, оказавшись по большинству из них в меньшинстве. Так, по вопросу монополии внешней торговли Ленин пишет 13 декабря 1922 года записку нечленам ЦК Фрумкину и Стомонякову (не на кого больше опереться!): «Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя, в виду моей болезни, защиту моей позиции на Пленуме». И чуть позднее — Троцкому: «Считаю, что мы вполне сговорились». Оказавшись в Политбюро в меньшинстве, эти двое силой своего авторитета обеспечили нужное решение на Пленуме ЦК.
В другой диктовке этого периода, также вошедшей в так называемое «политическое завещание», Ленин присоединяется к идее Троцкого «О придании законодательных функций Госплану». Все тот же Троцкий, поддержанный Каменевым, отстоял перед ЦК необходимость публикации еще одной диктовки Ленина — «Как нам реорганизовать Рабкрин». Это тот самый случай, когда Политбюро (так называемые соратники!), всерьез обсуждало предложение Куйбышева напечатать для вождя газету «Известия» с его статьей в одном экземпляре.
Именно на Троцкого возлагает надежды Ленин в вопросе об устройстве СССР на федеративных началах. Эту позицию он отстаивает в своей известной работе «К вопросу об автономизации», также ставшей составной частью его «политического завещания». Борьбу за этот принцип он, будучи тяжело больным, поручает именно Троцкому.
Что получилось с ленинским проектом, мы все имели возможность убедиться — СССР больше нет. Его распад не был запрограммирован, но его нельзя признать и случайным. Насаждение национальных культур, взращивание национальных элит не могли не привести к вызреванию внутри Союза национальных государств. И политическая система в целом, и ее федеративная составляющая оказались не готовы к тому вызову со стороны национализма, с которым столкнулся СССР в 1970-1980-е годы. Система оказалась не в состоянии найти ответ на пресловутый национальный вопрос.
Сталин и его комиссия в той дискуссии предлагали прямо противоположное «национальному либерализму т. Ленина», как квалифицировал позицию Ленина Сталин в своем письме членам Политбюро 27 октября 1922 года. Сталин выступал за прямое вхождение независимых советских республик в состав РСФСР. Ясно, что РСФСР была в состоянии реализовать такой план, что, безусловно, оказалось бы связано с использованием насилия: независимыми в этот момент все советские республики были лишь формально и не располагали ресурсами для сопротивления сталинскому плану.
Насколько был более реалистичен этот план? Возможно ли было таким — принудительным — способом создать гражданскую общесоюзную идентичность, тот самый так и несостоявшийся «советский народ»? Звучит сомнительно, но скажем прямо, что этот вопрос, кажется, ни разу не был даже поставлен в историографии.
Ленин и Троцкий одинаково смотрели на сферу морали и оставили прямые высказывания, которые не заставляют не сомневаться в том, что мы имеем дело с апологией практического аморализма в политике (хотя писали они, разумеется, о политике угнетенного класса, поднявшегося на борьбу против угнетателей).
Но, ратуя за будущую мораль победившего пролетариата, свободную от насилия, Троцкий в своей знаменитой статье «Их мораль и наша», неожиданно совершает поразительную логическую ошибку, не замечая противоречия: «Надо сеять пшеничное зерно, чтобы получить пшеничный колос». Посеяли большевики совершенно иное, да и жать пришлось совсем не то, что планировали.
(с) Андрей Сорокин