Окрестности городка Конкарно в Бретани издавна любимы художественной богемой, – еще бы, ведь там когда-то жили и творили великие импрессионисты…
Но на этот раз кто-то использовал искусство совсем иного рода, – искусство убивать и оставаться незамеченным.
Кому же помешал безобидный старичок Пьер-Луи Пеннек, любимец останавливавшихся в его отеле «Сентраль» парижских знаменитостей? И ведь это убийство – лишь первое, за ним следует другое, на первый взгляд – столь же немотивированное…
Вечно недовольный жизнью комиссар Жорж Дюпен, переведенный в «глухую провинциальную дыру» из Парижа, начинает расследование – и скоро понимает: на самом деле, в маленьком бретонском городке кипят такие страсти и царят такие нравы, что и в столице нечасто встретишь подобное…
Отрывок из книги:
Через минуту мадам Кассель уже стояла на пороге ресторана. Для профессора она была, пожалуй, слишком молода – ей по виду можно было дать немного за тридцать. Копна тяжелых непокорных темных волос, блестящие голубые глаза, чувственные губы, стройная фигура, которую изящно облегало темно-синее платье.
Подойдя к двери, она остановилась.
– Добрый вечер, мадам. Меня зовут Жорж Дюпен, я – комиссар полиции, расследую убийство Пьера-Луи Пеннека. Наверное, вы слышали об этом деле. Надеюсь, мои коллеги вкратце объяснили вам, почему я пригласил вас сюда.
Дюпен страшно злился на себя, чувствуя, что несет какую-то глупость.
– Собственно, я пока ничего не знаю. Оба полицейских, которые привезли меня сюда, были очень любезны, но сказали, что они и сами ничего не знают. Их сотрудница сказала мне, правда, что речь идет об убийстве владельца какого-то отеля и об этом убийстве можно прочитать в любой газете. Сказала, что я могу помочь в расследовании. Еще она сказала, что о деталях мне расскажут на месте.
Дюпен мысленно порадовался, что не читал сегодняшних газет.
– Это мой недосмотр, и я прошу вас меня простить за такую невежливость – посадить вас в полицейскую машину, не объяснив даже приблизительно, о чем идет речь. Вы были очень любезны, что вообще согласились сесть в машину и приехать сюда.
По лицу Мари Морган Кассель промелькнула едва заметная улыбка.
– Так о чем идет речь, господин комиссар? Что я могу для вас сделать?
– У меня есть одна идея, хотя может быть и глупая.
Мадам Кассель перестала прятать улыбку.
– И я могу вам чем-то помочь?
Теперь улыбнулся Дюпен.
– Думаю, что да.
– Хорошо, тогда, может быть, начнем?
– Да.
Мари Морган Кассель все еще стояла в дверях.
– Входите, я хочу запереть дверь.
Дюпен запер дверь и, не говоря ни слова, направился в бар. Мадам Кассель последовала за ним.
– В какую сумму вы бы оценили картину Гогена вот такого формата?
Дюпен указал на одну из висевших на стене картин, на которой были изображены три собаки, сидевшие на столе и лакавшие воду из ковшика.
– Это очень известная картина Гогена «Натюрморт с тремя маленькими собаками» – фрукты, бокалы, ковш. Просто невероятно, насколько реалистично и правдиво выглядят эти предметы. Присмотритесь: у вас неожиданно возникает ощущение, что стол и предметы покачиваются. На этом примере хорошо видно, как вообще писал Гоген… О, простите, я, кажется, отвлеклась.
– Я не имею в виду именно эту картину. Я привел ее лишь в качестве примера. Я хочу спросить, сколько может стоить картина Гогена такого формата.
– Такой формат – приблизительно девяносто на семьдесят сантиметров – Гоген использовал чаще всего. Но цена зависит не только и не столько от формата, но и от периода написания. Больше всего цена зависит от значения картины в ряду других подобных и от ее истории. Ну и, конечно, от каприза рынка.
– Я думаю об одной картине, которую Гоген написал здесь, в Понт-Авене. Не тогда, когда он приехал сюда впервые, а позже.
– За период с 1886 по 1894 год Гоген был в Понт-Авене четыре раза и задерживался здесь на разное время. Вы знаете, что он жил именно в этом отеле?
– Да, это я знаю.
– Строго говоря, во время своего последнего приезда он остановился не в Понт-Авене, который казался ему очень суетным, а в Ле-Пульдю, где он довольно долго жил и работал. Но конечно, самыми важными были периоды 1888 года, и с 1889 по 1891 год – это второй и третий приезды в Понт-Авен, когда были созданы самые значительные картины. Он…
Профессор была в своей стихии. Теперь Дюпен видел, что наука действительно была подлинной страстью этой женщины. Она говорила с такой увлеченностью, что было неловко ее останавливать.
– Давайте поговорим о какой-нибудь картине, написанной во время второго или третьего приезда – ну просто для примера.
– Есть несколько картин приблизительно такого же формата, написанных именно в эти периоды. Некоторые из них вы, несомненно, знаете – «Желтый Христос», «Автопортрет с желтым Христом» или «Портрет Мадлен Бернар», невесты Лаваля, музы самого Гогена, с которой он находился в многолетней переписке. Вы имеете в виду какую-то определенную картину?
– Нет, я не имею в виду какую-то известную картину. – Он помедлил. – Я имею в виду неизвестную картину.
– Неизвестную картину великого Гогена, написанную в 1888 или 1889–1891 годах?
Мари Морган Кассель сильно разволновалась и заговорила еще быстрее:
– В эти годы Гоген разрабатывал свой революционный стиль, которому он позже подчинил все – технику, цвет. Все, благодаря чему сумел освободиться из пут импрессионизма. Как раз в то время он возвратился из своих первых путешествий в Панаму и на Мартинику. В то время он уже был признанным главой целой художественной школы. В октябре он поехал к Ван Гогу в Арль, чтобы жить и работать с ним. Но совместная работа продолжалась всего два месяца и завершилась ужасной ссорой, в ходе которой Ван Гог отрезал себе кусок уха. Ну, вы, конечно, знаете эту историю… Простите, я снова отвлеклась. Думаю, это профессиональная болезнь.
– Да, меня как раз интересует картина именно из этого периода.
– Это очень маловероятно, господин Дюпен. Не думаю, что существуют никому не известные картины такого формата, написанные в тот период.
Дюпен понизил голос почти до шепота.
– Я точно это знаю.
Потом, помолчав, он добавил еще тише, едва слышно:
– Я уверен, что в этом зале висит одна такая картина. Неизвестная картина Гогена, относящаяся именно к тому периоду.
Наступило долгое молчание. Мари Морган Кассель недоверчиво, во все глаза смотрела на комиссара.
– Подлинный Гоген? Неизвестная картина, написанная в один из важнейших периодов его творчества? Вы с ума сошли, господин Дюпен. Как мог вообще попасть сюда подлинник Гогена? Кому могло прийти в голову повесить такую картину в ресторане?
Дюпен понимающе кивнул и прошелся по помещению.
– Однажды вечером, – Дюпен принялся излагать историю, рассказанную ему Жюльеттой, – Пикассо, в компании нескольких своих друзей, ужинал в ресторане. Ужинали они долго, весело и со вкусом почти до утра. Много было съедено и выпито. Пикассо был в прекрасном настроении и за время ужина разрисовал и расписал бумажную скатерть. Когда пришло время рассчитываться, хозяин ресторана предложил Пикассо вместо этого расписаться на скатерти и оставить ее в заведении. Уже на следующий день картина Пикассо, подлинная, большого формата, висела на стене деревенского кабачка. Почему здесь, в Понт-Авене, не могла случиться такая же история, только не с Пикассо, а с Гогеном и Мари-Жанной Пеннек?
Мари Морган Кассель задумалась.
– Да, я, конечно, понимаю, что это звучит фантастически. Но вероятно, для картины Гогена не было более надежного места, так как никому просто не могло бы прийти в голову ее здесь искать. Именно здесь, где она висела всегда, где все о ней знали. Пьер-Луи Пеннек мог любоваться этой картиной, когда ему было угодно.
Профессор Кассель продолжала задумчиво молчать.
– Посмотрите, это помещение оборудовано совершенной, современной системой климат-контроля. Кто устанавливает такие системы в ресторанах – особенно здесь, в Бретани? Это явное и весьма дорогостоящее излишество. Ресторан вполне мог бы обойтись простеньким, дешевым кондиционером. На этот же кондиционер, на его установку Пьер-Луи Пеннек потратил довольно крупную сумму. Такими установками оснащают больницы или крупные фирмы… а также музеи.
То темное, непонятное и тяжелое ощущение, которое стало особенно сильным после разговора с Бовуа, вылилось наконец в слова. Да, именно кондиционер не давал покоя Дюпену, хотя он и сам долго этого не осознавал. Причем кондиционер всплывал не только в беседе с Бовуа. За время расследования это слово не меньше десяти раз было записано в его блокноте. Кому в Бретани вообще нужны кондиционеры? Да еще такие большие и дорогие? Почему такой совершенный кондиционер потребовался именно здесь, в ресторане? Он, наверное, все же прав, каким бы фантастическим ни казалось его предположение.
– Вы хотите сказать, что этот кондиционер позволяет поддерживать в помещении постоянную температуру и влажность воздуха и…
Мари Морган Кассель, задумавшись, умолкла, не закончив фразы. Дюпен между тем не собирался и дальше подсказывать профессору ход своих мыслей. Это было не в его правилах.
– Тридцать миллионов. Возможно, и больше – сорок миллионов. Точнее пока сказать трудно.
Теперь онемел Дюпен. Прошло несколько томительно долгих мгновений, прежде чем он снова пришел в себя.
– Вы хотите сказать – тридцать миллионов евро?
– Может быть, сорок миллионов, а возможно, и больше.
Как бы между прочим мадам Кассель сказала:
– Я знаю эту историю о Пикассо. Она правдива.
Мадам Кассель медленно пошла вдоль ряда картин, внимательно и придирчиво вглядываясь в каждую из них.
Тридцать, а возможно, и сорок миллионов. Или даже больше. Дюпен ощутил легкую дрожь по всему телу. Это настоящий мотив. Очень мощный мотив. Когда на кону такая сумма, люди становятся способными на все, что угодно.
– Серюзье, Гоген, Бернар, Анкетен, Сеген, Гоген, Гоген. Все копии, очень хорошие копии, – некоторые заказывала наверняка еще Мари-Жанна. Они почти так же стары, как и оригиналы. Или ей их дарили, такое тоже случалось в те дни нередко.
Мадам Кассель добросовестно осматривала одну картину за другой, продвигаясь от бара к входной двери. Дюпен внимательно смотрел на искусствоведа. Внезапно Мари Морган Кассель застыла на месте – перед последней картиной, висевшей вдали от столов.
– Это же смешно!
В голосе мадам Кассель прозвучало неподдельное возмущение.
– Здесь художник – я имею в виду копииста – совершает абсурдную ошибку. Это, по-видимому, одна из самых значительных картин Гогена – «Видение после проповеди, или Борьба Иакова с ангелом», – написанная в 1888 году.
– И что?
Дюпен встал рядом с мадам Кассель и уставился на картину.
– Копиист допустил грубую ошибку. Основной цвет картины – красный, здесь же фон ярко-оранжевый. Это, пожалуй, уже слишком. Здесь мы видим больше бретонских крестьянок, чем на оригинале. Кроме того, они сильнее сдвинуты к краю картины, и, самое главное, священник стоит под деревом, в центре, а это грубая ошибка.
Рассказывая, мадам Кассель указывала рукой на соответствующие части картины.
– На оригинале священник стоит с краю. Вот здесь, справа внизу. Вообще на этой копии отсутствует перспектива – как у съемки широкоугольным объективом. Здесь мы видим вверху ландшафт и горизонт, в оригинале же только красный фон и ветви дерева. Вообще для этой копии характерно более разреженное пространство. Гоген любил разрежение, но…
Мадам Кассель умолкла и, оцепенев, застыла на месте. Затем она вплотную подошла к картине и принялась рассматривать ее фрагменты с расстояния несколько сантиметров – педантично продвигаясь при осмотре снизу вверх. Это продолжалось несколько нескончаемых минут.
– Поразительно, поразительно и странно. Потерянный Гоген – если, конечно, это он написал эту картину. Но он ее не писал, хотя мы видим здесь его подпись.
Дюпен не понял, что она имеет в виду.
– Что вы хотите этим сказать?
– Я хочу сказать, что эту картину писал не Гоген. Художник создал не копию, а своего рода импровизацию на тему Гогена.
– И кто же ее скопировал, то есть, я хочу сказать, кто ее так интерпретировал?
– Не имею никакого представления. Это мог быть любой из сотен художников, копировавших картины Гогена и создававших свои импровизации на его темы, и, кстати, продолжают делать это до сих пор. Возможно, кто-то из тех, кто писал и остальные висящие здесь копии. Они очень хороши – все. Люди, писавшие их, были добросовестными ремесленниками. Они хорошо понимали стиль Гогена, были знакомы с его кистью, с его манерой.
– То есть, короче говоря, вам такая картина Гогена неизвестна. Вы не знаете картину, которая бы выглядела так, как эта.
Дюпену было очень важно такое уточнение.
Мари Морган Кассель ответила не сразу.
– Да, вы правы. Строго говоря, я пока могу утверждать только это.
Она снова принялась внимательно всматриваться в картину.
– Исключительно качественная работа, великолепная картина, прекрасный имитатор.
Она покачала головой, но Дюпен не понял, как истолковать этот жест.
– Вы можете с гарантией исключить, что это Гоген, то есть утверждать, что эту картину писал не Гоген – вот эту, которая висит здесь?
– Да, могу. Даже без спектроскопического анализа видно, что художник пользовался титановыми белилами. Эту краску стали использовать в современной живописи только начиная с двадцатых годов двадцатого века. Гоген пользовался смесью свинцовых белил, сульфата бария и цинковых белил. Кроме того, прожилки и кракелюры неглубоки и ветвятся меньше, чем можно было бы ожидать от красок на картине, написанной сто тридцать лет назад.
Дюпен нервно провел ладонью по волосам. Он допускал еще одну возможность и сдаваться не собирался.
– Но может быть, это копия. Так же как и остальные висящие здесь картины, а в хранилище находится подлинник.
– И господин Пеннек ради какой-то не имеющей никакой ценности картины установил здесь дорогостоящий кондиционер?
Теперь надолго замолчал Дюпен.
– За несколько дней до своей смерти Пьер-Луи Пеннек звонил в музей Орсэ.
Дюпен произнес эту фразу без всякого пафоса, просто, как последний, смиренный аргумент.
– В музей Орсэ? Вы точно это знаете?
– Да.
– Вы имеете в виду, что он – зная, что у него в распоряжении находится бесценная картина, – решил рассказать о ней специалистам? Но почему именно сейчас? И…
Беспомощно моргнув, мадам Кассель замолчала.
– В начале недели Пеннек узнал, что смертельно болен и что жить ему осталось очень недолго. Он мог умереть в любой момент…
Дюпен снова подивился своей болтливости. Подчиненные ему инспекторы знали о расследовании меньше, чем Мари Кассель.
– Он был смертельно болен, но, несмотря на это, его убили?
– Да, но, мадам Кассель, я очень прошу вас держать эти сведения при себе.
Мари Морган Кассель наморщила лоб.
– Мне нужен ноутбук с выходом в Интернет. Мне надо кое-что поискать – заново просмотреть сведения о том периоде в жизни Гогена, почитать исследования, посвященные «Видению после проповеди».
– Да, займитесь, пожалуйста, этим.
Дюпен посмотрел на часы. Было половина двенадцатого. Он вдруг ощутил полное изнеможение. Голова отказывалась соображать. Не говоря ни слова, Дюпен направился к двери.
– Работайте спокойно. Мы забронировали для вас номер. Я попрошу одного из моих инспекторов снабдить вас ноутбуком.
– Это очень любезно с вашей стороны. Я не захватила свой ноутбук.
– Было бы странно, если бы вы его захватили. Время – почти полночь. Увидимся завтра утром. Вы не возражаете встретиться за завтраком?
– За завтраком? Давайте – в восемь часов. Думаю, этого времени будет достаточно, чтобы разобраться в ситуации.
– Хорошо.
Дюпен вышел в вестибюль и увидел стоявшего у стола регистрации инспектора Кадега.
– Кадег, мадам Кассель нужен ноутбук. Из ее номера возможен выход в Интернет? Это срочно.
– Сейчас?
– Да, сейчас. Речь идет о важном исследовании, – сказал Дюпен и добавил еще более решительным тоном: – Завтра утром я должен увидеться с Регласом.
– Реглас сам звонил час назад и очень хотел с вами поговорить по поводу взлома, или что там на самом деле произошло.
– Я с радостью с ним встречусь завтра утром в половине восьмого здесь, в ресторане. Пусть захватит свое оборудование.
Риваль, который за все это время не проронил ни звука, хотел что-то сказать, но передумал.
– Ну, я не знаю…
Дюпен, не повышая голоса, перебил Кадега:
– В половине восьмого.
Мари Морган Кассель с растерянным видом стояла в дверях ресторана.
– Еще раз благодарю вас за помощь, мадам.
– Не стоит благодарности. – Профессор улыбнулась. Дюпена почему-то страшно обрадовала эта улыбка. Это была награда за тяжелый день – улыбка поразила его до глубины души.
– Увидимся завтра утром, мадам Кассель. Доброй ночи и приятных сновидений.
– Спасибо, и вам того же.
– От души на это надеюсь.
И уже скоро, с искренней надеждой подумал Дюпен.
Кадег взял сумку и демонстративно поставил ногу на первую ступеньку лестницы. Мадам Кассель последовала за ним.
Весь последний час у Дюпена слегка кружилась голова. Надо скорее возвращаться домой, в Конкарно. Мысль эта согревала и радовала.
Риваль стоял у входа в отель и курил, когда Дюпен вышел на улицу. Он мельком покосился на инспектора. Вид у него был просто измученный.
– Доброй ночи, Риваль. Увидимся утром.
– Доброй ночи, господин комиссар.
Дюпен оставил машину на площади Гогена, справа от отеля.
Дорога до Конкарно заняла точно пятнадцать минут. Дорога была абсолютно пустая, и комиссару не пришлось смотреть на спидометр. Дюпен сдвинул назад крышу машины, чтобы всей грудью вдыхать несравненно прекрасный, мягкий воздух теплой летней ночи, чтобы быть ближе к необъятному звездному небу, на котором отчетливой светлой полосой выделялся Млечный Путь. Хотелось быть ближе к природе. Это немного помогло рассеять усталость.
 | Жан-Люк Банналек. Курортное убийство |