вторник, 20 мая 2014 г.

О патриотизме

патриотизм

Психологами и психолингвистами давно доказано, что подавляющее большинство конфликтов между людьми возникает из-за слов. Не по существу, а - “по форме”. Причем это касается и личных конфликтов (один мой знакомый назвал тещу “мамашкой” из самых лучших побуждений - и стал врагом навсегда), и еще больше - конфликтов общественных.

Есть еще одно милое качество человеческой психологии: большинству совершенно не свойственно вникать в значения слов. Люди слышат то, что хотят слышать. Или что их заставили слышать. Самим-то думать некогда. Или не хочется.

Сейчас только ленивый не спорит о патриотизме. Что это: нечто страшное и ужасное, как пьяный орк, или, наоборот, высокое, чистое и прекрасное, как трезвая Наоми Кэмпбелл? Давайте разбираться.


Вообще-то исконно “патриотизм” (в греческом и латинском языке) - это всего лишь “земляк". А “патриотический" - так сказать, местный, отечественный. Если бы это слово не приватизировали политики, то мы бы спокойно говорили: “Привет, патриот!" Или: “Вон моя патриотическая деревня". Или: “Нет, автомобиль патриотического производства покупать не буду" (“А куплю варварский". Тоже, кстати, исконно вполне нейтральное слово.)

Больше всего политических пузырей насчет патриотизма напустили в свое время англосаксы и французы. О том, о чем мы спорим сейчас, наши западные коллеги спорили двести-триста лет назад. Задумаемся. По-английски Великая Отечественная Война - Great Patriotic War. То есть не "Священная”, “Народная”, “Отечественная” или какая-то еще, а просто “патриотическая". А у американцев - на минуточку - есть ракета “Патриот”. Представляете: орудие убийства называется “Патриот”. Кастет “Патриот”. Бомба “Патриот”. Дыба “Патриот”. Электрический стул "Патриот”. Согласимся, по-русски звучит пикантно.

В России это слово появилось при Петре. И долго оно никого не интересовало. Но лет через сто началось...

Символом слова "патриотизм" может служить тот самый виннипуховский “горшочек без меда”. Туда и оттуда любой “лопнувший шарик” значения входит - и выходит, входит -и выходит. Скажем, в XIX веке “патриот” фактически стал антонимом “интеллигента”.

В XX-м - "фашиста”. Сейчас - "либерала”. А на место патриота” легко вставали почвенник”, “правый” и т.д., и т.п. Хотя все это такие же антонимы, как “хомяк” и “полиция”. И получается полная неразбериха.

Давайте согласимся с тем, что хорошо относиться к своей стране - это нормально. Иначе получается так называемая локофобия (ненависть к месту, где живешь). И плохо относиться к тому, что в твоей стране плохо, - тоже нормально. (Иначе мы имеем дело с одной из форм паранойи. Такая же паранойя - считать, что все “в этой стране" плохо.) Но очень важно, какие слова при этом произносить. Лингвотерапия объясняет нам ясно и просто: когда люди говорят друг другу слова, в которые вкладывают противоположные смыслы, - конфликт неизбежен. Согласовали смыслы - конфликт устранен.

Это, кстати сказать, лучше современных психологов, понимали Сократ, Конфуций и другие древние философы, которые были на деле в общем-то великими психолингвистами и психотерапевтами. А в современном информационном обществе с его разношерстными “информационными поводами" через наши уши и глаза пропускается фантастическое количество слов-пустышек. Вот нас и колбасит. То квасная (а что плохого в квасе?) патриотическая лихорадка в Сочи, то: “Долой квасной (квас - напиток махровых реакционеров!) патриотизм!” Бросаемся словами, не думая об их смысле.

Русский патриотизм по сути ничем не отличается от готтентотского, монгольского, швейцарского или чилийского. Так давайте, как говорил Конфуций, исправлять имена. То есть думать о значениях слов и отличать настоящие Слова от слов-оборотней.

А уж какой косметикой пользоваться, нашей “патриотической” или “варварской” французской, - это к патриотизму никакого отношения не имеет. Какая лучше - такой и пользуемся.

(с) Владимир Елистратов