Пока на площадях и проспектах растут из ниоткуда могущественные бизнес-центры, а спальные районы засеиваются безликими панельками, где-то в городе все еще живут частные секторы. Судьба большинства из них уже предопределена, и, как это всегда бывает, не обходится без трагизма. Проникнем в один из частных секторов в надежде найти романтику и добродушных бабушек, не желающих покидать свой огород.
На обочине стоит трактор, калитка скрипит на ветру, на стук в дверь выбегает бравый парень в камуфляжных штанах. О том, что сектор собираются сносить, он наслышан, но его дома снос не коснется, потому что это высоковольтное место. «Ну как здесь жить? — риторически вопрошает он. — Ни помыться, ни в туалет нормальный сходить. Воду набираем в колонке, нужду справляем в деревянном сортире. Я был бы рад, если бы этот дом снесли и дали городскую квартиру, хочется жить по-людски». Говорит, что из-за сноса дальней части сектора, что в сторону улицы Колхозной, было много конфликтов, и предлагает прогуляться дальше.
Вдоль дороги торчат из земли синие колонки — источник воды для тех, у кого не подведена канализация; за темными заборами, покривившимися и нет, прячутся разноцветные дома. Покой нарушают только проезжающие машины и гавканье псов. По песчаной тропинке со стороны леса идет пожилая женщина с двумя сумками наперевес. Говорит, у большинства жителей сектора беда: взамен сносящихся домов дают маленькие квартирки на целые оравы людей. Лихорадочно тычет пальцем куда-то вдаль, где, по ее словам, люди потеряли спокойствие из-за предстоящего переселения.
Первым делом путь лежит в дом, где, как сказали, люди судились уже семь раз. На деле оказывается, что суд не состоялся еще ни разу, потому что все время не хватает каких-то документов. Эта хатка стоит на улице Колхозной. Пожилая хозяйка Анна, сперва смутившаяся появлением журналиста, уже через пару минут ведет к себе в комнату и делится наболевшим: «Сносят дом наш, а вместо него хотят дать четырехкомнатную квартиру. Метраж дома маленький, всего 60 квадратных метров, поэтому считают по количеству прописанных людей, а нас здесь восемь человек. Когда-то мы хотели сделать пристройку, но нам не выдали на это материалы, и проект принимать не хотели: сначала сказали упростить, а позже и вовсе отклонили, мол, мы неперспективные и все равно пойдем под снос».
«Мы всю жизнь прожили на земле, власти не хотят понимать, что это совсем не то, что жизнь в панельном доме», — высказывается ее дочь Оксана.
К разговору возвращается Анна: «Вообще, получится так, что мне придется жить в одной комнате с 22-летним внуком. Сын с семьей имеют право занять две комнаты, дочь с мужем одну, и мне с внуком одна достается. Метраж предлагают большой: 125 квадратных метров, ну а толку с него? Невестка говорит: «Я хочу себе отдельную кухню!», но я ведь тоже хочу! Вот и получится: на одной кухне две хозяйки — и снова бардак».
После рассказа о предстоящих неудобствах, которые могут ожидать семейство в панельном доме, Анна начинает из глубины памяти доставать не самые приятные воспоминания: «Раньше я копила деньги, складывала их на «книжку», но так они у меня и пропали. На сегодняшний день у меня 50 лет трудового стажа: сначала работала в колхозе, потом санитаркой в поликлинике. Всю жизнь я была нищая: мой отец рано погиб, а у матери было четверо детей. В детстве нам приходилось есть мерзлую гнилую картошку. Бывало, калоши наденешь, веревками подвяжешь, чтобы не потерять, и пошли по полю собирать затерявшуюся в земле картошку. Потом почистим да оладий из нее напечем. Еще крапиву ели, щавель, готовили затирку из ржаной муки: самую крупную свиньям, а что помельче — себе. И теперь, в старости, возвращаюсь к прежней жизни: нет мне места, не дают мне свою комнату».
Слушая рассказ, невозможно понять, что же больше беспокоит семейство: расставание с сельской жизнью, к которой так привыкли, или страх перед жизнью в квартире, которая, стоит заметить, окажется в два раза больше нынешнего дома. Женщин пугает, как они организуют быт на кухне, как восьмером смогут поделить одну ванную. Хотя в нынешнем жилье канализация отсутствует, в туалет ходят в деревянную будку за домом, воду носят из колонки в ведрах и греют в печи, а если кто пожелает искупаться — «топят баньку».
На прощание Анна категорично заявляет: «Если вопрос не решится в нашу пользу, из дома своего не уйду, пусть хоть стреляют».
ФОРСМАЖОР ПО ВИНЕ ВЛАСТЕЙ
«Когда наш сын вырос и женился, решили сделать во дворе пристройку — тогда мы еще относились к Щомыслицкому сельсовету и были Минским районом, деревней Калинино. Получили на это разрешение, но уже через месяц подошли под городскую черту. В итоге: дом построен, а собрать на него документы не можем до сих пор, — рассказывает с дрожью в голосе Зинаида Ульяновна. — И сейчас, когда принято решение сносить наш частный сектор, они предоставляют 60 квадратных метров сыну с женой и двумя детьми, а мне с бывшим мужем, с которым не живу уже 18 лет, одну однокомнатную квартиру. И что самое интересное, прописать меня в нее смогут только по договору аренды. Выходит, бывший муж будет собственником, а я арендатором, и, если он захочет, я могу вообще оказаться на улице.
В последний раз я обращалась к Ладутько, ходила к нему на прием. Все пыталась решить вопрос с тем домом, который так и не получилось оформить. Мне пришел ответ: «У вас не было правоустанавливающих документов». Но как эти документы могли у меня появиться, если при подведении территории Минского района под Минск они не были переданы администрацией, случился форс-мажор по вине властей! Моя ли в этом вина? В итоге замкнутый круг».
Хозяйка, тяжело вздыхая, вытирает пот со лба: «Я была у двух адвокатов, они посоветовали самой не выселяться, только в административном порядке».
ПОВЕЗЛО БОЛЬШЕ
Правда, есть в этом частном секторе и дома, которых снос не коснулся. Один из таких — по улице Ковалева — домик из сруба с соснами во дворе. Хозяин Дмитрий приобрел участок пять лет назад, тогда здесь стоял обычный деревенский дом, но с приватизированной землей. Сносить его не позволили, однако дали разрешение на реконструкцию. В результате появился небольшой деревянный дом и несколько пристроек. «Когда объявили о сносе частного сектора, я начал узнавать, как можно сохранить свое жилье, — рассказывает хозяин. — Одним из важных моментов стало наличие многодетной семьи: у меня трое детей. Ну и, конечно, земля приватизирована, дом в частной собственности, поэтому государству пришлось бы предоставить взамен такой же участок и возместить стоимость жилья, что не очень выгодно для него, куда проще перерисовать план новой застройки, чтобы учесть мое нахождение здесь. Я, конечно, написал письмо в Администрацию Президента, а также на имя Ладутько, и вопрос был решен. Изначально в плане фигурировала постройка большого девятиэтажного дома, но вместо этого теперь возведут два маленьких. По квадратным метрам государство ничего не теряет, даже наоборот — выигрывает за счет того, что им не нужно выплачивать мне компенсацию».
Следующая беседа состоялась с хозяином двухэтажного кирпичного коттеджа, который тоже будет сохранен. «Свой дом я построил в 2006 году, — говорит Леонид. — Прежде на этом месте был ветхий домик моих покойных родителей, вместо которого я сделал нынешний коттедж, а рядом стоит домик бабушки с дедушкой — их уже нет в живых, и он будет снесен. Останется только мой дом и пять соток земли, но я всем доволен. Я, как только узнал о планируемом сносе, сразу же пошел в Минскпроект, чтобы обсудить возможность сохранения дома, и они пошли на уступки. У меня не приватизирована земля, но имеется акт о пожизненном пользовании, поэтому имущество защищено. А те соседи, которые сейчас бегают по судам, это из-за их некомпетентности и нежелания делать все вовремя. Многие из них жили в государственных домах по 30 лет, потом незаконно строили новые на земле, которая не была их собственностью, а теперь пытаются чего-то добиться от государства, но вряд ли им что-то удастся».
По узкой дороге вовсю разъезжают бульдозеры, строительные краны высятся со всех сторон — потихоньку частный сектор засеивают панельными домами. Большинство жителей уже получили свои квартиры и уехали, а их дома, в ожидании сноса, стали прибежищем для местных бомжей. Фаина Хмурина с облегчением шлепает по весенней грязи и ставит точку в своем рассказе.
(с) Лиза Клоцкевич