«Трезубец» падал.
Он падал всё время: и тогда, когда только вышел на орбиту Луны, и тогда, когда совершал вокруг неё контрольный виток, и тогда, когда, сорвавшись с орбиты, устремился в головокружительный прыжок, который многие почему-то называют полётом.
В космосе невозможно летать. Там, в условиях безопорности, можно только падать. Не вверх или вниз — эти понятия в пространстве бессмысленны, — а куда-то или к чему-то. К какой-нибудь далёкой планете, которая также падает вокруг своего центрального светила, которое тоже падает, кружась вокруг Ядра Галактики, также, в свою очередь, падающей куда-то... Всё движение во Вселенной — это безумно сложный танец падения.
Но сейчас «Трезубец» падал по-настоящему.
Отказ на последнем этапе торможения ходового генератора привёл к тому, что подлётная скорость оказалась слишком высока, а это, как следствие, вело к тому, что многодневный прыжок должен был закончиться не на орбите этой планеты, а в её атмосфере. Неодолимая сила инерции тянула теперь «Трезубец» к неведомой планете, навстречу гибели, и до этого момента оставалось всего ничего.
— Странный цвет у облачности, — заметил Билибин, заглядывая в огромный, как панорамное окно, донный иллюминатор. — Будто разбавленное молоко. И совершенно однотонная. Ни разу не видел такой планеты.
— Я тоже, — отозвался Нефёдов, — хотя повидал их на своём веку немало. Совершенно не за что зацепиться взгляду. Даже не заметно, что мы приближаемся.
Уловив в голосе планетолога нотки теплящейся ещё надежды, сидящий слева от него Макеев невесело усмехнулся:
— Приближаемся, будьте спокойны. Двадцать пять километров в секунду. Что-что, а навигационный блок у нас работает исправно.
— Я в этом и не сомневался. — Нефёдов помолчал, глядя в раскинувшееся внизу белёсое облачное покрывало, затем спросил, не обращаясь ни к кому конкретно: — Ведь двадцать пять километров в секунду не так уж и много, верно? Неужели нельзя сделать так, чтобы генератор хотя бы немного притормозил нас? Часть ячеек, я так понимаю, цела...
— Ничего не получится, — категорически отверг такую возможность Макеев. — Термошок превратил в пористую массу всё активное ядро. Уцелели только периферийные ячейки, а они шяего не решают. Даже для того чтобы выгрести эту кашу, понадобится уйма времени, не говоря уже о ремонте. А у нас всего полтора часа. В данной ситуации — это всё равно, что ничего.
В пилотской «колыбели» что-то пропиликало. Билибин заглянул в «колыбель» и сообщил:
— Сканер.
— Что-то обнаружил? — спросил Нефёдов.
— Нет. Это аналитический блок. Расценил наше приближение к планете, как предпосылку к посадке и автоматически запустил сканирование. Обычное дело. Билибин забрался в «колыбель», поколдовал над разбросанными вокруг блоками и озадаченно хмыкнул:
— Ерунда какая-то... Если верить сканеру, у этой планеты нет поверхности.
Нефёдов отнёсся к этому известию спокойно:
— В этом нет ничего необычного. У газовых планет-гигантов её тоже нет.
— Вы не знаете, как работает сканер, — отозвался Билибин. — Он «шерстит» пространство в очень широком диапазоне, благодаря чему получается максимально полная картина тех мест, куда попадает сканирующий луч. Иначе говоря, «эхо» должно быть в любом случае. Если нет твёрдых поверхностей, его могут дать границы слоёв с разной плотностью, всевозможные турбулентности... А здесь совершенно ничего, точно сигнал уходит в пустоту.
— А облака?
— В том-то и дело, что облагса-то он видит. А под ними шяего нет.
Нефёдов отошёл от иллюминатора и, вытянув шею, посмотрел на индикационную панель аналитического блока.
— Вот здесь,— подсказал Билибин, указывая на центральный сектор индикатора. — Видите? Есть только отклик от верхнего слоя облаков.
— Что-то поглощает и рассеивает сигнал, — неуверенно проговорил Нефёдов. — А как ещё это объяснить.
— Не знаю. Планетолог вы, а не я.
— Планет, атмосфера которых обладает подобными свойствами, я не знаю.
— В свою очередь, мшу сказать, что сред, где сканеру не за что «ухватиться», я тоже не знаю. Кроме крайне разреженных, разве что.
— Это что-то новое...
— Выходит, тот зонд не сканировал планету?
Нефёдов покачал головой.
— Нет. Он прошёл от неё на слишком большом расстоянии. Но успел отметить другую странность— слишком незначительное гравитационное влияние для столь большого тела. Получается, несоответствие между его размерами и предполагаемой массой, и той величиной, что получилась при пересчёте изменения траектории полёта зонда. Эта планета — мыльный пузырь.
— Это как-то объяснимо? — спросил Билибин.
— Только тем, что данные, полученные от зонда, неверны.
— А если ошибки не было?
Нефёдов развёл руками.
— Тогда это нечто совершенно непонятное.
Билибин заглянул в донный иллюминатор с высоты «колыбели»:
— Что там под облаками мы увидим совсем скоро. Меньше, чем через час.
— Если к тому времени не развалимся на куски, — заметил Макеев. — Не забывай, с какой скоростью мы войдём в атмосферу. Это всё равно, что врезаться в песок.
— «Трезубец» выдержит.
— Слабое утешение...
Планета разрослась до такой степени, что уже не воспринималась как сфероид. Линия горизонта выпрямилась в прямую черту и теперь медленно ползла вверх, но это мог видеть только Билибин, имеющий круговой обзор, благодаря мониторам. В донный же иллюминатор просматривался только относительно небольшой участок, занятый исключительно облаками. Сканер продолжал кидать в них импульс за импульсом, но возвращалась только та часть сигнала, которая отражалась от облаков. Всё остальное, как и прежде, бесследно исчезало невесть куда.
Вход в верхние слои атмосферы они не прочувствовали в полной мере, лишь благодаря сработавшим гравитационным компенсаторам, «съевшим» большую часть перегрузок, возникших при резком торможении. Макеев был прав, это действительно было равносильно удару о кучу песка: корабль основательно тряхнуло, что-то заскрежетало, и перед иллюминатором заплясали языки красноватого пламени. Всё так же сотрясаясь и скрежеща, он начал ввинчиваться в атмосферу, медленно, но неуклонно разворачиваясь тяжёлым отсеком ходового генератора вперёд. Билибин включил систему стабилизации, и «Трезубец» послушно вернулся в первоначальное положение — донным иллюминатором вниз.
— Хоть что-то работает, — бросил Билибин.
Огненная буря вокруг «Трезубца» набирала силу. Сжатый стремительно двигающимся корпусом корабля воздух перед ним превратился в раскалённую плазменную подушку принявшуюся обтекать небесного гостя, облизывая его обшивку ослепительно сияющими струями. Иллюминатор моментально потемнел, закрытый светофильтрами, но безумие этой бури всё равно пробивалось внутрь в виде слепящих глаза трепещущих сполохов, зубодробительной тряски и закладывающего уши визга. Им оставались считанные секунды, но под гнётом этой неистовой акустической лавины трудно было думать даже об этом.
— Приближаемся к облакам! — крикнул лежащий в «колыбели» Билибин. — Плохо видно... Вот сейчас... Внимание!
Скорчившиеся рядом с донным иллюминатором Макеев с Нефёдовым успели разглядеть сквозь затемнение и дикую пляску огня что-то, метнувшееся им навстречу и тут же исчезнувшее в бушующем вокруг пламени. Вцепившись в окружающий иллюминатор бортик, они заглянули вши, в тщетной надежде увидеть саму планету, только вместо поверхности впереди оказалось что-то пустое, точно облачный слой простирался до самой земли. Но Билибин видел, что перед ними, куда лучше.
— Эй! — воскликнул он, переводя взгляд с одного монитора на другой. — Что такое... Мы подшшаемся!
— Что? — крикнул, не расслышав, Макеев.
— Мы пробили облака и идём вверх. Мы поднимаемся!
Словно в под тверждение его слов буйство огня вокруг «Трезубца» начало стихать. Визг перешёл в протяжный рык, удары в корпус ослабли до мелкой дрожи. Автоматика немедленно сняла затемнение, и взору удивлённых людей предстало бескрайнее, быстро темнеющее небо. Сбрасывая с себя остатки тянущегося за ним дымного шлейфа, корабль поднимался в космос.
— Кто-нибудь объяснит мне, что произошло? — проговорил Макеев.
— Я своими глазами видел, как мы нырнули в облака, — сказал Билибин. — А потом...
— Что потом?— нетерпеливо спросил Нефёдов.
— Потом мы оказались опять над облаками. — Билибин оглядел расположенные вокруг него блоки. — Мы удаляемся, но скорость быстро падает. Если и уйдём от планеты, то недалеко.
— А потом нас потащит обратно, — догадался Нефёдов. Он посмотрел вниз, луда, где плыл, растекаясь в воздухе, тонкий дымный след: автоматика уже успела развернуть корабль донным иллюминатором вниз. — Мы что, проткнули всю планету насквозь?
— Похоже на то, — отозвался Билибин. — Мы входили в атмосферу в районе терминатора, приближаясь к ночной стороне, а вышли на дневную. Объясняйте это как хотите, но мы, действительно, прошили планелу насквозь.
— Даже если бы она вся состояла из тумана, — проговорил Нефёдов, всё так же глядя вниз, — то даже в этом случае нам понадобилось бы минимум пятнадцать минут, чтобы пересечь её. Она почти вдвое крупнее Земли. Но никак не за секунды.
— Тогда что это было? — спросил Макеев.
— Не знаю. Но молу предполагать, что будет: — ещё один проход, и он завершится на ещё более низкой орбите. А потом, если корабль выдержит, — ещё... ниже. Затухающие колебания.
— Это мы скоро узнаем, — ответил Билибин.
«Трезубец» поднялся ещё немного, остановившись в верхних, разреженных слоях, и опять начал падать. Теперь скорость, с которой они проход или сквозь атмосферу, была ниже, но их всё равно порядочно потрепало, премзде чем корабль достиг облаков. «Трезубец» вновь пылающим болидом ворвался в их белёсую муть и тут же выскочил обратно, но уже в противоположном полушарии. Как и предполагал Нефёдов, верхняя точка, которой им удалось достичь в этот раз, находилась значительно ниже предыдущей.
— Можно рассчитать, какое количество таких «колебаний» мы сможем совершить, — сказал Билибин. — Если ничего не изменится, то... То получается два с половиной десятка.
— После чего эти наши колебания-прыжки должны прекратиться окончательно, — заметил Макеев.
— И прекратиться как раз в... зоне, где совершается быстрый переход на противоположное полушарие, — подхватил Нефёдов. — Сможем ли мы вообще остановиться там?
— Увидим, — лаконично ответил Билибин. — Чего гадать.
«Трезубец» начал новый этап падения. Он снова горел, с воем продираясь сквозь атмосферу, но очевидно было, что этот пылающий маятник теряет силу. Теперь корабль уже не покидал атмосферы. Его проходы сквозь воздушную оболочку больше не сопровождались таким ослепительным фейерверком, хотя огня и дыма пока хватало. Это позволяло почти не затемнять иллюминатор, однако кроме белесого облачного покрова, сначала стремительно приближающегося, а затем столь же стремительно удаляющегося, никто не увидел шиего нового. Мгновение мрака, наступающего после вхождения в облачный слой, видимо содержало в себе ответ на вопрос, что же происходит с падающим на планету кораблём? Только в этот короткий миг даже аналитическая аппаратура, отслеживающая все параметры среды за бортом, не смогла уловить ничего необычного. Непрерывно работающий всё это время сканер так и не прояснил ситуации с поверхностью. «Эхо», которое они принимали, было исключительно облачным.
— Я могу предположить следующее объяснение происходящему, — заявил Нефёдов после того, как «Трезубец» завершил седьмое «качание». — Наши проходы сквозь планету — это не что иное, как пример так называемой нуль-транспортировки. То есть мгновенного переброса тела из одной точки пространства в другую.
— Вот как, — удивился Билибин. — И как это происходит? Ну, такая мгновенная переброска?
— Понятия не имею, — просто ответил Нефёдов. — Я планетолог, а не физик-теоретик. Но в принципе, насколько я знаю, такое вполне возможно.
— Тогда объясните мне, что могло привести к возникновению целой зоны вокруг планеты, где возможна эта ваша нуль-транспортировка?
— Хм, — задумчиво хмыкнул Нефёдов. — Может статься, это и не планета вовсе.
— Вот те раз! — воскликнул Макеев. — А что же это?
Нефёдов развёл руками.
— Скажем так: уникальный объект, создающий вокруг себя зону с аномальными пространственно-временными характеристиками. Участок вне привычного евклидова пространства и... вне времени.
— Надо же! — только и сказал Билибин.
Скорость «Трезубца» падала с каждым новым «качанием», как и его высота над облачным слоем. Четырнадцатый проход сквозь облака завершился всего в каких-то трёх километрах над ними. Следующий, пятнадцатый, менее чем в двух. Трение о воздух тормозило их, а возможно и сам переход сквозь чёрное ничто. Двадцатое «качание» началось в каких-то считанных сотнях метров от облаков, завершившись на ещё меньшем расстоянии.
Оставалось всего пять.
Первое из них окончилось так быстро, что система стабилизации едва успела развернуть корабль донным иллюминатором вниз. На следующем заходе они смогли взглянуть вдоль этого бескрайнего облачного моря — «Трезубец» вошёл в облака боком, так и не успев развернуться. На третий раз, при выходе из облаков, Макеев и Нефёдов были вынуждены довольствоваться видом холодного голубого неба, которое через несколько секунд заволокло облачной пеленой, когда корабль пошёл вниз.
Четвёртое «качание» завершилось на самой границе облачного покрова. Иллюминатор даже не успел полностью очиститься от туманной пелены, как она тут же сомкнулась над ними вновь. Амплитуда пятого, и последнего по расчётам «качания», составила всего ничего: какие-то считанные метры.
Мелькнувшая в иллюминаторе чернота сменилась обычной облачной мутью, но всего на несколько секунд. Билибин, отслеживающий все перипетии «качаний», едва успел открыть рот, чтобы предупредить о наступлении решающего момента, когда иллюминатор неожиданно стал совершенно чёрным. Билибин так и замер с открытым ртом, глядя то на чёрную линзу иллюминатора, то на свои мониторы, на которых была та же угольная чернота. Вопреки ожиданиям, ничего ужасного не произошло. Просто за бортом царила непроглядная темень, а корабль, судя по всему, остановился.
— Всё? — Макеев заглянул в иллюминатор, но увидел только своё отражение. — Кажется, мы больше никуда не падаем. Билибин оглядел бесполезные уже блоки, выкарабкался из «колыбели» и присоединился к товарищам.
— Это и есть переходная зона? — спросил он.
— Похоже на то, — ответил Нефёдов. — Так сказать, вид изнутри.
— Но здесь ничего нет. Чернота.
— Так, по логике вещей, и должно быть. Это ведь Ничто, находящееся Нигде и имеющее быть Никогда.
— Место без пространства и без времени?
— Да.
— Тогда это как раз то, что нам нужно, — заявил Билибин. — Не знаю, сможем ли мы снова «раскачать» «Трезубец», чтобы вырваться из этого Ничто, но самая главная проблема благополучно разрешилась. Теперь у нас есть то, чего так остро не хватало.
— Время, — обронил Макеев.
— Время, — подтвердил Билибин
— Хотите починить генератор? — спросил Нефёдов.
— Конечно. Такая задача нам вполне по силам, просто нужно время, очень много времени. — Билибин посмотрел на своё отражение в чёрном зеркале иллюминатора и устало поднялся на ноги. — Пока мы падали, это было невыполнимо, а теперь... Если верно утверждение, что мы где-то вне времени, то верно и то, что его у нас теперь просто завались!
(с) Андрей Анисимов