Школа. Здесь на каждом уроке и перемене идет необъявленная война. Война между учителями и учениками. Между лидерами и слабаками. Между стукачами и людьми.
Одиночество и страх. Конфликты и слезы. Деньги. Ложь. Наркотики. Секс. Предательства.
Здесь все как у взрослых. Здесь все гораздо ярче и сильнее, чем у взрослых.
Здесь нет полутонов. Здесь любят и ненавидят по максимуму.
Здесь каждый звонок звонит по тебе. Здесь важно только одно — пережить очередной учебный день и остаться самим собой.
Один рассказ из сборника:
Ирина Подгайко. Больше не классная По мотивам реальных событий
Мы с мамой расположились за кухонным столом, сделали по затяжке и приступили к просмотру вечерних новостей. На границе задержали партию кокаина, в питерском метро обнаружили самодельное взрывное устройство, американский бизнесмен сбросился с крыши небоскреба… Черт, куда катится этот мир… Хотя, если честно, все эти ужасы — ничто по сравнению с моей классной. Кстати, вот и она — «дзынь!».
— Алло, Марина Сергеевна?
Услышав знакомый голос, мама изменилась в лице. Удивилась. И, подмигнув мне, включила громкую связь.
— Она самая.
— Это Оксана Николаевна, классный руководитель Иры. Я звоню сообщить, что ваша дочь курит.
Забавно. В этот момент по сценарию мать должна была бы выронить телефон, упасть со стула или, по крайней мере, тяжело вздохнуть и пустить слезу. Оксана явно ждала эффекта — глубокого, яркого. Но вышло по-другому.
— Знаю, и представляете — сейчас она курит вместе со мной.
На другом конце провода повисла пауза.
— Вы что, разрешаете ей курить?
— Да, ей уже пятнадцать. Пусть лучше курит дома хорошие сигареты, чем траву по подъездам.
К слову, травой я тоже иногда балуюсь. Скорей за компанию, чем для удовольствия. Она на меня никак не действует.
— Марина Сергеевна, вы же педагог… Вы должны…
Но Оксане не удалось продолжить свою нравоучительную речь. Мама заткнула ее быстро и грамотно. И распрощалась.
Мама всегда старалась быть мне другом. Вероятно, она чувствовала какую-то вину за то, что ушла от отца и оставила меня без полноценной семьи и дорогих кукол. И вправду, после развода мы оказались в довольно невеселом положении. Однокомнатная халупа, самые дешевые шмотки и еда, стыренная из детского сада… Там мама работала воспитателем. Папаша не помогал.
Потом, когда мне стукнуло девять лет, появился отчим, а с ним, что вполне закономерно, деньги. Сначала немного, потом все больше и больше. Помня о том, как мне пришлось намучиться, мама стремилась одеть меня с иголочки, накормить самой вкусной колбаской и дать побольше на карман. А еще она старалась меня понимать. Поэтому, унюхав как-то раз исходящую от меня табачную вонь, она разрешила мне курить дома. И иногда выпивать — но только хорошее вино или шампанское. По той же причине она не возникала по поводу моих парней. Только просила, чтобы я ее с ними знакомила. Я, по правде, не всегда успевала это сделать, поскольку менялись они у меня со скоростью «Аэробуса», пересекающего Средиземное море. В общем, довольно быстро.
Конечно, мама притворялась: бесили ее и мальчики, и курево, и выпивка тоже. Но она старалась. Иногда срывалась — бывало. Однажды я задержалась у подруги до одиннадцати вечера, что по маминым меркам — глубокая ночь. Позвонила матери, сообщила, что меня отвезет отец Лизы, что мы уже выходим. Обещала быть через пятнадцать минут, а получилось — через полчаса. Думала — ерунда, а оказалось — трагедия. Откуда ж мне было знать, что у мамы накопилось. Не успела я скинуть кеды, как она набросилась на меня с кулаками, слезами и обвинениями. Завалила на кровать и стала колотить — по затылку, по шее, по лицу… Я в ответ огрызалась, кричала какие-то гадости, но руку на нее поднять так не смогла. Через несколько минут нас разнял отчим, через пару часов я рассматривала перед зеркалом разноцветные синяки, через день я ушла из дома, через три вернулась, через четыре мать извинилась. И больше никогда меня не била.
Мама делала вид, что смирилась с моим ранним взрослением и не предпринимала попыток меня «исправить». Единственное, чего она требовала, — это хороших оценок, и я их исправно приносила. К тому же выигрывала все олимпиады — от переводов Гёте до исторических конкурсов. Я привыкла быть лучшей.
Оксана, 26-летняя женщина с прыщами, в камень залаченной прической и полным отсутствием личной жизни, не разделяла маминых взглядов. Она называла своих учеников умильным словом «детишки». И третьеклассников, у которых что-то вела, и нас, девятый «А». Оксана свято верила, что пятнадцатилетние подростки — все еще дети, а она — их путеводная звезда.
Ничего Оксана не любила так сильно, как свою работу. Ну разве что свою престарелую маму, с которой делила убогие тридцать метров в близлежащей хрущевке.
Раньше в классе Оксаны царила строгая дисциплина — как в армии (или в детском саду). Если кто-то и покуривал на перемене — то только тайком, переодевшись в камуфляж и сделав пластическую операцию. За каждый донос о дурном поведении родители провинившихся благодарили Оксану коробкой конфет (куда ей, жирной корове?) или букетом цветов (что для травоядной уже более актуально).
Все изменилось, когда на горизонте появилась я, новая звезда. Вначале Оксана недооценила опасность. Но когда девочки, посмотрев на меня, стали игнорировать форму и красить волосы, когда на переменах «за гаражами» стала собираться целая тусовка курильщиков, когда моя новоиспеченная приятельница Оля с перепоя проблевалась на крыльце школы, и нас стали встречать мальчики с охапками роз — Оксана поняла: пришла беда. Детки потеряли страх. А тут еще этот конкурс…
— Детишки, у меня объявление.
Ноль внимания. Лена списывала домашнее задание к следующему уроку, Оля хлебала минералку, Лиза сидела на подоконнике и рассматривала весенние лужи, а я, как обычно, — отвечала на СМС-ку очередному заинтересованному моей персоной Леше.
— Детишки! — Оксана повысила голос. — У меня очень важное объявление. Присядьте.
Оксана всегда приходила к нам на переменах. Никаких дисциплин она у нас не вела, поэтому отнимала время между уроками.
— Директор школы — уважаемая Алла Игнатьевна — объявила конкурс для нашей, выпускной параллели. На лучший класс и классного руководителя. — Оксана некрасиво улыбнулась. — Если мы с вами победим, то все вместе поедем в область, в санаторий.
Вот оно, счастье! В санаторий! Этим летом я собираюсь во Францию — погулять на Елисейских Полях и отведать фуа-гра. Да даже если бы не собиралась, каникулы в обществе Оксаны — тот еще приз. Тот самый, который не жалко отдать врагу.
— Чтобы выиграть, у нас должен быть самый высокий средний балл по всем предметам. Но не это главное. Главное — мы должны показать, насколько мы любим школу, участвуем в ее жизни, насколько прилежно учимся, ценим правила и распорядок. Мы должны стать образцово-показательным классом. Это очень важно.
На этой торжественной ноте мой сосед по парте Андрей закатил глаза и цокнул — настолько громко, что Оксана не могла не услышать. Прежде чем она успела выразить недовольство, я вставила:
— Оксана Николаевна, я думаю, не ошибусь, если скажу, что никому из нас не нужен этот санаторий. Может, мы не будем участвовать?
— Подгайко, — Оксана сверкнула глазами-молниями, — мы не только будем участвовать, мы обязаны стать лучшими! Не из-за санатория… Хотя это прекрасная возможность отдохнуть и… сплотиться… Я забочусь о вашем имидже…
— Знаете, вот меня он как-то нисколько не заботит. Да и других тоже. Да, одноклассники?
Одноклассники согласились — кто молча, кто шепотом, кто твердо и уверенно.
— Подгайко, а ты вообще… зайди ко мне после уроков. Все всё поняли? Свободны.
Оксана злобно хлопнула дверью, и девятый «А» опять рассосался по помещению. Я взяла под руку Олю, мы накинули пиджаки и скользнули в курилку.
На улице еще стоял легкий морозец, но весеннее солнце так пригревало головы, что «за гаражи» можно было ходить без верхней одежды. Оно и слава богу — гардеробщица не слишком любила выдавать куртки на пять минут. Это отвлекало ее от сканвордов.
— По ходу Оксана не увидела в «детишках» инициативы, — усмехнулась Оля, прикуривая «Winston». Она очень смешно курила — прикусывала сигарету зубами, а дым выпускала огромными клубами, а не ровной струйкой.
— Да тут все ясно: тетка хочет выделиться среди таких же, как она. Чтобы все говорили: «Оксана Николаевна, вы это заслужили, вы такой педагог…» Чтоб Алла похвалила и дала премию. Чтобы в школе уважали… Для нее в этом смысл жизни.
Оля, еле различимая в табачном облаке, кивнула. Типа разделяет.
— Ну и отдохнуть на халяву она не прочь: с ее зарплатой даже в санаторий не съездишь, — добавила я.
Это была совсем не издевка, нет. Я в курсе, что значит жить в нищете. Но ведь бывает бедность вынужденная, временная, а бывает — от нежелания расти и двигаться вперед. Никто не мешает Оксане заняться репетиторством, найти вторую или даже другую работу. Она просто этого не хочет. Лучше бездействовать и тихо завидовать — тем, кто может позволить себе джинсы от «Calvin Klein» и Париж. Например, моей семье. Мама еще при первой встрече имела неосторожность появиться перед Оксаной в длинной норковой шубе и с массивными серьгами, украшенными бриллиантами. Мать долго не могла забыть тот «жабий» взгляд, которым Оксана ее наградила.
— Ты пойдешь к ней сегодня? — спросила Оля.
— Ради интереса.
Я выпустила последнее колечко дыма, и мы помчались на алгебру, добрую половину которой уже прокурили.
Очередной вечер дома. Уроки сделаны, Контакт проверен, дела сердечные… вот с ними как раз проблемы. Вы никогда не угадаете, чем я занималась сегодня днем, после школы. Я лишалась девственности. Еще я делала это в субботу, на прошлой неделе, на позапрошлой, месяц назад… С механиком Мишей, другом детства Костей, одиннадцатиклассником Ромой — сыном училки по химии и вот теперь — с Лешей. И вновь неудачно. Безумно больно и… непроходимо.
Гинеколог сетует на то, что я не могу расслабиться, потому что «еще не готова». Может, она и права. Но от этого не легче. Мое тело явно хочет чего-то большего, чем поцелуи под луной, но при этом выстраивает на пути к желаемому непреодолимые преграды. Эх, тело, где же логика?
Мама, подружки и Оксана уверены, что я уже давно «не девочка». Что ж, если б не физиология, я перестала бы ей быть еще пару лет назад. Но, видно, — не дано. А разубеждать я никого не собираюсь, да и вряд ли кто поверит. Я пользуюсь таким мужским вниманием, что было бы странно оставаться невинной.
Мои парни никогда не раскроют этот секрет. Потому что им стыдно признаваться в том, что они «не смогли». Такой поворот меня вполне устраивает. Пускай. Трабл только один — обломившись, они уплывают в неизвестном направлении и не желают больше меня видеть. Действительно, зачем им напоминание о собственных неудачах? Вот и Леша почти уплыл. Так что — грущу.
Но мама всегда с успехом выводит меня из депрессивных состояний.
— У меня для тебя подарок!
Передо мной возникла яркая коробка. Вот упаковка уже в стороне… Компьютер! Розовый нетбук!
— Мама! Спасибо! Как же я тебя люблю!
Мои восторги прервало звонкое «дзынь». Мама взяла трубку и ушла в другую комнату, оставив меня на кухне с новой игрушкой.
Вернувшись, она сообщила:
— Звонила Оксана. С новостью. Оказывается, ты куришь, — мама звонко засмеялась.
— Господи, уже в третий раз… Одно и то же. Задолбала.
— Ну в этот раз она добавила еще, что засекла тебя сегодня на выходе из школы со взрослым бритоголовым мальчиком… Это, я так понимаю, твой Леша… И что вызывала тебя сегодня на разговор.
— Было дело. Она объясняла мне, как надо жить. Существовать. Подчиняться…
— Она говорит, ты не прониклась.
— Серьезно?
Мама разлила по бокалам игристое — неожиданное дополнение к такому же неожиданному подарку.
— Ну что, за твои очередные пятерки! Или за олимпиаду… Ты на этой неделе ничего не выигрывала? — Мать явно пребывала в шутливом настроении.
Я ответила отрицательно, мы чокнулись, глотнули шипучки.
— Оксана пригласила меня пообщаться лично. Завтра пойду. Повеселюсь.
— Ты только шубу не надевай. И не кури у всех на виду!
Недавно после родительского собрания моя и Олина мамы, на которых Оксана отрывалась почти все отведенное время, демонстративно закурили на крыльце, прямо у окна учительской. На следующий день об этом трендело полшколы.
— Да-да, я помню, там есть гаражи.
Школа у меня самая обычная — с потрескавшимися потолками, исписанными стенами и обшарпанными партами. Иногда мы называем ее «болото» — она находится на Болотной улице. Хотя, конечно, не только поэтому. Просто там водятся жабы. Например, Оксана.
— Ну рассказывай, как твоя мать пообщалась с классной, — вполголоса сказал опоздавший на физику Андрей, подсаживаясь ко мне.
Физику я не люблю, и физичку тоже — она считает себя колдуньей и народной целительницей, а свою науку — магическим языком посвященных. А вот Андрей очень даже ничего. Был бы он на пару лет старше — возможно, я разделила б с ним не только школьную парту.
Я вкратце описала ему вчерашний скандал — со слов матери, которая, как всегда, забыла захватить на встречу конфеты, букеты и серьезное лицо. Сначала Оксана в очередной раз сообщила ей, что я курю, пью и целуюсь с парнями. Все по программе. Мама, как обычно, не проявила должной озабоченности. Полчаса они препирались — то на спокойных, то на весьма повышенных тонах. Оксана гордо рассказывала, как круто воспитала ее собственная мать — тоже педагог. Мама в ответ вежливо заметила, что сделает все для того, чтобы из ее дочери не получилось нечто похожее. Напоследок Оксана разочарованно кинула: «С вами бесполезно разговаривать!» Убедилась наконец.
Прозвенел звонок, я уже собиралась закрыть нетбук и смыться на свидание к очередному Васе, но в класс зашла Оксана. У нее подергивалась губа.
— Детишки, я пришла по поводу конкурса. Чтобы заслужить дополнительные баллы, я организовала для вас экскурсию…
В этот момент ее взгляд привлекло ярко-розовое пятно. Мой компьютер.
— Подгайко, это что? Ты вообще в курсе, что на уроках запрещено пользоваться техникой?
— Сейчас перемена, а в уставе сказано только про мобильники. Имею право!
Ее губа подпрыгнула до самого носа. И вдруг случилось что-то малопонятное. Она чуть не плача ринулась ко мне, споткнувшись по дороге об оттопыренный линолеум, выхватила из моих рук нетбук и молниеносно исчезла в школьных коридорах.
В классе воцарилась тишина, которую нарушила Оля, без всякого сожаления произнеся:
— Похоже, ты довела ее до ручки.
— Похоже, не только я.
Мама, привет.
Через несколько минут я собрала группу поддержки, и мы направились в учительскую вырывать мой злосчастный компьютер из вражеских лап. Оксана могла быть только там.
Подойдя к двери, я прислушалась. И не зря. За нею разыгралась крайне душещипательная сцена. Оксана рыдала и истерично жаловалась завучу:
— Я все, все делаю, чтобы мы победили (всхлип). А эта Подгайко, она неуправляемая, она конченая (всхлип). Она мне все портит. Всех портит… А ее мать! Ей все равно (всхлип). Она не хочет повлиять… Опять приперлась в шубе (особо жалостный всхлип). И эта розовая гадость… Все вокруг жалуются, что я не могу обуздать эту дрянь… Выговаривают… (всхлип). Я проиграю!
— Оксана Николаевна, если вы не можете ее усмирить, если мать не собирается вам помогать, так, может… просто избавиться от Подгайко? — равнодушным тоном предложила завуч, перекладывая бумажки из одной стопки в другую. Это было ее основной должностной обязанностью.
— Как?! У нее одни пятерки!
Представляю, как Оксану раздражал этот факт. Уверена, она не раз просила учителей быть ко мне «попристрастней». Но им просто не за что было цепляться, а в открытую занижать оценки слишком опасно.
— Будьте хитрее. Подловите ее на чем-то «из ряда вон»…
— На чем? За красную помаду не выгнать, за курение тоже, пьет она не в школьной столовой и развратом своим после уроков занимается (отчасти завистливый всхлип).
— А вы поищите.
Всхлипы утихли. Оксана задумалась.
— Да… Пожалуй, я этим займусь.
На этих словах завуч поднялась со стула и, судя по звуку, зашагала к двери, к которой вся наша компашка с любопытством приложила свои уши. Мы оперативно отскочили в разные стороны, и наше шпионство осталось незамеченным. Я решила забрать нетбук завтра.
Итак, Оксана объявила мне войну. Заочно. Что ж, я принимаю вызов. Не впервой. Из прошлой школы меня выгнать не удалось: я ушла сама. Потому что не могла справлять нужду в унитаз, который не чистили с распада Союза, и ходить всю зиму с простудой из-за вышедшей из строя системы отопления. Директор той школы, вероятно, брала куда меньше взяток, чем Алла Игнатьевна.
Конечно, я и там успела навести шороху. Особенно глубоко запал в мою душу инцидент с учительницей русского — старой грозной женщиной с нарисованными бровями. Как-то на уроке я поспорила с ней насчет одного замороченного правила, и она жестко меня приструнила. Дескать, яйца курицу не учат. На следующее занятие я принесла новый справочник по русскому, без приглашения вышла к доске и зачитала вслух несколько строк. В том споре я оказалась права.
Училка не вынесла публичного унижения. Маму вызвали в школу и предложили найти образовательное учреждение повыше уровнем, раз ее дочь такая умная. Мама в ответ предложила заехать в РОНО и пересказать там их разговор. Вопрос был снят.
Здесь, на Болотной, унитазы не такие засранные, батареи греют, учителя помоложе, да и вообще — интересней. У меня появилась куча друзей: чтобы перечислить их, не хватит пальцев обеих рук. И Оксана не заставит меня всего этого лишиться.
С такими мыслями я приближалась к дому Андрея, своего соседа по парте, который вчера с бухты-барахты пригласил меня в гости. В Контакте. Лично — постеснялся. Вначале я хотела учтиво отказать, но потом передумала. Андрей, хоть и мой ровесник, но довольно милый, с ним интересно, и он явно испытывает ко мне симпатию. А мне все равно нечем заняться: мой новый Вася, как и все предыдущие, свалил сразу же после неудачной попытки лишить меня моей долбаной невинности.
— Знаешь, зачем я тебя позвал? — спросил Андрей, жестом приглашая меня в свою комнату.
Догадаться было несложно. На прикроватном столике стояла бутылка «Советского» (видела бы мама — поперхнулась бы), два бокала и зажженная свеча, издающая невыносимую вонь — что-то вроде сандала, смешанного с ацетоном.
Я сделала заинтересованный вид.
— Ирка, научи меня целоваться, ты же опытная…
Я не смогла сдержать смех. Он ни разу не целовался! Ребенок!
— Ну не смейся. Я серьезно. Мне же нужно как-то подготовиться… К отношениям.
Он и вправду был крайне серьезен. Видно, эта проблема его реально волновала.
— Андрюша, появится девушка — с ней и попробуешь. Это как-то само собой получается, тут не нужно учиться.
Но он был непреклонен. В итоге я сдалась: не от отсутствия аргументов, а из жалости. Мы заправились шампанским, сели друг напротив друга, потянулись губами, и его теплый язык оказался у меня во рту. Несмотря на то что Андрей выписывал там какие-то уж чересчур правильные геометрические фигуры, мне понравилось. Неожиданно для самой себя.
— Вот видишь, у тебя с этим все отлично. Я пойду?
— Спасибо… Но, может, останешься ненадолго, посмотрим телик?
Я осталась. Мы целовались много раз. Он выводил равнобедренные треугольники, ромбы и окружности, я обнимала его за шею, его рука путешествовала под моей футболкой, но, едва нащупав грудь, перемещалась в менее интимные зоны. Смущался. Боялся. Чистый, скромный мальчик.
Возвращаясь домой, я, вся какая-то зачарованная, подумала: «А что, неплохой вариант. С ним можно не трахаться, и он никуда не уплывет».
В последнее время меня прикалывала геометрия. Мне было мало дела до скучных теорем, а вот фигуры вызывали бурный восторг. Как только на доске появлялся очередной прямоугольник, Андрей задорно толкал меня локтем — типа сегодня попрактикуемся. Овалы он рисовал не в тетради, а на моей спине — шершавыми пальцами по гладкой коже. У него явно была склонность к этой науке: сей факт я приметила еще на том, первом свидании.
— Ира, он же маленький еще. Васе было двадцать, Леше восемнадцать, Ромка школу заканчивает, а этот… — Оля никак не могла понять, что свело меня — взрослую и расфуфыренную — с простым одноклассником. Да я и сама уже мало чего понимала.
— Знаешь, я, наверное, влюбилась. Взаимно.
И это было правдой.
Не в силах сдержать свои чувства, мы целовались по углам, под партой держали друг друга за руки, вместе сбегали с уроков в кафе. Он не курил, но всегда сопровождал меня «за гаражи». Через пару недель все вокруг смирились с тем, что мы — пара.
Пребывая в этой эйфории, я почти забыла про войну. Оксана игнорировала меня, как будто я пустое место, а мне было не до нее. И все же одну возможность напакостить я просто не смогла упустить.
В рамках конкурса на самый образцовый класс в школе организовали исторический поединок — что-то типа игры по командам. Из каждого класса учитель истории выбрал по пять человек. Я, разумеется, оказалась в составе сборной девятого «А»: всего два месяца назад мне досталось первое место в городской олимпиаде научных работ, и меня просто не могли продинамить. Оксане не удалось «выругать» у историка мое исключение, поэтому в назначенный день и час я и четыре моих товарища по несчастью явились в актовый зал. Оксана сидела в первом ряду. Ее губа подергивалась.
Играли мы на равных — к заключительному вопросу все команды имели почти одинаковое количество очков: мы отставали от «гэшников» всего на два балла. Ответ на решающий вопрос сделал бы нас победителями.
— Вопрос № 32. Заключительный. В каком году Россия продала Аляску Соединенным Штатам? — громко, выделяя каждое слово, произнесла завуч, выступавшая в роли ведущей.
Оксана, на протяжении всей схватки нервно хлопавшая, кричавшая «браво!» и кусавшая дерганые губы, внезапно расплылась в улыбке. Она знала: моя олимпиадная работа была посвящена как раз этой теме — продаже Аляски.
От ее довольной хари меня передернуло. Санаторий… Бее.
— Вы хотите выиграть? — прошептала я друзьям по команде.
— По фиг.
По фиг так по фиг. Я не подняла руку. Победа досталась девятому «Г». Оксана покинула зал еще до награждения. На выходе она задержалась, и зыркнула на меня — фирменным «жабьим» взглядом.
Мы с Андреем встречались почти каждый вечер. Его родители работали допоздна, и квартира была в нашем полном распоряжении. Мы слушали музыку, играли в карты, напивались дешевым шампанским и закусывали чипсами. Я поставила условие: никакого секса. В смысле, с проникновением. Мои первоначальные расчеты оправдались: он не настаивал. То ли потому, что не дозрел, то ли боялся возразить и поссориться, то ли его устраивало то, что есть. Скорее — первое.
Андрей не сомневался, что я — «женщина», и я не хотела его разубеждать. Мне нравилось строить из себя опытную даму, которая обучает несмышленого воспитанника. Особенно я любила эксперименты с завязыванием глаз.
Я укладывала своего подопытного в постель, накидывала ему на глаза шарфик, раздевала. А дальше… Брала кусочек льда, иногда — за его неимением — замороженную сосиску или соцветие брокколи. Я водила холодком по его телу, медленно приближаясь к самому интимному месту, которое вожделенно вздрагивало при каждом прикосновении. Я просила его рассказывать, что он чувствует, он подчинялся.
Я укладывалась рядом и целовала его, он рисовал языком свои ромбы и овалы… Просовывал руку мне между ног и теребил неумелыми пальцами все, что там находил. Я кончала. Придя в себя, зажимала в руке его измученный ожиданием, налившийся член и дергала его туда-сюда, по кругу, как придется… Прикасалась губами к головке, он напрягался, тяжело дышал и извергал на меня целый бассейн белоснежной спермы.
Однажды я попыталась нарисовать его кончающим членом на простыне что-то из геометрии… Вышла размазня.
— Ну ведь есть такая фигура? — скорчив расстроенную мину, спросила я.
Андрей влюбленно улыбнулся:
— Давай сфотографируем и спросим у математички?
Сказано — сделано. Я схватила камеру, сняла свой рисунок, потом он — мою грудь, линию талии и промежность, я — его вновь вставший член, язык и розовую пятку. Математичку мы решили не травмировать.
После наших любовных игр мы подолгу лежали, обнявшись, и разговаривали — обо всем: от нашей классной до снегопадов в Канаде. Мама как-то сказала, что, если после секса есть о чем поговорить, это что-то значит. В такие моменты я вспоминала ее слова, и знаете — была счастлива. Счастье это было простым, светлым, женским.
Так продолжалось около месяца. А в один из дней Андрей вдруг пропал из списка моих друзей в Контакте, пересел за другую парту и стал шарахаться от меня. Уже на выходе из школы мне с трудом удалось добиться аудиенции, и я наконец поинтересовалась, в чем дело.
— Все кончено, Ира. Пока, — Андрей пялился в пол.
— Вот так, а объяснить?
— Сама должна понимать.
Я не поняла. Я заплакала.
На несколько дней я засела дома. Я ничего не ела и почти не вставала с кровати. Глядела в пустоту и изводила бумажные платочки. Звонила Андрею, писала в Контакте, но все зря. Мама не требовала от меня признаний. Вероятно, ей тоже когда-то разбивали сердце, и она, в отличие от многих других взрослых, хорошо помнила, каково это.
Мне не нужен был собеседник или живая подушка для слез. Меня вполне устраивала моя, пуховая. Но Оля с Леной были уверены в обратном и без предупреждения наведались в гости.
— Ну что ты, Ира… Я же говорила тебе, что он еще зеленый, не пара он тебе… — причитала Оля.
— Маменькин сынок, — добавила Лена.
— Может быть, но он ко мне неравнодушен. Я знаю. А чувства не проходят в одно мгновение… Что-то тут не так.
Все происходящее казалось мне каким-то ненатуральным, слишком внезапным. Меня терзали мысли о том, что дело тут нечисто. И я была права.
Вечером домой вернулась мама, зашла в мою комнату и серьезно (уж слишком серьезно) заявила:
— Ира, тебя выгоняют.
Я не вполне осознала всю тяжесть ситуации.
— Что, за прогул? Ну так это не в первый раз… Оксана звонила? Она просто запугивает…
— Нет. Я сейчас расскажу тебе все, а после жду объяснений. Если это правда — ты мне больше не дочь.
Я посмотрела матери в глаза. Веки были красными и опухшими. Вокруг сосредоточились мелкие морщинки. Они были похожи на корни старого дуба, переплетенные в замысловатый узор. Мне стало страшно.
— Вчера в школе был педсовет. На нем настояла Оксана, и он целиком и полностью был посвящен тебе. Большинством голосов тебя решили исключить. Оксана великодушно предложила нам уйти без судов и милиции, по собственному желанию.
Я была в замешательстве. Настолько сильном, что не сумела задать главный вопрос — за что? Только вскинула брови — меня всегда выдавала мимика.
— Ты удивлена? Разве тебе неизвестна причина? — отстраненно спросила мать.
Я была не в силах ответить.
— Так слушай. На педсовете обсуждали, как ты совратила своего одноклассника Андрея Сомова. Как ставила над ним сексуальные опыты, издевалась, связывала, заставляла тебя ублажать. Как опаивала его.
Ни лицо, ни голос матери не выражали никаких эмоций. Она говорила равнодушно, безучастно, будто все это — не здесь и не с нами; будто она пересказывает газетную статью. У меня отвисла челюсть.
— Мам, ну это просто смешно… Ты же знаешь…
Она не дала мне договорить.
— Еще не все. Родители Андрея записали его признание на диктофон. На педсовете включали запись. Учитывая твое вольное поведение, никто не усомнился, что это правда. А теперь я тебя спрашиваю — ЭТО ПРАВДА?
И тут — наконец — в моей голове сложилась цепочка. Конечно! Война шла полным ходом, а я, дура, ничего не замечала. Витала в гребаных облаках. Противник не спал — он продумывал удар… Но Андрей — зачем он наплел такую чушь?
Фу какая грязь!
Я рассказала маме все, как было. И про брокколи, и про геометрию, и про свои чувства и даже про девственность. Было стыдно, гадко, но мать требовала подробностей. Я рыдала, задыхалась, время от времени теряла голос и хрипела что-то невнятное. Мать одергивала меня и велела продолжать. Если меня спросят, какие минуты были самыми ужасными в моей жизни, я не задумываясь отвечу — эти.
Когда рассказ подошел к концу, мать обняла меня. Она мне поверила.
— Девочка моя, как же мне тебя жалко… Будем бороться?
Я лежала, зарывшись в одеяло. Оно насквозь пропиталось коктейлем из слез и соплей.
— Ладно, пей, — сказала мать, угощая меня таблеткой феназепама. — Поспи. Утро вечера мудренее.
Утром, как и обещала поговорка, ко мне вернулся разум. И я была способна рассуждать.
Бороться? Я живо представила себе все, что могло из этого выйти. Новые «слушания», публичные признания, поездки в вышестоящие органы, «улики», голосования, насмешки, шепот за спиной и грязь. Полное ведро помоев, которое все это время будет медленно растекаться по моей душе.
Мама сидела на кухне, беспрерывно курила и с досадой говорила о том, что слишком меня распустила, что вела себя недипломатично, что не смогла в нужный момент лизнуть Оксане зад… Жирный целлюлитный зад. Потом она вдруг меняла линию и рвалась в атаку. Материлась. Она не знала, что делать. А я знала.
Я твердо решила, что не вернусь в «болото». Да, я сильная, да, я боец, да, я — за справедливость. Но иногда игра не стоит свеч. И правильней выкинуть белый флаг.
Мы забрали документы.
Больше всего на свете я хотела поскорее забыть об этом кошмаре. Но это получалось плохо. Ко мне через день заезжали девочки. Оказывается, моя история быстро распространилась по всей школе (с чьей подачи — вы понимаете). Не обсуждал мои «подвиги» разве что немой. Школа кишела слухами. Кто-то даже задумал устроить митинг в мою поддержку: с утра на крыльце собрались ребята с транспарантами «Мы за Подгайко», «Правду давай!» и «Секс — друг молодежи». Очень мило. Я растрогалась.
По словам Оли, класс ополчился против Андрея. С ним никто не общался, и он замкнулся в себе. Ходил подавленный, угрюмый. А у Оксаны, как выяснилось, дела шли куда лучше. Ее наградили почетной грамотой за бдительность и успехи в воспитательной работе. Еще бы — спасла мир от такой угрозы. Теперь она главный претендент на поездку в санаторий.
Я была надломлена, но не сломлена окончательно и постепенно возвращалась к нормальной жизни.
Меня взяли в другую школу — самую крутую в городе. Директор не стала спрашивать, почему мы пришли за месяц до окончания выпускного класса. Ей было достаточно моих дипломов, наград и отличных оценок.
Моя новая школа была совсем не похожа на предыдущие. С виду она напоминала дворец. Учителя учили, а не воспитывали, называли ребят по имени и на «вы». Мы сами выбирали предметы, могли курить в специально оборудованной курилке и не носить сменку. Здесь не было «детишек» и не было «стада». Здесь были личности. Вы думаете, таких школ не бывает? Бред.
От моих прежних чувств к Андрею не осталось и следа. Он стал мне противен. Но меня все еще мучил один вопрос: что сподвигло его оболгать ту, которую он называл своей любимой? Очень скоро я получила ответ. Достойный ответчика.
Он позвонил. С какого-то левого номера — специально, чтобы я не сбросила вызов.
— Ира, прости меня. Я такой дурак, — это звучало вполне правдоподобно.
Голос Андрея дрожал. Если б я не знала, что он не употребляет наркотики, сказала бы, что он под кайфом.
— Я хочу рассказать тебе все… Послушай, не вешай трубку. Оксана нажаловалась моим предкам, сказала, что я попал под влияние конченой девицы, что ты меня совращаешь, подавляешь, портишь… Ты же их знаешь, они сразу накинулись на меня. Да так, что я сам в это поверил…
Вот, блин, мечта гипнотизера.
— Поверил? А как же любовь?
— Они заморочили мне голову…
— Любовь — не в голове… В сердце, — сумничала я.
— И что, я должен был сказать, что мы встречаемся? Они бы все равно не поняли… Они считают, что рано…
— Они правы.
Молчание. Тягостное, виноватое.
— Ира, я не знал, что Оксана попросила сделать запись. Я не думал, что так выйдет. Прости. Прости! Прости!!!
Все это было как-то не душещипательно. Сердце не екнуло. И бровь не поднялась.
— Счастливо оставаться.
Я уже готова была нажать кнопку «вызов окончен», но он успел:
— Постой! Я все исправлю, я отомщу!
Мне стало смешно. Мальчик, иди лучше супчик ешь — остывает.
— Ну давай.
— Тогда ты простишь меня?
— Конечно. Пока.
Андрей не понял иронии, и на следующий день по электронной почте я получила план мести. Выглядел он солидно — как научный труд. С целями, задачами и даже списком использованной литературы. Малыш решил поиграть в Зорро, точней — в неуловимого мстителя.
Сам план был, так сказать, гениален: развесить вблизи школы и дома Оксаны объявления об оказании интимных услуг — с ее фото, именем и домашним номером. По расчетам Андрея, ей должны были обзвониться все местные озабоченные, тем самым превратив ее жизнь в ад.
И этому придурку я делала минет! Жесть.
Я не ответила на его письмо. А вскоре и вовсе о нем забыла. Учебный год подходил к концу, и мне нужно было думать о более важном — о выпускных экзаменах. Я занималась целыми сутками и, что удивительно, не без интереса. Мама стала обзывать меня «ботаником» и даже подарила очки — с круглыми стеклами, в толстой оправе. Прикололась.
На то, чтобы куда-то сходить, я просто не находила времени. После школы все мое общение с внешним миром происходило через Интернет. Я включала свой розовый нетбук и погружалась в Паутину — отвечала на письма, сообщения в Контакте, смотрела последние новости из жизни друзей.
Однажды, во время очередного «погружения», на страничке Оли я обнаружила странный статус: «Оксана, прощай». О чем это она?
В один клик я влетела в официальную группу девятого «А» и увидела новую тему. Она называлась «Больше не классная». Я судорожно открыла ссылку. Первый пост, написанный старостой, гласил:
«Уважаемые одноклассники! Важная информация. В понедельник Оксана Николаевна уволилась из нашей школы. Она больше не классная. Наш новый руководитель — Сергей Денисович, учитель…»
Уволилась? Да не может этого быть!
Я не поверила своим глазам. Где же Олин номер?
— Что с Оксаной? — Я забыла даже поздороваться.
— А, Ира, я как раз собиралась тебе звонить… Ты ведь не знаешь… У нее в семье несчастье. Ее маму разбил инсульт. Оксане пришлось уйти — теперь она дома сидит, ухаживает…
— Инсульт? От чего?
Я приблизительно знала, от чего случаются инсульты. Бывало, мама в шутку угрожала, что ее хватит инсульт, если я не поступлю в институт.
— Да толком непонятно. Говорят, что Оксана обнаружила ее после работы, на полу. Та сжимала телефонную трубку и бормотала что-то неразборчивое… Про кекс, шхуны, незабудки…
Секс, шлюхи, проститутки.
Объявления.
Андрей.
В группе класса была еще одна новая тема — под названием «Конкурс». Староста сообщал, что победу одержал девятый «Г». Комментариев не было.
 | Школа. Остаться в живых |