К началу 20-х годов прошлого века автомобильная империя Генри Форда подошла на пике успеха. Всего за 10 лет, благодаря невероятной популярности Model T, вошедшей в историю под прозвищем «Жестянка Лиззи», и внедрению революционной конвейерной технологии сборки, Ford Motor Company превратилась в индустриального монстра, для которого, казалось, не было ничего невозможного.
Будучи по своей природе диктатором, Форд ненавидел непредсказуемость и хаос. «Хаос уничтожает прибавочную стоимость, — любил повторять он. — Поэтому я уничтожаю хаос». Поставщики ванадиевой стали пытаются играть ценами? К черту переговоры! И безжалостный Форд, презирающий коммерческую дипломатию, сначала банкротит, а затем скупает за гроши угольные шахты, месторождения железной руды, электростанции и железные дороги. Стекольщики гонят брак? Фордовские инженеры в кратчайшие сроки создают инновационный метод производства дешевого автостекла. Деревообрабатывающие фабрики не поспевают за спросом (вплоть до 1927 года колеса для Model T гнули по старинке — из твердого ясеня)? И через пару месяцев у Форда появляется собственная мастерская мощностью 10 тысяч лафетных колес в сутки. Железнодорожные компании повышают тарифы на доставку готовой продукции дилерам на Тихоокеанском побережье? Отныне Ford Motor Company будет иметь свой грузовой флот.
Ничто было не в силах помешать этой гигантской отлаженной машине круглосуточно переваривать в своем чреве сотни вагонов сырья и каждые 49 секунд «выплевывать» с ленты конвейера завода в Хайленд-Парке очередную пахнущую свежей краской «Жестянку Лиззи». Вот только каучук для покрышек... С ним у проверенного поставщика Форда, Харви Файрстоуна (основателя шинного бренда Firestone), возникли неожиданные проблемы.
КАУЧУК ЧЕРЧИЛЛЯ
Натуральный каучук в те времена (как впрочем, и сегодня) в США поставляли из-за границы. До 1911 года американские заводы работали на сырье из Бразилии, а после перешли на более дешевый и качественный каучук с плантаций Суматры. С началом поставок больших партий суматранского каучука к 1914 году цена этого стратегического продукта рухнула вчетверо — с 1000 фунтов стерлингов за тонну до 250. Вместе с ценой обвалилась и бразильская экономика, державшаяся на плаву за счет экспорта сырого каучука.
Рано или поздно это должно было случиться, ведь за предыдущие полвека примитивная технология сбора латекса — млечного сока — гевеи при помощи мачете и жестяного ведра не изменилась ни на йоту.
Десятки тысяч босых сборщиков-серингейрос «доили» дикорастущие деревья, проходя с тяжелой ношей на плечах по 20 и более километров в сутки. Одну гевею от другой отделяли сотни метров джунглей, кишевших смертоносными насекомыми и рептилиями. Неудивительно, что на заре автомобилестроения, по официальной статистике, на каждую покрышку приходилась одна жизнь безвестного серингейро, сгинувшего в амазонских болотах за гроши. Зато каучуковые бароны, вроде легендарного бразильского нувориша Раймунду Перейры, шиковали в парижских ресторанах, прикуривая сигары от стодолларовых банкнот.
На Суматре, где хозяйничали практичные англичане, все было иначе. Гевею, тайно вывезенную в 1876 году из Амазонии Генри Уикэмом, выращивали там промышленным способом. Услышав молву о фантастических прибылях, полученных первыми плантаторами от реализации латекса, в Азию ринулись искатели легкой наживы, и площади плантаций гевеи выросли в 10 раз. К 1920 году, когда саженцы «второй волны» достигли зрелости, оказалось, что англичане перестарались. Портовые склады были забиты каучуком, и даже мощное развитие послевоенного автопрома и авиации не смогло нивелировать затоваривание рынка.
Появление революционных камерных покрышек Firestone, срок жизни которых был вдвое выше, чем у предшественниц, позволило снизить расход каучука на 70%. Британии, контролировавшей почти 95% поставок необработанного сырья, это грозило серьезными финансовыми потерями. И дело тут было вовсе не в массовом банкротстве соотечественников, а в политике. Практически весь объем госдолга в пользу США за военные поставки в период Первой мировой Уинстон Черчилль планировал погасить за счет каучука.
В 1922 году Черчиллю удалось продавить так называемый «План Стивенсона» — картельное соглашение производителей сырья и правительств ряда стран Юго-Восточной Азии о квотах на сбор и экспорт каучука. В результате котировки этого сырья поползли вверх, а американцы снова обратили взоры на Бразилию. Все, что могли предложить бразильцы, — жалкие 20 тысяч тонн в год — не покрывало и 10% общих потребностей США. К примеру, только тандему Файрстоун — Форд для удовлетворения бешеного спроса на легковушки нужно было в полтора раза больше сырья.
У величить объемы заготовки латекса традиционным способом в сельве было нереально, и бразильцы, воспользовавшись моментом, предложили правительству США выгодные концессии под обустройство в Амазонии плантаций гевеи по подобию суматранских. В 1924 году комиссия министра торговли Герберта Гувера признала бассейн Амазонки идеальным местом для создания стратегического сырьевого форпоста Америки. Кроме того, в 1926 году секретную рекогносцировку сельвы в районе реки Тапажос провели доверенные люди Форда. Результаты этой экспедиции выглядели чрезвычайно оптимистично. Форд, не терпевший ограничений, принял решение: в Бразилию!
БРАЗИЛЬСКИЙ «ЭЛЬДОРАДО»
В серьезности намерений автопромышленника никто не сомневался. Масштабы амазонского «каучукового Эльдорадо» обещали быть впечатляющими: современный город с населением 10 тысяч человек и 10 тысяч квадратных километров посадок гевеи на расчищенных от джунглей холмах в районе реки Тапажос, теоретически способных выдавать 38 тысяч тонн латекса в год. Помимо каучука Ford Motor Company планировала экспортировать в Штаты тиковое, бальсовое, красное дерево, тамаринд, эвкалипт, джут, сизаль и конопляное волокно, пальмовое масло, какао, кофе, тропические фрукты.
В августе 1928 года к устью Амазонки были отправлены два судна, «Ормок» и «Фардж», с десантом рабочих и инженеров завода River Rouge, тяжелой техникой и стройматериалами. Стоимость груза, по сообщениям газет, превышала миллион долларов.
Когда передовой отряд добрался до цели на реке Тапажос — крошечной деревушки Боа-Вишта, которая тут же была переименована в Фордландию, стало ясно, что Форд совершил серьезную ошибку. В ноябре в Амазонии начинался сезон дождей, и непроходимый лес на полгода превращался в болото. И без того сложная задача по вырубке и корчеванию твердых, как камень, деревьев, достигавших двух метров в диаметре и 30 метров в высоту, в подобных условиях превращалась в ад. Уже через месяц после начала работ мотопилы и трактор с лебедкой пришлось сменить на топоры, мачете и ручные волокуши, так как весь запас керосина был потрачен на сжигание гигантских штабелей из спиленных стволов, лиан и кустарника. Жара, влажность, безжалостные москиты и ядовитые рептилии, дизентерия — все это изматывало людей физически и морально, и вскоре Фордландия обзавелась собственным кладбищем. За первый год на нем появилось 90 могил, а в 1930-1931 годах на погост отправляли по одному бедолаге в сутки.
Текучесть кадров была ужасающей, несмотря на высокую по местным меркам оплату — 2 доллара 25 центов за шесть 11-часовых смен в неделю, плюс бесплатный инструмент, пара башмаков и трехразовое питание. Как правило, едва получив первые деньги, целые бригады рабочих, прихватив башмаки, тут же разбегались по домам. Те же, кто оставался, были возмущены жесткой дисциплиной и нормами выработки.
ПЛАНТАЦИЯ СТРОГОГО РЕЖИМА
Главными раздражителями для разношерстной публики, собравшейся в Фордландии, были физический труд в дневное время (местные традиционно занимались делами ранним утром и поздним вечером), вегетарианское питание и сухой закон.
С 1930 года в рационе рабочих преобладали постные каши, бобовая похлебка, лепешки с отрубями и овощи. Доходило до того, что в местном госпитале (лучшем в радиусе 1000 километров) роженицам на полном серьезе рекомендовали кормить младенцев соевым молоком. И все потому, что Форд с детства ненавидел коров.
Полный отказ от спиртного и табака также был требованием промышленника. Янки, привычные к странностям босса, не роптали, а вот для местных жителей постоянная трезвость была возмутительным абсурдом. Спрос рождает предложение, и вскоре вокруг Фордландии образовался своеобразный «злачный пояс» с игорными притонами, борделями и кабаками, где работяги просаживали свои кровные. Периодически окрестности зачищались отрядами полиции, но уже через день-другой вертепы вновь наполнялись клиентами.
С весны 1929 года в Фордландию потянулись осевшие в Амазонии белые, строившие в свое время Панамский канал и железнодорожную магистраль Мадейра — Маморе, и работа пошла энергичнее. Однако управляющий Фордландией, капитан «Ормока» Эйнар Оксхольм, после того как от малярии умерли двое его детей, а жена погибла от нападения каймана, пустил все дела на самотек, пристрастившись к алкоголю. И так хромавшая дисциплина окончательно уступила место анархии.
Зимой 1930 года в Фордландии неожиданно вспыхнул бунт, зачинщикам которого вроде как не понравилась новая столовая самообслуживания. Толпа, разогретая кашасой (местным самогоном), в течение трех суток крушила конторские здания,переворачивала автомобили и калечила станки в мастерских. После подавления дебоша на плантациях был введен жесткий пропускной режим, а всех работников заставили пройти проверку в полиции и дактилоскопию.
Арчибальду Джонстону, сменившему Оксхольма в кресле управляющего в 1932 году, удалось победить индустрию порока, вытеснив злачные заведения на другой берег Тапажос. Отныне за появление на территории Фордландии в пьяном виде работников стали лишать жалованья. Симулянты, отлынивавшие от работы, изгонялись с плантаций без выходного пособия. Местное население никогда не отличалось трудолюбием, и фактическая производительность труда на плантациях была крайне низкой. Джонстон квалифицировал такое отношение к делу как саботаж и безжалостно освобождался от лоботрясов. После массовых чисток для восполнения брешей в штатном расписании в Фордландию пришлось завезти несколько сотен рабочих с Барбадоса. По баракам сразу поползли слухи, что приезжие будут получать вдвое больше, между чернокожими гастарбайтерами и местными жителями вспыхнул конфликт. Во избежание нового бунта перепуганных барбадосцев пришлось отправить на родину.
К 1933 году на территории Фордландии появились кирпичный завод, лучшая в Бразилии лесопилка мощностью 110 кубов в сутки, электростанция, водопровод, очистные сооружения, несколько десятков жилых бараков, магазины, церковь, кинотеатр, пожарная охрана и даже футбольное поле, на котором по вечерам в течение сухого сезона гоняли мяч местные команды. А вот с гевеей была беда.
За четыре сезона у джунглей вместо запланированных 150 квадратных километров удалось отвоевать лишь 36. Да и те представляли собой холмы, с которых во время сезона дождей плодородный слой вместе с саженцами смывало в заболоченные лощины. Выжившие экземпляры из-за тесноты посадки страдали от грибков, от эпидемий которых в естественных условиях гевею защищало большое расстояние между деревьями. Но самое главное, за все время существования Фордландии на плантации ни разу не ступала нога ботаника или фитопатолога. Форд, уверовавший в то, что сумел схватить Бога за бороду, считал эти должности в своем предприятии излишними.
И только когда катастрофа стала очевидной, в Амазонию догадались вызвать «доктора». Выдающийся селекционер, знаток промышленного выращивания гевеи и основатель Британского института каучука в Малайзии Джеймс Уайр прибыл в Бразилию в 1933 году.
Диагноз Уайра прозвучал как приговор: топография и почва Фордландии совершенно непригодны для гевеи, а сохранившиеся на плантациях деревья из-за тяжелой патологии, вызванной грибком Microcyclus ulei, обречены на мизерную продуктивность.
«НЕРЕЗИНОВАЯ » АМАЗОНИЯ
Проиграть джунглям? И даже не джунглям, а какому-то микроскопическому грибку?! Для Форда это было неприемлемо. Без оглядки на Великую депрессию и очередное падение цен на каучук он предпринял вторую попытку усмирения Амазонии. В мае 1934 года часть Фордландии площадью 2850 квадратных километров была обменяна у властей штата на эквивалентный по площади кусок равнины в 70 милях к северу близ деревушки Белтерра. По мнению Уайра, это относительно сухое место было идеальным для промышленного выращивания гевеи.
И работа закипела вновь. Отныне менеджеры Companhia Industrial do Brasil Ford просеивали соискателей работы с рекордной поденной оплатой 67 центов (втрое больше, чем на плантациях Суматры) тщательнее, чем клерки из отдела кадров на заводе River Rouge. Летом в Белтерре появился современный госпиталь, построенный по проекту индустриального архитектора Альберта Кана, а к осени были выкорчеваны деревья и расчищены первые плантации. Все сельхозработы проводились в строгом соответствии с указаниями Уайра, но злые демоны амазонских джунглей оказались сильнее науки. Летом 1935-го едва окрепшие саженцы, завезенные Уайром из Суматры, подверглись нашествию гусениц, а осенью их вновь потрепал зловредный грибок. Узнав об этом, сын Форда Эдсел, занимавший пост президента Ford Motor Company, втайне от отца начал закулисные переговоры о продаже Фордландии и Белтерры, но интерес к проекту, рожденному под несчастливой звездой, был нулевым.
«Эксперименты» с гевеей продолжались, компании Форда все еще удавалось сохранять хорошую мину при скверной игре. Но если Эдсел воспринимал Амазонию как финансовую черную дыру, то его 72-летний отец, напротив, воспрял духом. Старик, которого ни деньги, ни каучук уже не интересовали, задумал построить в Белтерре коммуну своей мечты с отличными школами, уютными коттеджами, утопающими в цветах, и прекрасным здравоохранением. Семьи бразильцев, получавшие от компании жилье, были обязаны овладеть грамотой, научиться декламировать на английском стихи Уильяма Вордсворта и Генри Лонгфелло, танцевать кадриль, посещать кинотеатр.
Время шло, но объемы заготовки латекса в Фордландии и Белтерре оставались смехотворными. К примеру, в 1942 году в Америку было экспортировано всего 750 тонн сырья, которых шинному заводу Firestone едва хватило на полдня работы. На родине амазонская авантюра Форда зло высмеивалась в независимой прессе, а власти Бразилии, обеспокоенные отсутствием видимых результатов по возрождению отрасли, начали осторожно интересоваться — не ищет ли мистер Форд на их землях нефть?
После Перл-Харбора доступ США к азиатским поставкам каучука был отрезан, и кабинет Рузвельта ввел в стране режим жесткой «резиновой» экономии. В стране было открыто более 6 тысяч пунктов скупки резины, а любое «невоенное» использование каучука приравнивалось к акту саботажа. Но даже это не помогло спасти Белтерру. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Эдсела, стала очередная эпидемия грибка, скосившая треть плантации осенью 1942 года. Новый шинный завод Ford Motor Company, простаивавший в Дирборне в тщетном ожидании бразильского сырья, был демонтирован и по ленд-лизу отправлен в СССР, а весь американский персонал Белтерры, за исключением пяти человек, получил команду вернуться в Штаты.
Еще целых три года коммуна с семью тысячами жителей держалась на честном слове и деньгах, которые Ford Motor Company исправно переводила на ее банковский счет. Но в 1946 году третий президент компании, сын умершего Эдсела, Генри Форд II, решил не тянуть резину и поставил точку в этой 15-летней эпопее, продав амазонские активы правительству Бразилии за символическую сумму 250 тысяч долларов.
(с) Владимир Санников