Конец XVIII века и начало XIX — время бурных перемен почти для всех стран Европы. Французская революция 1789—1793 годов поставила перед их властью и обществом трудноразрешимые проблемы. Но если в социальных и экономических завоеваниях революции дальновидные политики видели явления вполне оправданные и прогрессивные, то многочисленные кровавые жертвы якобинского террора казались неприемлемыми не только властям предержащим, но и многим противникам королевского режима.
Надо было искать иные решения социально-экономических задач, не грозившие губительной смутой. И в воцарении Наполеона Бонапарта многие усмотрели подтверждение того, что политические изменения, произошедшие в ходе революции, — дело временное и, по историческим меркам, случайное.
В России первой половины XIX века поиски безопасного курса государственного корабля осложнились, по крайней мере, двумя обстоятельствами. Прежде всего наличием крепостного права: оно резко сужало поле для маневров Зимнего дворца, то есть верховной власти. И второе. Сохранение самодержавной формы правления, казалось бы, облегчало проведение реформ «сверху», но на самом деле лишало верховную власть общественной поддержки, оставляя её один на один со сложнейшими вызовами времени.
Вынося за скобки иные внутри- и особенно внешнеполитические проблемы указанного времени, обратим внимание на основные средства, применённые Александром I и Николаем I, пытавшимися решить сложные вопросы, стоявшие тогда перед Российской империей.
Судьба его отца, императора Павла I, во многом была предопределена политикой, им проводимой, — неприемлемой, прежде всего, для широких слоёв первого сословия. Павел, по сути, отменил Жалованную грамоту дворянству Екатерины II (1785 год): распустил губернские дворянские собрания и вернул телесные наказания для совершивших уголовные преступления дворян. В годы его странного для дворянства царствования тысячи чиновников и офицеров попали в отставку, а то и в ссылку за самые незначительные служебные проступки.
Непонятой современниками была и внешняя политика императора. Его «метания» от союза с Англией и Австро-Венгрией к союзу с наполеоновской Францией, горячая защита католического Мальтийского ордена, гроссмейстером которого неожиданно для подданных сделался православный русский император, породили не только недоумение ближайшего окружения монарха, но и заговор против него.
Вставший во главе заговора военный губернатор столицы П. А. Пален сумел привлечь на свою сторону и наследника престола (надо заметить: семья Павла уже всерьёз опасалась репрессий со стороны царя). Правда, Александр надеялся, что отца удастся уговорить или заставить отречься от престола. В ночь с 11 на 12 марта 1801 года заговорщики, проникнув в Михайловский замок, убили императора.
Нового монарха — Александра I — уставшие от постоянного напряжения подданные встретили с радостным энтузиазмом. Главный смысл своего царствования он видел в отмене крепостного права и даровании подданным конституции.
Окружённый, с одной стороны, екатерининскими «орлами» (сподвижниками его бабки), с другой— «гатчинцами» (приверженцами недолгого царствования Павла I), Александр I не вполне доверял ни тем ни другим. Задачи, стоявшие перед империей, он пытался обсуждать с людьми, чьи взгляды были близки ему ещё с юношеских лет, — во многом благодаря прогрессивному воспитателю Лагарпу.
Неформальный Негласный комитет («Кружок молодых друзей»), образованный царём, состоял из давних знакомцев Александра I — Н. Н. Новосильцева, А. А. Чарторыйского, В. П. Кочубея и П. А. Строганова. Именно в Негласном комитете шли поиски наиболее действенных и безопасных путей для отмены крепостного права и введения представительного правления.
Монарх и его «молодые друзья» понимали, что обе эти проблемы неразрывно связаны между собой: лишая дворянство его главной привилегии (владеть крепостными), Зимний дворец был обязан возместить эту потерю, поделившись с первым сословием частью собственной власти. Такой шаг стал бы не только компенсацией за понесённый дворянством ущерб, но и придал бы большую устойчивость всему государственному кораблю, позволив ему избежать ужасов революции и гражданской розни.
Однако реакция дворянства на первые не то чтобы действия, а просто слухи о готовящихся переменах показала, что задуманное верховной властью встретит на своём пути серьёзные и опасные препятствия.
И тем не менее в 1803 году издаётся указ о «вольных хлебопашцах», позволявший помещикам отпускать крепостных на волю с пашенной землёй без обязательного одобрения Сената, — небольшой шаг в сторону радикальных действий. Но и он уже вызвал панику у большинства душевладельцев. Члены Негласного комитета — реальные и достаточно опытные политики — вряд ли надеялись на то, что помещики после появления указа о «вольных хлебопашцах» бросятся наперегонки освобождать свою «крещёную собственность». (В течение первой половины XIX века на волю по этому указу было отпущено около 47 тысяч крестьян, то есть менее одного процента от общего числа крепостных.) Для Комитета сей указ был чем-то вроде разведки боем. После его обнародования стало окончательно ясно, что быстро, с наскока проблему крепостничества решить не удастся, она требовала долгой и серьёзной подготовки.
Придя к выводу, что на поддержку дворянства (во всяком случае, в данный момент) верховной власти рассчитывать не приходится, Негласный комитет занялся разработкой механизма будущих преобразований. Оставался единственный путь — провести реформы «сверху», опираясь на послушный и разветвлённый бюрократический аппарат. А между тем этот аппарат и сам уже не отвечал «духу времени». Чтобы стать более цивилизованным, гибким, с более просвещённым чиновничеством, осознающим важность и сложность поставленных перед ним проблем, ему требовалась серьёзная реорганизация.
Не менее трудно было развеять предубеждение российского общества и против конституции. Традиционно считалось, что представительное правление повлечёт за собой или обязательное господство немногих аристократических семей, или неотвратимое наступление гибельной Смуты.
Иными словами, речь, как выяснилось, могла идти лишь о нравственно-политическом просвещении и чиновничества, и образованного общества (то есть дворянства), чтобы заручиться хотя бы пассивной поддержкой планов верховной власти. Именно с этой целью Александр I провёл в России реформу системы высшего и среднего образования. Европейскую часть страны разделили на шесть учебных округов. Во главе каждого из них встали старые или вновь открытые университеты. Подготовку для поступления в них вели гимназии губернских городов, а в уездных центрах возникла сеть училищ. В стране один за другим открывались лицеи, предназначенные для подготовки чиновников высокого ранга: Царскосельский, Демидовский, Нежинский. Так императором была заложена основа для воспитания поколений образованных, гуманных и политически грамотных россиян.
Время дискуссий подошло к концу. Негласный комитет прекратил свои заседания. Теперь Александру I требовались профессионалы-практики. На примете у него уже несколько лет был человек, способный, по мнению монарха, провести в жизнь задуманное членами Негласного комитета, — будущая «звезда российской бюрократии» и будущий статс-секретарь Михаил Михайлович Сперанский.
Свой план радикальных преобразований, включавший новые для России социально-политические положения, Сперанский назвал: «Введение к уложению государственных законов». Согласно этому плану, император сохранял всю полноту власти, но законодательная, судебная и исполнительная её ветви решительно отделялись друг от друга. Высшим законодательным органом становилась Государственная дума, без одобрения которой ни один закон не мог вступить в силу (она же опиралась на целую систему волостных, областных и губернских дум). Исполнительная власть принадлежала министерствам, которые заменили прежние коллегии. Функции верховного судебного учреждения возлагались на Сенат.
Состав органов законодательной и судебной (кроме Сената) власти Сперанский предлагал комплектовать выборным путём. А сенаторов назначал монарх из числа людей, предложенных ему Государственной думой.
Всей полнотой политических и гражданских прав обладали только дворяне. Люди «среднего состояния» (так Сперанский называл купцов, зажиточных мещан, государственных крестьян) имели лишь гражданские права. Политические же права прямо зависели от материального состояния человека. Наконец, «народ рабочий» (помещичьи крестьяне, слуги, наёмные рабочие) мог пользоваться только отдельными гражданскими правами.
Сперанский надеялся, что введение в жизнь разработанного им плана поможет решить и проблему крепостничества. Если предоставить помещичьим крестьянам право приобретать землю и другую недвижимость, то со временем они получат, по его мнению, возможность переходить в «среднее состояние». Вот тогда-то и произойдёт отмена крепостного права: поскольку «нет в истории примера, чтобы народ, просвещённый и коммерческий, мог долго в рабстве оставаться».
Роль органа, координирующего работу высших государственных учреждений, возлагалась на назначаемый императором Государственный совет. Только пройдя обсуждение в Совете, дела поступали на утверждение к монарху, а тот, в свою очередь, был обязан считаться с мнением членов Совета. Проект Сперанского, не ограничивая власти монарха, тем не менее становился первым шагом к участию представителей общества в решении политических вопросов.
Из всего предложенного статс-секретарём Александр I одобрил в 1810 году лишь создание Государственного совета, причём отнюдь не с такими широкими правами, которые задумывал Сперанский: Совет стал лишь очередным законосовещательным органом при царе.
Надеясь повысить образовательный уровень среднего и высшего чиновничества, Сперанский в 1809 году подготовил указ, гласящий, что 8-ю и следующие ступени Табели о рангах имеет право занимать человек, окончивший университет или сдавший экзамен за университетский курс. Не остались в стороне от его внимания и придворные чины. Очередным указом он объявил их должности почётными: отныне они не давали их носителям никаких дополнительных льгот и привилегий. Более того, для получения жалованья обладатели придворных званий должны были поступить в статскую службу.
Оба указа получили одобрение императора, однако практической роли не сыграли. Более того, деятельность «выскочки-поповича», как Сперанского называли в свете, вызвала мощнейшую интригу, в которой приняли участие не только придворные чины, сановники, столичное дворянство, но и некоторые посланники иностранных держав. Реакция дворянства оказалась настолько бурной, что Александр I был вынужден отправить Сперанского в ссылку, из которой тот вернулся по-прежнему опытным профессионалом-чиновником, но уже никак не реформатором.
Отечественная война 1812 года, последующие битвы с Бонапартом на полях Европы прервали дальнейшие размышления о преобразованиях и подготовку их проектов. Именно в эти годы Александр Павлович обращается к Библии, погружается в тайны мистических учений. Деизм, а то и атеизм французских просветителей уступают в его мыслях и чувствах место христианскому мироощущению и миропониманию.
Даже в трагические, полные волнений военные годы Александра I не оставляла мысль о даровании России конституции (кстати, подобную меру он настоятельно рекомендовал и другим монархам Европы). Правда, вначале речь шла не о всей империи, а лишь о той её части, которая, по мнению монарха, была наиболее подготовленной к восприятию новых политических порядков. Имелось в виду вновь образованное Царство Польское, которое в 1815 году и получило конституционное устройство.
Документ провозглашал персональную унию Польши с Россией, при которой польским королём мог быть только император Всероссийский. Отсюда — общность внешней политики двух государств, постоянный военный союз русской и польской армий. Королю предоставлялась верховная власть, однако все акты, принятые им, должны были скрепляться подписями польских министров. Польша получила свой парламент (сейм) и особые законы. Все её граждане признавались равными перед законом, им гарантировались неприкосновенность личности и имущества, свобода печати и всех вероисповеданий (господствующей оставалась католическая религия), а государственным языком объявлялся польский.
Конституция, дарованная Александром I Польше, считалась в то время одной из самых либеральных в Европе. При этом складывалась достаточно парадоксальная ситуация: на территории империи с абсолютной формой правления появилась часть государства, живущая по совершенно иным законам.
Однако для Александра Павловича и это ещё не было окончательным решением вопроса. Выступая в 1818 году на открытии сейма, монарх заявил, что намерен даровать конституционное устройство и остальной России. Действительно, к 1820 году в варшавской канцелярии его старого знакомого, когда-то члена Негласного комитета Н. Н. Новосильцева был подготовлен проект Конституционной хартии Российской империи. Высшей законодательной властью в стране, согласно ей, оставался монарх, разделявший её с неким органом народного представительства, состоявшим из Сената (верхняя палата) и Собрания представителей (нижняя палата). Исполнительная власть передавалась Государственному совету. Подданные Российской империи получали свободу личности, собственности и печати.
Император одобрил Хартию в принципе, но утвердить её так и не решился. Таким образом, текст вполне прогрессивного документа остался тайной для россиян и не имел никаких практических последствий.
Работая над конституционными документами, Александр I не забывал и о проблеме крепостного права. Правда, и здесь всё закончилось лишь составлением проектов да мало что решающими полумерами. В 1816—1819 годах по просьбе местных помещиков были освобождены крестьяне в Прибалтике: им предоставили личную свободу, но лишили пашенной земли. Царские же указы, признавая за крестьянами право владения имуществом и заключения любых сделок, тем не менее обязали их арендовать землю у помещиков. В 1818 году жителям государственных деревень разрешили заводить фабрики и другие промышленные предприятия. В том же году Александр I, встретившись с представителями дворянства Полтавской и Черниговской губерний, попытался уговорить их проявить (по примеру прибалтов) инициативу в освобождении крепостных крестьян. Но помещики сделали вид, что не поняли намёков императора...
Не оставляя надежды, монарх отдал распоряжение А. А. Аракчееву (он уже с 1816 года имел исключительное право докладов царю) и министру финансов Д. А. Гурьеву разработать проекты отмены крепостного права.
Алексей Андреевич Аракчеев (скажем о нём отдельно несколько слов) появился в ближайшем окружении императора Александра I практически одновременно с М. М. Сперанским. Будучи военным министром, Аракчеев озаботился тем, чтобы русская артиллерия стала в 1810-х годах одной из лучших в мире. Однако, какие бы государственные посты Аракчеев ни занимал, он всегда оставался царедворцем того типа, для которого благо страны значило очень мало по сравнению со службой и верностью самодержцу. Тип не такой уж новый, но в 1810-х годах подобное откровенное раболепие уже вызывало у передового дворянства стойкое неприятие.
Аракчеев, выслуживший в конце концов титул графа, был педантичен, беспощаден, честолюбив, любил грубую лесть и сам льстил не слишком тонко. При этом он никак не мог играть роль «злого гения» Александра I, поскольку, точно и не рассуждая, лишь выполнял распоряжения самодержца (даже тогда, когда был с ними не согласен). Так, он считал идею организации военных поселений крайне неудачной, но когда ему было приказано руководить ими, делал это добросовестно и без тени сомнения.
Граф был лично честен (он не присвоил ни рубля из огромных сумм, отпускаемых на организацию военных поселений) и порою скромен (не раз отказывался от незаслуженных орденов, предпочитая персональные знаки внимания, скажем, миниатюрный портрет императора он постоянно носил на шее, особенно гордясь этой наградой)...
Проекты, порученные Александром I (особенно интересным из них оказался аракчеевский), были готовы к 1819 году. Ознакомившись с ними, император так и не решился дать им ход, предпочтя оставить всё по-старому.
Проект отмены крепостного права, предложенный Аракчеевым, достаточно прост. Он предлагал покупать помещичьих крестьян в казну, но делать это обязательно с согласия их хозяев. Далее крестьяне наделялись за выкуп незначительным количеством пашенной земли (по две десятины на ревизскую душу) и становились лично свободными. При этом они получали право покупать землю и другую движимую и недвижимую собственность. Однако количество земли, выделяемой им по проекту Аракчеева, было явно недостаточным, чтобы вести эффективное хозяйство, и освобождённым крестьянам пришлось бы снова наниматься на работу к тем же помещикам.
И тем не менее в проекте содержались важные принципы, использованные правительством Александра II позже, в 1861 году, при отмене крепостного права. Это обязательное согласие помещиков на проводимую правительством реформу, непременное наделение крестьян пашенной землёй, выкуп ими этой земли у бывших хозяев.
В конце 1820 — начале 1821 года царь окончательно осознал тщетность своих реформаторских усилий как внутри страны, так и за её пределами. Революции, вспыхнувшие в Испании и Пьемонте, греческое восстание под руководством А. Ипсиланти, недовольство народов Европы порядками, установленными победителями Наполеона — Священным союзом, и прежде всего Александром I, — показали, что попытки русского царя «обустроить» Европу потерпели неудачу.
Да и Россия не слишком радовала императора. Непрекращающиеся волнения в военных поселениях, восстание в 1820 году в любимом царём гвардейском Семёновском полку, появившиеся известия об образовании офицерских тайных обществ заставили Александра I и тут признать своё поражение. Ни философия Просвещения, ни попытки действовать (и воздействовать на подданных) в соответствии с заповедями Нового Завета ни к чему не привели. Монарх постепенно уходит от «забот правления», погружается в частную жизнь, внешне перестав заниматься государственными делами, перепоручив их Аракчееву и его канцелярии.
Причины неудач правительственного реформаторства достаточно многочисленны и сложны. Отмечу главные. Чутко уловив вызовы времени, Александр Павлович выбрал далеко не те методы действий, которые могли бы помочь России адекватно ответить на них. Он желал достичь невозможного: пытаясь провести преобразования, хотел оставить неизменной и бесконтрольной собственную власть. Прекрасно изучивший монарха А. А. Чарторыйский (один из участников Негласного комитета) писал: «...Император любит внешние формы свободы, как можно любить представление... Он охотно согласился бы, чтобы каждый был свободен, лишь бы все добровольно исполняли бы только его волю».
Самодержец не нашёл никакой поддержки замыслам, выношенным им и узким крутом доверенных лиц в тиши дворцовых кабинетов. Даже в собственной семье (не говоря уже о большинстве дворян) его не понимали, а то и не в шутку пугали опасностью перемен («доброжелатели» не исключали и возможность нового дворцового переворота). Сам же Александр Павлович не пожелал обрести союзников среди просвещённой части дворянства, представители которой пытались ознакомить монарха со своими конституционными и антикрепостническими проектами. (Вернее, он с явным недоверием относился к подобным «союзникам», подозревая их в желании сместить его с престола или сделать игрушкой в собственных руках.)
Да и исторический момент для проведения столь серьёзных реформ оказался явно неудачным. Общество понимает необходимость преобразований и, пусть с трудом, но тем не менее принимает их, как правило, в момент серьёзного кризиса, охватившего какие-либо сферы жизни страны. А что было в России? Победа над Наполеоном вознесла империю на пик европейской славы. К тому же конъюнктура на мировом сельскохозяйственном рынке оставалась весьма благоприятной: цены на хлеб, например, росли на протяжении всей первой четверти XIX века. Ни о каком кризисе в это время не могло быть и речи! А значит, не могло быть и речи о широкой поддержке замыслов императора.
Желания и намерения Александра Павловича, попавшего в путы одиночества (зачастую им же самим и придуманного), оказались невыполнимыми. Однако уже само обращение Зимнего дворца к проблемам, связанным с отменой крепостного права и конституционным устройством страны, послужили мощным сигналом для нарождающегося общественного движения. Но эти проблемы Александр I, по сути, передал своему преемнику на престоле.
Начало царствования Николая I прошло не по традиционному правилу: «Король умер. Да здравствует король!». Николай Павлович занял трон хоть и не в результате дворцового переворота, но подавив опаснейший мятеж гвардейских полков, получивший в исторической литературе название «восстание декабристов». Это обстоятельство наложило заметный отпечаток как на характер самого монарха, так и на практику его царствования.
Начало мятежа 14 декабря 1825 года, безусловно, было спровоцировано междуцарствием, установившимся в России после смерти Александра I. Преемником царя по закону должен был стать следующий за ним его брат Константин Павлович. Но тот, видимо, напуганный судьбой отца, наотрез отказывался занимать трон (к тому же Константин был женат на польской княгине Лович и их дети не имели права вступать на престол).
На самом же деле уже в начале 1820-х годов Александр I назначил своим наследником следующего брата, Николая Павловича, у которого в 1818 году родился сын Александр. Однако это распоряжение монарха оставалось тайной даже для его ближайшего окружения и семьи... После смерти Александра сложилась парадоксальная ситуация: в России оказалось как бы два императора (Константин и Николай) , но ни один из них не решался занять престол. Трёхнедельная переписка между Петербургом и Варшавой (Константин был наместником императора в Польше) дала декабристам возможность собрать силы и подготовить своё выступление...
Новый император в отличие от Александра I воспринимал власть самодержца не только как право, но прежде всего как обязанность, тяжёлый долг, возложенный на него Провидением. Поэтому и его отношение к проблеме конституционного устройства России и всяким преобразованиям в политической жизни страны заметно отличалось от восприятия этих проблем его предшественником на троне.
Нельзя сказать, что Николай I отрицал конституцию в принципе. Он говорил, что понимает, что такое республика, и принимает республиканское устройство тех или иных государств. Однако словосочетание «конституционная монархия» вызывало у него гневное недоумение и означало только одно: данный монарх, не выполнив своего долга, постарался снять с себя значительную часть ответственности за судьбу страны.
Главным вызовом времени (помимо проблемы крепостничества) для нового монарха стало не введение представительного правления, но борьба с либеральными и революционными «умствованиями» и, как следствие, — отгораживание от беспокойной и меняющейся Европы. Благополучие стране, по его мнению, должно принести не дарование обществу свобод, а жёсткий контроль сверху за всеми сферами жизни империи. Подобному контролю служили и идеология (знаменитая триада С. С. Уварова: «православие, самодержавие, народность»); и создание Третьего отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии; и кодификация законов; и жёсткие цензурные уставы, как и пристальный надзор за системой образования, и т.п.
Система управления государством, названная позже «николаевским режимом», держалась на четырёх «китах». Первое: жёсткая централизация управления. При ней даже незначительные государственные дела требовали личного участия монарха и его канцелярии. Немыслимым количеством указов и распоряжений Николай I стремился регулировать все проявления социально-экономической и культурно-общественной жизни страны.
Второе: военная дисциплина. С её помощью Николай Павлович надеялся добиться беспрекословного послушания его указаниям — шла бюрократизация различных сторон жизни общества.
Третье: строгое и полное подчинение низших звеньев государственного аппарата высшим. Даже если распоряжения «сверху» противоречили существующим законам, их следовало выполнять точно и в срок. Поэтому инициатива, самостоятельность суждений подданных категорически не приветствовались.
И четвёртое: опорой власти становилось, прежде всего, чиновничество, превращённое в подлинно «государевых людей». Оценку их деятельности (не важно, положительную или отрицательную) имело право давать только вышестоящее начальство.
В 1825—1855 годах (годы царствования Николая I) Зимний дворец пытался соединить трудносоединимые вещи. Сохранить дворянское государство, отгородив трон от первого сословия чиновничьим барьером. Создать мощную экономику, опираясь на труд подневольных людей. И наконец, завоевать доверие общества, оставляя его абсолютно безгласным и бесправным.
Если в вопросах реформирования политического режима Николай I категорически расходился со своим предшественником на троне, то проблема крепостного права волновала обоих братьев в равной степени. Можно, видимо, согласиться с мнением тех исследователей, которые считают, что отмена крепостничества постепенно превращалась из настоятельного, но, как правило, безличного вызова времени в родовую проблему Романовых.
Николай I был совершенно солидарен с убеждением, высказанным в одном из отчётов III отделения, где крепостное право называлось «пороховым погребом под государством». В годы его царствования, сменяя друг друта, заседали девять комитетов по аграрному вопросу. Правда, их деятельность окутывала столь густая завеса секретности, что эти комитеты носили весьма нейтральные названия, а с их членов брали подписку о неразглашении тайны.
Император понимал и соглашался с тем, что «начать когда-нибудь и с чего-нибудь надобно». Он всерьёз собирался «вести процесс против рабства» — тем более что в годы его правления с особой остротой проявилась как экономическая несостоятельность крепостнических отношений, так и их политическая несвоевременность.
К 1840-м годам две трети помещичьих имений оказались заложенными и перезаложенными в различных кредитных учреждениях. Иными словами, дворянство наглядно продемонстрировало свою неспособность быть флагманом сельскохозяйственного производства и рационально управлять жизнью деревни. Всё более остро вставал вопрос и о негативном влиянии крепостного права на другие отрасли государственного хозяйства России — промышленность, торговлю, транспорт и финансовую систему.
Николая I, кропотливо выстраивавшего государство и общество, пронизанные мощной властной вертикалью, подобное положение дел устроить никак не могло. Иными словами, исправлять в данном случае предстояло даже не столько отношения между помещиками и крестьянами, сколько отношения между помещиками (и их «крещёной собственностью») и центральной властью. Грубо говоря, речь шла о следующем: что важнее — верховная власть или крепостное право ? И Николай Павлович совсем не хотел ощущать себя чем-то вторичным, пусть и по отношению к одной из главных опор трона. «Батюшка-барин» и «отец-император» переставали мирно сочетаться в его политической системе.
Именно поэтому за годы царствования Николая I было издано около 370 указов, пытавшихся регулировать отношения крепостных и их хозяев. В частности, в 1842 году был издан указ об «обязанных крестьянах», который «исправлял» указ 1803 года о «вольных хлебопашцах» и разрешал помещикам отпускать крестьян на волю без пашенной земли. Указ 1842 года, при всей его внешней незначительности, имел два важных последствия.
Первое. Он проводил мысль о том, что крестьянин не может быть собственностью, поскольку платит государственные подати и несёт государственную повинность (рекрутство). Таким образом, право владения «душами» переносилось с почвы гражданского права на почву права государственного. Крестьянин делался прежде всего подданным государя и лишь затем — работником в поместье (что, с точки зрения Николая I, и требовалось доказать).
Второе. Личную свободу по этому указу крестьянин приобретал без выкупа, даром. (Помещики, издеваясь над неудачей закона 1842 года, совершенно бездумно прошли мимо данных выводов.)
В 1847 году в западных губерниях империи начали проводить инвентарную реформу, предполагавшую твёрдую фиксацию повинностей крепостных, которые те должны были нести в пользу хозяев. Иначе говоря, в так называемых нерусских губерниях наконец-то были установлены хоть какие-то границы бескрайней помещичьей власти над «крещёной собственностью».
Правда, на все губернии России данная реформа так и не распространилась. Отмечая это, не следует забывать, что в 1826—1855 годах выкупились или получили «вольную» от барина около 1 миллиона 700 тысяч помещичьих крестьян, что, бесспорно, стало достаточно важным итогом царствования Николая Павловича. Можно, вероятно, согласиться и с теми историками, которые считают, что Крестьянская реформа 1861 года была в какой-то мере подготовлена в годы, предшествовавшие данному событию царствования.
Дело здесь не только в многочисленных мероприятиях, проведённых в аграрной сфере по инициативе Николая I. Дело ещё и в том, что внутри установленной им политической системы подрастали и мужали те государственные и общественные деятели, которые станут движущей силой преобразований 1860—1870-х годов. Подобное происходит всегда и везде: патриархальная, относительно мягкая деспотия сама выращивает тех, кто чуть позже будет пытаться её перестроить. Находясь внутри этого режима, на разных, в том числе и достаточно высоких ступенях государственного аппарата, будущие реформаторы нащупывают болевые точки режима, разрабатывают проекты необходимых изменений.
И всё-таки Николаю I, при всей его энергии, воле, целеустремлённости и цельности характера, не удалось победить крепостничество. Его правительство, как и правительства предшественников Николая Павловича на престоле, жило как бы между «молотом и наковальней». Верховная власть, размышляя о несправедливости и неэффективности крепостного права, постоянно должна была оценивать степень опасности как отмены этого варварского установления, так и его дальнейшего сохранения.
Излишне затягивая проблему, можно было неизбежно спровоцировать начало крестьянских бунтов, грозивших перерасти в беспощадную всероссийскую пугачёвщину. Если же, закрыв глаза на всё остальное, решительно провозгласить начало отмены крепостного права, то вполне можно было ожидать серьёзного массового протеста со стороны первого сословия. Подобный протест грозил обернуться очередным дворцовым переворотом — любимым средством дворянства для решения острых споров между троном и первым сословием. Гвардейская и сановная верхушка империи, чутко прислушивавшаяся к настроениям, прежде всего, столичного дворянства, вполне могла встать во главе такого переворота. В случае его успеха вместо важнейшей реформы, скорее всего, произошло бы очередное «закручивание гаек».
Николай Павлович был убеждён: крепостное право изжило (или изживало) себя, но всё же ещё опасался трогать систему, на которой веками возводилась Российская империя. Падение крепостничества неизбежно заденет самодержавный режим, поскольку поместное дворянство, чьи права будут ущемлены в ходе реформы, оставалось одной из важнейших опор трона. Именно поэтому Зимний дворец вновь предпочёл обратиться к здравому смыслу помещиков, надеясь, что он подскажет им правильное решение проблемы.
А для того, чтобы подтолкнуть дворянство в нужном направлении, правительство приняло решение о проведении преобразований в государственной деревне (1837—1841 годы). В указанные годы здесь начали строиться больницы, школы и церкви. Увеличились пашенные участки крестьян, появилось сельское и волостное самоуправление. При начислении оброка стали учитывать доходность крестьянского хозяйства как с земли, так и с внеземельных промыслов. Именно с этого времени в сознании современников утвердилось представление о принципиально лучшем положении государственных крестьян по сравнению с помещичьими. Отсюда и идея об изменении судьбы крепостных как о задаче достаточно простой: следовало лишь уравнять их положение с положением обитателей государственных деревень. Однако, когда дело дошло до реализации этой идеи, всё оказалось совсем не так однозначно и закончилось достаточно печально.
Бюрократизация жизни государственных крестьян не слишком вдохновила дворян-землевладельцев. Они не могли не заметить, что содержание дорогостоящего аппарата новообразованного Министерства государственных имуществ и его местных органов легло на плечи земледельцев. Со временем чиновник стал играть в государственной деревне ту же роль, что и помещик в деревне крепостной. Пример оказался совсем не вдохновляющим землевладельцев на какие-то «подвиги».
Итак, Николай I, уловив требование времени, не решился сделать для отмены крепостного права реальных шагов. Он, как и Александр I, не ощутил поддержки ни в дворянстве, ни в собственной семье. Да и исторический момент оказался не слишком подходящим для проведения преобразований. До начала Крымской войны (1853—1856) положение России на международной арене оставалось весьма прочным. Плюс к тому и экономическая конъюнктура на мировом рынке благоприятствовала державам, где в экономике преобладал аграрный сектор. Российская «почва» с её своеобразным уровнем социально-экономической и политической жизни продолжала упорно сопротивляться намечавшимся переменам.
Между тем две волны европейских революций — в 1830—1831 и 1848—1849 годах — заметно изменили облик стран Европы, по-новому расставив акценты в их общественно-политической и социально-экономической жизни. На первый план повсеместно выходят идеи классического либерализма. Особенно популярными становятся лозунги конституционализма, парламентаризма, свободной конкуренции, прав и свобод гражданина. Распространение и победа либеральных идей позволили различным политическим силам открыто высказывать собственное представление о проблемах, стоящих перед той или иной страной, и предлагать разные варианты их решения.
Третье сословие — буржуазия — громогласно заявляет о желании возглавить не только местную, но и верховную власть в своём государстве. Более того, оно настаивает на неотъемлемом праве сделать это, поскольку, по мнению идеологов буржуазии, именно третье сословие является главными силами — экономической и социальной — современного государства. Внутренняя однородность идеологии, завоевавшей Европу, позволила странам континента ощутить некое единство в своём развитии и при всех прошлых и будущих конфликтах считать эти конфликты делом почти семейным.
Таким образом, перед Россией во второй четверти XIX века встаёт ещё один вызов времени — по сути, производный от конституционной проблемы. От Зимнего дворца всё настойчивее требуется наладить постоянный и цивилизованный диалог с обществом. В новых условиях, характерных для развития Европы, подобный диалог мог не только помочь решить насущные вызовы времени, но и укрепить социально-политические основания престола.
Однако Николай I явно не собирался обращаться к этому средству — европейский опыт никогда не был для него примером для подражания. Он оставил его на усмотрение своих преемников на троне.
И всё же, говоря о царствовании Николая I, нельзя не сказать: во второй четверти XIX века Россия получила новый (после Соборного уложения 1649 года) свод законов. В стране была проведена успешная денежная реформа, позволившая остановить падение курса рубля. Монарху удалось выстроить чёткую пирамиду органов государственного и местного управления, правильно организовать политическую полицию, заметно повысить престиж России на международной арене.
В жизни страны произошли и другие заметные позитивные изменения: бурно стали развиваться отечественная промышленность, торговля, транспорт (при Николае I в России начали строить железные и шоссейные дороги). В 1840-х годах начался важнейший технический (промышленный) переворот: переход от ручного мануфактурного производства к машинному, фабричному — именно сей переворот дал толчок к развитию пореформенной экономики.
Наконец, на годы правления Николая I приходится расцвет «золотого века» русской культуры. Правда, здесь необходимо оговориться, что экономико-политическое и культурное развитие стран всегда идут как бы в разных регистрах, а потому практически никогда прямо и непосредственно не влияют друг на друга.
Однако все эти достижения не могут скрыть того факта, что основной идеей царствования Николая I оставалось утопическое желание выстроить в России патриархальное государство-семью, в котором «отец»-император и чиновники-«старшие родственники» бдительно и жёстко контролируют все сферы жизни «неразумных детей», то есть основной массы подданных. Именно эта утопия не позволила Николаю Павловичу адекватно ответить на главные вызовы времени — отменить крепостное право и смягчить самодержавный режим.
(с) Леонид Ляшенко, профессор кафедры истории России МПГУ