Ричард III вполне мог избавиться от своих малолетних племянников Эдуарда и Ричарда, но злодейство могло быть совершено и без его приказа.
Став королем, Ричард III предпринял вояж по подвластным землям. Однако отстраненные от престолонаследия племянники — Эдуард и Ричард, помещенные в лондонский Тауэр, — не давали ему покоя. Тогда он послал некоего Джона Грина к констеблю Тауэра сэру Роберту Брекенбери с письмом, заключавшим в себе приказ предать смерти обоих принцев. Но Брекенбери заявил, что скорее сам умрет, чем поднимет руку на детей, и Джон Грин несолоно хлебавши вернулся к королю. Выслушав гонца, Ричард III впал в гнев и пожаловался своему пажу: «Ах, есть ли человек, которому можно довериться?» Паж посоветовал призвать сэра Джеймса Тиррелла, который наверняка не откажется услужить королю.
Вот такую мрачную историю поведал в 1513 году миру будущий великий гуманист и лорд — верховный канцлер Англии святой сэр Томас Мор. Затем с его легкой руки она пошла гулять по средневековым хроникам и художественным произведениям. Но возникает вопрос: сколько в этой истории правды и сколько — злонамеренного вымысла? Сам он объясняет свое всеведение тем, что Тиррелл и Дайтон были допрошены и во всем сознались. Сэр Томас вообще был большим путаником, его «История» полна несообразностей. Но почерпнуть все эти сведения сэр Томас мог только от злейшего врага Ричарда III — Джона Мортона, епископа Илийского, участвовавшего во всех заговорах против короля и являвшего собой одну из самых мрачных фигур того времени. Мор воспитывался в доме Мортона и, без сомнения, с младых ногтей впитывал ненависть к Ричарду. Епископ умер в 1500 году, и у сэра Томаса оставалось целых тринадцать лет, чтобы основательно подзабыть детали. «История Ричарда III» Мора скорее представляется талантливо написанным переложением сплетен, чем историческим сочинением.
Все последующие хроники включали в себя лишь перепевы этих слухов, а более ранние свидетельства отличались крайней скупостью. «Кройлендская хроника» в конце 1483 года отмечала, что принцы погибли «неясно, каким образом», а под 1486 год процитировала неизвестного автора, обвинявшего в их убийстве Ричарда III. «Великая хроника» сообщала, что принцев часто видели в Тауэрском саду, играющих и стреляющих из лука.
Континент был настроен более решительно. Канцлер Франции Гийом де Рошфор заявил о причастности Ричарда к убийству в январе 1484 года на заседании Генеральных штатов в Туре. Фернандо II Арагонский и Изабелла I Кастильская получили 1 марта 1486 года письмо от испанского писателя Диего де Валера, который высказывал твердое убеждение в виновности Ричарда III. Иначе говоря, все это заявлялось весьма далеко от Англии и ее событий.
Располагая столь скудной информацией, вряд ли можно делать сколь-нибудь далеко идущие выводы, а уж тем более безапелляционно называть Ричарда злодеем. Он вполне мог приказать убить принцев, но нельзя однозначно утверждать, что это было именно так.
Король не был ограничен ни во времени, ни в ресурсах, он мог подготовить преступление так, чтобы скрыть свою причастность к нему и — самое главное! — достичь нужного эффекта. С монархами, лишенными трона, в Англии не церемонились.
Принцы, несомненно, не пережили 1483 года, что бы ни говорили сторонники различных теорий их чудесного спасения. Однако Ричард III молчал и не предъявлял тел — крайне странное поведение. Но настораживает даже не столько молчание Ричарда III, сколько молчание Генриха Тюдора. Взойдя на трон, узурпатор первым делом обвинил предшественника во всех смертных грехах, но ни словом не обмолвился об убийстве принцев. Логично предположить, что оба короля были как-то причастны к этому грязному делу, и это заставляло их молчать. А единственной фигурой, равно связанной с ними обоими, можно считать лишь герцога Бэкингемского.
Генри Стаффорд, второй герцог Бэкингемский, был верным сподвижником короля Ричарда III во время борьбы за корону и в первый месяц его правления. Он получил щедрую награду за свою службу: его назначили лордом — верховным камергером Англии 28 июня, а менее чем через месяц — лордом — верховным констеблем Англии. Но была у Бэкингема одна мечта, исполнения которой он страстно добивался: получить наследство Боханов — графов Херефордских, Эссексских и Нортгемптонских, род которых пресекся, а все титулы и владения отошли короне.
Герцог решил принудить Ричарда III пойти навстречу своим желаниям если не по доброй воле, то по необходимости. Он задумал оказать монарху непрошеную услугу, которая связала бы их двоих кровавой тайной. Герцог рассчитывал, что тогда король не сможет отказать. Устранение с пути Ричарда III потенциальных претендентов на трон — что могло подойти лучше для этих целей?
Удобный момент подвернулся очень скоро. Король отправился 22 или 23 июля в путешествие по стране, назначив перед этим герцога Бэкингемского лордом-констеблем. С Ричардом III герцог не уехал: регистр колледжа Магдалины, где королевский кортеж останавливался на ночь с 23 на 24 июля, не упоминает его имени в списке гостей.
Можно согласиться, что констебль нес персональную ответственность за королевских заключенных, но принцы-то ни в коем случае официально ими не считались и не бедствовали в тюремных казематах. Они жили в роскошных королевских апартаментах, располагавшихся тогда между Фонарной башней и Белым Тауэром.
Лорд — верховный констебль Англии, ближайший сподвижник короля, точно пользовался правом свободного доступа в королевские апартаменты без необходимости каждый раз отправляться предварительно на поклон к констеблю Тауэра (то есть к командиру гарнизона).
Совершив злодеяние, Бакингем в прекрасном расположении духа догнал в Глостере медленно двигавшийся королевский кортеж. По всей видимости, Ричард III не оценил усилий своего преданного слуги. Понятно, что никаких репрессий по отношению к своему бестолковому «помощнику» король применить не мог, так как сам невольно оказался по уши втянутым в грязную историю и вынужден был молчать: никто не поверил бы, что ближайший сподвижник короля пошел на такое преступление по собственному почину. Но и на милость монарха герцогу с тех пор рассчитывать не приходилось. В расстроенных чувствах тот вскочил на коня и устремился в свой замок Брекнок, где томился в плену Джон Мортон.
Вот так, совершенно неожиданно для современников, но следуя понятной нам логике событий, первый вельможа королевства превратился в главаря мятежников, а бывший государственный пленник— в его союзника и наставника. Бэкингем объявил о своем участии в восстании против Ричарда III, и тут же поползли слухи о кончине принцев. Бэкингем послал депешу в Бретань, где находился в изгнании никому не интересный доселе Генрих Тюдор, и призвал его примкнуть к заговору.
Ввязываясь в подобную авантюру, Тюдор должен был стопроцентно верить в смерть принцев, поскольку собирался заставить парламент отменить акт о признании детей Эдуарда IV незаконнорожденными. Но этот акт возрождал и права принцев, что никак не могло устроить Тюдора. Достоверной же информацией о судьбе детей могли располагать только король или сам убийца. Однако счастливая звезда герцога уже закатилась: восстание потерпело крах в конце октября 1483 года. А 2 ноября того же года король казнил Бэкингема, даже не удостоив предателя аудиенции, о которой тот умолял. Официально его обвинили в государственной измене, умолчав, понятное дело, о втором преступлении.
Что касается вины Ричарда III, то последний король династии Йорков виновен в любом случае — он вольно или невольно обрек принцев на гибель. И вовсе не потому, как считают некоторые, что заточил их в камеру смертников Лондонского Тауэра. Зная прецеденты английской истории, он не мог не понимать, что потеря трона автоматически означает смертный приговор.
(с) Вадим Устинов