В самом сердце Уганды двое самоучек, вооруженные камерой, кучкой непрофессиональных актеров, мечтой и стопкой листков с кровавым сценарием, вступают в неравную борьбу за духовное и финансовое признание Голливуда.
Четверо угандийцев склонились над трупом козла в Вакалиге – пыльном, иссушенном солнцем предместье столицы Кампалы. Рядом невозмутимо ошиваются с десяток тонкоруких аборигенов, по очереди предлагающих съемочной группе сим-карты для мобильника и плоды хлебного дерева. На дворе субботний вечер. Один из мужчин отрезает козлу голову. Женщина из местных тут же подбирает ее: позже приготовит дивное фрикасе. Остальные достают ножи и бреют труп. Добраться до белой кожи живота получается не сразу: ножи тупые, а кожа животного жирна и податлива. Вместо того чтобы сбриваться, шерсть козла вжимается в топкий эпидермис. С таким же успехом можно строгать мокрую древесину.
В конце концов, впрочем, труп дубеет, и мужики отрубают ему лапы. Нескладный белый мужчина с торчащими зубами – мзунгу, как называют здесь белых иностранцев, – натягивает на себя тушу козла, словно жилетку. Внутренности из туши при этом не выпотрошены.
Потеки козьей крови бегут по телу мзунгу, как ленты. Не снимая с себя туши, белый человек ложится на устланный пальмовыми ветвями стол и закрывает глаза. Он вспоминает католическую школу в Саут-Хантингтоне, Нью-Йорк – место, где он впервые присягнул богам кино. Во славу их мзунгу прислуживал волонтером на кинофестивалях, работал ассистентом продюсера телешоу и вел передвижнический образ жизни. И вот теперь он лежит здесь, внутри освежеванного животного, в покрытом красной пылью гетто, где люди испражняются в пакеты, моются в лоханях и хватают паразитов от скота и домашней птицы.
Мзунгу окружают люди в костюмах людоедов: «и пучок травы прикрывает мой срам, и тело мое – на шраме шрам». Кажется, что их ожерелья сделаны из костей детей, хотя на самом деле они из костей собак. Двое из членов съемочной группы сутками вываривали останки найденных у дороги дохлых псов, чтобы сделать их максимально похожими на человеческие. Такие ожерелья были весьма популярны в Верхнем палеолите.
Каннибалы кучкуются вокруг стола, а белый человек в козле пытается почесаться так, чтобы не шевелиться. «Боже, как же в нем жарко», – мычит он, не размыкая губ.
Процессом руководит Айзек Набвана. Он дает какие-то распоряжения каннибалам на родной луганде и напоминает: «Парни, не забывайте, вы пробуете нежное мясо белого первый раз в жизни!»
Когда один из людоедов издает несколько гортанных рыков подряд, Набвана решает: время пожирать козлиные кишки пришло – и командует коротким англоязычным Action! («Мотор!»)
Каннибалы набрасываются на плоть. Мзунгу орет нечеловеческим голосом. Дубль продолжится до тех пор, пока Набвана не прервет съемку вторым известным ему английским словом: Cut! («Снято!»)
Актеры выплевывают белые, с привкусом железа органы. Вытирают рты и засовывают внутренности обратно в козлиный «костюм» мзунгу. После чего располагаются вокруг жертвы так же, как до начала дубля: они готовы к новому.
* * *
Самый успешный режиссер Уганды ни разу в жизни не был в кинотеатре. Да и вообще крайне редко покидает свою трехкомнатную халупу в трущобах Вакалига, которые местные мототаксисты бода-бода уже давно переименовали в Вакаливуд. 47-секундный проморолик его первого боевика, «Кто убил капитана Алекса?», собрал более 11 млн просмотров на фейсбуке. На 43-летнего Айзека Набвану устремлены взгляды журналистов и блоггеров всего мира. В прошлом году съемочная группа ВВС летела из Лондона в Кампалу только для того, чтобы снять о нем сюжет. Когда его увидел 41-летний белый американец Алан Хофманис, он бросил Нью-Йорк и улетел в Вакалигу – чтобы стать мзунгу и работать с Набваной.
«Айзек – единственный, кому сегодня есть что сказать, – говорит Хофманис. – Живи он в Бруклине и делай свое кино за 200 долларов с экшеном и насилием – давно стал бы национальным героем».
Набвана снял сорок полнометражных малобюджетных фильмов, но до того, как его «Капитан Алекс» взорвал YouTube в 2010 году, ни один белый человек не знал его имени. Теперь они с Хофманисом мечтают о Каннах, для которых снимают первую в Уганде экшен-кинотрилогию. «Айзек – художник, но никто не хочет с ним работать, потому что в его стране ущемляют права геев и отправляют на войну детей, – жалуется Хофманис. – Я здесь для того, чтобы сделать кино вне политики, географии и расовой принадлежности».
* * *
Айзек Набвана всегда был плоть от плоти своей малой родины, деталью ее пейзажа. Его соседи по трущобам годами видят его в одном и том же пластиковом кресле с одной и той же гитарой в руках. Бесконечные риффы, которые он выдает с четкостью метронома, стимулируют его творческий полет, фокусируют мысли. Из этого музыкального транса он часто выходит с готовым сценарием в голове. Джунгли Вьетнама, история угандийских каннибалов, драка тысячи бойцов кунг-фу, детская память о коммандос, заливших Вакалигу кровью за 40 лет до того, как она стала Вакаливудом, – привидеться в этих трипах Набване может что угодно.
Он рос, когда насилие было такой же неотъемлемой частью Уганды, как и боевики категории Б. В 70-х нынешний президент Мусевени воевал с одиозным генералом Иди Амином, а в начале 80-х – с тогдашним президентом Милтоном Оботе. Перед тем как стать трущобами, Вакалига была линией фронта на пути к столице Кампале. Туда-сюда (в зависимости от того, кто на кого наступал) ходили, приминая высокую траву, боевики. Маленький Набвана пас скот и кормил домашнюю птицу, ползая под пулями и наблюдая, как правительственные войска и тинейджеры-повстанцы Мусевени с упоением мочат друг друга, обильно окропляя красненьким его семейное пастбище.
Все, что теперь Айзеку видится в гитарном трансе, корнями восходит к воспоминаниям детства. Он вырос на байках о младенцах, принесенных в жертву богам, и черной магии джуджу. Согласно одной из них Мусевени (тогда еще не президент) умел превращаться в кошку, чтобы в ее обличье разведывать позиции противника, а чтобы неожиданно нападать на врагов, оборачивался невидимкой. На эту дичь адской смесью накладывался Запад – в лице Брюса Ли, Сильвестра Сталлоне и звезды спагетти-вестернов Бада Спенсера. В плане видеосалонов в Уганде творилось то же, что в СССР, – с той лишь разницей, что пришло пятью годами раньше. Дети воспитывались на «Кикбоксере», «Хищнике» и «Диких гусях». Родители называли детей в честь главных героев или злодеев боевиков. Набвана с братом часами отрабатывали друг на друге приемы кунг-фу, стремясь подобрать волшебную комбинацию ударов, которая приводит к немедленной смерти. А по пастбищам мимо них шли, словно зомби, иссушенные, озлобленные, голодные и отчаявшиеся жертвы войны, лишившиеся домов, родственников и веры в добро. Иногда они сбивались в стаи мародеров, вооружались и грабили друг друга. И маленький Набвана, и семь его братьев и сестер знали: если в твою дверь стучат прикладом и ты откроешь, у тебя отберут всю еду, а не откроешь – начнут палить по окнам. Впрочем, иногда таких бандитов отлавливали и забивали до смерти камнями. На это приходили смотреть.
Бойцы из деревень в жизни не знали и не видели ничего, кроме джуджу и баек про невидимку. А вот те, кто наступал со стороны Кампалы, были более продвинутыми. В столице были видеосалоны – и эти парни знали, как стреляет с двух рук Сталлоне и заряжает базуку Арнольд. На своей войне они косили под любимых героев. Как и они, эти парни стреляли очередями по рельсам, чтобы деревенские услышали незнакомый звук и подумали, будто у них есть новое секретное оружие. Деревенские слышали и боялись.
В рядах городских сражался и дядя Набваны. До войны он собрал вокруг себя кружок любителей кунг-фу и ходил по выходным на дискотеки – драться и обувать лохов. Когда их за это арестовали, все начали рефлексировать и ждать пыток, а дядя Набваны медитировал, самодисциплинировался и «за час перед казнью тело свое китайской гимнастикой мучил». И помогло! Ему, единственному из всех, удалось бежать из тюрьмы.
Собственно, в таких вот условиях и рос Айзек Набвана, и рождались его будущие истории, и ковался его режиссерский талант.
* * *
Набвана написал свой первый сценарий 10 лет назад, после прохождения 6-месячных курсов владения компьютером. В течение одного из этих шести месяцев курсистов учили собирать компьютер из разрозненных составных частей – что Айзек и сделал. Установив на самодельный комп пару пиратских программ, вроде Adobe Premiere и After Effects, он одолжил у соседа камеру и пошел снимать кино. Актеров для батальных сцен он набрал в школе кунг-фу в Кампале.
Первое поколение винтовок и базук Вакаливуда было сделано из банановых листьев. В качестве хромакея использовался отрез ткани изумрудного цвета, купленный недорого на рынке. А в местной клинике Набвана набрал кучу бесплатных презервативов – чтобы заливать в них бутафорскую кровь и лопать, когда в героя стреляют.
Но чем дальше, тем более продвинутым становился реквизит. На смену банановым листьям пришло дерево. Патронташи второго поколения, например, изготавливались из 40–50 мелких палочек, связанных ниткой. Сегодня арсенал Набваны почти не отличишь от голливудского. Целых шесть бутафорских винтовок сделаны из настоящего металла! Из куска трубы сделан предмет, напоминающий гранатомет. А венец творения Дауды Бисасо, главного реквизитора Вакаливуда, – макет вертолета в натуральную величину и агрегат с двигателем от газонокосилки, имитирующий многоствольное оружие, с шестью реально вращающимися стволами.
Годами Набвана не получал за свое кино ни копейки. Все снятое он нарезал на болванки, сносил в видеосалоны и уличным продавцам DVD. Денег ему никто за это не давал. Зато на каждом диске были контакты Айзека. Реклама хоть медленно, но работала. С каждым просмотром люди хотели еще и еще.
* * *
Когда Алан Хофманис впервые увидел кино Набваны, за его плечами были годы околокиношного лузерства. Кому-то могло показаться, что Хофманис не дорос до большого кино. Но сам Алан решил, что это большое кино не доросло до Набваны.
Первые несколько месяцев Хофманис жил в единственном месте Кампалы, где были чистые простыни, – мотеле «Бум». Простыни там стирали по той причине, что «Бум» был «отелем на час», используемым для быстрого секса. Постоянно видя мзунгу входящим и выходящим из гостиницы с репутацией борделя, местные решили, что он сексуально зависимый фетишист с фиксацией на черных девушках. Недавно он переехал поближе к Набване: в ветхой лачуге на его заднем дворе он монтирует фильмы и пытается продвигать их на Западе.
Стереотип о том, что все белые – богачи, едва не нарушил тонкий баланс отношений между режиссером и его актерами. Если раньше актеры годами работали на Набвану бесплатно из энтузиазма и тщеславия, то теперь пошли шепотки: раз Айзек подружился с мзунгу, у него должны появиться деньги; так почему же не делится? Ведь никого из актеров кино не кормит. Букенья Чарльз, главный мастер боевых искусств Вакаливуда, торгует одеждой и кошельками на рынке Овино. Актер Рональд Бурьяика водит мототакси бода-бода. Аполло Крид, которого родители нарекли в честь первого антагониста Рокки Бальбоа, разгружает грузовики с фруктами и овощами.
Окончательно освоиться в Уганде Хофманису помог Бог. В одной из картин Алану пришлось играть Иисуса Христа – как единственному белому на сотни миль вокруг. Фильм выстрелил, и местные без труда опознавали исполнителя роли Иисуса. Теперь Хофманису в спину часто кричат: «Эй, Джизус!»
Сегодня Алан практически ассимилирован. Он отрастил грязные ногти и волосы, перестал бриться, пожелтел зубами. Полюбил местное блюдо – яйцо с помидором, завернутые в пшеничную лепешку, вызывающее у белых заворот кишок. Научился испражняться в пакет, привык к паразитам и насекомым. В свою очередь, трущобы напитались от него новыми знаниями о мире. Как-то раз, когда он порезался на съемках фильма «Плохой черный», десятки актеров сбежались посмотреть, какого цвета у него кровь. Они были уверены, что синяя.
Сейчас что-то необратимо меняется в Вакаливуде. Его жители начинают понимать, что ими интересуется мир. С каждым белым журналистом, пытающимся выпытать у них что-то на корявой луганде, возрастает чувство скорого прихода больших денег. А с ними безвозвратно уйдет что-то, что бывает только тогда, когда уличные магазины на съемочной площадке могут развалиться от случайного удара ноги актера, а двумя сотнями долларов можно оплатить недели съемок, сценарий и постановку боев кунг-фу.
Возможно, это случится совсем скоро: в этом году впервые фильмы из Вакаливуда будут представлены на «Фэнтези Интернешнл» – крупнейшем фестивале жанрового кино. Последний фильм Шарлиз Терон и последний фильм Айзека Набваны будут соседствовать в его программе. Это прорыв!
* * *
Набвана кричит «Снято!» в последний раз, и Алан вылезает из трупа козла. Закончена съемка одной из финальных сцен «Заживо съеденного в Уганде» – первой главы будущей кинотрилогии. Все фильмы Айзека – летопись суровой реальности, и этот не исключение. Сюжет снят на основе реальных событий 2014 года. Да, каннибализм до сих пор бич ряда провинций в районе танзанийской границы.
В сценарии Набваны герой Хофманиса, который приезжает в Уганду с женой из местных и ребенком, оказывается Чаком Норрисом. В реальности прототип героя с беременной женой и ребенком задержался на ночь в провинции Ракаи, опоздав на автобус. Семью приютил хозяин из местных. Ночью дом атаковали каннибалы с мачете, вывели жену с ребенком на улицу и зарубили; прототип спасся, защищаясь чемоданом. В фильме герой выходит полюбоваться ночными звездами, случайно напарывается на древний ритуал каннибалов, хочет его снять, вспышка привлекает внимание каннибалов – и понеслась.
Главной проблемой этого фильма стал тот факт, что Хофманис напрочь не знает кунг-фу. В Вакаливуде, впрочем, такие неувязки решаются просто. Набвана позвал дублера, вымазал его белой краской и снял в драках. Дублер все равно остался довольно черным. Но может быть, потом Набвана доведет его на компьютере.
Куда сложнее убедить эстетов из Канн посмотреть кровавый фильм о поедании младенцев каннибалами. Но Набвана с Хофманисом верят, что когда-нибудь настанет и этот день.