воскресенье, 11 января 2015 г.

Александр Прозоров, Андрей Посняков. Крест и порох

Александр Прозоров, Андрей Посняков. Крест и порох
На отогревшемся под колдовским солнцем Ямале жизнь похожа на рай: шаманы колдовством загоняют динозавров и мамонтов под копья охотников, рыба сама плывет в корзины, огороды круглый год плодоносят, в легких хижинах тепло и летом и зимой. Никто не желает слушать «черную шаманку», предрекающую смерть обитателям мира, не отказавшимся от битв и страданий. Ее ждет жестокая казнь, дабы проклятиями своими колдунья не накликала беду… Однако казачья ватага под командой атамана Ивана Егорова уже пересекла границу обширного мира чародеев и узнала, что в каждой деревне имеется золотой идол, которому поклоняются язычники…

Отрывок из книги:

В избе атамана народу собралось изрядно: отец Амвросий, десятник Силантий Андреев, немец, Маюни, двое кормчих. Сам Иван Егоров сидел за столом на высоком чурбаке, остальные расселись на сбитых вдоль стен широких топчанах. Все внимательно смотрели на светлобородого Кольшу Огнева, отчаянно зевающего и постоянно одергивающего синий кафтан.

– Да не томи, сказывай! – потребовал воевода.

– Пошел я, стало быть, как велено, вдоль берега на север, – начал свой рассказ кормчий. – Погода выдалась добрая, сразу по выходу парус поставили. С ним ходко получилось мчаться, полста верст за день делали только так! Чего видели? От нас в двадцати верстах река большая будет, а еще в пятнадцати – еще одна. А малых ручьев и речушек и вовсе без счета, земли тут водные. Видели мы поселения люда этого… Страшного и мохнатого… Как их?

– Менквы, – подсказал Маюни.

– Во, они самые! – обрадовался кормчий, продолжил: – Ты, атаман, высаживаться не велел, токмо быстро дозором сходить. Посему мы ни реки не смотрели, ни мохнатых не трогали, мимо проплыли.

– Добре, – кивнул Егоров.


– На второй день еще реку заметили, а опосля берег к закату отвернул. Мы вдоль него пошли, но холодело быстро, и ужо к ночи мы в лед сплошной уперлись. Около него переночевали, а опосля уже вдоль него к югу двинулись. Но прорех не встретили, лед сплошной, толстый. С локоть, а то и два. Полста верст мы отсчитали да на восток и повернули. Посему и обернулись так быстро, атаман, ты уж не гневайся. Зима ныне. Весной, мыслю, лед сходить станет, дальше землю разведать получится…

– Да, други, зима ныне, – согласно кивнул Иван Егоров. – Мы тут возле солнца бесовского пригрелись, забыли совсем. А зима наступает. Как бы до самого острога лед вскорости не добрался. Селений по морю не видно, а вглубь земли дозоры отправлять опасно. А ну, прихватит устье, и не выберутся обратно казаки?

– Не дети малые казаки, не пропадут! – громко ответил крепко сбитый Кондрат Чугреев, пригладив окладистую бороду. – Вода схватится – пешими дойдут. Снаряжать дозоры надобно, воевода, города языческие искать! Вона, какие истуканы с каждого града перепадают. Знамо, можно и постараться!

– Верно, верно! – поддержали его и остальные воины. – Дальние вылазки надобно готовить, селения искать. Здесь не Русь. Зимы, вестимо, и вовсе может не случиться! Чего зазря ждать?

– Ладно, казаки, будем готовить вылазки, – прикусив губу, согласно кивнул Егоров. – Молодец, Огнев, отдыхай.

Кормчие и десятники поднялись, двинулись к дверям. Штраубе и священник подзадержались.

– Ты забываешь, сын мой, что долг наш есть принести слово христово в умы сих обитателей диких, капища языческие разрушить и кресты над поверженными идолами водрузить? – с упреком вопросил священник. – Не вижу ныне рвения в деяниях и помыслах твоих, воевода!

– И то верно, друже, – кивнул немец. – Вона, как ловко о прошлом разе набег ватаге нашей удался! Ныне, почитай, у нас по два фунта злата на каждого казака приходится. Еще пара таких вылазок, атаман, и, клянусь святой Бригитой, каждый ратник наш богатством с герцогами германскими сравнится, а ты, друг мой, любого короля за пояс заткнешь! Ты же, смотрю, и вправду осторожен, ровно суслик перед спячкой. Дозоры токмо для отговорки рассылаешь, по рекам и вовсе никому подняться не даешь. Как мы новые капища найдем, коли в остроге безвылазно сидеть станем, ровно медведь в берлоге?

– Тревожно мне, Ганс, – покачал головой Егоров. – Да, город дикарский разорили мы успешно. По уму, за такой разбой преследовать нас должны сир-тя со всей рьяностью, сокровища свои, баб пленных отбить пытаться или отомстить за обиды хотя бы! Дикари же не тревожат острог вовсе, будто и не случилось ничего… Но ведь сир-тя колдуны, да притом сильные, умелые, я сие на шкуре собственной испытал! Нешто убежище наше исчислить неспособны? Не верю!

– Так радуйся, сын мой, – развел руками отец Амвросий, – коли ворог столь глуп оказался. То тебе знак свыше, что делом богоугодным занимаешься.

– Ганс, когда мы ворога тревожить перестаем, разъезды мимо пропуская, лагерь ратный не обстреливая, крепости не осаждая? – спросил немца атаман. – Давай, скажи, когда неумехами прикидываемся?

– Когда Большой полк на подходе, – пожал плечами Штраубе. – Когда наступление большое готовим и ворога успокоить стремимся, дабы нежданным нападение случилось… Так ты полагаешь, язычники силы свои к острогу стягивают?

– Господь не попустит успеха воинству бесовскому! – размашисто перекрестился священник. – Обережет и сохранит воинство христово в битве…

На этих словах дверь в избу распахнулась, внутрь заскочила невысокая круглолицая дикарка в замшевых штанах и длинной кожаной робе, похожей на рыбацкую, резко выдохнула:

– Со мной ступай скорее, вождь русский! Чего покажу!

– Ты кто? – изумленно уставились на нее мужчины.

– Ирийхасава-нэ, полонянка из сир-тя. Идем скорее, улетит!

– Не помню я тебя отчего-то, девица… – заподозрил неладное священник.

Однако воевода разбираться не стал, схватил зрительную трубу, поднялся:

– Показывай!

Дикарка выскочила из дома, подняла ладонь, прикрывая глаза, недовольно цокнула языком:

– Низко опустился, отсель не видать. Надобно на башню подняться. – Девица опять устремилась вперед.

– Коли полонянка, откель речь русскую ведаешь? – громко спросил ей в спину Ганс Штраубе.

– Мы, сир-тя, умные, – полуобернувшись, ответила дикарка. – Выучила. Да не я одна. Митаюки-нэ тоже язык ваш ныне понимает.

Полонянка махнула рукой в сторону котлов, в которые женщины как раз высыпали чищеную рыбу. Мужчины стрельнули глазами, но останавливаться не стали, вслед за девицей нырнув в башню, поднялись на верхнюю боевую площадку. Ирийхасава-нэ указала рукой на точку, что медленно двигалась далеко над лесом:

– Смотри на нее, вождь.

Иван Егоров вскинул трубу и громко чертыхнулся, различив далеко-далеко крохотную фигурку верхом на летающем драконе:

– Следят! Однако… – Воевода опустил трубу. – Однако, как ты его разглядела так далеко, глазастая?

– Ближе был и выше, вождь. Заметила, – пожала плечами полонянка.

– Не было, атаман! – испуганно вскинулся караульный. – Вот те крест, не приближался! Я внимательно зрел, не отвлекался!

Воевода только отмахнулся, не слушая оправданий, ткнул пальцем в грудь девицы:

– Тут оставайся! Ганс, за мной!

Егоров побежал вниз по лестнице, тихо и четко распоряжаясь:

– Возьми людей с работы плотницкой, выкопайте яму, насколько терпения хватит, опустите всех идолов в нее. Сверху очаг сложите и впредь на нем готовьте. Только вот полонянок языческих и этих, нэнцей… В общем, всех баб со двора уберите, дабы они о сем тайнике не знали.

– Сделаю, атаман… Полагаешь, все так плохо?

– Не знаю! Однако же, коли неладно дела пойдут, не желаю с тяжестью золотой под стрелами и дубинами возиться. Не до того будет. Казакам вели впредь токмо в броне ходить, у кого имеется, в ней же и спать. Три фальконета со стругов сними и на башни поставь да порох оставшийся туда же перекинь. Ворота я сам проверю. Мыслю, укрепить еще надобно, хлипкие слишком, наскоро по первости сделали.

Наверху же священник с подозрением прищурился на девицу:

– С какой стати ты, полонянка, нам супротив сородичей своих подсобляешь?

– Ты великий шаман, о достойный муж, – поклонилась ему сир-тя, – коего не смогли одолеть чары наших колдунов. Вестимо, боги твои сильнее наших. Расскажи мне о них, великий шаман…

– Я не шаман! – гордо вскинул подбородок отец Амвросий. – Я слуга смиренный господа нашего Иисуса Христа, жизнь свою отдавшего на кресте за грехи земные наши!

– Тебя нужно звать слугой?

– Нас зовут священниками, пастырями стада Христова, отцами, – пространно ответил мужчина. – Во Христе же я Амвросием окрещен, отец Амвросий для мирян.

– Твой бог дарует тебе свое колдовство, пастырь?

– Мой бог не признает сей мерзости, прости господи! – перекрестился священник. – Нет силы, кроме божией, и любое бесовство бежит от его имени, а любые чары колдовские обращаются в прах!

– А как твой бог дарует сию защиту? – настойчиво продолжала расспросы сир-тя.

– Принятием плоти и крови Христовой, – уже не так уверенно ответил священник. – Отпущением грехов после исповеди… Раскаянием и искуплением…

– Ваш острог способен раскаяться? – Лицо полонянки вытянулось в изумлении.

– Нет, конечно, – чуть расслабившись, рассмеялся отец Амвросий. – Коли нужно ниспослать благодать божию на тварные вещи, скот, али земли или воды, то благословляем мы их именем Христовым, освящаем его именем.

– Ты хорошо освятил острог, пастырь?

Священник замялся, поскольку освятить покамест успел только церковь, и ответил:

– Он еще не достроен, дитя мое.

– Сир-тя воюет колдовством, пастырь, – напомнила девица. – Как можно оставить твердыню вашу без защиты богов пред лицом сего ворога?

– Однако же, полонянка, зело рьяна ты в борьбе супротив соплеменников своих… – удивленно покачал головой отец Амвросий. – Тебе ли учить меня, как исполнять мой долг пред небесами?

– А ведь верно девка сказывает, отче, – неожиданно вмешался в их беседу караульный. – Как же мы по сей час острог не освятили? Какая-никакая, а супротив сглаза и порчи защита. Язычники здешние, они порчу наводить умеют и глаз отводить.

Священник замялся, недовольно помял губами, но спорить с казаком не стал. Ратник ведь не баба иноземная, он о сем промахе сегодня же всей ватаге разболтает.

– Аккурат на рассвете завтра на крестный ход собирался вас созвать, – ответил отец Амвросий. – Благословим крепость нашу на долгое и прочное стояние, крестным ходом по кругу обойдем и молебен выстоим. Да пребудет с нами милость господа нашего Иисуса Христа…

Священник и казак оба с поклоном перекрестились, и отец Амвросий пошел вниз с боевой площадки.

– А ты девка ладная… – подмигнул оставшейся полонянке караульный. – И чего я тебя раньше не видел?

– На других зело засматривался, – ответила Ирийхасава-нэ, пересекла боевую площадку, выглянула вниз, проводила глазами священника, быстрым шагом идущего к храму, и взгляд ее стал хмуро-озабоченным.

В это самое время за церковью Ганс Штраубе окинул взглядом чистящих всякие корешки женщин, ткнул пальцем в круглолицую черноволосую девицу:

– Это тебя Митаюкой кличут?

– Я женщина казака Матвея Серьги, – подняла голову невольница. – Неча зариться!

– А он про это знает? – прищурился немец.

– Знает. Светелку нам на двоих отгородил. Тронешь – прогневается.

– От оно как… – Штраубе помолчал и вдруг спросил: – Сколько у тебя ног?

– Две… – удивленно ответила полонянка.

– Чего ты делаешь?

– Лук для ухи чищу.

– Море сегодня соленое?

– Оно всегда соленое.

– Ганс, а ты, часом, не приболел? – внезапно спросила Настя, атаманова жена. – Откель у тебя вопросы столь странные берутся?

– Проверял я полонянку. Она говорит по-русски не хуже меня! – удивленно развел руками немец. – В полоне всего ден десять, а ужо речь разумеет!

– Митаюки о словах правильных меня постоянно пытает, оттого много и запомнила, – объяснила Устинья. – Митаюки, когда в следующий раз вопрос глупый услышишь, отвечай: «Не видишь – лук чищу?» Али: «С утра соленым было!»

– Благодарствую, подруженька, запомню, – поклонилась в сторону девушки пленница.

– Умная, значит, шибко? – прищурился на нее немец.

– Это плохо?

– Опосля узнаем… – покачал головой Ганс Штраубе, перевел взгляд на жену воеводы: – Настена, после обеда всех женщин собери и ступайте травы собирать. Токмо всех собери, никого не оставляй, особливо местных. Охрану я выделю.

– Чего так вдруг?

– Иван твой приказал, – не стал вдаваться в подробности немец, и женщине осталось только согласно кивнуть.

Приказ казачьего атамана впервые свел вместе всех женщин, которых судьба занесла в острог на самом краю мира. Шесть белокожих, в длинных полотняных платьях, освобожденных из татарского плена еще в верховьях Оби, четырех смуглолицых и веселых девушек ненэй ненець, одетых в сапожки-торбасы, штаны и малицы из оленьих шкур. Ненэй ненець казаки отбили у менквов-людоедов уже здесь, в колдовских землях. А вот шесть таких же круглолицых и черноволосых сир-тя в торбасах и малицах из змеиной кожи они уже сами захватили в полон у здешних дикарей.

Принятые у ворот шестью казаками в кольчугах и толстых стеганках, поблескивающих железным шитьем, все женщины с корзинками и лукошками отправились собирать приправы для общего стола.

Митаюки-нэ всю дорогу с тревогой посматривала на своих подруг из Дома Девичества. Они выглядели так, словно их пожевал и выплюнул гигантский двуногий трупоед, подбирающий в лесах всякую падаль. Волосы перепутаны и сбиты в колтуны, лица жухлые и уже покрыты морщинами, груди обвисли. И они не шли – они приволакивали ноги, с тупой безнадежностью глядя только вниз, на землю. К счастью, Тертятко-нэ казалась не столь забитой, и пленница пристроилась к ней поближе:

– Куда ты пропала, Те? Второй день не вижу!

– Увечный в чуме здешнего вождя лежит, за пологом, – тихо ответила девушка. – Вся спина содрана, слаб очень, руками еле шевелит, встать не может. Корка кровавая запеклась, на рака сзади похож. Посему ему и не повернуться никак. Вот меня к нему и приставили – кормить да прибирать. Я тама, рядом, и таюсь, дабы дикари ночами не насиловали.

– Молодец, убереглась.

– Не убереглась, – мотнула головой Тертятко-нэ. – Он молодой, крепкий. Встать ужо пытается. Опасаюсь, завтра-послезавтра поднимется и пойдет. Тогда не нужна стану…

Пленница тяжко вздохнула. Митаюки предпочла промолчать.

– Послушай меня, Ми, – перешла совсем на шепот девушка. – Я тут обмыслила все то, что сказывала ты… О том, что лучше одному дикарю добром отдаваться, нежели всем по их прихоти… Свари мне зелье приворотное, Ми! Ты ведь средь наших лучшей шаманкой завсегда считалась, у тебя получится. Пока этот воин молодой из моих рук ест, я его и напою. Он не страшный, я пригляделась. Бледный, знамо. На человека не очень похож. Но уж лучше такой, чем все. Сваришь?

– Коли травы найдем, сварю, – согласилась Митаюки. – На меня ныне ужо не особо смотрят, сильно могу не таиться. Что класть нужно, помнишь? Клевер, душицу, маралов корень. Под ноги смотри. Может, первая заметишь.

Травы были местные, дикий лук, укроп и сельдерей женщины искали долго – так что все нужное воспитанницы Дома Девичества собрали без особого труда, и вечером юная шаманка устроилась возле одного из костров, заваривая приворотные травы. Делать это в берестяной коробочке дело непростое. Береста, особенно горячая, мягкая – способна смяться от любого неосторожного движения; верхние края и складки, которые не смачиваются водой, моментально загораются, стоит только зазеваться. Столь сложным делом без особой необходимости никто заниматься не станет. Зачем с трудом готовить что-то себе одному, когда рядом есть большие котлы с общей едой? В них и согреть что-то можно, и отвар горячий зачерпнуть, коли холодная речная вода не нравится. Посему Митаюки весьма удивилась, когда заметила через костер белокожую и русоволосую девушку в вышитом сарафане. Незнакомка занималась тем же, чем и она – заваривала что-то в берестяном коробце.

Ощутив ее взгляд, девушка подняла голову, и Митаюки сразу спросила:

– Ты кто?

– Я казачка, именем Елена, – спокойно ответила незнакомка.

– Почему я не видела тебя никогда раньше?

– Ты полонянка, сир-тя, – опустила взгляд казачка. – Ты не должна задавать вопросов своим победителям.

Юная шаманка сжала губы, вернулась к отвару, нашептывая заклинания… И вдруг услышала, словно эхом, точно такие же слова с той стороны костра!

– Кто ты, Елена?! – повысила голос Митаюки.

– Будешь кричать, на тебя станут смотреть дикари, – ответила казачка. – Я белая, меня не тронут. Сперва захотят узнать, чем занимаешься ты.

– Кто ты? – теперь уже тише спросила девушка.

– Тебе не нужна я. Тебе нужен волос, – с легкой усмешкой ответила Елена. – Я свои уже скрутила.

Она вскинула левую ладонь, что-то показывая, провела ею над пламенем, растерла, высыпала в отвар, продолжая нашептывания, поднялась:

– Не ходи за мной, Митаюки-нэ. Накличешь беду, – предупредила казачка.

– Ты знаешь мое имя?!

– Иди за тем, что нужно тебе, – посоветовала Елена, – и оставь мне то, что нужно мне. И тогда в твоей жизни станет немножко меньше горя, а в моей немножко больше добра.

– Ты?! – внезапно осенило юную шаманку, но она вовремя осеклась, дабы лишнее прозвучавшее слово не оборвало ей жизнь.

– Умница, – похвалила девушку казачка и отправилась к церквушке.

– Мы все умрем… – сглотнув, прошептала себе под нос Митаюки-нэ, однако сделать что-либо не посмела. Оставила все как есть, поднявшись и повернув к дому атамана, к Тертятко-нэ, за кровью и волосками.

Александр Прозоров, Андрей Посняков. Крест и порохАлександр Прозоров, Андрей Посняков. Крест и порох