Венеции нельзя доверять. Здесь за строгими фасадами скрываются роскошные покои, таверны берегут секреты от чутких ушей инквизиции, а за корсажем красавицы итальянки надежно спрятан острый кинжал. В этом городе чужака не обманут только старый клинок и верный друг. Но на сей раз вызов брошен гордости испанской короны и чести Диего Алатристе, поэтому на помощь капитану придет даже заклятый враг.
Отрывок из книги:
Утром двадцать второго декабря капитан Алатристе отправился слушать мессу без меня. Иначе говоря, командиры трех испанских отрядов собрались в монастыре, где квартировал сильно прихворнувший дон Бальтасар Толедо, чтоб обсудить с ним положение. Недомогание его разъяснилось: это оказалась почечная колика — камни не желали выходить ни в какую, — которая причиняла адские боли и приковала его, можно сказать, к кровати, сделав совершенно непригодным для службы. Монастырь был доминиканский, а братия сочувствовала Испании и держала сторону сенатора Дзено. Не ведая о подробностях заговора и не будучи его участниками, монахи сумели все устроить таким образом, чтобы во время мессы, всегда очень многолюдной, капитан, Роке Паредес и Мануэл Мартиньо де Аркада могли незаметно пройти в ризницу, а оттуда — в само здание монастыря. Я сопроводил капитана до дверей церкви, где и остался, потому что на военный совет собрались только начальники, а макать в их подливку свою горбушку рядовым было не положено.
Вы, господа, наверняка помните, если не забыли, что людям Роке Паредеса поручили устроить пожары в еврейском квартале, а Аркады — вместе с Бальтасаром Толедо и Лоренцо Фальеро штурмом взять дворец дожа, тогда как на долю Диего Алатристе и приданным его отряду пятерым шведам-подрывникам, покуда еще не прибывшим в Венецию, вместе с далматинскими наемниками капитана Маффио Сагодино выпало заниматься Арсеналом. Нездоровье Толедо смешало карты, и теперь необходимо было перераспределить роли и обязанности каждого. Затем и созвали совет, на котором я, как уж было сказано, не присутствовал, а потому из церкви и направился гуляючи к тому месту неподалеку от Таможни, где назначил мне встречу капитан.
Хранилище открывалось спозаранку и в этот час уже закрылось, и народу в округе было мало. На причале громоздилось множество тюков и бочек. От крупной зыби гондолы и лодки, пришвартованные у причала, бились о него бортами. Я шел себе да шел, хорошенько укутавшись в плащ, и разглядывал этот перекресток миров и морей, где корабли всех видов, родов и стран столпились так тесно, парус к парусу, что можно было бы, ног не замочив, пройти по ним вдоль широкого устья большого канала от таможни до самой площади Сан-Марко. И я, хоть у меня не прибавилось любви к этому городу, и тусклое, сочащееся дождем небо все так же грузно висело над крышами, куполами соборов и шпилями колоколен, не мог не восхититься Голкондой Старого Света, раскинувшейся перед моими глазами в таком надменном величии, что ни Севилье, ни Барселоне, ни Генуе с Неаполем не досягнуть было до нее, ибо именно здесь, казалось, проходила земная ось. И я сказал себе, что нам, испанцам, владыкам мира, очень лестно было бы числить за собой этот баснословно богатый купеческий город, в котором первейшей гражданской добродетелью (о пороках пока не будем) считалось трудолюбие. Меж тем как наши усилия и горы золота тратились на химеры, не имевшие никакого отношения ни к созиданию, ни к процветанию народов, зато самое прямое — к высокомерию и спеси, к праздности и кичливому самолюбованию старых христиан. Ибо никто не воплотил так полно образ Испании нынешней — и всегдашней, — чем убогий неимущий идальго, который лучше сдохнет с голоду, но не пойдет работать, потому что это уронит его достоинство, который постится круглый год, но когда со шпагой на боку выходит на улицу — непременно вытряхнет крошки из бороды, чтобы показать соседям, что, мол, наелся досыта.
Капитан Алатристе, Роке Паредес и Мануэл Мартиньо де Аркада появились два часа спустя и очень неспешно прошли вдоль причала. Остановились рядом со мной и принялись оглядывать лагуну, устье канала и остров Сан-Джорджо, а потом, — пользуясь тем, что вокруг не было чужих ушей (мои — не в счет), — обсуждать обстоятельства предстоящего дела. Тут я узнал, что в мочеиспускательном канале у дона Бальтасара застрял камень размером почти с аркебузный кремень, и почечная колика усугубилась нагноением, с которым не справился «тирольский скипидар», предложенный монастырским аптекарем, и что у страдальца, терзаемого адскими болями, держится и не спадает сильнейший жар. Так что дон Бальтасар Толедо понял, что ему остается только сдать командование, потому что надежды на улучшение в ближайшее время нет. И указал на капитана Алатристе как на своего преемника, и Роке Паредес с Аркадой не стали возражать. Скорее напротив: профессиональные солдаты, они даже обрадовались, что спрос будет не с них. По той же причине и Алатристе не слишком возликовал, но делать нечего — принял назначение, как с неизменным своим фатализмом принимал неизбежное. Общий план в основном остался неизменным, но порешили, что теперь атаку на Арсенал возглавит Себастьян Копонс, а люди Мануэла Мартиньо де Аркады поступят в распоряжение капитана Алатристе, который поведет их на штурм Дворца дожей. Роке Паредес займется пожарами в еврейском квартале.
— Загвоздка в том, — сказал Алатристе, — что нам где-то надо будет встретиться, и притом — не привлекая к себе внимания.
— Нужно найти такое место, чтобы разом было и людное, и не слишком заметное, — сказал Аркада со своим будто маслом смазанным лузитанским выговором.
— Мост Убийц подойдет как нельзя лучше… Знаете его, господа?
Роке Паредес расхохотался, отчего изо рта у него вылетело целое облачко пара — казалось, он затянулся и выпустил густой клуб табачного дыма:
— Нет. Но жизнью Иуды клянусь, имечко мне не нравится.
— Я набросаю план, хотя найти место труда не составит. Выдвинемся туда мелкими группами, проведем нечто вроде последнего смотра, обменяемся новостями, прежде чем разойдемся по местам.
Все замолчали, потому что мимо прошли несколько матросов, направляясь к одному из ошвартованных у причала парусников. Потом капитан подбородком показал на Гран-Канале и северную часть города.
— Думаю, твоя милость не прочь будет бросить взгляд на место действия, — сказал он Роке Паредесу.
Роке снова засмеялся и заскреб в черной бороде пальцами в перчатках. Манерами он походил на любезного кабана, но глаза у него были живые, а рука — крепкая.
— Правильно думаешь. Я уже побывал там вчера, хотя мост и не переходил… Сегодня еще схожу — и не затем, чтоб любоваться на их желтые шапки. — Тут он подмигнул мне заговорщицки. — Пойду вдвоем с кем-нибудь из моих людей, под тем предлогом, что направляемся в бордельное заведение некой Сары Кордовки, которая, по рассказам, по-испански чешет, как мы с тобой.
— Надеюсь, клинки ваши притихнут, а поведение будет просто примерное?
— И надеешься тоже правильно, — раздвинулись в медленной улыбке губы Паредеса. — Сомнение — обидно.
Я увидел, как капитан примирительно усмехнулся. Он был служака до мозга костей и знал, когда под какую музыку плясать; и убивать друг друга здесь, у самой таможни, да еще в канун предстоящих событий не стоило. Кроме того, теперь он взял на себя команду. И уж что-что, а с испанцами обращаться умел.
— Не хотел вас обидеть, сеньор солдат… Проехали.
Он смотрел Роке Паредесу прямо в глаза, смотрел твердо и открыто. И через мгновение нахмурившееся чело того разгладилось.
— Думаю, не хотел. Даже уверен, что не хотел. Тем более твоя милость теперь командует. И вообще, как говорится, не чисть аркебузу, пока не стрелял.
Он замолчал и показал на меня — с улыбкой и без тени былого раздражения. Все же славный он малый, Роке Паредес, заключил я.
— Слухи ходят, будто вам обоим с постоем не повезло?
— Ничего, бывало иной раз и похуже, — отвечал капитан.
Все, кроме меня, засмеялись. Пошел мелкий слабый дождичек, не пробивавший сукно наших плащей и фетр шляп. Мы глядели на серую лагуну, заволоченную густой дымкой в том месте, где море сходилось с небом.
— Меня тревожит, — продолжал Паредес, чуть понизив голос, — что я до сих пор не получил ни смолы, ни запальных шнуров, ни горючих смесей.
— Сегодня к вечеру на баркасе с хворостом доставят все это из Фузины, — ответил капитан. — Он станет у причала в канале Сан-Джеронимо, возле церкви. В двух шагах от еврейского квартала.
Роке Паредес звонко прищелкнул пальцами, а потом трижды сплюнул в канал. Потому что как всякий старый солдат — он воевал под Кревакуоре, штурмовал Акви, осаждал Верруа — был ужасно суеверен.
— Покуда своими руками не потрогаю — не поверю!
— Ну, естественно… Как там твои люди?
— Маются. Спят и видят, чтобы все уж поскорее кончилось. Тяжко сидеть взаперти и на улицу носу не высунуть… Каждый лишний день рвет им нутро. Однако молчат, не чирикают. Дрыхнут, пьют, мусолят карты — и ждут.
Капитан повернулся к Аркаде:
— А твои?
Португалец с видом полной покорности судьбе развел руками:
— То же самое. Хуже нет ожидания — очень изнурительная штука. И потом, со мной ведь только половина того, что обещано.
— Завтра причалят. Вместе со шведами.
— Это хорошо, они хоть настроены иначе. Здесь ведь каждый лишний час усиливает ощущение опасности. Все недовольны, встревожены, а от этого тени своей бояться начинают.
— Вот-вот, — поддержал его Роке Паредес. — В каждой клюке мне мерещится жезл инквизитора.
— Скоро уж, скоро.
— Дай-то бог… Хоть каких-то крох, как говорится.
— Золотые слова.
Мартиньо кивнул, прикоснувшись к серебряному «агнцу божию», висевшему на груди, между отворотами колета. От сырости его пшеничные усы обвисли, придавая лицу еще более унылое выражение. Он был меланхоличен, как истый португалец.
— Ну да, телом Христовым клянусь… Все придет, рано или поздно… Даже смерть.
И опять же, как истый португалец, он удивительно умел высказаться не к месту. Невеселое замечание встретили по-разному: Алатристе и Роке Паредес переглянулись, а потом первый рассмеялся, второй же на итальянский манер поспешно выставил рогами два растопыренных пальца, отводя беду.
— Мои люди терпеливо ждут, — продолжал Мартиньо. — Знают, что им надлежит делать, изучили досконально план дворца. Лишь бы этот Лоренцо Фальеро не подвел и сделал, что от него требуется… — Чело его вновь отуманилось невеселой думой. — А не сделает — нас всех в куски изрубят прямо в дверях.
— Черт возьми. Не изрубят. — Капитан обвел рукой панораму города. — Послезавтра мы станем повелителями всего этого. Ну, не повелителями, так хозяевами.
— И озолотимся, — вставил Роке Паредес алчно.
— Само собой.
Трудно было понять, всерьез ли говорит Алатристе или шутит: может, и трудно, но я раскусил его, как орех, и угадал ловушку. Португалец в эту минуту набожно перекрестился:
— Дай-то бог, — сказал он.
— Или дьявол, — припечатал капитан. — Будем предусмотрительны: богу — свечка, а черту, сами знаете — кочерга.
— Аминь, — со смехом подхватил Роке Паредес.
Капитан обернулся ко мне. По внезапно проявившейся, хоть и очень свойственной ему шутливости — не очень-то веселой, а скорей безнадежно мрачной — могло показаться, что он пребывает в добром расположении духа, и я очень удивился этому, ибо всего лишь полчаса назад ему на плечи легло бремя большой ответственности. Но тут же понял, что дело тут иное: просто надо пошучивать и излучать беззаботную уверенность, прежде чем вздохнуть поглубже, стиснуть зубы и броситься во вражеские траншеи. Алатристе поднял было руку, чтобы дружески похлопать меня по плечу, но слишком свежа еще была память о Люциетте и о кинжале, приставленном к моему горлу, а потому я отстранился. Капитан взглянул на меня пристально и задумчиво.
— Относительно юного сеньора Бальбоа, — обратился он к остальным, — он будет нашим связным. Будет передавать приказы и согласовывать действия разных отрядов.
И продолжал безмятежно разглядывать меня. Лицо под узкополой шапкой было покрыто мельчайшими капельками дождя.
— Хочешь что-нибудь спросить, Иньиго?
Я покачал головой и уставился на беспокойную воду канала:
— Нет. Все ясно.
Он повернулся к остальным:
— Итак, если не поступит отмены, послезавтра вечером встречаемся у Моста Убийц. Устраиваем дожу славный ужин. Само собой, оружие всем спрятать под плащами и быть готовыми к тому, чтобы бог упас или черт подрал.
— Аминь, — повторил Роке Паредес.
Сааведра Фахардо торопился. Завернувшись в черный плащ и низко надвинув шляпу, он вылез из гондолы и стал взбираться по ступеням, стараясь не поскользнуться на зеленой плесени, влажной от приливов и дождя. Когда же, отдуваясь и сопя под плащом, закрывавшим лицо, он добрался до нас, то прежде всего окинул меня недоверчиво-пытливым взглядом.
— Это мой вестовой, — сказал капитан Алатристе. — Я говорил вам о нем.
Секретарь испанского посольства кивнул и огляделся по сторонам, убеждаясь, что вокруг нет посторонних глаз и ушей: если находишься в Венеции, это очень полезная привычка. Эскуэро — так назывались здесь стапели для маленьких судов — располагался очень близко к причалу Дзатере, стоявшему на берегу широкой и короткой водной перемычки между Гран-Канале и каналом Гвидечча. За деревянными навесами, оберегавшими склады и мастерские, виднелся треугольный фронтон церкви Сан-Тровазо.
— Новости есть? — спросил Сааведра Фахардо.
— От вас ждем.
Мы шли мимо вытащенных на сушу гондол и баркасов со спущенными парусами. Пахло сырым деревом и смолой. Едва завидев нас, хозяин верфи пошел навстречу между полдесятком мастеровых, работавших стамесками и рубанками, почтительно обнажил голову и проводил нас в крытый склад, где хранились инструменты, весла, уключины, после чего удалился. Там было так же холодно, как снаружи, отчего мы продолжали кутаться до глаз в плащи, словно заговорщики, каковыми, впрочем, и были.
— Перестановки утверждены. Вы остаетесь командиром.
В дверь постучали, прося разрешения, потом хозяин, просунув голову в щель, вполголоса переговорил о чем-то с Сааведрой Фахардо и скрылся. Вслед за тем через порог шагнул новый персонаж. Это был человек средних лет, низкорослый, широкоплечий, кряжистый, в провощенной куртке, какие носят рыбаки на лагуне, а из-под куртки виднелись кожаная альмилья и роговая рукоять ножа за поясом. Когда он сдернул свой шерстяной берет, обнаружились черные кудрявые волосы. Кроме того, имелись брови в два пальца толщиной и косматые, страховидные бакенбарды, занимавшие щеки целиком и доходившие до углов рта.
— Это Паолуччо Маломбра, — представил его секретарь. — По роду занятий — контрабандист.
— Чего? — поинтересовался капитан.
— В последнее время — свинина и сало. На эти товары в Венеции слишком высоки акцизы. А поскольку стен нет, товар тайно, на лодках, доставляется с материка… Паолуччо от младых ногтей промышляет этим — возит мясо, вино, масло… В соответствии с требованиями времени. И знает лагуну, как никто.
Новоприбывший тем временем кивал в такт словам, произносимым по-испански, словно понимал, о чем идет речь. Я оглядел его сверху донизу и поразился тому, до чего же он грязен. И воняло от него рыбой — не то сушеным тунцом, не то вяленой треской, не то соленой сардиной, а может быть, ими всеми сразу. Всем, то есть ассортиментом последнего незаконного груза.
— Так что если вдруг не заладится, — продолжал дипломат, — он вас заберет и доставит в безопасное место.
Мы с капитаном удвоили внимание, с живым любопытством всматриваясь в Маломбру и изучая его до самых белков глаз. Тот не выказывал недовольства и, вероятно, воспринимал как должное, что при такой работе люди смотрят на него не без предубеждения.
— Полагаю, заслуживает доверия, — подвел капитан итог своим наблюдениям.
— Вполне заслуживает. Он не впервые вытаскивает из Венеции тех, кому срочно необходимо оказаться подальше. И берет недешево.
Паолуччо Маломбра кротко взирал на собеседников и по-прежнему не открывал рта. Но время от времени кивал.
— Он что у вас, немой? — осведомился капитан.
Прозвучало со злой насмешкой, но, к моему удивлению, Сааведра Фахардо в свой черед кивнул — и с очень серьезным видом:
— Да. Так уж сложились его житейские обстоятельства. Он родился немым, но умудряется поступать так, что его все всегда прекрасно понимают. — Дипломат выразительно показал на рукоять ножа за поясом контрабандиста. — А для тех, кто его нанимает, это добавочное преимущество.
Мы все воззрились на Паолуччо с новым интересом. Теперь он заулыбался нам с обманчивым благодушием, обнаруживая неполный комплект серых зубов. Я вдруг подумал, что не хотел бы где-нибудь посреди лагуны, да темной ночью увидеть перед собой такую улыбку, особенно если должен ее обладателю денег.
— Будем надеяться, — продолжал Сааведра Фахардо, — что все пройдет как по маслу… Но в том случае, если возникнет настоятельная необходимость совершить морскую прогулку, Паолуччо Маломбра будет ждать вас на этом самом месте, с вечера двадцать четвертого до двух пополуночи.
— Что за посудина у него? — осведомился капитан.
— Достаточно вместительная, чтобы взять на борт десятерых. Здесь их называют «брагоццо» — рыбачий баркас, может ходить на веслах и под парусом.
Капитан слегка скривился. Потом провел двумя пальцами по усам, взглянул на контрабандиста, проворно переводившего черные живые глаза с одного собеседника на другого, и обернулся к дипломату:
— Тех, кому придется уносить ноги из Венеции, — больше десяти. Вы что же, предполагаете, что выживших будет так мало?
Сааведра Фахардо вскинул руку, торопясь исправить свой промах.
— Нет-нет, речь не о потерях, — сказал он. — Остальных в других точках Венеции заберут другие баркасы. Каждый отряд будет знать свое место сбора. Сан-Тровазо — это для вашей милости и тех, кто займется штурмом дворца дожа. Для тех, кто будет брать Арсенал и жечь еврейский квартал, предназначена Челестия.
Не сводя глаз с капитана, Паолуччо Маломбра кивал при упоминании каждого места, будто подтверждая, что все так и есть. Затем запустил палец с черным, как смертный грех, ногтем в ноздрю и принялся обстоятельно в ней копаться. Я же, слушая все это, подумал, что было бы совсем нелишне отыскать Челестию на плане, который капитан оставил у себя в комнате, а также досконально изучить путь от Арсенала досюда. Если что не заладится, путь этот надо будет проделать во весь дух, причем полгорода будет гнаться за мной. Или целый город. И времени расспросить, верно ли я иду, у меня не будет. И возможности сориентироваться на местности — тоже.
— В случае непредвиденных осложнений каждому отряду надлежит направиться на свой пункт сбора. Паолуччо Маломбра доставит вас на остров, о котором я скажу в следующий раз. Как уже было сказано, Сан-Ариано расположен в противоположном конце лагуны. Совсем рядом — открытое море. Там вас подхватит парусник побольше.
— Когда? — спросил капитан Алатристе.
— Ну, вот это уж от меня не зависит… Как только будет возможно, полагаю.
Мы с капитаном переглянулись, ибо, как люди, повоевавшие вдосталь, разом подумали об одном и том же: за нами следом и по пятам на островок явятся верные Серениссиме солдаты, которые будут искать нас и наверняка обшарят всю лагуну.
— Что это за островок? Там можно будет держать оборону?
Сааведра Фахардо взглянул на нас так, словно мы попросили описать обратную сторону Луны. Оборону чего? — казалось, хотел спросить он. Но вот наконец уразумел.
— Нет, не думаю… Сан-Ариано, или Остров Скелетов, выбрали прежде всего из-за того, что он малозаметен. Мне сказали, он затерян среди других и окружен каналами, которые трудно пройти. Еще его преимущество в том, что по нему протекает ручей, то есть имеется пресная вода. Еще там есть развалины монастыря, заброшенного лет двести назад.
Мы оба взглянули на контрабандиста, который как раз бросил ковырять в носу и снова лучился сероватой медовой улыбкой шириной от одного бакенбарда до другого. Капитан снова в задумчивости погладил усы:
— Клянусь плотью господней… Не сказать, чтоб названьице вселяло спокойствие…
Сааведра Фахардо пояснил, что тем не менее место это именно таково. Спокойней не найти. Когда городские кладбища переполняются, именно на этот островок свозят останки давно погребенных. Еще и потому там редко кто бывает. Летом он кишмя кишит змеями, но в это время года можно ходить без опаски.
— Но будем надеяться, что ни Сан-Ариано, ни услуги Паолуччо Маломбра вам не понадобятся.
— Будем.
Тут контрабандист вдруг начал бурно жестикулировать, переводя красноречивые взгляды с одного на другого. Потом ткнул себя в грудь, двумя пальцами изобразил шагающие ноги, потом эти пальцы скрестил и воззрился на нас с прежней обычной своей кроткой приязнью.
— Хочет сказать, — перевел дипломат, — что минуты лишней не задержится. А начнется переполох, баркасы уйдут от греха подальше — с пассажирами или без них. В два пополуночи, в Рождество.
 | Артуро Перес-Реверте. Мост Убийц |
Электронная книга: Артуро Перес-Реверте. Мост Убийц