В новой книге Марии Метлицкой — пять захватывающих историй. Очень легкий, естественный язык повествования, харизматичные персонажи, «затягивающие» сюжеты доставят удовольствие любому читателю. Книга отлично подходит и тем, кто хочет отдохнуть, и тем, кто хочет узнать что-то новое о жизни и любви.
Отразить окружающую действительность таким образом, чтобы внимание читателя находилось в полном распоряжении автора, может только серьезный Мастер. Таковым и является Мария Метлицкая. Ее герои и героини живут буквально за вашими стенами. Двери их квартир выходят на вашу лестничную площадку. Но их жизнь наполнена подлинными, захватывающими, непредсказуемыми драмами. Эта особенность творчества Марии Метлицкой позволяет ей оставаться одним из самых востребованных современных авторов. Сегодня стартовый тираж ее книг в переплете составляет 40 тысяч экземпляров.
Заглавная повесть книги рассказывает о семье, вкусившей и счастье, и разочарование, и горе. Иван и Ольга, люди простые и честные, были уверены, что все ясно: живи, работай, и будет тебе счастье и уважение. Но не суждено было Ивану и Ольге наслаждаться этой простой и честной жизнью, потому что такая жизнь оказалась не по нраву их дочерям. Иван не мог понять, где ошибся, в какой момент сделал что-то не так: недоглядел, когда его девочки пошли по кривой дороге. Во всем, что случилось, он винил только себя. Что ж, кто виноват, тому и исправлять ошибки. И Иван принял решение...
Отрывок из книги:
С самого раннего утра — привычное время для рабочего человека — из радиоточки неслась громкая музыка. Иван Иванович домашних своих в этот день не щадил — праздник! Да еще какой — самый светлый и самый любимый. Первое мая! День солидарности трудящихся. А уж семья Кутеповых к трудящимся относилась определенно.
Глава семьи, Иван Кутепов, был строителем первого разряда, монтажником-высотником. Ленинский проспект, широченный светлый новорожденный красавец, имел к нему непосредственное отношение. Не один дом из желтовато-розового кирпича построил Иван Кутепов. И жена его, Ольга Степановна, тоже из «своих» — маляр-штукатур, и тоже бригадир, между прочим. Любимая жена и мать его детей — двух дочек, Маруси и Валюшки, умниц и красавиц. Таких красавиц, что даже родители удивлялись — не девки получились, а принцессы сказочные. Хороши как на подбор, обе.
Маруська в Иванову родню — белобрысая и синеглазая. Только глаза как озера — огромные, бездонные. И льняные локоны вьются по плечам — такая вот красота. Мать, конечно, локоны эти непослушные в тугую косу... Но на висках и на нежной шейке плетут они свои соблазны, плетут.
А Валюшка — чернявая, в Ольгу. Волос тяжелый, густой. Цыганский такой волос. И глаза цыганские — без дна. Посмотришь, и страшно становится, не по себе. Точно в омут заглянул. И брови богатые, шелковые. Не иначе как табор мимо Ольгиной деревни проходил.
Девки — погодки. Дружные, хотя всякое случается. Но жить друг без друга не могут — как ни крути. Погавкаются, потявкаются, поворчат, матери пожалуются — а через полчаса снова вместе. Шушукаются.
Квартира у Кутеповых большая. Огромная даже. Мечтать о такой разве что в сладких снах... И это после всех мытарств, общежития, бараков, холодных и продувных. А что, заслужили! Через долгих тринадцать лет получили Кутеповы свои хоромы. И никто, между прочим, не возражал. Ни одного слова! Все на собрании Ивана Кутепова поддержали: кому, как не ему. Передовик, стахановец. Непьющий и некурящий. В семье лад, жена отличная, тоже не из последних на стройке. Девульки подрастают — славные такие! Отличницы. Да и намаялись они по полной. Все прошли — безденежье, трудный быт. Потому и заслужили — трудом праведным и таким же поведением. Уважали Ивана на стройке. И даже парторгом выбрали — тоже, кстати, единогласно. Главный инженер Крюков так и сказал: «Ты, Кутепов, у нас человек безупречный». А слова эти дорогого стоят. Всей жизнью надо такие слова заслужить.
Иван подкрутил радио и открыл холодильник. Красота! Расстаралась любимая Олюшка. «Умница моя», — довольно подумал он. А как же иначе? Вечером гости придут, друзья, родня. Соловьевы, Путилкины, Кротовы. Это — коллеги, так сказать. А из родни Курочкины нагрянут. А их человек шесть. Родня неблизкая, но все же. В холодильнике плотно, рядком, стояли судки с холодцом, миски с салатами, разделанная селедочка с зеленым лучком, фарш на котлеты. А на широком подоконнике, на больших тарелках, прикрытые белоснежными вафельными полотенцами, выпирают крутыми боками пироги — с мясом, капустой и яблоками — к чаю.
На кухню, позевывая, вышла Олюшка.
— Вань, — упрекнула она, — ну что ты, ей-богу! Орет с утра, не приведи господи. Пусть девчонки поспят.
— Нечего, — обрубил Иван. — Спать будут ночью. А сегодня — праздник. Красный день календаря! Пусть поднимаются и собираются по-быстрому. — Он кивнул на часы: — Полседьмого уже! А в семь надо выйти.
— Опоздаешь, — покачала головой жена, — вот прям опоздаешь! — И принялась накрывать на стол.
— Не опоздаю, — возразил Иван, — потому что опаздывать не имею права — я в голове колонны. Как я могу? — продолжал возмущаться он.
Ольга ничего не ответила — а что, прав. К тому же спорить с мужем она не любила. Ни к чему. Только уж в самых крайних случаях. А так... Не на спорах семья держится, а на добром мире и согласии. Это она давно усвоила. Да и характер был у нее хороший. Покорный. И мужа она уважала — да и к чему собачиться? Кому от этого хорошо?
Иван Кутепов, глава дружной семьи, распахнул без церемоний дверь в комнату дочек и громко гаркнул:
— Подъем! Подъем, лентяйки! А то... — И безжалостно распахнул настежь окно.
Девчонки поежились — утренний первомайский ветерок явно не напоминал жаркое лето — и натянули на носы одеяла.
За завтраком крепко сбитая Маруся вовсю уплетала яичницу с бутербродами, а тощая Валюшка брезгливо ковырялась в тарелке.
— Ешь давай! — прикрикнула на нее мать. — Ишь, разбирается!
Валюшка скривила гримасу и отодвинула тарелку — наелась.
— Вон, — с усмешкой кивнула на сестру, — эта... Скоро будет как бомба.
Маруська показала язык:
— Пока толстый усохнет, худой сдохнет.
И тут же получила подзатыльник от отца. Справедливо.
Нарядились — Ольга в новом платье в цветочек и новом плаще, Иван в парадном костюме и при галстуке, и девчонки в обновах — светлые туфельки, красные пальтишки. На головах — белые банты. Одним словом — красота!
Вышли из метро, увидели своих и влились в колонну. Зашагали бодро и весело. Из репродукторов рвалась музыка, развевались красные флаги. Люди несли знамена и транспаранты. В руках у детей пестрели бумажные цветы невообразимой красоты и размеров — еле удержишь. Кутеповы шли рядом, плечом к плечу — молодые, стройные, нарядные. И счастливые. Очень счастливые! А такое не придумаешь и не сыграешь — такое видно невооруженным глазом. В смысле — радость и истинное счастье. Счастье честного, порядочного, трудящегося человека.
После демонстрации отправились прямиком домой. Проголодались и слегка промерзли — не лето на дворе, а только начало весны.
Уселись за богато накрытый стол и подняли первую рюмку. За Первомай, разумеется! Остальное — потом.
* * *
Иван Кутепов приехал в столицу в шестидесятых из далекого приволжского села. Приехал один, и было ему так тоскливо и одиноко! Отпустили его неохотно — да и понятно: старший сын, основная надежда. После него еще две сестры, проку с них... Только рвался Иван в Москву — не удержишь! Ни на комбайн, как батя, садиться не хотел, ни в агрономы. Сельский человек — до мозга костей, а рвался в город, на стройку. Мать, женщина суровая, долго молчала и на сына обижалась. Невесту ему нашла — соседскую Нюру. А он на эту Нюру и смотреть не хотел — не нравилась. Совсем не нравилась. И в коровник не хотел, и в огород. Нет, родину свою малую он любил — куда ж без этого? И лес любил, и рыбалку на зорьке. И речку тихую, мелкую, в синюю рябь. А в город тянуло. Да так, что с родителями поругался, собрался да и уехал. Написал, правда, сразу, как в столицу шумную прибыл. Подробный отчет. Потом ничего, сгладилось — после первого отпуска. Привез подарков родне, матери платок и отрез, бате рубашку китайскую в клетку. Сестрам конфет и духов.
Смирилась родня — а куда деваться? А что рвалось материнское сердце.... Да кому до этого дело?
Первую койку дали в общаге на краю света. В комнате шесть человек. Все свои, деревенские. Все хотят не просто заработать — хотят в столице остаться. Чтобы сделаться москвичами. А это не трудно, но не быстро — сначала прописка временная, на пять лет. А потом — постоянная. И еще положено жилье — комната в общежитии или, если повезет, — в коммуналке. А это уж совсем свое!
В общежитии было весело и мирно — приходили со смены и падали на кровать как убитые. Не до пьянок по будням и не до гулянок. А в воскресенье уже могли и расслабиться — девчонки жарили готовые котлеты, доставали квашеную капусту, присланную деревенской родней, и накрывали столы. Кто-то играл на баяне, пели песни и танцевали — нелепый иностранный городской фокстрот и знакомый всем деревенским вальс. Там он и встретил Олечку Сидорову, которая и стала его первой и самой большой в жизни любовью. И кстати, единственной и навсегда.
Потом была семейная комнатуха в той же холодной общаге, потом восьмиметровка в коммуналке в Люберцах, а уж потом, когда родились девчонки, управление выделило хоромы на Ленинском.
Ух, как же они были счастливы тогда! Когда впервые зашли в эту светлую, огромную по их представлениям, сказку. Две комнаты — раздельные! Окнами на проспект. Кухня восемь метров. Ванная и туалет. А прихожка! Распахнули блестящие от свежей краски рамы, и ворвался в комнату ветер — свободы, счастья и молодости! Приезжала погостить мамаша — батя к тому времени помер. Ходила по квартире и качала головой — удивлялась всему. Белоснежной раковине, кухонной мойке, горячей воде, бегущей из сверкающего крана. Унитаз трогала руками, паркет. У окна замирала — дух захватывало. Такая красота! Машины шуршат шинами, огни... Напротив гастроном. А там! Никогда она такого добра не видела! И сколько! Что в деревенском магазине? Масло разливное, конфеты-подушечки в сахаре, макароны серые — и то праздник.
Ольга покупала свекрови торт «Сказка» и снимала цукаты — ешьте, мама! Такого дома не будет. И окорок покупала — «Тамбовский». Мать жир с краев на черный хлеб, а розовое, со слезой, мясо — девчонкам, внучкам. «Сало мне знакомее», — говорила.
Все от себя отрывала — всю жизнь. А когда совсем разболелась — от возраста, — Иван хотел ее навсегда забрать: здесь медицина, врачи. А мать отказалась. «Ты, — говорила снохе, — самая хорошая, лучше не бывает. А все равно — сноха. Не хочу быть у тебя приживалкой. Буду жить при родной дочери. Та хоть и стерва и рядом с тобой — никто, а все же дочь. Если прикрикнет и заругает, я не обижусь. А на тебя зло затаю». И уехала. Мудрая была, хоть и неграмотная. А сыну сказала: «Прав был, что уехал от черной работы. Хоть и здесь пашешь, зато жизнь видишь. В кинотеатры ходишь, в Парк культуры. А в деревне — только труд и водка. Все. Никакого просвета. Вот и батя сгорел — молодой. Пятьдесят пять — разве возраст?»
Обжились понемногу. Холодильник купили, люстры, ковер. Потом и на мебель собрали — зарабатывали хорошо оба. Девчонки в яслях выросли, слава богу, крепенькие были, сопли подхватят, носом пошмыгают, а группу не пропускают.
В санатории были. В Крыму и в Подмосковье. По Волге плавали на теплоходе. В Ленинград съездили — самим посмотреть и девчонкам показать. За грибами ездили, зимой на лыжах. Коньки девчонкам купили — фигурные. Те в ЖЭКе занимались, с тренером. Фигуристки! А ничего пируэты крутили! Иван с Ольгой стояли за заборчиком и диву давались. По субботам — в кино. Там в буфет — газировка, пирожные. Красота, а не жизнь!
И такую вот красоту построил Иван Кутепов. Своими крепкими рабочими руками. Не только дома у него выходили. Все остальное — тоже дай бог! Дай бог, чтобы и у другого хорошего человека — хоть кусочек такого счастья. Хоть граммулечку! И еще — когда по радио звучала замечательная песня «Я люблю тебя, жизнь», у Ивана Кутепова слезы на глазах закипали — искренние слезы счастливого человека. Потому что он и вправду очень любил эту прекрасную, честную и счастливую жизнь. Всей своей чистой и справедливой, щедрой и открытой русской душой.
И с женой, Ольгуней, тоже было как в сказке. Даже неловко порой от такого счастья — неловко отчего-то и... чуть-чуть страшновато.
Ни в чем Ольгуня не перечила, потому что доверяла мужу. Ценила его и уважала. Со всем соглашалась: «Да, Вань, как скажешь!» «Да, Ванюша, ты прав». Не спорила и в бутылку не лезла. И дом вела замечательно — пекла, варила, закатывала. И матерью оказалась прекрасной — строгой и справедливой. Нежная была женщина. Вкусная, ох! Ничего не пропало с годами — только сильнее стало. Как прижимался ночью к родному телу, так сердце и замирало, и дух перехватывало.
Такие дела. Впрочем, Иван Кутепов твердо знал — живи честно, чтобы не стыдно было перед людьми. Трудись с полной отдачей. Уважай и цени друзей. Не зарывайся. Не делай плохого другому. Будь верен жене, вкладывай свою правду в детей. И самое важное — личным примером! Вот это и есть основа. Не станет плохим человеком твое дитя, если будет расти в любви, верности и порядочности. И еще — в труде.
Выпили за праздник, за рабочий класс, за партию. Потом — тост за женщин — как без него! Наелись, попели, повели разговоры — за жизнь, разумеется. Женщины принялись убирать со стола, мужчины ослабили галстуки и закурили. Вера Кротова, Ольгина подружка и жена Ваниного друга, вытирала тарелки и задумчиво глядела в окно.
— Оль, — тихо сказала она, — а девки-то у вас... Хорошеют!
Ольга радостно кивнула — как тут не согласиться? Красивые дочки — загляденье. Ладные, толковые. Ленивые малость — ну, с годами пройдет этот грех. Потому что балованные — все у них есть, всего вдоволь. Не то что в ее юности в деревне. Коровник, огород, резиновые сапоги и грязь по колено — почти круглый год. Не хотела она такой участи для своих девок, не хотела. Вспоминала, как бабы женскими делами мучились — побегай в стужу на двор. Нет, пусть ее девки под горячей водой плещутся.
Вера задумалась:
— А ведь глаз да глаз нужен! Яркие девки, бойкие. Москвички — одно слово.
— Москвички, — согласилась Ольга. — И что плохого? Жизнь только будет полегче. И покрасивее! Не то что у нас, Вер!
Вера задумчиво подперла голову рукой.
— Наверное. Только Москва эта.... Соблазны одни. Как бы не сбились!
— Да с чего? — рассердилась Ольга. — С чего им сбиваться? Учатся, в кружки ходят. Отметки хорошие. Валюха вон по лыжам в районе первая! Не грубят, за хлебом бегают. Что попросишь — помогут, не отказываются. И в семье у нас... Ну, сама знаешь! И Ваня с ними строго, и я поддам, если надо! С чего им сбиваться? Да и нет у нас в родне вроде «сбившихся»!
— А где тебе сбиваться-то было? В Прохоровке твоей? Да там одни старики и алкаши остались. Навоз по колено да картошка мешками. А тут ты сразу за Кутепова выскочила. Время у тебя было на всякие глупости?
— Свинья всегда грязь найдет — если захочет, — сурово бросила Ольга, — и в селе, и на хуторе. И не в столице тут дело!
— Как раз-то в ней, в столице. Соблазны такие! Куда ни глянь. И мужики разные — не все как твой Ваня. Разные, Оль! Это ты их не видела. А я повидала.
Ольга с удивлением уставилась на подругу.
— И что, не понравилось?
— Да просто выводы сделала — вот и все. Только мне тогда уже двадцать было, а девкам твоим поменьше.
— Это ты к чему? — нахмурила брови Ольга. — К чему разговор этот дурацкий затеяла?
Вера пожала плечами.
— Да ни к чему. Просто вспомнила свою жизнь. Да и на девок твоих залюбовалась. И связала все вместе.
— А ты развяжи! — грубо ответила мягкая Ольга. — Вспоминай свою жизнь про себя. Я вроде не любопытствую.
Вера вздохнула и вышла из кухни, а Ольга еще долго стояла у окна и смотрела на улицу. Пока ее не окликнул удивленный муж:
— Про чай, хозяюшка, позабыла?
Она мотнула головой, подхватила чайник с заваркой, порезала торт и поспешила к гостям.
На лице улыбка, а в душе.... Мутота одна и чернота. Стерва эта Кротова. Стерва. Разве подруги так поступают? Сердце материнское бередят? Да и какие у нее поводы? Завидует просто — вдруг осенило Ольгу. Конечно, завидует! Не все у нее с Кротовым складно, известно всем. И родить никак не может. После пяти абортов.
А кто, спрашивается, виноват?
 | Мария Метлицкая. А жизнь была совсем хорошая... |
Электронная книга: Мария Метлицкая. А жизнь была совсем хорошая...