пятница, 15 августа 2014 г.

У нас длинные руки

рюмка
Как правильно воровать в заведениях, оставаясь в глазах окружающих приличным человеком.

Увидел - и прострелило: жить без него не могу! За столом продолжали говорить, смеялись, а я весь был в нем. Пространство сжалось до блеска гнутой линии. Что-то перламутровое, какой-то узор, какая-то тайна. Подобного со мной никто не делал. Стыд ушел. Я потянулся и накрыл его ладонью. Прохлада окутала лилиями. Мой. Ты - мой. Будет теплый вечер, огоньки за окном, лед в бокале, комната, совсем прозрачная от музыки Малера. И ты.

Дома я разглядывал нож с туповатым чувством свершившегося оргазма. Ну ручка, ну резная, ну лезвие, да, блестит. Попробовал порезать хлеб - ни фига. Тупой. И чего дальше? А ничего. Кухонный ящик, прими раба твоего.

Я мог бы сослаться на провалы в памяти, надуть флера, но нет. Все двадцать три ножа за последние три года были вынесены мной из московских ресторанов в совершенной осознанке. Тот первый, который я назвал Перламутровый Обморок, положил начало череде невероятных афер, предлогов, просьб пересесть, заказов дополнительных блюд (потому-что-к-маслу-такой-а-к-мясу-другой) и немыслимых поз за столом. Клептойога стала прорывом в моем сознании: если положить локоть этак, а ногу занести так, да развернуть корпус на тридцать градусов влево, то идеальная точка обзора на сервировку - только от барной стойки, а там никого. Золотое правило йоги - не морщить лоб, это придает любому действию ноту высшего порхания. Все смотрят только на твой лоб. Лоб излучает истинное блаженство, пока под его сенью творится история. Чаевые я оставлял большие и тем самым оправдывал себя.


Сыров и колбас мы накупили много. Вывалили и сели на ковер. Звякнули ножи. Мой любимый психотест, о котором всегда просят: из двадцати трех ножей каждый выбирает свой. По выбору я почти всегда точно рассказываю о человеке. Схватил короткий с красной ручкой - ненавидишь коллег и мечтаешь об Италии, потянул к себе округлый серебряный - смотришь кино на языке оригинала, а у бабушки есть китайский сервиз, на который ты уже положила глаз. Нет сервиза? Ну, бабушка еще молодая -появится! Чем больше вина и людей, тем предсказания нелепее и громче.

Компания была новая, и после пятой бутылки меня, как обычно, потянуло на откровения. Биографию ножей я уложил в пару минут. И компанию прорвало. Такой концентрации воров не видела даже республика ШКИД. Перли все. И всё. Даша тащила молочники, Витя - пепельницы. Тихий работник театра Дмитрий специализировался исключительно на белых тканевых салфетках. «Они напоминают мне чаек!» - вздохнул он. Но козырь припасла Аня - из очень дорогого ресторана она в сумке вынесла скульптуру.

«Ты понимаешь, что это тянет на уголовщину?» - «А вы понимаете, что вы тоже никакие не клептоманы, а воры хреновы?» Компания из приличия замолчала. По лицам читалось - не стыдно никому. Тихий работник театра Дмитрий вздохнул еще раз: «Так ведь Россия! Все воруют!» Ножи, воткнутые в сыр и колбасу, отреагировали холодно. Перламутровый Обморок чуть подался вперед и, высвободив лезвие из дор-блю, брякнулся со звоном на поднос: «Дряни вы все, господа, и возмездие близко!»

Истории о краденых пледах, посуде, свечах и подсвечниках с того момента липли ко мне с тем остервенением, с которым банки предлагают мне потребительский кредит. Вырисовался сиквел «Федориного горя»: «И зазвякали блюдца: «Не хотим мы вернуться! Мы в московских квартирах поселимся!» В каком-то смысле общественное насильно сделали частным. Мои друзья радостно каялись, что тут свистнули ложку, там стаканчик, а на бульварах тиснули чайник. Объемы вынесенного из ресторанов в дом завораживали.

Алена Донецкая рассказала, что в свое время, когда в Москве только открыли Vogue cafe, там что ни день творилась мистика. Для удобства женщин к каждому столику приставлялась раскладная табуреточка для сумки. Табуреточки исчезали стремительно. Каким образом их выносили и, что самое главное, как их потом использовали - загадка.

Материал про московское ресторанное воровство (ну какая же это, к чертям, клептомания) составил бы целый каталог. Выставка предметов с живыми историями грохотала бы за пределами Садового кольца. Но все актеры, бизнесмены, журналисты, телеведущие и музыканты, кто рассказывал о своем опыте, просили ни в коем случае не упоминать их имена ни на каких страницах. Какая уж тут выставка.

Сам я, чем больше этих историй слушал, тем больше говорил себе: «Окстись!» Поход в ресторан теперь сочетался с аутотренингом: «Я не буду, я не буду». Заказывать я начал котлеты, которые по этикету едят без ножа. Садился за самый открытый для обзора стол. Чуть не бросил пить - потому что где алкоголь, там и развязанные руки. Держался изо всех сил. Напоминал себе курильщика, дочитывающего Аллена Карра. И вот, когда на очередном торжественном ужине при полной сервировке я допил кофе, попрощался со всеми и вышел из-за стола, хлопнув в ладоши: «О да, судьба! Ты в моих руках!» - Антон, который знал о моей завязке, понял мою радость и одобряюще кивнул с другой стороны пира. Я не взял ни одного из предложенных ножей. Мои рукава и карманы были девственны. Совесть чиста. Через секунду все рухнуло.

Эти рюмки сошли с полотен фламандцев. Их блики, хрустальный стан и горделивость звали к себе. Потянуло внизу живота. Переливающаяся барная стойка служила сейчас сценой для этих балерин. Пусть не примы, но как они себя держали! Как упивались своими икрами, как тянули ножки. Северное сияние этой хрустальной «Сильфиды» затмевало пышность московского приема. Уводило в свой хрупкий мир, зыбкий и потому желанный. Мир, которым хотелось любоваться и тут же рвать его на части, чтобы каждая из этих частей навеки принадлежала только мне.

Первую я вежливо выпил и так же вежливо опустил в задний карман штанов. У второй на дне дремало что-то малиновое, початое. Я взял ее и тут же услышал: «Савельев, уходишь?»

Антон, милый друг, как же ты некстати. Ну, антракт так антракт.

Говорили про современное искусство, новый павильон музея «Гараж». Прогуливались среди вечерних платьев, селективных парфюмов и клатчей. Первая балерина давила своей пачкой на правую ягодицу. Эти штаны шили на заказ. Попу они облегали плотно, а расширялись книзу. Сейчас фалды пиджака едва прикрывали явные очертания пленницы, и со стороны я выглядел глупо.

Антон много говорил. Я лишь жестикулировал. В модных журналах всегда есть фотосессия, где парень в дорогом пиджаке и развязанной бабочке небрежно держит между пальцами пустой бокал, опустив его вниз. Сзади обычно мраморная лестница или Лазурный Берег. Бассейн или экзотическая зелень. Все это смотрится изысканно и манит. Что-то такое я изобразил с моей второй рюмкой.

Важно кивнув, я опрокинул в себя чужие остатки малиновой жидкости и, подцепив рюмку указательным и средним пальцами, опустил вниз. Мне казалось, выглядит это невероятно стильно. Так мы ходили еще минут десять. Выпивали, но уже из бокалов. Рюмку я не отпускал. Антон подозрительно покосился на нее: «Да поставь ты ее уже!» Видимо, со стильной жестикуляцией я переборщил. Можно было попросить его о помощи, но как я мог расстроить друга, только что уверовавшего в мой духовный рост? К Антону подошли, он отвернулся, и тут я все проделал четко. Угукнул, крутанулся на каблуках в сторону стены с огромным низким окном. Передо мной жужжала толпа. Я отметил, что не морщу лоб, потянулся как бы поправить ремень и одернуть рубашку, мотанул головой вправо и вложил рюмку в левый задний карман.

Сейчас я напоминал себе орангутанга. У того всегда отклячен зад и четко обозначены ягодицы. Пришлось выпрямиться, чтобы совпасть с новой линией филейных частей. Ходить надо будет как-то аккуратно. Как робот Вертер. Зато две принцессы теперь мои. Мои. Мои. Это я опять Горлумом оборачиваюсь?! Кажется, я пьян.

«Вот ты где!» - Антон принес еще выпить. - «Ну, давай!» Чокнулись. Посмотрели в окно. Деревья с удивлением смотрели на пьяных людей внутри.

«Так вот, сейчас в Германии начали строить один невероятный музей, там...» - Антон говорил мягко, слушать его было приятно. Я облокотился на стену, а через минуту, когда Антон вспомнил что-то смешное, с удовольствием опустился на широкий подоконник.

В индуизме это называется карма-пхала - плоды кармы, воздаяние за прошлые и будущие жизни.

Хрустнуло так, что северное сияние поглотило меня целиком. Как я не заорал, как дошел до туалета, как вытряхнул осколки из карманов - отдельная душераздирающая история.

Пророчество Перламутрового Обморока сбылось. Меня настигла месть за плененное мной и моими друзьями Федорино войско. Хрустальные агентши дали бой, и в тот раз посуда победила. Но раз война, то война!

Теперь никаких рюмок. Только ножи!

(с) Андрей Савельев