Герои этого рассказа заплатили сполна. Впрочем, цену умеренную — большинство оказалось в выигрыше. Кроме погибших, конечно. Бессмертный трон и вправду оказался милосердным, ничего сверх меры от побеждённых он не потребовал. Воин избавился от осточертевшей армии, а девочка получила ряд серьёзных уроков взросления, которые необходимы, даже если ты дочь Смерти.
Глава 1. «Принцесса»
Никогда не находил ничего хорошего в увольнительных. Какая разница между казармой и таверной, если по уставу пить нельзя нигде? Если за ночь со шлюхой солдат лишают месячного жалования? Ходишь, как дурак, по городу, и слюнки пускаешь. Нет уж, лучше просто отоспаться и хорошенько поесть. Но и тут не всё гладко — к хорошему сну лучше совсем не привыкать, а еда... ох, после нескольких лет армейской кормёжки человеческая пища просто не усваивается. Желудок привык переваривать камни, что поделаешь. Развлечения в городе есть, но какой в них смысл? Куда может пойти солдат, обыкновенный ратник, пусть и хорошо отличившийся, в небольшом приграничном городке? Турниры здесь не проводятся, на балы быдло вроде меня не пускают, органы в церквях запретили почему-то. Остаётся только цирк, но так уж вышло, что я с детства был к нему равнодушен. Скукота.
Лавийские города похожи друг на друга, как братья-близнецы. Уж поверьте, я повидал их множество за девять лет своей службы. Исключение составляют лишь Столица, да такие вот городки у границы. Здесь мало развлечений, зато порядки куда строже, чем в других местах. Нам, конечно, не нужно вылавливать в похлёбке лазутчиков, как это было пять лет назад, но. Ходят слухи, корольки опять грызутся между собой. Значит, скоро на войну. Я принимал участие в войне с Таврией и не хочу снова идти в бой, пусть теперь и против другого врага. Грязно, медленно и бессмысленно. Сначала ты несколько дней, вместе с такими же несчастными, как и ты, идёшь по унылой дороге, которой, кажется, и конца нет. Потом сэры рыцари трубят битву (то есть, конечно, не они, а валеты сэров рыцарей), и вы идёте на бойню. И наконец, вы сидите на земле, рядом с теми, кого только что убивали, и болтаете о всякой чепухе. Голова ещё где-то далеко, вы пусты и ничего не соображаете. Как там у вас? Дожди. А у вас? Тоже дожди. А тебя кто-нибудь ждёт? Жена не дождалась. Померла. И меня никто. А долго служишь? Двадцать лет. Ну, так недолго осталось. Угу.
А благородные сэры рыцари в этот момент обсуждают условия капитуляции. Когда война закончится, проигравший королёк отдаст победившему пару грядок на границе, и все будут праздновать. Не победу, нет. Хотя официально именно её, но проигравшие тоже празднуют. После войны ветеранов отпускают на неделю домой. Жаль, но моего дома больше нет. После того как меня забрали в солдаты, отец почти тут же слёг в своей библиотеке. Матери у нас не было, других детей тоже.
Может быть, я не люблю увольнительные ещё и поэтому. Некуда мне идти, некуда.
Вот и в тот вечер стоял я посреди улицы и гадал, куда же мне податься. Более или менее приемлемый вариант был один — таверна. Там хоть подраться можно. Оружие ратники в города не брали, но два кинжала и несколько метательных ножей я всё же себе оставил. На всякий случай. Я проверил, хорошо ли спрятано оружие, отряхнул плащ и направился к таверне. Шум от таких мест обычно слышался за много метров, поэтому меня и насторожила гнетущая тишина. Я осторожно подошел к дубовым дверям и прислушался — в таверне кто-то тихо о чём-то говорил. Я открыл дверь и остолбенел. За крайним столиком сидела женщина в чёрном балахоне и отчитывала за что-то хозяина таверны. Остальные посетители молча следили за этой сценой.
— Жрица. — еле слышно простонал я, но женщине и этого было достаточно. Она жестом отпустила беднягу-тавернщика и поманила меня пальцем. Я, естественно, подчинился. На ватных ногах подошёл я к жрице и упал на колени.
— Что-то не так, мальчик? — спросила жрица своим холодным, металлическим голосом. Вы представить себе не можете, как в этот момент мне было страшно. Жрицам ведомо всё и горе тому, кто в этом усомнится.
— Всё хорошо, моя госпожа. Я просто очень удивлён и напуган. Я впервые вижу жрицу так близко и мне. мне очень страшно.
Жрица хищно улыбнулась и медленно провела ладонью по моим рыжим волосам. На миг я осмелился взглянуть в её тёмнозелёные глаза, но тут, же отвел взгляд. Жрица же, видимо, не заметив моей дерзости, бросила на пол две медные монетки с изображением Дракона.
— Сходи в цирк, мальчик, — тихо сказала жрица. — Развейся.
Я молча поднял деньги и, поцеловав подол платья жрицы, кукольной походкой вышел из таверны. В голове стоял непонятный шум, мне было дурно, как после долгого боя. Немного тошнило, кружилась голова, в ушах стоял звон. Мир кривлялся и строил идиотские рожицы. Цирк, жрица сказала цирк... мне стоило больших трудов взять себя в руки и пойти на площадь, где уютно расположились разноцветные шатры. Шаг, ещё шаг. Страх всё ещё сидел в горле, желая скорее освободиться, а вот первоначальное оцепенение прошло. Захотелось броситься бежать, неважно куда — лишь бы бежать, но я не мог ослушаться Жрицы. Они слышат голос Богини, они всю жизнь искупают наши грехи, и как я могу пойти против их воли. Ведь воля Жрицы, это воля Богини.
Мне понадобилось почти двадцать минут, чтобы дойти до цирка. Вечернее представление уже давно началось, поэтому за вход я заплатил всего одну монетку. Продравшись сквозь бедняков, стоящих у самого выхода, я направился к арене. Монетка на входе да плащ королевской армии давали мне это право. Мне было тяжело дышать, но скорее от большого скопления народу, чем от духоты. Люди, среди которых я занял своё место, были по большей части представителями купеческих семей, и лишь несколько были одеты как дворяне. Настоящие же аристократы могли себе позволить съездить в столичный цирк.
Пока я разглядывал посетителей, с арены успели сойти и уродцы — шуты, и метатели ножей и даже огромная тётка, глотающая шпаги. Наконец меня привлёк голос карлика-конферанса:
«А теперь, дорогие гости, благородные и не очень, я хочу представить вам нашу маленькую звёздочку. Она был всегда, она приходила и будет приходит в гости к каждому, в этом мире. Смотрите и трепещите, только в нашем цирке, сама Малышка Смерть!»
Люди начали громко аплодировать, кто-то кричал, кто-то свистел, кто-то топал ногами. Поднялся и тут же утих невероятный гул. Все замолкли, когда на арену вышла Малышка Смерть. Внешне она напоминала маленькую девочку, в чёрной рясе, но лицо её. у девочки не было волос, лишь две маленькие косички на совершенно лысой непропорционально большой голове. К одной из них маленьким гвоздиком был приколот бантик. Рот у Малышки был огромным, как у жабы, — от уха до уха, губы ярко напомажены. Но самым страшным были её глаза — два вертикальных разреза почти от самой верхней губы, до лба. Вместо носа у девочки было лишь два маленьких отверстия — ноздри. В руках Малышка Смерть сжимала косу, которая была больше её самой примерно в два раза.
Увидев всё это, зал сперва охнул, а потом словно с цепи сорвался. Люди кричали разную мерзость и похабщину, а девочка смотрела на них своими ужасными глазами и молчала. Два рослых парня вытащили на арену клетку, с несколькими бродячими псами. Их, видимо, поймали уже в городе и, вместо того чтобы просто слопать, притащили в цирк. Девочка подошла к клетке, открыла дверь и вытащила одного из псов. Остальные даже не шелохнулись. Малышка Смерть взяла зверя за шкирку и подняла над головой. Зал вновь замолчал. Добившись тишины, девочка усадила пса на маленький стульчик. Затем она провела косой над головой зверя, и тот упал замертво. Сначала я подумал, что пес просто дрессированный и исполнил несложную команду, но потом заметил, как тельце зверя соскальзывает со стула. Увидел, в какой позе он остался лежать, неестественно вывернув лапки и мордочку. Зал это тоже заметил и ответил Малышке Смерти своим молчанием. Никто не проронил ни звука. Люди медленно развернулись и начали уходить из цирка. Лишь я стоял на своём месте и не сводил взгляда с девочки. На арену выбежал конферанс и начал кричать что-то зрителям, но его слова тонули в вязкой тишине. Для меня же не существовало ничего, кроме полных слёз, чудовищных глаз девочки. В них было столько боли и скорби, что глядя в них, мне самому хотелось рыдать. Из странного транса я вышел только тогда, когда конферанс отвесил девочке звонкую оплеуху.
— Ты что, сучка, не могла их задержать? — в мир вновь вернулся звук. — Из-за тебя нам придётся уезжать, уродка!
Карлик визжал, как резаный, а девочка лишь молча стояла, опустив голову. Наконец она ответила каким-то неестественно тонким и высоким голосом:
— Вы могли просто не ставить номер в программу. Он не нравится людям.
— Просто здешнее быдло ничего не понимает в зрелищах, — пробубнил конферанс себе под нос. — А теперь иди в клетку, маленькая тварь.
Девочка не шелохнулась.
— Какого...? — прорычал карлик. — Я же сказал, уродка, марш в клетку.
— Вы обещали, что после сегодняшнего представления отведёте меня в город, — тихо ответила девочка, не поднимая головы. Карлик тут же ударил её, да с такой силой, что Малышка Смерть распласталась на арене.
— А ты это заслужила, уродка? — взвизгнул конферанс.
Я не знаю, что заставило меня поступить так, как я поступил. То ли мне стало жаль девочку, то ли мне был противен ублюдок конферанс, то ли всё это вместе... я не знаю. Но когда карлик пнул лежащую Малышку Смерть в живот, я не выдержал. Вытащив из кармашка на рукаве небольшой метательный ножик, я бросил его в конферанса, целясь в жирный зад подонка. Карлик закричал на весь шатёр и схватился за раненую ягодицу, я же бросился на арену. Отшвырнув карлика в сторону, я поднял девочку на руки и вынес её из цирка. Меня никто не пытался остановить, а Малышка Смерть лишь тихо плакала, прижимаясь к моему плечу. За метательным ножом и косой девочки я решил вернуться утром.
Глава 2. «Драконы»
Малышка Смерть жадно пила молоко, ковш за ковшом, пока я, стоя на коленях, мыл ей ноги. Девочка совсем меня не боялась, видимо, чувствуя, что я просто не смогу причинить ей зла. Она почти не говорила, лишь кивала иногда, кивала своей огромной головой. Странно, но я тоже не чувствовал страха, хотя внешность Малышки была более чем жуткой. Наконец, когда я уже вытирал девочке ноги сухим полотенцем, она спросила:
— Зачем ты меня спас?
Я не представлял, как правильно ответить, поэтому решил просто сказать правду:
— Не знаю. Но этот человек поступал с тобой плохо, ты этого не заслужила.
Малышка Смерть улыбнулась и спрыгнула со стула. От неё исходил сладкий аромат, какой часто стоит на ярмарках, у лотков с леденцами. Я впервые попробовал леденец в своем первом увольнительном, когда мне было семнадцать. До этого я мог только мечтать о сладостях. Мой отец был Привязанным, в библиотеке барона Уиллиса, и все своё детство я провел в пыльных залах. Барон редко ходил в библиотеку, его мало интересовали книги, поэтому он и проиграл её вместе со мной и отцом одному рыцарю, сэру Галахану. Тот отдал меня на службу в солдаты, когда мне было четырнадцать. Отец был стар и не перенёс этого. Он не прождал и года из положенных для службы двадцати семи — через месяц умер в библиотеке. Впрочем, он дожил до тридцати пяти — а для Привязанного это уже неплохо. Поэтому запах девочки слабо ассоциировался у меня с детством. Скорее, с первыми боями и первыми убийствами. Первым осознанием того, что жизнь это недоразумение. Как говорил один шут в Даснии, безумном городе-государстве: «Жизнь — это шутка».
— А как тебя зовут? — спросила девочка. Я пожал плечами. Отец был немым, а благородные не слишком интересовались Привязанными. Даже на службе меня звали сперва «рядовой», потом «солдат», и лишь сейчас «воин».
— Как хочешь, девочка. Мне всё равно. А как тебя зовут? — ответил я ей. Ну не хотелось мне называть ребенка этим жутким цирковым прозвищем.
— Мне тоже всё равно. Только не говори «уродка», мне больно.
— Не буду, — пообещал я, и прижал девочку к себе. Она была неестественно холодной, и прикасаться к ней было одновременно приятно и гадко. Наверное, так чувствовал себя рыбак из сказки, который влюбился в русалку. Девочка снова начала всхлипывать, и я принялся гладить её лысую голову, тихо нашёптывая:
— Хочешь, выберем себе имена? Какие угодно, какие захочешь. Как мне тебя звать?
Малышка перестала плакать и посмотрела на меня снизу — вверх.
— Я не знаю, — сказала она. — У тебя была мама?
— Да, но я её не знал. Баронесса забила её палкой, после того как та меня родила. В тот же вечер.
— За что?
— Налоги, они ведь идут за каждого Привязанного. Баронесса пожалела меня и решила избавиться от матери. Покупать её никто не хотел, а... — я посмотрел на Малышку. Она снова была готова расплакаться. Мои слова ранили её, хотя я уже не обращал внимания на жестокость этого мира. — А кто твоя мама?
— Смерть, — ответила девочка. — Богиня рассердилась на её мягкосердечие, и решила показать, что жизнь земная — Ад и муки. Она подарила меня маме, и та стала такой, какой есть.
Я сел прямо на пол, испугавшись слов девочки. А что, если она говорит правду? А что, если она сумасшедшая?
Однако додумать я не успел. На улице затрубил военный рог, созывая всех солдат. Я не знал, что случилось, но догадывался. Скорее всего, корольки-таки сподобились снова повоевать. Наспех собрав вещи, я посадил Малышку себе на спину и поплёлся на сбор. Девочка прекрасно понимала, что это, но совсем не боялась. Когда мы шли по улице, люди что-то шептали нам вслед и показывали на нас пальцами. Мне было всё равно. Солдаты собирались под стягом Ла-вии, с изображением Чёрного Дракона. Там мы и остановились. Мои сослуживцы не стали спрашивать о Малышке, у них было полно своих проблем. Кто-то в спешке проверял внешний вид, особо счастливые в очередной раз прощались с роднёй. Лишь десятник Рудольф, презрительно оглядев девочку, спросил меня:
— Что это, воин?
— Трофей, — не задумываясь, ответил я. По уставу рядовым не полагалось ничего, кроме оружия и кормёжки. Солдаты имели право на личные вещи, а воины — даже на слугу или раба. Правда, только на одного. Десятники и сотники (Граждане: не благородные, но и не Привязанные люди) слуг не имели, зато им можно было покупать дома и землю. К тому же, граждане шли на службу добровольно. Поэтому десятник лишь кивнул и направился по своим делам. Малышка крепко прижималась ко мне всем телом, её пугало такое скопление людей. В цирке тоже часто собирались толпы, но она была ограждена от них спасительным кругом арены. Здесь же были люди, с которыми ей предстояло делить жизнь ещё долгое время. Девочка прекрасно это понимала.
— Мы пойдём на войну? — спросила она у меня. Я лишь молча кивнул в ответ — мне нужно было ещё почистить старую, залатанную кольчужку. В трёх местах на ней не хватало колец, кое-где же она вообще была расплетена. Я почти успел, и рог протрубил о построении за секунду до того, как я сунул кольчужку в мешок. Оружие осталось в казарме, поэтому кольчуга была моей единственной заботой. Жаль, что я не забрал в цирке нож, за его утерю спишут с жалованья пару серебряных.
— Что сейчас будет? — вновь спросила меня девочка. Я осторожно поставил её на землю, прижался губами к её щеке и прошептал:
— Смотр войск. Сейчас приедут рыцари, и будут нас считать. Просто держись за моей спиной и всё. Ладно?
Малышка Смерть кивнула. Я подумал, что стоит придумать ребёнку нормальное имя, и взял её за руку. Обведя взглядом солдат, я быстро нашёл свою сотню и направился к ним. Отыскав в толпе Рудольфа, я, по праву воина, встал слева от него. На счастье девочки, построение войск на смотре было линейным, в одну шеренгу. Это было не совсем удобно, особенно в маленьких городках, зато доставляло меньше хлопот с перекличкой — рыцари просто проезжали из одного конца шеренги в другой и считали убыток. На этот раз недосчитались сорока с лишним человек. Это не страшно, по крайней мере, для неявившихся. Вскоре их вытащат из таверн и борделей, побьют пару раз палками и отправят на войну. Сбежать из армии невозможно — каждый, кто не имел при себе ни одной из печатей, подвергался проверке. Печать Привязанного ставили прямо на кожу, и сдирали (вместе с кожей, естественно) при оформлении в солдаты. Печать Гражданина была на бумаге, которую следовало всюду носить с собой и беречь, как зеницу ока. Печать же благородного человека была перстнем, за кражу которого в Лавии полагалась смертная казнь через четвертование. Так вот, если человек не имел при себе ни одной из печатей, его отдавали в солдаты рядовым.
Наконец сбор закончился, и солдаты уныло поплелись в казармы. Даже сейчас мои сослуживцы не задавали вопросов о девочке, и я был очень благодарен им за это. Малышка снова залезла мне на плечи и что-то тихо напевала. Какую-то дурацкую детскую песенку про муравьёв. Мне стало снова нестерпимо жалко этого ребёнка. «А что если она, правда, дочь самой. » — думал я тогда. Мне было страшно и хорошо одновременно. Я был так счастлив, оказаться нужным кому-то, защищать этого жутковатого ребёнка, способного убивать одним лишь жестом. Словно услышав мои мысли, Малышка Смерть спросила:
— Ты ведь уже был на войне?
— Да, — ответил я, почти сразу же. — И убивал, если ты об этом.
Девочка промолчала, но я прекрасно знал, ЧТО она хочет обо мне знать, поэтому добавил:
— Это гадко. Мерзко, больно и неправильно.
Малышка наклонилась и поцеловала меня в щёку. Её огромный рот, который больше походил на шрам, раскрылся на мгновение, и я ощутил тёплую влагу на своем лице. Это должно было быть мерзким, но я не испытывал ничего подобного. Поцелуй девочки был поистине поцелуем ребёнка — сколько бы ей ни было лет на самом деле.
— Я тоже так думаю. Но мама говорила, что такова природа человека, — сказала Малышка, вытирая мне щёку небольшим носовым платочком. — Что люди всегда убивают и разрушают, поэтому достойны только Смерти и Разрушения.
Меня передёрнуло — не приведи Богиня, если мою девочку услышали! Упоминать так богохульно имена Самой и Повелителя Разрушений, Отца Войны! Теологи называют нашу веру триединой, в отличие от дуалистической веры северных государств и монотеизма южных варваров (не спрашивайте, откуда я знаю такие умные слова, я же рос в библиотеке). То есть главной была и будет Богиня, самая мудрая и справедливая. Она подарила людям жизнь, она всё нашего мира. Смерть же тиха и молчалива, она дарит людям себя. Сама является сестрой Богини и идёт с ней рука об руку. Повелитель Разрушений — это олицетворение всех мужских низостей и мерзостей. Он изуродовал Человека, создав мужчин, и он сеет зло по всему миру. И вот уже триста лет идёт эпоха Разрушения — в королевской семье не рождалось ни одной девочки. Отсюда и все беды — разве могут мужчины править государством? К счастью, мятежом в Лавии даже не пахло. Возможно, новый брак короля Айрона на Рудеской принцессе Фист принесёт нам новую королеву, и вновь начнётся эпоха Мира... Но до этой свадьбы ещё полгода, а пока мы шли в казармы и готовились к очередной войне.
Глава 3. «Рыцарь»
Мне совсем не хочется описывать армейские будни, это мерзко и глупо. Уж тем более я не имею никакого желания описывать одно из сражений. Но, к сожалению, моя история проходила на фоне очередной бессмысленной войны, поэтому у меня нет выбора.
Итак, война с Некрией шла уже четыре месяца. Это маленькое государство находилось между Лавией и Рудекией, поэтому мы и преподнесли его друг другу в качестве свадебного подарка. Отец принцессы Фист, король Рудекии Арчибальд II, в'л свои войска с юга, Лавийская же армия терзала Некрию с севера. Малышка Смерть всегда пряталась в лагере, когда валеты трубили «атаку». Наверное, мне помогали выжить её молитвы, обращенные к Самой Смерти. Может, то, что я сам истово молился Богине. Не знаю. Но я был жив, и всё свободное время проводил с Малышкой Смертью. К сожалению, нам всё не хватало времени найти себе имена, поэтому мы никак к друг другу не обращались. Нам хватало одного взгляда или тихого шёпота. Остальные солдаты считали её моей дочерью, и тихо жалели нас обоих. Малышка Смерть просила, чтобы я не разубеждал их, — она так привыкла к унижениям, что была счастлива нашей походной жизни. По бумагам она числилась моей слугой, поэтому ей также полагались паёк и одежда. Казалось бы, ещё шесть лет — и мы сможем оставить службу.
В тот вечер мы сидели с Малышкой Смертью у костра, и я читал солдатам старую отцовскую книгу. Поскольку я был единственным грамотным в сотне, я делал это почти каждый вечер — вояки с радостью слушали старые баллады или даже исторические хроники каких-нибудь монахов. Это способствовало улучшению боевого духа, как сказал бы Рудольф. Его, кстати, к тому времени уже не было. Десятника растоптал конь Неарийского рыцаря, в какой-то мелкой стычке. Его заменили толстяком Феодом, примерно через четыре дня, и больше о нём не вспоминали. Так вот, я читал солдатам «История падения государства Эбиро, описанная иноком Леонидом для потомков в назидание и поучение», когда к нам подошёл один из рыцарей. Мы тотчас же встали и, поклонившись, предложили ему сесть у костра. Этого требовал этикет (хотя какой у Привязанных этикет? Скорее закон), и обычно рыцари садились у костра и делили пищу с солдатами. Но в этот раз всё было по-другому. Из за спины рыцаря выпорхнул карлик в шутовском наряде и завизжал:
— Это она, мой добрый сэр рыцарь. Живёт себе, отродье Тьмы, И не берут её костры!
Рыцарь, нахмурившись, уставился на Малышку Смерть, я же пожирал взглядом шута — это был тот самый карлик, что мучил девочку в цирке. Я набрался смелости и, не поднимая глаз на сэра рыцаря, произнес:
— Простите, мой лорд, но это моя дочь. Возможно, её внешность.
Мне не дали договорить. Шут тотчас же закричал, пуская во все стороны слюни:
— Не верьте, добрый сэр. Этот солдат украл Чудовище и совокупляется с ним в надежде получить вечную жизнь.
Рыцарь шикнул на карлика, и тот замолчал. Мы с Малышкой тоже ничего не говорили, слова шута были полной чушью. Я искренне полюбил эту странную девочку, и пусть я не до конца понимал природы своей любви, но ничего греховного в ней не было.
— Твоя дочь, — начал рыцарь, — нравится моему шуту. Как Привязанный ты должен отдать её. Такова моя воля.
Что-то внутри меня надломилось. Я услышал, как где-то вдалеке засмеялся карлик. Услышал, как всхлипнула моя Малышка. Я сжал рукой свой старый меч и уже приготовился напасть на рыцаря — будь потом что будет, — но опоздал. Рыцарь, с мертвенно бледным лицом оседал на землю. Время словно замедлилось. Я понимал, что Малышка убила рыцаря, и что у меня нет выбора. Я подскочил с земли и рубанул мечом шута — слева направо, раскраивая несчастного на куски. Мне не было его жаль, я плохо представлял, что делаю. Через секунду мир снова стал реальным. Я стоял над двумя трупами и крепко сжимал меч, Малышка Смерть же стояла за моей спиной и плакала. Нас окружили ратники. Один из них торопливо снимал с рыцарского коня всё лишнее — доспехи, флаги, пики, знамёна. Я всё понимал без слов — соратники, с которыми я провёл вместе девять лет, спасали мою жизнь. Малышка Смерть тоже это понимала. Мы молча уселись на коня и выслушали, в какой стороне Лавия, а в какой Некрия. Затем я ударил лошадь пятками по бокам и поспешил в сторону вражеского государства, так, чтобы нас никто не заметил. Это было несложно, впрочем, я даже не надеялся ни на что. Всё, что я чувствовал, это как к моей спине прижимается Малышка Смерть и рыдает. Её слезы были самым страшным. Жизнь, которую она так полюбила, рушилась из-за её чудовищного дара. Я даже боялся представить, что чувствует сейчас девочка. Мы двигались в сторону одного из Некрийских поселений.
Наверное, всё могло бы быть куда проще, чем случилось на самом деле. Мы могли бы найти какую-нибудь деревеньку, построить дом на окраине и жить, как все нормальные люди. Поговаривали, что в Не-крии были вполне сносные налоги. Но Богине было угодно по-другому.
Глава 4. «Шут»
Л теперь время для небольшого пояснения. Наверняка, вас так же, как и меня, заинтересовал вопрос: а как вообще этот маленький уродец попал к рыцарям, и что ему было нужно от Малышки? Я выяснил это позже, и сейчас расскажу вам. Итак, вернёмся в тот вечер, когда мы с Малышкой Смертью встали под знамёна Дракона и отправились на войну с Некрией.
Карлик пил кружку за кружкой, но блаженного чувства опьянения всё ещё не было. Тавернщик, пожилой мужчина с повадками королевского палача, молча опустошал свои запасы, открывая всё новые и новые бочонки с непонятной бурдой. Которую он, впрочем, с самым невинным вином выдавал за некрийское вино. Карлик и сам не спешил вступать в разговоры с кем-либо. Его лучший аттракцион, его самая ценная покупка за последние пять лет, предала его. Нет, карлик понимал, что возможно, он был слишком строг к уродке. Но всё же такого злодейства, он простить не мог. «Нет, ну вы только представьте, — жаловался неведомо кому карлик, воображая, вероятно, целый табор сочувствующих друзей. — Только представьте себе, какого мне сейчас? Эта маленькая дрянь сбежала из моего замечательного цирка с каким-то деревянным мальчишкой!» Под деревянным мальчишкой карлик имел в виду, разумеется, меня — на тот момент ещё безымянного ратника, проткнувшего кар-личий зад своим метательным ножом. Наверное, у конферанса был опыт в общении с солдатской братией, которая иногда могла быть излишне инфантильной и прямолинейной. Попросту говоря, некоторые мои товарищи по оружии были просто ду-боломами. Не сомневаюсь, многие ратники приходили на представления без платы и часто устраивали в цирке дебош. Даже мой поступок можно было бы так расценить. Но я отвлёкся от истории карлика.
Он уже собирался уходить, отчаявшись уже напиться, как увидел в дверях таверны женскую фигуру в чёрном балахоне. Карлик склонил голову, то же самое сделали и остальные пьяницы, включая и тавернщика-палача. Конферанс бросил ему несколько медяков и направился было к выходу, но фигура в балахоне остановила его. Женщина ничего даже не сказала, просто посмотрела на карлика и тот остановился.
— Чего угодно Богине и жрице Её? — выдавил он своим тонким, омерзительным голоском.
Жрица ответила не сразу. Сначала она долго, пристально и оценивающе разглядывала карлика, потом так же долго жевала и пробовала на вкус какие-то слова. Наконец она решила выплюнуть их.
— Ты упустил Судьбу, — слова оказались горькими и, возможно, даже ядовитыми. Они словно шипели и разбрызгивались на коже уродливого конферанса. — Дочь Самой покинула тебя и Богиня рассержена.
Карлик сглотнул слюну, перевел взгляд с губ жрицы на её нос, потом на её же брови. Сил на то, чтобы заглянуть жрице в глаза, у него не было. Это было и не обязательно, карлик всё равно не смог бы вспомнить, как выглядела жрица. Говорят, что Богиня забирала у своих служительниц лицо.
— Что я должен делать, чтобы заставить улыбнуться тысячу губ Богини? — промямлил карлик ритуальную фразу. Он не боялся жриц, но проявлять неуважение на глазах у всей таверны считал излишней глупостью.
— Найти ту, что ты потерял, — жрица смерила карлика ещё одним оценивающим взглядом. — Такова воля моей Богини.
Конферансу очень не понравилось то, как старуха выделила эти слова — «моей Богини». Так, словно знала, что карлик думает о вере этих земель. Он вновь присел на лавку и крепко задумался. Жрица села напротив него.
— Если серьёзно, малыш, — начала она. — Мне, правда, нужна твоя помощь.
Старуха скинула капюшон, её седые волосы рассыпались по чёрному балахону, а морщинистый рот скривился в улыбке не более привлекательной, чем улыбка моей Малышки. Лишь глаза её, тёмно-зелёные глаза, какими пугают детей в сказках о ведьмах, были живыми и прекрасными. Карлику казалось, что он утонет в этих глазах. И вот когда он уже почти полностью растворился в изумрудном великолепии, он понял.
— Ты не жрица, — прохрипел конферанс, переворачивая стол. Огромный деревянный массив рухнул на старуху, придавив её собой. Карлик же, не оглядываясь, бросился прочь из таверны.
На следующее утро он сидел возле шатра, мрачно пакуя свои вещи. Он объяснился со всей труппой, подписал соответствующие бумаги и даже порекомендовал, где искать нового конферанса. Управившись со сборами, карлик отправился в дорогу. Не знаю, что тогда творилось в его голове, но точно ни одна приятная мысль не посещала конферанса. Он и сам не понимал, куда направляется. То ли он пытался отыскать нас, то ли просто желал оказаться как можно дальше от тёмно-изумрудных глаз старухи. Как бы то ни было, через пару недель неведомая сила привела карлика к границе Лавийских земель. Вскоре в трактир, где остановился конферанс, прибыли лавийские подкрепления.
Карлик встретился с лордом Пенсивалем намеренно. Циркач прекрасно понимал, что солдат мог увезти Малышку Смерть только в одном направлении, на войну. Поэтому конферанс долго наблюдал за рыцарем в приграничном трактире и, дождавшись, когда тот останется в одиночестве (и изрядном подпитии), подошёл к нему.
— Мой добрый рыцарь, — начал он, склонившись в несуразном поклоне. — Позволите ли вы порекомендовать свои услуги?
Рыцарь благодушно кивнул, не отрывая взгляда от серебряного бокала с вином. Дворяне из другого не пили. Карлик между тем продолжил:
— Я старый шут, мой добрый сэр. И против некрийских свиней готов отправиться в поход, с тем, кто меня лишь позовёт, — конферанс выждал мгновение, чтобы посмотреть на реакцию рыцаря. Тот еле заметно ухмыльнулся, и карлик вновь начал декламировать, сгибаясь в немыслимых поклонах. — В трактире этом, как брильянт, вы привлекаете мой взгляд. Среди отребья и крестьян вы — словно светоч, мазь для ран. Готов служить я только вам, мой добрый рыцарь...
— Пенсиваль, — закончил пьяненький рыцарь. Он был доволен глупыми стишками карлика. — Лорд Пенсиваль из провинции Алдол. Нилавского удела, знаете ли.
— Да кто не слышал о Нилаве, жемчужине Лавии? — усмехнулся конферанс, усаживаясь за стол. Ему хватило секунды, чтобы поймать недовольный взгляд рыцаря, понять, что тот либо не любит лесть, либо свою провинцию. О которой, словом, ни шут, ни даже я и слыхом не слыхивали. — Самое мерзкое место на земле, мой лорд. Одни коровы да крестьяне.
— Точно, — тут же повеселел лорд. — Поля и болото, и на сотню лиг больше — ничегошеньки. Подними тост, шут!
— Конечно, — карлик встал из-за стола и поднял несуществующий бокал. — Позвольте, мой лорд, остались ли у вас родственники и друзья в Алдол?
— Конечно, чтоб их нелёгкая!
— Ну, так за то и выпьем, — карлик запрыгнул на стол и закричал на весь трактир. — Пусть тысяча огней накроет Нилав, путь сто морей затопят сей удел! Пусть камня не оставят там на камне сто тысяч самых страшных дел!
Рыцарь залпом осушил свой бокал.
— Воистину! — заорал он.
Глава 5. «Мертвецы»
Наше же с Малышкой недолгое путешествие по землям Некрии закончилось в первой же деревеньке. Казалось, всё шло так, как мы и мечтать боялись. Оставалось только наняться батраком к какому-нибудь землевладельцу и спокойно жить. Я был готов к тяжёлой работе, в конце концов, я девять лет отдал лавийской армии. Но как только мы оказались на месте, я понял — не видать нам с Малышкой спокойной жизни. По крайней мере, в ближайшее время. Всё население деревушки высыпало на главную улицу, где королевская армия набирала новых солдат.
— Все, кто могут держать в руках оружие, вы нужны славной Некрии! — захлебывался своими словами глашатай. — Берите с собой своих жён, чтобы те перевязывали ваши раны. Берите детей, чтобы они меняли вам стрелы. Коварные лавийцы наступают с севера, Рудекия вероломно напала с юга! Мы в тисках, но мы должны биться!
Мне стало не по себе от этой сцены. Конечно, нам с Малышкой Смертью хватило ума избавиться от всего, что может выдать в нас лавийцев, но всё же, понимаете, когда-то давно, во времена Королевы Катерины, все эти государства — Лавия, Рудекия, Некрия, Барбас, Роланд, Хертгри-фен и прочие были одним королевством. Королева Катерина была последней владычицей Нирмалы. Потом, после смерти Катерины, её наследники передрались за престол, и Нирмала распалась на тринадцать маленьких королевств. Для меня до сих пор загадка, как Катерина Святая умудрялась править Нирмалой, нарожать тринадцать отпрысков, да ещё и остаться святой после всего этого. В любом случае, до последнего времени жрицы Богини запрещали королям и королевам наших королевств вступать в какую бы то ни было связь. Кровосмешение было противно Церкви. Но сейчас, если верить их проповедям, «кровь обновилась» (понятия не имею, что это значит) и династические браки стали угодными Богине. Но, я как всегда, отвлёкся. Поскольку все эти королевства когда-то были одним, отличить барбаса от некрийца можно разве что по говору. Да и то не всегда. Тем не менее, если страна на военном положении, отправить на пытки могли любое незнакомое лицо. На всякий случай.
Поэтому я надел на Малышку некое подобие платка и взял на руки. Меч я тщательно зачехлил и убрал в походную сумку. По-хорошему мне вообще стоило его выбросить — оружие в Некрии могли иметь только дворяне — но с мечом мне было куда спокойнее. Когда было покончено с небольшой маскировкой, мы подошли к группе некрийцев-солдат.
— Эй, друг, — обратился я к одному из них. — Куда встать-то?
Солдат даже не обратил на меня внимания, он лишь указал рукой на старенький, потрёпанный тент, возле которого суетились крестьяне. Мы с Малышкой направились к нему. То, что в армию забирали вообще всех, без разбора, настораживало.
— Мне кажется, — обратился я к Малышке тихим шёпотом. — Некрия уже проиграла войну. И, похоже, простым дележом приграничных земель дело не обойдётся.
— О чём ты? — девочка недоумённо посмотрела на меня.
— Лавийские войска довольно глубоко продвинулись. Даже если Рудекия увязла на севере, война всё равно должна была уже закончиться. Сдаётся мне, скоро Бессмертного трона не станет.
Я постарался сказать это как можно тише, чтобы никто из некрийцев меня не услышал, но мне не повезло. Впрочем, вряд ли это было именно невезением — кто знает, что случилось бы с нами, вступи мы в ряды обречённых.
— Эй, мертвецы! — закричал кто-то из крестьян, обращаясь к солдатам. — Этот не из наших.
Я обмер. Казалось, время остановилось. Я медленно развернулся и увидел, как не-крийские воины начали неторопливо приближаться ко мне. Бежать нам было некуда, поэтому я просто бросил сумку на землю и крепче прижал к себе Малышку.
— Ты кто? — просто спросил меня один из «мертвецов».
— Дезертир из лавийской армии, — мне не пришло в голову ничего лучше, чем просто сказать правду. Богиня спасёт, поверят. — Один из рыцарей хотел забрать мою дочь в свой цирк, поэтому нам пришлось бежать.
Солдаты явно не поверили. Во первых, от испуга я говорил, как привык, то есть так как меня учил отец. Моя речь напоминала книжную, а не лавийский говор простолюдинов. Во вторых, сама история была не то чтобы обычной. Нам сказочно повезло, что некрийцы просто не убили нас на месте. Но видимо, им и вправду нужен был каждый воин. Неожиданно вмешалась Малышка Смерть. Она спрыгнула на землю и сбросила платок.
— Вы должны отвести нас в Храм Самой. Мы с моим отцом готовы принять печать Вечности.
Те, кого звали «мертвецами», опешили. В моей голове медленно начали всплывать воспоминания о том, что я читал про Некрию. Для начала, мертвецами называли некрийских воинов, так же, как у нас в Лавии солдат звали драконами. Но на моей родине так получилось потому, что мы вставали под знамёна с изображением дракона. В Некрии же похожий обычай появился из-за расположения государства — оно как раз находилось в центре распавшейся Нирмалы, и чаще всего подвергалось нападению. Поэтому крестьянам в этой стране было запрещено иметь оружие, налоги никогда не завышались, и даже право Привязи отменили — королевство было бы просто обречено, поднимись в нём хоть самое захудалое восстание. Соседи тогда разорвали бы его на части. Даже не знаю, почему Некрия так долго была предоставлена сама себе. Далее, что такое Бессмертный трон. По старинному преданию, король Некрии Мант был бессмертен. На самом деле, это была просто очень красивая традиция — все наследники трона брали себе имя Мант и гримировались под старинный портрет первого короля. Говорят, некоторым даже подрезали ноги или, наоборот, растягивали кости, чтобы рост корольков не слишком варьировался. И наконец, самое важное. В Некрии люди поклонялись не только Богине, но и её сестре — Самой. Храмы Самой были закрытыми от внешнего мира, но каждого, кто туда шёл, окружали охраной и заботой — с самых давних времён. Впрочем, никто и никогда не видел, чтобы из Храмов кто-нибудь выходил. В отцовской книге писалось, что, скорее всего, Смерть забирает самых верных слуг к себе, и те помогают ей решать, кому умирать тихо, а кому в агонии. Уже потом я узнал о религиях, где мёртвые страдают после жизни. Мы же верим в то, что Богиня прощает человеку, после того как его отпустит к ней Смерть. Но до этого момента Сама наказывает человека на смертном одре.
Итак, все эти мысли довольно долго оседали в моей голове, принимая более-менее внятные очертания. За это время мертвецы пришли в себя и принялись что-то обсуждать между собой. Когда они решили нашу судьбу, я уже был в относительном порядке.
— У вас есть лошадь? — спросил у меня один из солдат. Я молча кивнул в ответ и крепко сжал здоровую руку Малышки. — Тогда отведите меня к месту, где вы её оставили. Дальше вы поедете вместе со мной. До ближайшего Храма всего день пути.
Глава 6. «Храм»
На закате следующего дня мы оказались у ворот Храма. Из-за каменной стены, покрытой блестящей на солнце облицовкой, были видны несколько шпилей, словно пытавшихся пронзить небо. Шпили эти украшали фигуры чудовищ, которые словно облепляли своими телами стены Храма. Каменные горгульи и левиафаны, а также несколько тварей, которых я так и не опознал, сидели на выступах и карнизах, свисали с балконов вниз головой или просто рассматривали гостей прямо со стены. Я не мог себе представить, насколько должны были быть искусны те, кто возводил этот Храм. Озарённый последними лучами солнца, он был настолько величественен, насколько и жуток. Волшебно-оранжевый свет, какой бывает только в некрийских землях, заставлял моё сердце биться так сильно, как никогда даже в самом безумном бою.
Ворота, в любом случае, не спешили отворяться. Пару минут мы втроём (не считая лошадок) переминались с ноги на ногу, пока наконец сопровождавший нас мертвец не спросил:
— Вы, надеюсь, понимаете, что покуда вы не попадёте туда, я не уйду?
Я кивнул. Чего непонятного? К сожалению, я понятия не имел, что делать дальше. К счастью, план был у Малышки. Девочка подошла вплотную к воротам и толкнула их здоровой рукой. Те со скрипом отворились. Мертвец нервно рассмеялся, через секунду я присоединился к нему. У обоих, впрочем, смех был измученным и уставшим. У мертвеца — от осознания обречённости собственной страны, у меня — от всех свалившихся проблем разом. Малышка Смерть сделала шаг за ворота. Я последовал за ней. Стоило нам только оказаться во дворе Храма, как ворота тут же захлопнулись. Малышка испуганно посмотрела на меня, и я взял девочку на руки. Мне понадобилось меньше минуты, чтобы изучить ворота, — они захлопывались благодаря какому-то сложному механизму. Я тут же сообщил об этом Малышке, добавив:
— Значит, здесь есть живые люди.
— А что если, — шепотом спросила меня девочка, — захлопывается сам по себе? Ну, как на пружинке?
— Такой механизм нужно постоянно смазывать и менять ему детали. Без человека он бы сломался через полгода, — я слабо улыбнулся Малышке. Она улыбнулась мне в ответ, и я понес её к зданию Храма. В паре шагов от дверей, расписанных сценами из Книги Падения, я заметил, что оттуда льётся слабый свет. Страх начал потихоньку проходить, но я всё же спросил у девочки:
— Ты хоть знаешь, что делаешь?
— А что делают все маленькие девочки? — Малышка крепче обняла меня за шею и легонько поцеловала. — Иду за помощью к маме.
Услышав эти слова, я набрался смелости и вошёл в Храм. Однако меньше всего на свете я ожидал увидеть там то, что увидел. Моё воображение рисовало монахов в ризах или безумные оргии, толпы мёртвых во главе с отцом или пустой зал, но то, что предстало моему взору... В зале, не большем, чем комнатушка на постоялом дворе, стояли несколько лавок в ряд. Перед ними была небольшая трибуна, с которой на нас смотрела Жрица, что я встретил в таверне. Она разглядывала нас своими изумрудными глазами и хищно улыбалась.
— Кто вы? — спросил я, прижимая к себе Малышку. Жрица ответила не сразу, сперва она долго молчала, переводя взгляд с меня на Малышку, и обратно. Лишь спустя минуту до меня донесся её приторный голос:
— Я жрица Смерти, малыш. Рада приветствовать вас в Храме, — женщина вышла из-за трибуны и направилась к нам. — Ты пришла, Дочь Самой, наша единственная надежда.
— О чём вы? — спросила девочка, спрыгивая на каменный пол. Я встал у неё за спиной, но на всякий случай вытащил меч. Жрица, казалось, больше не обращала на меня никакого внимания. Она смотрела на Малышку с любовью и затаённой надеждой в тёмно-зёленых, волшебных глазах.
— Жрицы Смерти со времён Нирмалы помогают Бессмертному трону. Мы храним его, как можем, — женщина села прямо на каменный пол, напротив Малышки. Девочка последовала её примеру. Я тоже уселся рядом, убрав меч в ножны. — Но сейчас нам нужна была ты.
— Я не буду убивать людей, — тихо прошептала Малышка Смерть, но и я и Жрица её прекрасно расслышали. — Вы тоже хотите меня использовать?
— Нет, что ты. Мы уже даже не просим о помощи, — женщина развела руками. Она казалось обманчиво беззащитной, и мне вновь стало не по себе. Меч, впрочем, я решил пока не вытаскивать. — Давай я всё тебе расскажу. Понимаешь, наш Храм давно знал, что у. Самой есть дочь. Мы искали тебя много лет, больше двухсот, кажется.
Я удивлённо посмотрел на Малышку, но та лишь виновато улыбнулась. Жрица продолжила:
— Наконец, я нашла тебя в том цирке. Но этот мерзкий карлик не верил в Богиню, он был с Островов Роеро, язычник! Поэтому наш маскарад бы не сработал. Тогда я принялась искать кого-то, кто мог бы тебя спасти, — Жрица сделала паузу. Девочка с благодарностью посмотрела на меня, тут уж мне пришлось виновато и смущённо улыбаться. — Твой названный отец подошёл для этого идеально. Поверь, тебе очень повезло с ним. Я предполагала, что вы отправитесь на войну. Мы уже знали, что Лавия и Руде-кия собираются напасть на нас. Тогда я сделал так, чтобы за вами последовал карлик. Я же и свела его с Лордом Пенсивалем, тем рыцарем, что убила ты, Дочь Самой.
— Очень обидно быть марионеткой, госпожа, — я, наконец, набрался смелости, чтобы сказать это, и ждал ответа Жрицы. Но та лишь улыбнулась.
— Я понимаю, малыш. Прости, у меня не было выхода, — женщина вновь обратилась к Малышке. — Убийство рыцаря было единственным слабым местом. Я знала, что мальчик тебя не предаст, но сомневалась в его братьях по оружию. Как оказалось, зря — пока сердце и голова сильнее страха и долга, всё будет хорошо.
— Подожди, — Малышка Смерть подползла ко мне и прижалась всем телом. — Но тебе было нужно, чтобы карлик встретился именно с этим рыцарем. Почему?
Жрица рассмеялась, встала на ноги и вышла из зала. Мы с Малышкой недоумённо переглянулись. До нас всё никак не могла достучаться мысль, что все закончилось. Я обнял девочку за талию и прижался губами к её шее. Мы просидели так около десяти минут, пока не вернулась Жрица. В своих руках она сжимала какие-то бумаги.
— Это было спрятано под седлом. Мы знали, что Лорд Пенсиваль как-то связан с королём Айроном. Неважно, что в этих бумагах, но они изменят ход войны. Особенно, если учитывать то, что Рудекия уже разбита. Мы два месяца шлём послания от их лица, докладывая Лавии лживые сведения.
— Но тогда почему вы позволили лавий-цам так далеко зайти? — спросила девочка Жрицу. Ответил, впрочем, я.
— Они просто их пропустили. Чтобы окружить основные силы — если в бумагах будет сказано, что вторгшиеся войска именно основные. Они и Пенсиваля убили нашими руками, чтобы никто не подумал, будто у Некрии есть силы сопротивляться. Да и время выбрали подходящее, — мне стало до того мерзко, обидно и противно, что я не выдержал и расплакался. Малышка Смерть гладила меня по голове, шептала что-то, но я всё никак не мог остановиться. Наконец я вытер слёзы и спросил у Жрицы:
— Как скоро закончится война? — мои губы дрожали, а глаза всё ещё слезились, но я всё же встал на ноги и крепко схватил Малышку за руку.
— Неделя, две. Не бойся, малыш, мы не станем захватывать твоё королевство. Выплатят за вероломство, и будет с них. Бессмертный трон милосерден, лишь Смерть имеет право судить и карать.
— Тогда можно мы уйдём? — я посмотрел на свою Малышку. — Ладно, маленькая?
Жрица устало кивнула. Девочка тоже. Я взял её за руки и направился к выходу. Через неделю война и вправду кончилась. Бессмертный трон и вправду оказался милосердным, ничего сверх меры он не потребовал. Лишь просил не заключать брака между королем Айроном и принцессой Фист. Надежда на новую королеву умерла. Нам с Малышкой отдали огромную библиотеку во дворце короля Манта, в которой меня и назначили смотрителем. Даже не знаю, хороший ли это конец для сказки, или плохой. Я в тишине и покое, среди книг, живу с самым дорогим мне человеком на свете. Но в то же время я далеко от своей страны, которая давно не знала покоя. И, благодаря мне, не узнает ещё долго. Не понимаю, хороший ли это конец. Но я здесь, в библиотеке Бессмертного трона, я однажды найду ответ, как вернуть Лавии королеву. По крайней мере, когда я так думаю, совесть мучает меня капельку меньше. А когда я вижу счастливые глаза Малышки, совесть замолкает совсем.
(с) Михаил Кулешов