В издательстве «Эксмо», в серии «Вокруг планеты за 80 книг», выходит невероятная и шокирующая история «Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата». Ее автор и главный герой Ишмаэль Бих был непосредственным участником трагических событий, произошедших в далекой Сьерра-Леоне в годы разразившейся в этой небольшой африканской стране гражданской войны.
Судьба Ишмаэля драматична. Ему было 13 лет, когда началась гражданская междоусобица и страну захлестнула волна насилия, Бих остался без дома, без семьи, был вынужден скитаться, чтобы избежать смерти и убежать от войны, в компании таких же мальчишек — вчерашних приятелей по играм и беззаботной жизни. Но попытка не удалась. Ишмаэля вынудили поступить на службу в армию и дали в руки автомат. К 16 годам он уже был профессиональным убийцей, не задающем лишних вопросов.
В современном мире более 350 000 детей участвуют в военных действиях, большая часть – в Африке. Их используют как бойцов и разведчиков. Их приучают к наркотикам и алкоголю, чтобы добиться подчинения. «Завтра я иду убивать» позволяет нам взглянуть на войну глазами подростка, более того подростка-солдата.
Как выглядит война глазами юного солдата? Как обычный подросток превращается в жестокого убийцу? Сможет ли он когда-нибудь вернуться к нормальной жизни? Ответы на эти вопросы неравнодушный читатель найдет на страницах этой книги. «Завтра я иду убивать» - книга, которую должен прочитать каждый.
Отрывок из книги:
Много разных историй довелось нам слышать об этой войне, но казалось, все это происходит в каком-то далеком, неведомом краю. Только когда через наш городок потянулись вереницы беженцев, стало понятно — в стране что-то неладно. Люди, пешком прошедшие сотни километров, поведали о том, как убивали их родственников и сжигали дома. Иногда кто-то из соседей из сострадания соглашался приютить у себя несчастных странников, но те в большинстве случаев отказывались оставаться, так как считали, что рано или поздно боевики доберутся и сюда. Дети беженцев не играли с нами. Они вздрагивали, услышав гулкие удары топора о деревянную колоду, или замирали от стука камней по жестяным крышам — мы с ребятами любили стрелять по птицам из рогаток. Взрослые, покинувшие зону военных действий, мало отличались от своих испуганных чад: беседуя с нашими старейшинами, они вдруг замолкали, терялись, забывали, о чем шла речь. Сказывались усталость и недоедание, но не только. Было ясно: то, что пережили эти люди, глубоко ранило их души. Однако даже если бы они рассказали нам всю правду, мы бы не поверили.
Временами мне казалось, что все беженцы преувеличивают опасность. Что я знал тогда о войнах? Читал о них в книгах и видел в кино, например, в своем любимом фильме «Рэмбо: первая кровь»; слышал сообщения Би-би-си о боях в соседней Либерии. Сознание десятилетнего ребенка не могло вместить трагедию, разрушившую жизнь беженцев.
* * *
Впервые война коснулась нашей семьи, когда мне было двенадцать лет, в январе 1993 года. Мы с моим братом Джуниором и нашим общим другом Таллои (оба были на год старше меня) отправились в соседний городок Маттру Джонг, чтобы принять участие в конкурсе самодеятельности, который проводили наши знакомые. Мой лучший друг Мохамед не смог пойти, потому что они с отцом занялись ремонтом соломенной кровли кухни.
За четыре года до этого мы вчетвером — Джуниор, Таллои, Мохамед и я — организовали рэп-группу. Впервые рэп мы услышали в поселке Мобимби: там обосновалось много иностранцев, работавших в той же американской компании, что и мой отец. Мы часто ходили в Мобимби, чтобы поплавать в бассейне, посмотреть огромный цветной телевизор и просто потолкаться среди белых людей, отдыхавших после работы. Однажды по телевидению показали видеоролик: молодые чернокожие парни, ритмично пританцовывая, скороговоркой произносили какой-то замысловатый текст. Зрелище просто завораживало — мы застыли на месте, пытаясь разобрать слова. Потом внизу экрана всплыла надпись: «The Shugarhill Gang, Rapper’s Delight». Джуниор тут же записал название группы. Впоследствии мы приходили в Мобимби через выходные, чтобы снова посмотреть подобные клипы. Тогда мы еще не знали, как называется этот музыкальный стиль, но меня поразило, что чернокожие ребята так быстро шпарили по-английски и так здорово двигались.
Позже, когда Джуниор пошел в среднюю школу, он подружился с мальчишками, которые многое порассказали ему о западной музыке и разных танцевальных направлениях. Он купил кассеты и во время каникул научил меня и моих друзей новым движениям. Потом выяснилось, что это хип-хоп. Мне нравился и танец, и слова — в них была особая поэзия, к тому же заучивание их позволяло совершенствовать английский. Как-то днем, когда мы с Джуниором, Мохамедом и Таллои разучивали песню I Know You Got Soul, которую написал хип-хоповый дуэт Eric B. & Rakim, пришел с работы отец. Он стоял и некоторое время слушал, прислонясь к косяку двери нашего кирпичного дома с жестяной крышей. А потом воскликнул: «Вы хоть понимаете, о чем все это?» — и тут же развернулся и ушел, так быстро, что Джуниор не успел ничего ответить. Отец уютно устроился в гамаке в тени манговых, апельсиновых, гуавовых деревьев и включил радиоприемник, чтобы послушать новости Би-би-си.
— Вот это правильная английская речь, которую вам следовало бы усвоить, — прокричал он нам из сада.
Пока папа слушал новости, Джуниор показывал нам основные шаги: мы переносили вперед и назад то правую, то левую ногу. Потом нечто похожее повторили руками, тряхнули плечами, качнули головой. «Это называется «бегущий человек», — пояснил брат. А затем мы под музыку повторили все, что выучили, двигаясь в такт и беззвучно проговаривая слова. Пора было возвращаться к ежевечерним обязанностям, принести воду, почистить лампы, но каждый мог уже лихо выдавать рэперские фразочки вроде «Peace, boy» и «I’m out» 1. Над поселком тем временем плыла другая музыка — пение вечерних птиц и стрекотание цикад.
* * *
Утром мы собрались в Маттру Джонг: загрузили в рюкзаки тетрадки, в которых были записаны слова разучиваемых нами песен, карманы набили кассетами с рэп-записями. В те дни последним криком моды было напяливать на себя много слоев одежды. Мы обрядились в мешковатые джинсы, под которыми скрывались шорты и тренировочные штаны — в них удобно танцевать. Верх тоже был в полном порядке: майка, футболка, толстовка, а вдобавок еще и рубашка с длинными рукавами. На ногах — по три пары носков, тщательно закатанных вниз, чтобы крейпсы — незавязанные, с торчащими языками кроссовки — выглядели более массивно, как у настоящих рэперов.
Днем, конечно, во всем этом становилось жарко, и часть слоев приходилось снимать. Тогда я, как и мои друзья, нес одежду на плечах. Мы вырядились так, потому что это было круто, и даже не подозревали, насколько пригодится нам подобный запас вещей. СОБИРАЯСЬ ВЕРНУТЬСЯ НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ, МЫ НИ С КЕМ НЕ ПОПРОЩАЛИСЬ И НИКОГО ОСОБЕННО НЕ СТАВИЛИ В ИЗВЕСТНОСТЬ О СВОЕМ ПУТЕШЕСТВИИ. НАМ И В ГОЛОВУ НЕ ПРИХОДИЛО, ЧТО МЫ ПОКИДАЕМ ДОМ НАВСЕГДА.
Двадцать пять километров до Маттру Джонга решено было проделать пешком, чтобы не тратить денег. Стоял прекрасный летний день, солнце еще не начало припекать, идти было легко и приятно. По дороге мы болтали обо всем на свете, смеялись, играли в салки. С собой у нас были рогатки, чтобы стрелять в птиц и обезьян, часто попадавшихся нам по дороге. У пары речушек мы остановились, чтобы искупаться. Через одну из них был перекинут мост. Издалека послышался шум машины или автобуса. Может, нас подбросят до города? Пришлось срочно вылезать из реки и спешно одеваться. Я выскочил на берег раньше, чем Таллои и Джуниор, схватил их одежду и помчался через мост. Они бросились за мной, надеясь, что догонят меня еще до того, как появится машина, но не тут-то было: небольшой грузовичок показался у моста, когда голые мальчишки были на самой его середине. Им пришлось спешно ретироваться обратно к реке. Девчонки в кузове засмеялись, водитель вовсю сигналил. Ох уж и повеселились мы тогда! Остаток пути ребята припоминали мне ту шутку и пытались отыграться. Правда, им это не удалось.
Около двух часов пополудни мы прибыли в Кабати — деревню, где жила моя бабушка Мами Кпана — так звали ее в селении. Она была высокой, с благородным овалом лица, высокими скулами и выразительными карими глазами. Так она мне и запомнилась — стоящая вдали, уперев руки в бока или обхватив ими голову. Посмотришь на нее, и становится ясно, от кого моя мать унаследовала ровную темную кожу, белоснежные зубы и складки на шее. Моего деда все называли камор — учитель. Он был известным знатоком Корана и арабского языка, а также целителем, знаменитым на всю деревню и даже за ее пределами.
В Кабати мы перекусили, немного отдохнули и приготовились к тому, чтобы проделать оставшиеся десять километров пути. Бабушка уговаривала переночевать здесь, но мы ответили, что спешим, и пообещали, что зайдем к ней на обратном пути.
— Как у тебя сейчас отношения с отцом? — мягко спрашивала она, и в ее голосе звучало беспокойство. — Почему вы не в школе? И почему ты такой худой?
Вопросов было много, но я пропускал их мимо ушей. Она проводила нас до конца деревни и долго смотрела вслед, пока мы спускались с холма. Палку, на которую бабушка опиралась при ходьбе, она переложила в левую руку, чтобы махать нам правой — это считается хорошей приметой и добрым напутствием.
* * *
В Маттру Джонг мы пришли часа через два и сразу встретились со старыми приятелями — Гибриллой, Кал око и Халилу. Вместе мы отправились на Бо-роуд, где до поздней ночи толпились уличные торговцы, продающие много всего съестного. Купив вареных земляных орехов, мы принялись уплетать их, оживленно обсуждая планы на завтра. Надо было посмотреть зал, где будет проходить местный смотр талантов, и порепетировать там. Спать улеглись на веранде в доме Халилу. В этой маленькой комнатке стояла лишь одна узкая кровать, и мы вчетвером (хозяин и три гостя — Гибрилла и Кал око вернулись к себе домой) легли поперек матраса. Ноги остались навесу. Мне, впрочем, удалось кое-как поджать их, потому что я был меньше ростом, чем мои товарищи.
На следующий день Джуниор и Таллои сидели дома, дожидаясь, пока придут из школы наши товарищи. Обычно занятия заканчивались около двух часов, но они вернулись раньше. Я чистил свои крейпсы и считал отжимания: брат и Таллои затеяли соревнование. Гибрилла и Калоко зашли на веранду и присоединились к состязанию. Выбившийся из сил Таллои, задыхаясь, спросил почему ребята пришли так рано. На это Гибрилла ответил: «Учителя говорят, что повстанцы напали на Могбвемо». Это же наш родной поселок!
В Маттру Джонг отменили занятия, пока не прояснится ситуация. Мы были озадачены и не знали, что делать дальше. По словам учителей, днем боевики захватили районы, где находились рудники. Их вылазка застала жителей врасплох: внезапная стрельба вызвала страшную неразбериху. Отцы семейств устремились с работы домой, но там никого не нашли. Куда подевались их родные, было неизвестно. Матери с плачем бросились к школам, рекам, колонкам с водой, чтобы увести детей подальше от опасности. А те, в свою очередь, побежали домой, разминувшись с родителями, носившимися по улицам в поисках своих чад. Тем временем огонь усилился, и мирные жители, оставив попытки воссоединиться со своими семьями, покинули город.
«В школе говорят, что следующим будет Маттру Джонг». Гибрилла поднялся с бетонного пола. Мы с Джуниором и Таллои подхватили рюкзаки и вместе с друзьями направились к пристани. Там скопилось много беженцев с рудников. Среди них были знакомые, но никто не мог сказать, что сталось с нашими родными. Они рассказали, что нападение было слишком неожиданным и в панике все попрятались кто куда.
Более трех часов мы просидели на берегу в надежде встретить кого-то из близких или получить о них какие-нибудь сведения. Но никаких вестей не было. Из-за реки все прибывал народ, но знакомые лица уже перестали попадаться. А время шло, день казался на удивление обыденным. Солнце мирно светило, плыли белые облака, птицы пели, ветки деревьев шелестели на легком ветерке. Трудно было поверить, что где-то идет война и что она разрушила мой дом. Мне все это не казалось реальным. Мы лишь вчера покинули родной город, и ни о каком приближении повстанцев не было и речи.
— Что вы собираетесь делать? — спросил Гибрилла. Воцарилось молчание. Вскоре его нарушил Таллои.
— Пока не поздно, нужно идти обратно и пытаться отыскать своих, — сказал он.
Мы с Джуниором кивнули в знак согласия.
* * *
Всего за три дня до этих событий я в последний раз видел отца. Он медленно шел с работы. Под мышкой у него была жесткая шляпа, которую он обычно надевал на службу. Стоял жаркий день, и по его лицу струился пот. Я сидел на веранде. Я уже давно не виделся с ним: моя новая мачеха опять расстроила наши с ним отношения. Но на этот раз он мне улыбался, поднимаясь по ступенькам. Отец внимательно посмотрел на меня и собирался уже заговорить, но тут из дома вышла мачеха. Папа отвел глаза, а потом мельком взглянул на жену. Та делала вид, что совсем меня не замечает. Они стали что-то тихонько обсуждать, а я, проглотив слезы обиды, покинул веранду и направился к Джуниору, который на перекрестке ждал попутку. Мы собирались поехать в соседнее селение, находившееся примерно в шести километрах, чтобы навестить мать.
До недавнего времени отец оплачивал наше обучение в школе, и мы жили у него, а с мамой виделись только в выходные и во время каникул. Теперь он отказался платить, и мы стали ездить к матери раз в два-три дня. В тот день мы отыскали ее на рынке и еще некоторое время бродили с ней вдоль рядов — она покупала продукты на ужин. Вначале мама показалась мне мрачной, но когда увидела нас и обняла, лицо ее прояснилось. Она сказала, что наш младший брат Ибрагим сейчас в школе и что нам нужно забрать его по дороге с рынка. Когда мы шли все вместе, она держала нас за руки, но все равно время от времени останавливалась и оглядывала с ног до головы — как бы хотела удостовериться, что мы действительно здесь, рядом.
Вдруг мама произнесла:
— Простите, мальчики! Так жаль, что сейчас у меня нет денег, чтобы вы снова ходили в школу. Но мы решим этот вопрос. — И после минутной паузы спросила: — А как отец?
— У него все в порядке. Я его видел сегодня днем, — ответил я. Джуниор ничего не сказал.
Глядя прямо ему в глаза, мама заметила:
— Ваш отец — хороший человек, и он очень вас любит. Просто ему не везет с женщинами.
Мы застали восьмилетнего Ибрагима во дворе школы: он играл с друзьями в футбол. Для своего возраста он смотрелся на поле очень неплохо. Завидев нас, брат позабыл все на свете и бросился нам на шею. Потом он стал мериться со мной ростом, чтобы узнать, сильно ли вырос. Мама засмеялась. Маленькое круглое личико Ибрагима сияло счастьем, в складках шеи, точно таких же, как у матери, собрались капельки пота. Вчетвером мы двинулись домой. По дороге я взял младшего брата за руку, а он рассказывал мне про школу и уговаривал пойти с ним погонять мяч вечером.
После развода мама так и не вышла замуж и посвятила себя воспитанию Ибрагима. Она говорила, что иногда тот спрашивает об отце. Когда мы еще учились в школе, она несколько раз привозила Ибрагима к папе. Мать растроганно смотрела, как тот обнимает маленького сына. «Насколько же эти двое рады видеть друг друга!» — думала она, и на ее глаза наворачивались слезы.
В тот раз мы пробыли у мамы два дня, а потом уехали. Теперь, стоя на переправе в Маттру Джонге, я представлял, как отец спешит с работы со шляпой в руках, а мама с плачем бежит в школу за моим братишкой. Меня охватила тоска.
* * *
И вот мы с Джуниором и Таллои запрыгнули в лодку, с грустью помахали стоявшим на берегу друзьям, оставшимся в Маттру Джонге, и переправились на другую сторону реки. Оказалось, что здесь собирается толпа, и все спешат в только что покинутый нами поселок. Мы двигались в противоположную сторону, и какая-то босая женщина со шлепанцами в руках, проходя мимо нас и не глядя нам в глаза, вдруг пробормотала: «ТАМ, КУДА ВЫ НАПРАВЛЯЕТЕСЬ, ПРОЛИЛОСЬ СЛИШКОМ МНОГО КРОВИ. ВСЕ ДОБРЫЕ ДУХИ ПОКИНУЛИ ЭТУ ЗЕМЛЮ!» В кустах поблизости слышались надрывные голоса матерей, которые причитали: «Нгувор, гбор му ма у» — «Господи, помоги нам», а потом выкрикивали имена своих потерянных детей: «Юсуфу, Джабу, Фодэй...» Видели мы и одиноко бредущих детей вслед за толпой малышей, без рубашек, часто в одних лишь трусиках. «Нья ндже у, нья кеке у» — «Мама, папа, где вы?» — плакали они. Многие люди продолжали бежать, хотя опасность осталась далеко позади. В толпе скитались беспризорные собаки, время от времени останавливаясь и принюхиваясь, будто искали хозяев, — они тоже казались растерянными. У меня внутри все сжалось.
 | Ишмаэль Бих. Завтра я иду убивать. Воспоминания мальчика-солдата |