воскресенье, 16 февраля 2014 г.

Уилбур Смит. Голубой горизонт

Африка. Земля, где выживают только самые сильные. Самые смелые. Самые безжалостные. Неистовые в страсти, беспощадные в мести и ненависти. Такие, как Джим из могущественного клана Кортни.

Молодой Кортни отправляется на завоевание непокорного континента. Но, с первого взгляда влюбившись в пленницу голландских моряков, он рискует жизнью ради ее свободы. Теперь Джим – один против целого материка, который таит в себе массу опасностей. Теперь его и его любимую ждет, казалось бы, неминуемая гибель.

Но Джима Кортни не пугает опасность. Он готов сделать многое, а если надо, то и рискнуть собственной жизнью!..

Отрывок из книги:

Все поднялись задолго до рассвета. Луиза появилась из своего фургона, который стоял рядом с фургоном Тома и Сары. Сара поместила ее сюда сознательно, а Джима отправила в самый дальний фургон. Если бы ночью началась какая-нибудь возня, она слышала бы любой шепот.

«Бедная девочка, – думала Сара, улыбаясь про себя. – Всю ночь ей пришлось слушать храп моего Тома».

Впрочем, предосторожности оказались напрасными: все развлечения свелись к храпу Тома и вою шакалов, а от фургона Луизы не было слышно даже шепота. Увидев, что Сара уже стоит у кухонного костра, Луиза кинулась помогать ей с завтраком, и вскоре они болтали, как подруги. Луиза укладывала ряды сосисок на решетку гриля, где они начинали шипеть и лопаться, а Сара налила масла в сковороду с ручкой и принялась жарить оладьи.


Том и Джим осматривали фургоны, привезенные Томом из Кейпа. Это были большие мощные экипажи, построенные в колонии по особому проекту, который непрерывно совершенствовали, приноравливая к суровой африканской природе. Они ездили на четырех колесах, причем два первых были ведущими. Передняя вращающаяся ось соединялась с диссельбумом – прочным центральным шестом, на котором держался весь фургон. Простая система дышл, хомутов и шкворней позволяла впрячь в фургон шесть пар быков. Главный элемент упряжи – тректоу, буксирный канат для фургона, крепился к переднему концу диссельбума. Задние колеса были гораздо больше передних.

Вместительный кузов фургона достигал восемнадцати футов в длину при ширине четыре фута. Деревянные борта на носу – два фута высотой, на корме – три фута. С обеих сторон к ним приклепывались железные изогнутые стойки, к которым был приделан навес. Внутри получалось помещение в пять футов высотой, так что высокому мужчине приходилось наклоняться. Фургон крыли прочной двухслойной парусиной, которая была водонепроницаема – по крайней мере в сильный дождь почти не пропускала воду. Сплетенная из волокон кокосового ореха циновка изолировала внутреннее помещение от жаркого солнца. Занавеси из парусины впереди и сзади выполняли роль переднего и заднего клапанов. Сиденьем кучеру служил большой ящик, проходящий по всей ширине фургона, и такой же ящик располагался в конце фургона – передний сундук и задний сундук. Снаружи вдоль всего фургона и под досками пола на многочисленных железных крюках висели кастрюли, сковороды, инструменты, парусиновые сумки и мешки, бочонки с порохом и другое тяжелое снаряжение.

Внутри фургона вдоль бортов на другом ряде крюков размещались парусиновые карманы, а в них запасная одежда, гребни, щетки, мыло и полотенца, табак и трубки, пистолеты, ножи и все, что может потребоваться. На особых крючках подвешивалась удобная кровать, на которой могли спать путешественники. Ее можно поднимать и опускать, и под ней также располагаются мешки, ящики и бочонки. Как и лагерные стулья, постель укреплена ремнями из сыромятной кожи, переплетенными, словно в ракетке, которая используется в игре королей – теннисе.

Том привел четыре таких массивных фургона и упряжки для каждого. Каждому фургону был нужен опытный кучер, а также так называемый ворлопер – парень, который ведет переднего быка, обмотав вокруг его рогов ремень из шкуры куду.

Все четыре фургона были тяжело нагружены, и после завтрака Сару и Луизу призвали на помощь, чтобы составить опись их содержимого. С этой целью фургоны нужно было разгрузить и проверить все припасы. Том, как опытный капитан корабля, заранее составил подробную ведомость, и Джим должен был точно знать, где что находится. Будет напрасной и досадной потерей времени, если где-нибудь в глуши им придется разгружать все четыре фургона, чтобы отыскать запасную деталь крепления колес, подкову или моток шпагата.

Даже Джима поразило то, что приготовил для него отец.

– Это твое наследство, мой мальчик, и, может быть, больше ничего не будет. Используй его с умом.

Большой сундук желтого дерева, который Сара собрала для Луизы, поставили в фургон, который на будущие месяцы, а может, и годы, станет ее домом. В сундуке лежали гребни и щетки, иголки и нитки, полный набор одежды и рулоны ткани для изготовления новой одежды, перчатки и шляпы для защиты нежной кожи от солнца, ножницы и пилочки для ногтей, ароматное английское мыло и лекарства. А также толстая книга с рецептами и советами, написанная собственной рукой Сары, бесценное эмпирическое знание, полученное из первых рук: руководства к приготовлению всего – от слоновьего хобота до диких грибов, к варке мыла и дублению кожи; список лекарственных диких трав и съедобных растений и клубней; средства от солнечного удара, от расстройства желудка и от боли, когда у ребенка режутся зубы. Еще в сундуке нашлась небольшая библиотека, в том числе медицинский справочник, напечатанный в Лондоне, и альманах на 1731 год, Библия, а также чернила, перья, писчая бумага, коробка с акварельными красками и кисточками, стопки первоклассной бумаги для рисования, иголки и крючки для вязания, мотки шерсти, сверток мягкой выделанной кожи для верха обуви, которую будут тачать из шкуры буйволов. Кроме того, простыни, одеяла, подушки, набитые пухом диких гусей, шали и вязаные носки, прекрасный каросс из шакальей шкуры, длинная шуба из овчины, водонепроницаемый брезентовый плащ с капюшоном. Это только половина всего.

Сундук Джима был меньше и содержал его старую поношенную одежду, бритву, ремень для ее правки, ножи для охоты и разделывания туш, леску и крючки для рыбалки, коробку с кремнем и огнивом, увеличительное стекло, запасную подзорную трубу и многие другие предметы, о которых Джим и не подумал бы. Все это свидетельствовало о заботе матери о его благополучии: длинный непромокаемый плащ и широкополая шляпа из того же материала, шарфы и перчатки, шейные платки и шерстяные носки, десяток флаконов с экстрактом салата латука – лекарство от кашля – и еще десяток со средством доктора Чемберлена от расстройства желудка.

Когда перешли к перечню общих припасов и провизии, список показался бесконечным. Открывали список шесть ящиков с зернами кофе общим весом 600 фунтов и 300 фунтов сахара. Джим обрадовался, увидев это. Затем двести фунтов соли для сохранения мяса дичи, десять фунтов перца, большой ящик крепкого порошка карри, мешки риса, пшеничной и кукурузной муки, мешки с пряностями и бутылки с различными эссенциями для жаркого и печенья, банки джема и бочки с соленьями с кухни Хай-Уэлда. В фургонах с крючков свисали головы сыра и окорока. Были также плетеные корзины с тыквами и сушеной кукурузой, пакеты и коробки с семенами овощей, чтобы можно было посеять, если надолго станут лагерем.

Для приготовления еды были большие трехногие котлы, разнообразные сковороды и кастрюли для варения, жарения, вертела и котелки, ведра для воды, тарелки и миски, вилки, ложки и половники для супа. Каждый фургон был снабжен двумя пятидесятигаллонными бочками для воды. Фляжки и бутылки военного образца, чтобы везти воду с собой верхом. Еще пятьдесят фунтов желтого мыла, а когда оно закончится, Джим сможет сделать новое из жира гиппопотамов и древесного пепла.

Для постоянной езды фургонов были припасены два бочонка смолы, которую предстояло смешивать с жиром животных и смазывать втулки колес, а также тяжелые мотки канатов из сыромятных шкур, хомуты, шкворни, запасы парусины для ремонта пологов. В одном из задних ящиков находился набор инструментов – буравы, скобы, зубила, рубила, резцы, тяжелые тиски, щипцы, клещи, кузнечные молоты, другие столярные и кузнечные инструменты, а также двести подков и мешки с гвоздями и специальными ножами для подрезки копыт.

– Вот это очень важно, Джим.

Том показал железную ступку и пест для размельчения горных пород, а также набор лотков для промывки золота – широкие плоские миски с бороздкой по окружности. Бороздка будет захватывать более тяжелые частицы золота, когда промывают речной песок или измельченные горные породы.

– Старик Гумберт показывал тебе, как ими пользоваться. – Гумберт был золотоискателем Тома, пока его печень не отказала из-за постоянной диеты из голландского джина и дешевого капского бренди. – Здесь также бочонок с фитилем, двести ярдов на случай, если придется взрывать камни, где найдешь золото.

В качестве подарков и товаров для африканских вождей Том отобрал то, что, как он знал, высоко ценят дикие племена, которые они могут встретить в глубине континента: двести дешевых ножей, головки топоров, мешки стеклянного бисера пятидесяти цветов и оттенков, ручные зеркала, мотки тонкой медной проволоки, которую туземцы могли превратить в браслеты для рук и ног и другие украшения.

Были два английских охотничьих седла и простые седла для слуг, два вьючных седла, чтобы привозить из вельда мясо, большая круглая палатка для кухни и столовой, а также складные столы и стулья для ее обстановки.

Для охоты и защиты от самых воинственных племен Том заготовил двадцать абордажных сабель и тридцать гладкоствольных бурских мушкетов, с которыми большинство слуг умело обращаться, два тяжелых немецких ружья для охоты на слонов – они стреляли тяжелыми пулями, способными пробить сердце слона или носорога, – и пару исключительно дорогих двуствольных нарезных ружей лондонской работы; Джим по опыту знал: эти ружья так точны, что их коническая пуля убивает сернобыка или куду на расстоянии в четыреста шагов. Было еще одно ружье – изящное, женское, сделанное во Франции. Оно благородного происхождения, потому что ложе инкрустировано золотом и на нем герцогский герб. Это ружье Том подарил Саре, когда родился Джим. Оно легкое и точное, а на каштановом ложе специальная бархатная подушечка для щеки. Хотя теперь его мать редко охотилась, Джим как-то видел, как Сара из этого ружья свалила бегущую антилопу-прыгуна на расстоянии в двести шагов. И теперь она отдавала его Луизе.

– Может пригодиться.

Сара отмахнулась от благодарностей Луизы, но та порывисто обняла ее и прошептала:

– Я всегда буду хранить ваш подарок и никогда не забуду вашу доброту.

Чтобы обслуживать этот арсенал, нашлось множество ложек для разливки свинца, форм для изготовления пуль, шомполы, пояса для переноски, фляжки для пороха. Для изготовления пуль в фургоны погрузили пять центнеров свинца в брусках, пятьдесят фунтов олова, чтобы пули на крупную дичь были прочнее, двадцать тысяч уже готовых пуль для мушкетов, двадцать бочонков первоклассного бездымного пороха для ружей и сто бочонков грубого черного пороха для мушкетов «Браун Бесс», две тысячи ружейных кремней, промасленные пыжи, которые позволяли плотнее забить пулю в ствол, рулоны хлопчатобумажной ткани, чтобы нарезать новые пыжи, и большая бочка переработанного бегемотьего жира, чтобы смазывать их.

Припасов было столько, что загрузить их заново к вечеру второго дня не удалось.

– Оставим до завтра, – великодушно сказал Том, – а сейчас женщины могут приготовить нам ужин.

Последний общий ужин был омрачен печальным молчанием – вспомнили о предстоящей разлуке. За молчанием следовало принужденное веселье. Ужин с присущей ему прямотой завершил Том.

– Завтра рано вставать.

Он поднялся и взял Сару за руку. И, ведя ее к их первому фургону, прошептал:

– Мы можем оставить их наедине? Может, стоит присмотреть?

Сара весело рассмеялась.

– Том Кортни, ну и время ты выбрал ханжить! Они и так уже целые недели провели вдвоем в глуши, и кажется, что они уже несколько лет вместе. Что ты теперь можешь сделать?

Том печально улыбнулся, взял Сару на руки и внес в фургон. Позже, когда они сидели в постели, Сара сказала:

– Насчет Луизы не волнуйся. Я уже сказала, она хорошая девушка, а Джима мы воспитали как джентльмена. Между ними ничего еще не произошло и не произойдет, пока они не будут готовы. А уж тогда даже стада диких буйволов не смогут этому помешать. Когда мы встретимся в следующий раз, можно будет подумать о венчании. Насколько я помню, Том Кортни, при нашей первой встрече ты проявлял меньшую сдержанность, и прошло немало времени, прежде чем мы смогли отпраздновать свой брак.

– По крайней мере в этих вопросах ты разумней меня, – признался Том и крепче обнял ее. – Миссис Кортни, не вижу здесь никаких стад буйволов, которые помешали бы тому, что может случиться между нами.

– Поистине, мистер Кортни, вы удивительно проницательны, – сказала она и захихикала, как девчонка.


Они позавтракали и закончили погрузку еще до того, как солнце изгнало последние следы ночной прохлады. Смоллбой, рослый главный кучер, дал знак запрягать быков, щелкнув хлыстом. Этот замечательный хлыст представлял собой бамбуковый шест длиной двадцать два фута с прикрепленным к нему еще более длинным кнутом. Не сходя с сиденья своего фургона и не вынимая изо рта глиняной трубки, Смоллбой мог концом хлыста с кисточкой из шерсти куду убить муху на крупе ведущего быка, не задев на спине животного ни волоска.

Услышав щелчок этого хлыста – его, словно пистолетный выстрел, можно было услышать за милю, – помощники кучера начали приводить быков из вельда, где они паслись, и запрягать их. Быков они гнали, выкрикивая оскорбления и метко бросая камни.

– Беги, Шотландец, аспид с двадцатью двумя отцами и всего одной матерью!

– Эй, Кривоглазый, смотри сюда, если не хочешь получить еще камень!

– Проснись, Ящер, ленивый плут!

– Двигай, Черное Сердце, и не вздумай сегодня упрямиться!

Пара за парой быки впрягались в ярмо. Последними на место поставили ведущих, самых послушных и сильных. Смоллбой снова щелкнул хлыстом, быки без видимого напряжения зашагали, и тяжело груженные фургоны двинулись за ними. Остальные три фургона потянулись за первым, образуя караван с промежутками в несколько сотен шагов. Такие большие промежутки необходимы быкам, чтобы не дышать пылью, поднятой фургоном впереди, и не попадать под окованные острым железом колеса фургона за собой. Между фургонами шли стада лошадей, запасных быков, молочных коров, а также овец и коз на мясо. Они останавливались, чтобы пастись, держались свободной группой. Их вели четыре пастуха верхом: мальчишки в возрасте от десяти до тринадцати лет, сироты, которых все годы собирала Сара и которые умолили взять их в великое приключение с Сомойей, перед которым они преклонялись. За ними бежало множество бродячих собак, которые будут отрабатывать свое пропитание, помогая в охоте и находя отбившихся животных.

Вскоре под холмом Голова Бабуина осталась только небольшая повозка, тоже нагруженная, а рядом паслись лошади, готовые доставить Тома и Сару назад, в Хай-Уэлд. Семье очень не хотелось расставаться. Они затянули отъезд еще на час, выпили у костра последнюю чашку кофе, вспоминали то, что забыли сказать друг другу в эти последние дни, и повторяли то, что говорили уже много раз.

Самые серьезные дела Том отложил напоследок. Сейчас он достал из тележки брезентовую шкиперскую сумку для карт и снова сел рядом с Джимом. Раскрыл плоскую сумку и достал карту.

– Вот карта, которую я чертил пятнадцать лет. Оригинал я оставил себе, это копия. Но это очень ценный документ.

– Я его обязательно сохраню, – обещал сын.

Том расстелил тяжелый пергамент на земле и прижал по углам небольшими камешками, чтобы удержать от легкого утреннего ветерка. Джим разглядывал тонкий многоцветный рисунок – изображение южного материка.

– Я понятия не имел, отец, что ты талантливый художник.

Том слегка сконфузился и украдкой взглянул на Сару.

– Ну, – протянул он, – мне немного помогали.

– Ты слишком скромен, Том, – сказала Сара. – За тобой все руководство.

– Конечно, – усмехнулся Том, – и это было самое трудное. – Тут он снова стал серьезен. – Очертания берега точны, более точны, чем на любой другой карте, какую мне приходилось видеть. Они сделаны за двадцать с лишним лет торговли и плаваний твоего дяди Дориана и моих вдоль западного и восточного побережий. В одном из таких плаваний ты был со мной, Джим, и должен помнить эти места. – Показывая на карте, он называл их: – На западном берегу залив Китов и гавань Новый Девон, которую я назвал в честь нашей родины. На восточном – лагуна Фрэнка, где твой прадед прятал сокровища, взятые на голландском галеоне «Стандвастигейд». Это спокойная гавань, куда ведет проход, охраняемый высокими скалами. Гораздо дальше на север – еще один большой залив; португальцы называют его заливом Рождества, или Наталем.

– Но у тебя нет в этих портах складов, отец, – перебил Джим. – Я знаю, все эти заливы – это пустынные, покинутые места.

– Ты, конечно, прав, Джим. Но примерно раз в полгода – в зависимости от времени года и ветров – одна из наших шхун заходит туда. Туземцы знают, что мы появляемся регулярно, и ждут нас со шкурами, гуммиарабиком, слоновой костью и другими товарами на продажу.

Джим кивнул. Том продолжал:

– Поскольку ты там уже бывал, ты узнаешь эти места, когда доберешься до них. Ты знаешь, что там есть почтовые камни. – Эти большие, плоские, ярко раскрашенные камни оставляли на видном месте, чтобы моряки могли класть там письма в просмоленных брезентовых пакетах; другие моряки забирали их и доставляли адресатам. – Если оставишь там письмо, рано или поздно твой дядя или я его найдем. Мы тоже оставим тебе письмо – на всякий случай.

– Или я смогу подождать там следующего прихода вашего корабля.

– Да, Джим, ты можешь сделать и так. Но убедись, что это не корабль ВОК. Губернатор ван де Виттен назначит большую премию за твою голову… и за голову Луизы.

Все посерьезнели, думая о трудном положении, в котором оказалась молодая пара. Чтобы сократить паузу, Том быстро продолжил:

– Но прежде чем добраться до берега, тебе придется пересечь сотни, даже тысячи лиг неисследованной местности. – Том большими руками в шрамах расправил карту. – Только посмотри, что лежит перед твоими фургонами! О такой возможности я мечтал всю жизнь. Место, где мы сейчас сидим, – самое далекое, до которого я добрался.

– Тебе некого винить в этом, Том Кортни, кроме себя, – сказала Сара. – Я тебя никогда не останавливала, но ты был слишком занят – делал деньги.

– А сейчас уже поздно. Я старею и толстею. – Лицо Тома стало печальным. – Но меня заменит Джим. – Том тоскливо посмотрел на карту, потом на равнину, по которой в желтом облаке пыли уходил караван фургонов, и сказал:

– Счастливчик, ты увидишь то, чего не видел ни один цивилизованный человек.

Он снова вернулся к карте.

– Много лет я искал встреч с людьми – белыми, черными, желтыми, о которых было известно, что они бывали за пределами Капской колонии. Я подробно их расспрашивал. Когда мы с Дорианом во время плаваний сходили на берег, то расспрашивали туземцев, с которыми торговали. Все, что я узнал от них, я отразил на карте. Названия я записывал так, как слышал. Здесь, на полях и на обратной стороне, я кратко записал все рассказы и легенды, какие услышал, названия различных племен, их деревень, имена их королей и вождей. Затем я постарался отметить реки, озера и водные источники, но не могу сказать, каково расстояние между ними и в каком направлении по компасу они находятся по отношению друг к другу. Ты, Баккат, Зама и Смоллбой вместе говорите на дюжине местных языков и диалектов. Ты сможешь в пути нанять проводников и переводчиков, когда вступишь в контакт с новыми неизвестными племенами. – Том снова сложил карту и с почтительной осторожностью убрал в сумку. Сумку отдал Джиму. – Береги ее, мой мальчик. Она поможет тебе в твоем путешествии.

Потом он прошел к тележке и достал из нее прочный кожаный футляр.

– Я бы хотел, чтобы у тебя был один из этих новейших хронометров, которые недавно усовершенствовал в Лондоне Харрисон. С их помощью ты мог бы точно определять свою долготу и широту, но сам я никогда их не видел, и, по слухам, стоят они по пятьсот фунтов. То же относится к квадранту с рефлектором Джона Хэдли. Но здесь мои старые верные компас и октант. Они принадлежали еще твоему деду. Ты умеешь ими пользоваться, а с помощью таблиц Адмиралтейства по крайней мере сможешь точно определять широту, когда взглянешь на солнце. И тогда пройти к любому из тех мест, что я пометил на карте.

Джим взял у отца футляр, открыл его и достал красивый сложный инструмент. Он был итальянской работы. Наверху медное кольцо, за которое инструмент можно подвесить, чтобы он уравновесился, затем шли медные вращающиеся кольца с гравировкой: звездные карты, круги широты и последними – круги часов. Алидада, или диаметральная линейка, служившая для наблюдений за солнцем, отбрасывала на солнце тень на кольца широты и часов.

Джим погладил инструмент и взглянул на отца.

– Я никогда не смогу расплатиться с тобой за эти удивительные дары и за все, что ты для меня сделал. Я не заслуживаю такой любви и щедрости.

– Об этом позволь судить твоей матери и мне, – грубовато ответил Том. – А теперь нам пора возвращаться.

Он кликнул двух слуг, которые возвращались с ним в колонию, и велел впрягать лошадей в тележку и седлать большого гнедого жеребца.

Верхом на Драмфайре и Трухарт Джим и Луиза проехали рядом с тележкой не меньше лиги, пользуясь последней возможностью повторить слова прощания. Когда они поняли, что не могут идти дальше, если хотят догнать свой караван до заката, то остановились и смотрели, как тележка уходит по равнине в облаке пыли.

– Он возвращается! – воскликнула Луиза, увидев скачущего галопом Тома. Тот остановил лошадь рядом с ними.

– Послушай меня, Джим, мой мальчик. Не забывай вести дневник. Я хочу, чтобы ты вел записи о своем путешествии. Записывай имена вождей и названия их деревень. И высматривай, что можно у них покупать в будущем.

– Да, отец. Ты уже говорил об этом, – напомнил Джим.

– И поиски золота, – продолжал Том.

– Мы будем проверять песок каждой речки, которую перейдем, – рассмеялся Джим. – Обещаю тебе.

– Напоминай ему, Луиза. Он вертопрах, мой сын. Не знаю, от кого он это унаследовал. Должно быть, от матери.

– Обещаю, мистер Кортни.

Луиза с серьезным видом кивнула. Том снова повернулся к Джиму.

– Джеймс Арчибальд, заботься об этой юной леди. Она, очевидно, разумная девушка и слишком хороша для тебя.

Наконец Том оставил их и поскакал за тележкой, но каждые несколько минут оборачивался и махал рукой. Они видели, как он подъехал к далекой тележке, и тут Джим воскликнул:

– Дьявольщина, я забыл передать приветы Мансуру и дяде Дориану. Едем!

И они галопом поскакали за тележкой. А когда догнали, спешились и все снова обнялись.

– На этот раз мы действительно расстаемся, – сказал Джим, но отец проехал с ним еще милю, прежде чем смог отпустить, и махал молодым людям, пока они не скрылись из виду.


Фургоны давно ушли за горизонт, но следы их колес отчетливо отпечатались на земле, и идти по ним было так же просто, как по дороге со столбами-указателями. Они ехали вдвоем, а перед ними, словно овцы, бежали стада антилоп, мелкие стада сливались с крупными, и вскоре трава и земля полностью скрылись под этим живым морем.

Частью этого прибоя жизни были и другие крупные животные. Темные гну прыгали и скакали, тряся густыми гривами, изгибая шеи, как породистые лошади, и вскидывая ноги, когда бегали кругами друг за другом. Рядами проносились эскадроны квагг, их рычание напоминало собачий лай. Эти капские дикие лошади полосаты, как зебры, только ноги не покрыты полосками, и до того многочисленны, что капские бюргеры тысячами убивают их ради шкур. Из шкур шьют мешки для зерна, а туши оставляют стервятникам и гиенам.

Луиза изумленно смотрела на это живое море.

– Никогда не видела ничего столь замечательного! – воскликнула она.

– Эта земля так благословенно изобильна, что человек должен ограничивать себя или стрелять до тех пор, пока от усталости не утратит способности поднимать ружье, – согласился Джим. – Я знаю одного охотника в колонии. Он за день убил триста крупных диких животных и ради этого загнал четырех лошадей. Вот это подвиг!

Джим восторженно покачал головой.

Последнюю милю ехали в темноте; костры привели их к лагерю. Зама кипятил воду в железном котле и толок в ступке кофейные зерна.


Пользуясь картой отца и навигационными инструментами, Джим повел фургоны на северо-восток. Дни текли в привычном естественном ритме и превращались в недели, которые, в свою очередь, становились месяцами. Каждое утро Джим с Баккатом уезжали вперед, чтобы разведать местность и найти следующий источник воды или реку. Они брали с собой завтрак в походном ящике, который вместе со спальным мешком Джим вешал на луку седла. Баккат вел запасную лошадь, чтобы забирать мясо убитой дичи.

Луиза бывала занята: чинила, стирала, руководила слугами и вела хозяйство в своем передвижном доме так, как хотела. Но часто она на Трухарт сопровождала Джима. С самого начала ее зачаровало изобилие животных и птиц, которых можно было увидеть, куда ни глянь. Джим называл их, и они подробно обсуждали их повадки. Баккат добавлял к обсуждению бесконечный поток фактов и волшебных историй.

Когда в полдень останавливались отдохнуть и дать лошадям попастись, Луиза доставала один из альбомов, подаренных Сарой, и рисовала самое интересное из увиденного за день. Джим слонялся поблизости и давал советы, как улучшить рисунок, хотя в глубине души был поражен ее мастерством.

Он настоял на том, чтобы у нее с собой, под правым коленом, всегда было маленькое французское ружье в кобуре.

– Когда тебе бывает нужно ружье, оно нужно срочно, – говорил он, – и ты должна знать наверняка, что сумеешь с ним управиться.

Он постоянно учил ее заряжать, целиться и стрелять. После первого выстрела и отдачи она вскрикнула и чуть не уронила ружье: Джим его подхватил. После долгих уговоров он сумел доказать ей, что ее первый опыт не столь ужасен, как ей кажется, и Луиза выразила готовность повторить попытку. Чтобы подбодрить ее, Джим повесил свою шляпу на колючий куст в двадцати шагах.

– Говорю тебе, Ежик, ты и с десяти футов не попадешь!

Это был рассчитанный вызов. Глаза Луизы сузились и решительно блеснули. На этот раз ее рука не дрогнула. Когда пороховой дым расселся, шляпа Джима кружилась высоко в воздухе. Это была его любимая шляпа, и он бросился за ней. А когда просунул палец в дыру, на его лице было выражение такого недоверия и отчаяния, что Баккат расхохотался. Он бегал по кругу, рукой показывая, как вертелась в воздухе шляпа. Потом ноги под ним подогнулись, он упал в грязь и бил себя кулаками по животу, кричал и хохотал.

Его смех оказался заразительным, и Луиза тоже рассмеялась. До сих пор Джим ни разу не слышал, чтобы она смеялась так естественно и искренне. Он надел простреленную шляпу на голову и присоединился к веселью. А позже вставил в дырку орлиное перо и с гордостью носил его.

Они сидели в тени колючего дерева и ели холодное мясо и маринованные овощи, которые Луиза упаковала в походный ящик. Каждые несколько минут кто-то из них начинал смеяться, и остальные подхватывали.

– Пусть Веланга снова прострелит твою шляпу, – попросил Баккат. – Я в жизни так не веселился.

Джим отказался; вместо этого он своим охотничьим ножом сделал зарубку на стволе дерева, и эта белая полоска оказалась прекрасной целью. Джим уже понял, что когда Луиза ставила перед собой задачу, она добивалась своего решительно и упорно. Она быстро овладела искусством заряжания ружья: как отмерять порох из фляжки, как укладывать на него пыж, как выбирать из мешочка с пулями на поясе симметричную пулю, заворачивать ее в промасленную ткань и загонять в ствол, небольшим деревянным молоточком заставляя пулю плотно лечь на пыж; как вставлять запал и закрывать затвор, чтобы не просыпался порох.

На второй день обучения она уже могла без посторонней помощи заряжать ружье и стрелять из него и вскоре попадала в истекающее соком пятно на стволе четырьмя пулями из пяти.

– Это становится слишком легко для тебя, Ежик. Пора начинать настоящую охоту.

На следующее утро Луиза зарядила ружье, как учил ее Джим, и они вместе выехали из лагеря. Когда появились первые пасущиеся стада, Джим показал, как подходить, прикрываясь лошадью. Они оба спешились, и Джим повел Драмфайра, а Луиза вела за ним кобылу, прячась за ее корпусом. Под защитой лошадей они совсем близко подобрались к небольшому стаду антилоп-прыгунов. Животные никогда раньше не видели ни людей, ни коней, они стояли и удивленно смотрели на незнакомых существ. Джим приближался к ним по диагонали, а не прямо, чтобы не испугать стадо и не обратить его в бегство.

Подобравшись предельно близко – до ближайшего животного в стаде оставалось меньше ста шагов, – Джим остановил Драмфайра и негромко свистнул.

Луиза опустила повод Трухарт. Кобыла остановилась и послушно стояла, дрожа в ожидании выстрела: она знала, что выстрел будет. Луиза присела и из такого положения прицелилась в самца, который стоял боком к ней и немного в стороне от стада. Джим показывал ей место за плечом, куда нужно целиться, – показывал и на рисунке животного, и на тушах, которые приносил в лагерь с охоты.

Тем не менее целиться в антилопу Луизе было труднее, чем в полоску на стволе. Сердце у нее колотилось, руки дрожали и почти не слушались, и прицел плясал, уходя вверх и в стороны.

Джим негромко сказал:

– Помни, чему я тебя учил.

В пылу охоты она не забыла его совет: «Глубоко вдохни. Плавно подними ружье. Выдохни половину воздуха. Не держись за курок. Нажимай, как только наведешь на цель».

Она опустила ружье, собралась и сделала все точно как он учил. Маленькое ружье, когда она поднимала его, показалось ей легким, как пушок чертополоха; оно выстрелило словно само по себе, и грохот выстрела и длинный столб дыма поразили Луизу своей неожиданностью.

Послышался звук удара пули, самец высоко подпрыгнул и опустился в грациозном пируэте. Ноги под ним подогнулись, он покатился по пропеченной солнцем земле, вытянулся и застыл. Джим торжествующе завопил и кинулся к нему. Луиза, неся в руке дымящееся ружье, побежала следом.

– Точно в сердце! – воскликнул Джим. – Я бы не сделал лучше.

Он повернулся, чтобы встретить бегущую Луизу. Щеки ее раскраснелись, волосы в великолепном беспорядке выбились из-под шляпы, глаза сверкали. Хотя она пыталась уберечься от солнца, кожа ее приобрела цвет спелого персика. Она была взвинчена не меньше его, и Джим подумал, что никогда не видел ничего прекраснее, чем Луиза в этот миг.

Он протянул руки, чтобы обнять ее. Она резко остановилась и попятилась. С огромным усилием он сдержался. Они смотрели друг на друга, и Джим видел, как радостный блеск в ее глазах сменился ужасом, отвращением к прикосновению мужчины. Это длилось всего лишь мгновение, но он знал, что оказался на грани катастрофы. Многие месяцы усилий завоевать ее доверие, показать, как он уважает ее, как печется о ее благополучии, как хочет защитить и беречь ее, – все это едва не погубил один буйный порыв.

Он быстро отвернулся, давая ей время опомниться от страха.

– Великолепный бык, жирный, как масло.

Животное в смерти обмякло, длинные складки кожи на спине опустились, и показалась белоснежная грива. Джим наклонился, провел пальцем по складке и поднес палец к носу.

– Единственное животное, которое пахнет как цветок.

Его палец покрывал светло-желтый воск из сальной железы. Джим не смотрел на Луизу.

– Попробуй сама, – сказал он.

Она, отводя глаза, провела сложенными пальцами по спинным волосам и поднесла их к носу.

– Ароматные! – воскликнула она удивленно.

Джим подозвал Бакката, и вдвоем они выпотрошили добычу и привязали к вьючному седлу. Фургоны казались крошечными точками на равнине. Они поехали к ним, но радостное утро было испорчено, и они молчали. Джим был охвачен отчаянием. Казалось, они с Луизой потеряли все, чего добились за месяцы совместного пути, и вернулись к начальному моменту их отношений.

К счастью, когда добрались до фургонов, нашлось, на что отвлечься. Смоллбой в передовом фургоне наехал на подземную нору муравьеда, и земля провалилась. Тяжело груженный экипаж ушел в землю по самые доски низа. Несколько спиц переднего колеса сломались, и фургон основательно застрял. Пришлось разгружать его, и две упряжки быков впрягали при последних лучах солнца. Тьма наступила еще до того, как они вытащили фургон. Было слишком поздно начинать ремонт колеса. Разбитые спицы требовалось заменить, работа предстояла сложная и могла затянуться на несколько дней.

Усталый и вспотевший, Джим прошел к своему фургону.

– Ванну! И горячую воду! – крикнул он Заме.

– Веланга уже все приготовила, – неодобрительно сказал Зама.

«Ну, по крайней мере я знаю, на чьей ты стороне», – с горечью подумал Джим, но настроение его улучшилось, когда он обнаружил, что его ждет ванна с горячей водой, а рядом лежат мыло и чистое полотенце. Выкупавшись, он пошел к кухонному навесу.

Луиза возилась у костра. Джим все еще был слишком обижен, чтобы поблагодарить ее или признать ее жест извинения – приготовленную ванну. Когда он вошел на кухню, она быстро взглянула на него и тут же отвела глаза.

– Я подумала, ты не откажешься от глотка голландского джина, который тебе дал отец.

На столе ждала бутылка с джином. Джим впервые видел джин после расставания с семьей. Он не знал, как отклонить ее предложение и объяснить, что не хочет туманить свой разум спиртным. Он напился всего раз и очень об этом жалел. Тем не менее он не хотел осложнять положение и поэтому налил себе немного джина и неохотно выпил.

Луиза поджарила на ужин свежее мясо антилопы, добавив засахаренный лук и травы – по рецепту Сары. Джим набросился на еду, и настроение его настолько улучшилось, что он смог поблагодарить Луизу:

– Не только отлично застрелено, но и прекрасно зажарено.

Но дальнейший разговор вышел натянутым и прерывался минутами напряженного молчания. Мы так близко подошли к тому, чтобы стать друзьями, про себя горевал он, допивая кофе.

– Я спать. – Он встал раньше обычного. – Как ты?

– Хочу заняться дневником, – ответила Луиза. – Для меня день был особенный. Моя первая охота. И что еще важнее, я обещала твоему отцу не пропускать ни одного дня. Лягу позже.

Он оставил ее и прошел к своему фургону.

По вечерам фургоны составляли квадратом и промежутки между ними заполняли ветвями колючих деревьев, чтобы удерживать домашних животных внутри и не пропускать хищников. Фургон Луизы всегда стоял рядом с фургоном Джима, так что их разделяли только два слоя парусины. Так Джим всегда мог успеть, если Луиза нуждалась в его помощи, а еще, лежа в своих постелях, они могли разговаривать.

Этим вечером Джим лежал без сна, пока не услышал ее легкие шаги, приближавшиеся со стороны кухни, и не увидел, как вдоль фургона мелькнул свет ее лампы. Позже он слышал, как она переодевается на ночь. Шорох одежды вызывал смущающие картины, и Джим безуспешно пытался отогнать их. Потом он слышал, как она расчесывает волосы – каждое прикосновение щетки напоминало легкое дыхание ветра в пшеничном поле. Наконец кровать скрипнула, принимая ее тяжесть. Наступила долгая тишина.

– Джим. – Голос тихий, почти шепот. Джим заволновался. – Джим, ты не спишь?

– Нет.

Собственный голос показался ему слишком громким.

– Спасибо, – сказала она. – Не могу вспомнить, когда мне было так хорошо.

– Мне тоже понравилось.

Он едва не добавил «Если не считать…», но сдержался.

Они молчали так долго, что он решил, что Луиза уснула, но она снова прошептала:

– Спасибо за твою мягкость.

Он ничего не ответил, потому что отвечать было нечего. И долго лежал без сна, боль постепенно сменялась гневом. «Я не заслуживаю такого обращения. Я все отдал ради нее, отказался от дома и семьи. Я стал преступником, чтобы спасти ее. Она обращается со мной так, словно я отвратительная ядовитая гадина. А потом засыпает как ни в чем не бывало. Я ненавижу ее. Жаль, что я ее встретил».

Луиза неподвижно лежала в постели. Она не спала. Она знала, что ему слышно каждое ее движение, и не хотела, чтобы он понял, что она не может уснуть. Ее терзали сознание вины и раскаяние. Она чувствовала себя в неоплатном долгу перед Джимом. И хорошо понимала, чем он пожертвовал ради нее.

Вдобавок он ей нравился. Невозможно было испытывать к Джиму другие чувства. Он полон сочувствия, бодр, силен, изобретателен и надежен. Когда он был рядом, Луиза чувствовала себя в безопасности. Ей нравилась его внешность – такой большой, сильный, с открытым, честным лицом. Он умел заставить ее рассмеяться. Она улыбнулась, вспомнив, как он повел себя, когда она прострелила его шляпу. У него своеобразное чувство юмора, которое она научилась понимать. Он мог так пересказать события дня, что она удивленно смеялась, хотя сама была их свидетелем. Она чувствовала, что он ее друг, когда называет ее Ежиком и дразнит в грубоватом, почти непостижимом английском стиле.

Даже сейчас, когда он дуется, приятно сознавать, что он рядом. Часто ночами, услыхав необычные дикие звуки: болтовню гиен или рев львиного прайда, она пугалась до смерти. Тогда он негромко разговаривал с ней через стены фургонов. Его голос успокаивал, снимал страхи, и она могла снова уснуть.

И еще ее преследовали кошмары. Ей часто снилось, что она снова в Хоис-Брабанте; она видела треножник и шелковые веревки, видела при свете свечей темную фигуру в костюме палача, черные перчатки и кожаную маску с прорезями для глаз. Когда наваливался такой кошмар, ее захватывали темные фантазии, и только голос Джима будил ее, спасал от ужаса.

– Ежик! Проснись! Все в порядке. Это только сон. Я здесь. Я не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.

Она всегда вырывалась в явь, испытывая глубокую благодарность.

С каждым днем он нравился ей все больше, и она доверяла ему. Но не могла позволить прикоснуться к себе. Даже в самых обычных бытовых контактах, когда он поправлял ее кожаное стремя и касался лодыжки, когда он передавал ей ложку или чашку с кофе и их пальцы соприкасались, она испытывала страх и отвращение.

Как ни странно, но на расстоянии он привлекал ее. Когда Джим ехал рядом с ней и она ощущала его теплый мужской запах, слушала его голос и смех, это делало ее счастливой.

Однажды она столкнулась с Джимом неожиданно, когда он мылся в реке. Он был в штанах, но кожаную куртку и рубашку оставил на берегу; он набирал воду в горсти и поливал голову. Джим стоял к Луизе спиной и ее не видел. Несколько долгих мгновений, прежде чем отвернуться, она смотрела на гладкую безупречную кожу его спины. Она резко контрастировала с загорелыми руками. Мышцы под светлой кожей четко выделялись и меняли форму, когда он поднимал руку.

Луиза снова испытала необычное ощущение, дыхание ее участилось, вспомнились тающая тяжесть внизу живота и то расплывчатое стремление, которое разбудил в ней Коэн ван Риттерс, прежде чем погрузить в пучину своих порочных фантазий.

«Не хочу, чтобы это повторилось, – думала она, лежа в темноте. – Не могу разрешить мужчине опять коснуться меня. Даже Джиму. Хочу, чтобы он был моим другом, и только. Я уйду в монастырь. Для меня это единственное спасение».

Но в глубине дикой Африки нет монастырей, и в конце концов Луиза уснула.

Уилбур Смит. Голубой горизонтУилбур Смит. Голубой горизонт